П. ТЕЙЯР ДЕ ШАРДЕН
С чисто позитивистской точки зрения человек самый
таинственный и сбивающий с толку исследователей объект
науки. И следует признать, что в своих изображениях
универсума наука действительно еще не нашла ему места.
Физике удалось временно очертить мир атома. Биология
сумела навести некоторый порядок в конструкциях жизни.
Опираясь на физику и биологию, антропология в свою оче-
редь, кое-как объясняет структуру человеческого тела и
некоторые механизмы его физиологии. Но полученный при
объединении всех этих черт портрет явно не соответству-
ет действительности. Человек в том виде, каким его уда-
ется воспроизвести сегодняшней науке,- животное, подоб-
ное другим. По своей анатомии он так мало отличается от
человекообразных обезьян, что современные классификации
зоологии, возвращаясь к позициям Линнея, помещают его
вместе с ними, в одно и то же семейство гоминоидных. Но
если судить по биологическим результатам его появления,
то не представляет ли он собой как раз нечто совершенно
иное?
Ничтожный морфологический скачок и вместе с тем не-
вероятное потрясение сфер жизни - в этом весь парадокс
человека... Поэтому совершенно очевидно, что в своих
реконструкциях мира нынешняя наука пренебрегает сущест-
венным фактором, или, лучше сказать, целым измерением
универсума.
Согласно общей гипотезе, направляющей нас с первых
страниц данной книги к цельному и выразительному истол-
кованию нынешнего внешнего облика Земли, в этой новой
части, посвященной мысли, я хотел бы показать, что для
выявления естественного положения человека в мире, ка-
ким он нам дан в опыте, необходимо и достаточно принять
во внимание как внешнюю, так и внутреннюю стороны ве-
щей. Этот метод уже позволил нам оценить величие и
смысл развития жизни. Этот же метод согласует в нашем
представлении ничтожность и высшее значение феномена
человека в ряду, гармонически нисходящем к жизни и ма-
терии.
Что же случилось между последними слоями плиоцена
29, где еще нет человека, и следующим уровнем, где оше-
ломленный геолог находит первые обтесанные кварциты? И
какова истинная величина скачка?..
Как среди биологов до сих пор господствует неуверен-
ность относительно наличия направления и тем более оп-
ределенной оси эволюции, так по сходным причинам между
психологами все еще имеют место самые серьезные разног-
ласия по вопросу о
том, отличается ли специфически (по "природе") чело-
веческая психика от психики существ, появившихся до не-
го. Действительно, большинство "ученых" скорее отрицает
наличие подобного разрыва. Чего только не писали и не
пишут сегодня о разуме животных!
Для окончательного решения вопроса о "превосходстве"
человека над животными (его необходимо решить в интере-
сах этики жизни, так же как в интересах чистого зна-
ния...) я вижу только одно средство - решительно устра-
нить из совокупности человеческих поступков все второс-
тепенные и двусмысленные проявления внутренней актив-
ности и рассмотреть центральный феномен - рефлексию.
С точки зрения, которой мы придерживаемся, рефлексия
- это приобретенная сознанием способность сосредото-
читься на самом себе и овладеть самим собой как предме-
том, обладающим своей специфической устойчивостью и
своим специфическим значением,- способность уже не
просто познавать, а познавать самого себя; не просто
знать, а знать, что знаешь. Путем этой индивидуализации
самого себя внутри себя живой элемент, до того распы-
ленный и разделенный в смутном кругу восприятии и дейс-
твий, впервые превратился в точечный центр, в котором
все представления и опыт связываются и скрепляются в
единое целое, осознающее свою организацию.
Каковы же последствия подобного превращения? Они не-
объятны, и мы их так же ясно видим в природе, как любой
из фактов, зарегистрированных физикой или астрономией.
Рефлектирующее существо в силу самого сосредоточивания
на самом себе внезапно становится способным развиваться
в новой сфере. В действительности это возникновение но-
вого мира. Абстракция, логика, обдуманный выбор и изоб-
ретательность, математика, искусство, рассчитанное
восприятие пространства и длительности, тревоги и меч-
тания любви... Вся эта деятельность внутренней жизни не
что иное, как возбуждение вновь образованного центра,
воспламеняющегося в самом себе.
Установив это, я спрашиваю: если действительно "ра-
зумное" существо характеризуется "рефлектирующей спо-
собностью", как это вытекает из предшествующего изложе-
ния, то можно ли серьезно сомневаться, что разум - эво-
люционное достояние только человека? И следовательно,
можем ли мы из какой-то ложной скромности колебаться и
не признавать, что обладание разумом дает человеку ко-
ренной перевес над всей предшествующей ему жизнью? Ра-
зумеется, животное знает. Но, безусловно, оно не знает
о своем знании - иначе оно бы давным-давно умножило
изобретательность и развило бы систему внутренних пост-
роений, которая не ускользнула бы от наших наблюдений.
Следовательно, перед животным закрыта одна область ре-
альности, в которой мы развиваемся, но куда оно не мо-
жет вступить. Нас разделяет ров или порог, непреодоли-
мый для него. Будучи рефлектирующими, мы не только от-
личаемся от животного, но мы иные по сравнению с ним.
Мы не
простое изменение степени, а изменение природы, как
результат изменения состояния...
Если история жизни, как мы сказали, есть, по сущест-
ву, развитие сознания, завуалированное морфологией, то
неизбежно у вершины ряда, по соседству с человеком фор-
мы психики должны доходить до уровня разума. Это как
раз и происходит.
И тогда проясняется сам "парадокс человека". Смущен-
ные тем, как мало "антропос", несмотря на свое неоспо-
римое умственное превосходство, отличается анатомически
от других антропоидов, мы - по крайней мере у точки
возникновения - чуть ли не отказываемся их разделять.
Но это удивительное сходство - не это ли в точности
должно было случиться?..
Когда вода при нормальном давлении достигает 100ш,
то при дальнейшем нагревании сразу наступает беспоря-
дочная экспансия высвобождающихся и испаряющихся моле-
кул без изменения температуры. Если по восходящей оси
конуса производить друг за другом сечения, площадь ко-
торых постоянно уменьшается, то наступает момент, когда
при еще одном бесконечно малом перемещении поверхность
исчезает и становится точкой. Так, посредством этих от-
даленных сравнений мы можем представить себе механизм
критической ступени мышления.
С конца третичного периода на протяжении более 500
миллионов лет в клеточном мире поднималась психическая
температура. От ветви к ветви, от пласта к пласту, как
мы видели, нервные системы, pari passu 30, все более
усложнялись и концентрировались. В конечном счете у
приматов сформировалось столь замечательно гибкое и бо-
гатое орудие, что непосредственно следующая за ним сту-
пень могла образоваться лишь при условии полной переп-
лавки и консолидации в самой себе всей животной психи-
ки. Но развитие не остановилось, ибо ничто в структуре
организма этому не препятствовало. Антропоиду, "по уму"
доведенному до 100ш, было добавлено несколько калорий.
В антропоиде, почти достигнувшем вершины конуса, свер-
шилось последнее усилие по оси. Этого было достаточно,
чтобы опрокинулось внутреннее равновесие. То, что было
лишь центрированной поверхностью, стало центром. В ре-
зультате ничтожно малого "тангенциального" 31 прироста
"радиальное"32 преобразовалось и как бы сделало скачок
вперед, в бесконечность. Внешне почти никакого измене-
ния в органах. Но внутри - великая революция: сознание
забурлило и брызнуло в пространство сверхчувственных
отношений и представлений, и в компактной простоте сво-
их способностей оно обрело способность замечать самое
себя. И все это впервые.
Спиритуалисты правы, когда они так настойчиво защи-
щают некоторую трансцендентность человека по отношению
к остальной природе. Но и материалисты также не ошиба-
ются, когда утверждают, что человек - это лишь еще один
член в ряду животных форм. В этом случае, как и во мно-
гих других, два очевидных антитезиса разрешаются в раз-
витии, если только в этом развитии существенное место
было отведено совершенно естест-
венному явлению "изменения состояния". Да, от клетки
до мыслящего животного так же, как от атома до клетки,
непрерывно продолжается все в том же направлении один и
тот же процесс (возбуждения, или психической концентра-
ции). Но в силу самого этого постоянства действия с
точки зрения физики неизбежно некоторые скачки внезапно
преобразуют субъект, подверженный операции.
Перерыв непрерывности. Так теоретически определяется
и представляется нам механизм возникновения мысли, точ-
но так же как и первого появления жизни.
Каким же образом этот механизм действовал в конкрет-
ной действительности? Какие внешние проявления метамор-
фозы заметил бы наблюдатель, предполагаемый свидетель
кризиса?..
Вероятно, наш рассудок никогда не получит об этом
желанного представления, так же как не сможет нарисо-
вать картину возникновения жизни по причинам, которые я
вскоре изложу, рассматривая "первоначальные человечес-
кие проявления". Самое большое, чем мы можем руководс-
твоваться в данном случае,- это представить себе про-
буждение сознания ребенка в ходе онтогенеза33 ... Одна-
ко следует сделать два замечания - одно из них ограни-
чивает, а другое делает еще более глубокой тайну, кото-
рой окутана для нашего воображения эта единственная
точка.
Во-первых, чтобы достигнуть в человеке ступени реф-
лексии, жизнь должна была исподволь и одновременно под-
готовить пучок факторов, на "провиденциальную" связь
которых на первый взгляд ничто не указывало.
Верно, что с органической точки зрения вся гомини-
зантная метаморфоза в конечном счете сводится к вопросу
о лучшем мозге. Но как произошло бы это мозговое усо-
вершенствование, как бы оно функционировало, если бы не
был одновременно найден и в совокупности реализован це-
лый ряд других условий?.. Если бы существо, от которого
произошел человек, не было двуногим, его руки не осво-
бодились бы своевременно и не освободили челюсти от
хватательной функции, и, следовательно, плотная повязка
челюстных мускулов, сдавливавшая череп, не была бы ос-
лаблена. Мозг смог увеличиться лишь благодаря прямой
походке, освободившей руки, и вместе с тем благодаря ей
глаза, приблизившись друг к другу на уменьшившемся ли-
це, смогли смотреть в одну точку и фиксировать то, что
брали, приближали и показывали во всех направлениях ру-
ки - внешне выраженный жест самой рефлексии!.. Само по
себе это чудесное сочетание не должно нас удивлять. Не
является ли все, что образуется в мире, продуктом пора-
зительного совпадения - узлом волокон, всегда идущих из
четырех сторон пространства? Жизнь не действует по од-
ной изолированной линии или отдельными приемами. Она
движет вперед одновременно всю свою сеть. Так формиру-
ется зародыш в несущем его чреве. Мы должны были это
знать. Но нам доставляет особенное удовлетворение приз-
нание того, что возникновение человека происходило на
основе действия того же самого материнского закона. Мы
рады признать, что возникновение разума
связано с развитием не только нервной системы, но и
всего существа. Однако на первый взгляд нас пугает
констатация того, что этот шаг должен был совершиться
сразу.
Ибо таково должно быть мое второе замечание, которо-
го я не могу избежать. Рассматривая онтогенез человека,
мы можем и не обратить внимание на то, в какой момент
можно сказать, что новорожденный достигает разумного
состояния, становится мыслящим. Ведь от яйца до взрос-
лого здесь непрерывный ряд состояний, следующий друг за
другом у одного и того же индивида. Какое значение име-
ет место разрыва или даже само его наличие? Совсем дру-
гое дело в случае филетического эмбриогенеза, где каж-
дая стадия, каждое состояние представлены различными
существами. Здесь совершенно невозможно (по крайней ме-
ре при наших нынешних методах мышления) уйти от пробле-
мы прерывности... Если переход к рефлексии действитель-
но, как того требует его физическая природа и как мы
это допустили, есть критическая трансформация, мутация
от нуля ко всему, то невозможно представить себе на
этом точном уровне промежуточного индивида. Или это су-
щество еще по сю сторону изменения состояния, или оно
уже по ту сторону... Можно как угодно переворачивать
проблему. Или надо сделать мысль невообразимой, отрицая
ее психическую трансцендентность относительно инстинк-
та. Или надо решиться допустить, что ее появление прои-
зошло между двумя индивидами 34.
Предложение, безусловно, ошеломляющее, но оно оказы-
вается совсем не таким уж странным, если учесть, что
ничто не мешает нам предположить, оставаясь в рамках
строго научного подхода, что у своих филетических исто-
ков разум мог (или даже должен был) быть так же мало
заметен внешне, как мало он нам еще заметен на онтоге-
нетической стадии у каждого новорожденного. В таком
случае всякий ощутимый предмет спора между наблюдателем
и теоретиком исчезает...
Не пытаясь представить невообразимое, запомним толь-
ко, что возникновение мысли представляет собой порог,
который должен быть перейден одним шагом. "Трансопыт-
ный" интервал, о котором с научных позиций сказать не-
чего, но за которым мы переходим на совершенно новый
биологический уровень...
И только здесь до конца раскрывается природа ступени
рефлексии. Во-первых, изменение состояния. Во-вторых,
вследствие этого изменения начало жизни другого рода -
той внутренней жизни, которую я определил выше. Только
что простоту мыслящего духа мы сравнили с простотой ге-
ометрической точки. Но скорее следовало говорить о ли-
нии или оси. В самом деле, для разума "быть положенным"
не означает "быть завершенным". Едва родившись, ребенок
должен дышать - иначе он умрет...
Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М., 1987. С. 135-141. 189-191
М. ШЕЛЕР
Если спросить образованного европейца, о чем он ду-
мает при слове "человек", то почти всегда в его созна-
нии начнут сталкиваться три несовместимых между собой
круга идей35. Во-первых, это круг представлений иудейс-
ко-христианской традиции об Адаме и Еве, о творении,
рае и грехопадении. Во-вторых, это греко-античный круг
представлений, в котором самосознание человека впервые
в мире возвысилось до понятия о его особом положении, о
чем говорит тезис, что человек является человеком бла-
годаря тому, что у него есть разум, логос, фронесис *,
mens, ratio ** и т. д. (логос означает здесь и речь, и
способность к постижению "чтойно-сти" всех вещей). С
этим воззрением тесно связано учение о том, что и в ос-
нове всего универсума находится надчеловеческий разум,
которому причастен и человек, и только он один из всех
существ. Третий круг представлений - это тоже давно
ставший традиционным круг представлений современного
естествознания и генетической психологии, согласно ко-
торому человек есть достаточно поздний итог развития
Земли, существо, которое отличается от форм, предшест-
вующих ему в животном мире, только степенью сложности
соединения энергий и способностей, которые сами по себе
уже встречаются в низшей по сравнению с человеческой
природе. Между этими тремя кругами идей нет никакого
единства. Таким образом, существуют естественнонаучная,
философская и теологическая антропологии, которые не
интересуются друг другом, единой же идеи человека у нас
нет. Специальные науки, занимающиеся человеком и все
возрастающие в своем числе, скорее скрывают сущность
человека, чем раскрывают ее. И если принять во внима-
ние, что названные три традиционных круга идей ныне
повсюду подорваны, в особенности совершенно подорвано
дар-винистское решение проблемы происхождения человека,
то можно сказать, что еще никогда в истории человек не
становился настолько проблематичным для себя, как в
настоящее время.
Поэтому я взялся за то, чтобы на самой широкой осно-
ве дать новый опыт философской антропологии. Ниже изла-
гаются лишь некоторые моменты, касающиеся сущности че-
ловека в сравнении с животным и растением и особого ме-
тафизического положения человека, и сообщается неболь-
шая часть результатов, к которым я пришел.
Уже слово и понятие "человек" содержит коварную
двусмысленность, без понимания которой даже нельзя по-
дойти к вопросу об особом положении человека. Слово это
должно, во-первых, указывать на особые морфологические
признаки, которыми человек обладает как подгруппа рода
позвоночных и млекопитающих. Само собой разумеется,
что, как бы ни выглядел результат такого образования
понятия, живое существо, названное человеком, не
* - разумность (греч.). ** - мышление, разум (лат.)
только остается подчиненным понятию животного, но и
составляет сравнительную малую область животного царс-
тва. Такое положение вещей сохраняется и тогда, когда,
вместе с Линнеем, человека называют "вершиной ряда поз-
воночных млекопитающих" - что, впрочем, весьма спорно и
с точки зрения реальности, и с точки зрения понятия,-
ибо ведь и эта вершина, как всякая вершина какой-то ве-
щи, относится еще к самой вещи, вершиной которой она
является. Но совершенно независимо от такого понятия,
фиксирующего в качестве единства человека прямохожде-
ние, преобразование позвоночника, уравновешение черепа,
мощное развитие человеческого мозга и преобразование
органов как следствие прямохождения (например, кисть с
противопоставленным большим пальцем, уменьшение челюсти
и зубов и т. д.), то же самое слово "человек" обознача-
ет в обыденном языке всех культурных народов нечто
столь совершенно иное, что едва ли найдется другое сло-
во человеческого языка, обладающее аналогичной двусмыс-
ленностью. А именно слово "человек" должно означать со-
вокупность вещей, предельно противоположную понятию
"животного вообще", в том числе всем млекопитающим и
позвоночным, и противоположную им в том же самом смыс-
ле, что, например, и инфузории stentor 36, хотя едва
ли можно спорить, что живое существо, называемое чело-
веком, морфологически, физиологически и психологически
несравненно больше похоже на шимпанзе, чем человек и
шимпанзе похожи на инфузорию.
Ясно, что это второе понятие человека должно иметь
совершенно иной смысл, совершенно иное происхождение,
чем первое понятие, означающее лишь малую область рода
позвоночных животных *. Я хочу назвать это второе поня-
тие сущност-ным понятием человека, в противоположность
первому понятию, относящемуся к естественной системати-
ке.
...Возникает вопрос, имеющий решающее значение для
всей нашей проблемы: если животному присущ интеллект,
то отличается ли вообще человек от животного более, чем
только по степени? Есть ли еще тогда сущностное разли-
чие? Или же помимо до сих пор рассматривавшихся сущ-
ностных ступеней в человеке есть еще что-то совершенно
иное, специфически ему присущее, что вообще не затраги-
вается и не исчерпывается выбором и интеллектом?..
Я утверждаю: сущность человека и то, что можно наз-
вать его особым положением, возвышается над тем, что
называют интеллектом и способностью к выбору, и не мо-
жет быть достигнуто, даже если предположить, что интел-
лект и избирательная способность произвольно возросли
до бесконечности **. Но неправильно
* Ср. здесь мою работу "Об идее человека" в книге "Переворот ценностей", т. II. Здесь показано, что тра- диционное понятие человека конституируется через его подобие Богу, что оно, таким образом, уже предполагает идею Бога как точку отсчета. ** Между умным шимпанзе и Эдисоном, если рассматри- вать последнего только как техника, существует хотя и очень большое, лишь различие в степени.
было бы и мыслить себе то новое, что делает человека человеком, только как новую сущностную ступень психи- ческих функций и способностей, добавляющуюся к прежним психическим ступеням,- чувственному порыву, инстинкту, ассоциативной памяти, интеллекту и выбору, так что поз- нание этих психических функций и способностей, принад- лежащих к витальной сфере, находилось бы еще в компе- тенции психологии. Новый принцип, делающий человека че- ловеком, лежит вне всего того, что в самом широком смысле, с внутренне-психической или внешне-витальной стороны мы можем назвать жизнью. То, что делает челове- ка человеком, есть принцип, противоположный всей жизни вообще, он, как таковой, вообще несводим к "естествен- ной эволюции жизни", и если его к чему-то и можно воз- вести, то только к высшей основе самих вещей - к той основе, частной манифестацией которой является и "жизнь". Уже греки отстаивали такой принцип и называли его "разумом" *. Мы хотели бы употребить для обозначе- ния этого Х более широкое по смыслу слово, слово, кото- рое заключает в себе и понятие разума, но наряду с мыш- лением в идеях охватывает и определенный род созерца- ния, созерцание первофеноменов или сущностных содержа- ний, далее определенный класс эмоциональных и волевых актов, которые еще предстоит охарактеризовать, например доброту, любовь, раскаяние, почитание и т. д.,- слово дух. Деятельный же центр, в котором дух является внутри конечных сфер бытия, мы будем называть личностью, в от- личие от всех функциональных "жизненных" центров, кото- рые, при рассмотрении их с внутренней стороны, называ- ются также "душевными" центрами. Но что же такое этот "дух", этот новый и столь реша- ющий принцип? Редко с каким словом обходились так бе- зобразно, и лишь немногие понимают под этим словом что-то определенное. Если главным в понятии духа сде- лать особую познавательную функцию, род знания, которое может дать только он. то тогда основным определением "духовного" существа станет его - или его бытийственно- го центра - экзистенциальная независимость от органи- ческого, свобода, отрешенность от принуждения и давле- ния, от "жизни" и всего, что относится к "жизни", то есть в том числе его собственного, связанного с влече- ниями интеллекта. Такое "духовное" существо больше не привязано к влечениям и окружающему миру, но "свободно от окружающего мира" и, как мы будем это называть, "открыто миру". У такого существа есть "мир". Изначаль- но данные и ему центры "сопротивления" и реакции окру- жающего мира, в котором экстатически растворяется жи- вотное, оно способно возвысить до "предметов", способно в принципе постигать само так-бытие этих "предметов", без тех ограничений, которые испытывает этот предметный мир или его данность из-за витальной системы влечений и ее чувственных функций и органов чувств.
* См. об этом статью "Происхождение понятия духа у
греков" Юлиуса Штенцеля в журнале "Die Antike".
Поэтому дух есть предметность (Sachlikeit), определи-
мость так-бытием самих вещей (Sachen). И "носителем"
духа является такое существо, у которого принципиальное
обращение с действительностью вне него прямо-таки пере-
вернуто по сравнению с животным.
...У животного, в отличие от растения, имеется, по-
жалуй, сознание, но у него, как заметил уже Лейбниц,
нет самосознания. Оно не владеет собой, а потому и не
сознает себя. Сосредоточение, самосознание и способ-
ность и возможность опредмечи-вания изначального сопро-
тивления влечению образуют, таким образом, одну-единс-
твенную неразрывную структуру, которая, как таковая,
свойственна лишь человеку. Вместе с этим самосознанием,
этим новым отклонением и центрированием человеческого
существования, возможными благодаря духу, дан тотчас же
и второй сущностный признак человека: человек способен
не только распространить окружающий мир в измерение
"мирового" бытия и сделать сопротивления предметными,
но также, и это самое примечательное, вновь опредметить
собственное физиологическое и психическое состояние и
даже каждое отдельное психическое переживание. Лишь по-
этому он может также свободно отвергнуть жизнь. Живот-
ное и слышит и видит - не зная, что оно слышит и видит;
чтобы отчасти погрузиться в нормальное состояние живот-
ного, надо вспомнить о весьма редких экстатических сос-
тояниях человека - мы встречаемся с ними при спадающем
гипнозе, при приеме определенных наркотиков, далее при
наличии известной техники активизации духа, например во
всякого рода оргиастиче-ских культах. Импульсы своих
влечений животное переживает не как свои влечения, но
как динамическую тягу и отталкивание, исходящие от са-
мих вещей окружающего мира. Даже примитивный человек,
который в ряде черт еще близок животному, не говорит:
"я" испытываю отвращение к этой вещи,- но говорит:
эта вещь - "табу". У животного нет "воли", которая
существовала бы независимо от импульсов меняющихся вле-
чений, сохраняя непрерывность при изменении психофизи-
ческих состояний. Животное, так сказать, всегда попада-
ет в какое-то другое место, чем оно первоначально "хо-
тело". Глубоко и правильно говорит Ницше: "Человек -
это животное, способное обещать"...
Только человек - поскольку он личность - может воз-
выситься над собой как живым существом и, исходя из од-
ного центра как бы по ту сторону пространственно-вре-
менного мира, сделать предметом своего познания все, в
том числе и себя самого.
Но этот центр человеческих актов опредмечивания ми-
ра, своего тела и своей Psyche * не может быть сам
"частью" именно этого мира, то есть не может иметь ни-
какого определенного "где" или "когда",- он может нахо-
диться только в высшем основании самого бытия. Таким
образом, человек - это существо, превосходящее само се-
бя и мир. В качестве такового оно способно на иро-
*-душа, жизнь (греч.).
нию и юмор, которые всегда включают в себя возвыше- ние над собственным существованием. Уже И. Кант в су- щественных чертах прояснил в своем глубоком учении о трансцендентальной апперцепции это новое единство cogi- tare * - "условие всего возможного опыта и потому также всех предметов опыта" - не только внешнего, но и того внутреннего опыта, благодаря которому нам становится доступна наша собственная внутренняя жизнь... ...Способность к разделению существования и сущности составляет основной признак человеческого духа, который только и фундирует все остальные признаки. Для человека существенно не то, что он обладает знанием, как говорил уже Лейбниц, но то, что он обладает сущностью a priori или способен овладеть ею. При этом не существует "пос- тоянной" организации разума, как ее предполагал Кант; напротив, она принципиально подвержена историческому изменению. Постоянен только сам разум как способность образовывать и формировать - посредством функциона-ли- зации таких сущностных усмотрений - все новые формы мышления и созерцания, любви и оценки. Если мы захотим глубже проникнуть отсюда в сущность человека, то нужно представить себе строение актов, ве- дущих к акту идеации. Сознательно и бессознательно, че- ловек пользуется техникой, которую можно назвать проб- ным устранением характера действительности. Животное целиком живет в конкретном и в действительности. Со всякой действительностью каждый раз связано место в пространстве и положение во времени, "теперь" и "здесь", а во-вторых, случайное так-бытие (So-sein), даваемое в каком-нибудь "аспекте" чувственным восприя- тием. Быть человеком - значит бросить мощное "нет" это- му виду действительности. Это знал Будда, говоря: прек- расно созерцать всякую вещь, но страшно быть ею. Это знал Платон, связывавший созерцание идей с отвращением души от чувственного содержания вещей и обращением ее в себя самое, чтобы найти "истоки" вещей. И то же самое имеет в виду Э. Гуссерль, связывающий познание идей с "феноменологической редукцией", т. е. "зачеркиванием" или "заключением в скобки" (случайного) коэффициента существования вещей в мире, чтобы достигнуть их "essen- tia". Правда, в частностях я не могу согласиться с тео- рией этой редукции у Гуссерля, но должен признать, что в ней имеется в виду тот самый акт, который, собствен- но, и определяет человеческий дух... Таким образом, человек есть то живое существо, кото- рое может (подавляя и вытесняя импульсы собственных влечений, отказывая им в питании образами восприятия и представлениями) относиться принципиально аскетически к своей жизни, вселяющей в него ужас. По сравнению с жи- вотным, которое всегда говорит "да" действительному бы- тию, даже если пугается и бежит, человек - это "тот, кто может сказать нет", "аскет жизни", вечный протес- тант против всякой только действительности. Одновремен- но,
* - мышления (лат.).
по сравнению с животным, существование которого есть
воплощенное филистерство, человек - это вечный "Фауст",
bestia cupidissima rerum novarum *, никогда не успока-
ивающийся на окружающей действительности, всегда стре-
мящийся прорвать пределы, своего здесь-и-теперь-так-бы-
тия и "окружающего мира", в том числе и наличную дейс-
твительность собственного Я. В этом смысле и 3. Фрейд в
книге "По ту сторону принципа удовольствия" усматривает
в человеке "вытеснителя влечений". И лишь потому, что
он таков, человек может надстроить над миром своего
восприятия идеальное царство мыслей, а с другой сторо-
ны, именно благодаря этому во все большей мере достав-
лять живущему в нем духу дремлющую в вытесненных влече-
ниях энергию, т. е. может сублимировать энергию своих
влечений в духовную деятельность...
Задача философской антропологии - точно показать,
как из основной структуры человеческого бытия, кратко
обрисованной в нашем предшествующем изложении, вытекают
все специфические монополии, свершения и дела человека:
язык, совесть, инструменты, оружие, идеи праведного и
неправедного, государство, руководство, изобразительные
функции искусства, миф, религия, наука, историчность и
общественность.
Шелер М. Положение человека в Космосе // Проблема человека в западной философии. М., 1988. С. 31-33. 51-54. 55-56. 60. 63-64. 65. 90
* - зверь, алчущий нового (лат.)
2. ПРОБЛЕМЫ ЖИЗНИ, СМЕРТИ И БЕССМЕРТИЯ
ЛУКРЕЦИЙ КАР
Силы души одновременно с телом всегда возрастают...
Потому вечных мук после смерти все люди страшатся
37, Так как природу души совершенно не ведают люди:
В чреве ль родится она иль внедряется после рож-
денья? Гибнет ли наша душа, отделившись от тела по
смерти? В Оркуса мрак ли нисходит, в пустых ли витает
пространствах Или по воле богов переходит в различных
животных 38,
...если душа по природе бессмертна, Если она внедре-
на в наше тело при самом рожденьи, То отчего мы не мо-
жем припомнить, что было с ней раньше, И не храним ни-
какого следа ее прошлых деяний? Если в такой уже степе-
ни свойства души изменились, Что от прошедшего всякая
память изгладилась вовсе, То, на мой взгляд, недалеко
она и от смерти блуждает. Вследствие этого должно приз-
нать, что прошедшие души Умерли, те же, что ныне живут,
рождены были снова.
...Тесно связуется наша душа со всем телом, Жилами,
сердцем, костями...
...При тяжких страданиях тела и дух наш порою С тол-
ку сбивается: он начинает безумствовать, бредить.
...Возмущается дух и душа... и силы Их рассеваются
врозь и дробятся от яда болезни.
Следует, значит, признать нам, что духа природа те-
лесна, Так как стрелы пораненье ему причиняет стра-
данье.
...Дух и душа тесно связаны вместе Между собой и од-
но существо из себя представляют.
...Душа, силой духа Будучи потрясена, повергает на
землю все тело.
Если тело, разрушившись или же сделавшись дряблым,
уже сдерживать больше не может Душу, которая в нем
заключается, будто в сосуде,
Как допустить, чтобы мог ее сдерживать воздух тот са-
мый, Что по сравнению с телом является более редким?
То, что наш дух можно вылечить, так же как тело
больное, И поддается искусству врачебному он, как мы
видим, Предзнаменует, что он обладает природою смерт-
ной.
Если душа уже в теле подвержена стольким болезням И,
угнетенная, в этаком виде печальном влачится, Как же
поверить, чтоб в воздухе вольном, лишенная тела, Эта
душа удержаться могла среди ветров могучих?
...Вместе с телом родится душа... Вместе растет и
под бременем старости вместе же гибнет.
Лукреций Кар. О природе вещей. М.. 1933. С. 79. 6,78, 73. 65, 64, 65. 72. 74. 72
ЦИЦЕРОН
...Причина, по-видимому, весьма сильно беспокоящая и
тревожащая людей нашего возраста,- приближение смерти,
которая, конечно, не может быть далека от старости 39.
О, сколь жалок старик, если он за всю свою столь долгую
жизнь не понял, что смерть надо презирать! Смерть либо
надо полностью презирать, если она погашает дух, либо
ее даже надо желать, если она ведет его туда, где он
станет вечен 40 . Ведь ничего третьего, конечно, быть
не может. (67) Чего же бояться мне, если после смерти я
либо не буду несчастен, либо даже буду счастлив? Впро-
чем, кто даже в юности столь неразумен, что не сомнева-
ется в том, что доживет до вечера? Более того, возраст
этот в гораздо большей степени, чем наш, таит в себе
опасность смерти: молодые люди легче заболевают, более
тяжко болеют, их труднее лечить; поэтому до старости
доживают лишь немногие. Если бы это было не так, то
жизнь протекала бы лучше и разумнее; ведь ум, рассудок
и здравый смысл свойственны именно старикам; не будь
стариков, то и гражданских общин не было бы вообще. Но
возвращаюсь к вопросу о надвигающейся на нас смерти: за
что же можно упрекать старость, когда то же самое каса-
ется и юности? (68) Лично я, в связи со смертью своего
прекрасного сына, а ты, Сципион, в связи со смертью
братьев 41, которым было предначертано занять наивысшее
положение в государстве, узнали, что смерть - общий
удел всякого возраста.
Но, скажут мне, юноша надеется прожить долго, на что
старик надеяться не может. Неразумны его надежды: что
может быть более нелепым, чем принимать неопределенное
за определенное, ложное за истинное? Но, скажут мне,
старику даже надеяться не на что. Однако его положение
тем лучше положения юноши, что он уже получил то, на
что юноша еще только надеется:
юноша хочет долго жить, а старик долго уже прожил.
(69)
Впрочем,- о благие боги! - что в человеческой приро-
де долговечно? Возьмем крайний срок, будем рассчитывать
на возраст тартесского царя (ведь некогда, как я прочи-
тал в летописях, в Гадах жил некто Арганфоний, царство-
вавший восемьдесят, а проживший сто двадцать лет42);
все, что имеет какой-то конец43, мне длительным уже не
кажется. Ведь когда этот конец наступает, то оказывает-
ся, что все прошлое уже утекло:
остается только то, что ты приобрел своей доблестью
и честными поступками; уходят часы, дни, месяцы и годы,
и прошедшее время не возвращается никогда, а что после-
дует дальше, мы знать не можем. Сколько времени каждому
дано прожить, тем он и должен быть доволен. (70) Ведь
актер, чтобы иметь успех, не должен играть во всей дра-
ме: для него достаточно заслужить одобрение в тех дейс-
твиях, в которых он выступал; так же и мудрецу нет на-
добности дойти до последнего "Рукоплещите" 44. Ведь да-
же краткий срок нашей жизни достаточно долог, чтобы
провести жизнь честную и нравственно-прекрасную; но ес-
ли она продлится еще, то не надо жаловаться на то, что
после приятного весеннего времени пришли лето и осень;
ведь весна как бы означает юность и показывает, каков
будет урожай, а остальные времена года предназначены
для жатвы и для сбора плодов. (71) И этот сбор плодов
состоит в старости, как я говорил уже не раз, в полноте
воспоминаний и в благах, приобретенных ранее. Ведь по-
истине все то, что совершается сообразно с природой,
надо относить к благам. Что же так сообразно с приро-
дой, как для стариков смерть? Она поражает и молодых
людей, но природа этому противодействует и сопротивля-
ется. Поэтому молодые люди, мне кажется, умирают так,
как мощное пламя гасится напором воды, а старики - так,
как сам собою, без применения усилий, тухнет догоревший
костер; и как недозрелые плоды можно срывать с деревьев
только насильно, а спелые и созревшие опадают сами, так
у молодых людей жизнь отнимается насилием, а у стариков
- увяданием. Именно это состояние, мне, право, столь
приятно, что, чем ближе я к смерти, мне кажется, будто
я вижу землю и наконец из дальнего морского плавания
приду в гавань.
(XX, 72) Впрочем, определенной границы для старости
нет, и в этом состоянии люди полноправно живут, пока
могут творить и вершить дела, связанные с исполнением
их долга, и презирать смерть. Ввиду этого старость даже
мужественнее и сильнее молодости. Этим и объясняется
ответ, данный Солоном тирану Писистрату на его вопрос,
на что полагаясь оказывает он ему столь храброе сопро-
тивление; Солон, как говорят, ответил: "На свою ста-
рость" 45. Но лучше всего оканчивать жизнь в здравом
уме и с ясными чувствами, когда сама природа постепенно
ослабляет скрепы, ею созданные. Как разрушить корабль,
как разрушить здание легче всего тому, кто их построил,
так и человека легче всего уничтожает все та же приро-
да, которая его склеила; ведь всякая склейка, если она
недавняя, разрывается
с трудом, а если она старая, то легко. Из этого следу-
ет, что старики не должны ни жадно хвататься за эту
часть жизни, оставшуюся им, ни покидать ее без причины
46 (73) И Пифагор запрещает покидать без приказания им-
ператора47 , то есть божества, укрепленный пост, каким
является жизнь48. А мудрый Солон сочинил надмогильную
надпись, где он, наоборот, высказывает пожелание, чтобы
его друзья не удерживались от проявления скорби и плача
после его смерти 49; он, я думаю, хотел, чтобы его
близкие любили его. А вот Энний сказал, пожалуй, луч-
ше50:
Не почитайте меня ни слезами, ни похоронным Воп-
лем...
Он не находит нужным оплакивать смерть, за которой
должно последовать бессмертие.
(74) Ведь какое-то чувство умирания может быть у че-
ловека;
длится же оно недолго, особенно у старика; но после
смерти чувство либо желательно, либо отсутствует сов-
сем. Все это мы должны обдумать еще в молодости, чтобы
могли презирать смерть;
без такого размышления быть спокоен душой не может
быть никто; ведь умереть нам, как известно, придется,-
быть может, даже сегодня 51.
Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М..
1975. С. 24-26
ВЕРГИЛИЙ Землю, небесную твердь и просторы водной равнины, Лунный блистающий шар, и Титана светоч, и звезды,- Все питает душа, и дух, по членам разлитый, Движет весь мир, пронизав его необъятное тело. Этот союз породил и людей, и зверей, и пернатых, Рыб и чудовищ морских, сокрытых под мраморной гладью. Душ семена рождены в небесах и огненной силой Наделены - но их отягчает косное тело, Жар их земная плоть, обреченная гибели, гасит. Вот что рождает в них страх, и страсть, и радость, и муку, Вот почему из темной тюрьмы они света не видят. Даже тогда, когда жизнь их в последний час покидает, Им не дано до конца от зла, от скверны телесной Освободиться: ведь то, что глубоко в них вкорени- лось, С ними прочно срослось - не остаться надолго не мо- жет. Кару нести потому и должны они все - чтобы мукой Прошлое зло искупить. Одни, овеваемы ветром, Будут висеть в пустоте, у других пятно преступленья Выжжено будет огнем или смыто в пучине бездонной. Маны любого из нас понесут свое наказанье, Чтобы немногим затем перейти в простор Элизийский. Время круг свой замкнет, минуют долгие сроки,- Вновь обретет чистоту, от земной избавленный порчи, Душ изна- чальный огонь, эфирным дыханьем зажженный. Времени бег круговой отмерит десять столетий,- Души тогда к Летейс- ким волнам божество призывает, Чтобы, забыв обо всем, они вернулись под своды Светлого неба и вновь захотели в тело вселиться.
Вергилий. Энеида / / Буколики. Георгики. Энеида. М.. 1979. С. 260
М. МОНТЕНЬ
Смерть - не только избавление от болезней, она - из-
бавление от всякого рода страданий.
Презрение к жизни - нелепое чувство, ибо в конечном
счете она - все, что у нас есть, она - все наше бы-
тие... Тот, кто хочет из человека превратиться в анге-
ла, ничего этим для себя не достигнет, ничего не выиг-
рает, ибо раз он перестает существовать, то кто же за
него порадуется и ощутит это улучшение?
...Каких только наших способностей нельзя найти в
действиях животных! Существует ли более благоустроенное
общество, с более разнообразным распределением труда и
обязанностей, с более твердым распорядком, чем у пчел?
Можно ли представить себе, чтобы это столь налаженное
распределение труда и обязанностей совершалось без
участия разума, без понимания?..
Все сказанное мною должно подтвердить сходство между
положением человека и положением животных, связав чело-
века со всей остальной массой живых существ. Человек не
выше и не ниже других...
Когда Платон распространяется... о телесных наградах
и наказаниях, которые ожидают нас после распада наших
тел... или когда Магомет обещает своим единоверцам рай,
устланный коврами, украшенный золотом и драгоценными
камнями, рай, в котором нас ждут девы необычайной кра-
соты и изысканные вина и яства, то для меня ясно, что
это говорят насмешники, приспособляющиеся к нашей глу-
пости... Ведь впадают же некоторые наши единоверцы в
подобное заблуждение...
Вместе с Эпикуром и Демокритом, взгляды которых по
вопросу о душе были наиболее приняты, философы считали,
что жизнь души разделяет общую судьбу вещей, в том чис-
ле и жизни человека; они считали, что душа рождается
так же, как и тело;
что ее силы прибывают одновременно с телесными; что
в детстве она слаба, а затем наступает период ее зре-
лости и силы, сменяющийся периодом упадка и ста-
ростью...
...Поразительно, что даже люди, наиболее убежденные
в бессмертии души, которое кажется им столь справедли-
вым и ясным,
оказывались все же не в силах доказать его своими че-
ловеческими доводами...
Признаем чистосердечно, что бессмертие обещают нам
только бог и религия; ни природа, ни наш разум не гово-
рят нам об этом.
Монтень М. Опыты Кн. II. М.: Л.,1958 С. 27. 30. 146. 151. 219. 220. 256, 260. 261.
А. ШОПЕНГАУЭР
[НЕВОЗМОЖНОСТЬ ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО СЧАСТЬЯ]
[...] Всякое счастье имеет лишь отрицательный, а не
положительный характер, [...] поэтому оно не может быть
прочным удовлетворением и удовольствием, а всегда осво-
бождает только от какого-нибудь страдания и лишения, за
которым должно последовать или новое страдание, или
languor, беспредметная тоска и скука,- это находит себе
подтверждение и в верном зеркале сущности мира и жизни
- в искусстве, особенно в поэзии. Всякое эпическое или
драматическое произведение может изображать только
борьбу, стремление, битву за счастье, но никогда не са-
мое счастье, постоянное и окончательное. Оно ведет сво-
его героя к цели через тысячи затруднений и опасностей,
но как только она достигнута, занавес быстро опускает-
ся. Ибо теперь оставалось бы лишь показать, что сиявшая
цель, в которой герой мечтал найти свое счастье, только
насмеялась над ним и что после ее достижения ему не
стало лучше прежнего. Так как действительное, постоян-
ное счастье невозможно, то оно и не может быть объектом
искусства (стр. 331).
[ТРАГИКОМИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР ЖИЗНИ]
[...] Судьба, точно желая к горести нашего бытия
присоединить еще насмешку, сделала так, что наша жизнь
должна заключать в себе все ужасы трагедии, но мы при
этом лишены даже возможности хранить достоинство траги-
ческих персонажей, а обречены проходить все детали жиз-
ни в неизбежной пошлости характеров комедии (стр. 333).
[МИР-ОБИТЕЛЬ СТРАДАНИЯ]
Если, наконец, каждому из нас воочию показать те
ужасные страдания и муки, которым во всякое время под-
вержена вся наша жизнь, то нас объял бы трепет; и если
провести самого закоренелого оптимиста по больницам,
лазаретам и камерам хирургических истязаний, по тюрь-
мам, застенкам, логовищам невольников, через поля битвы
и места казни; если открыть перед ним все темные обите-
ли нищеты, в которых она пря-
чется от взоров холодного любопытства, и если напос-
ледок дать ему заглянуть в башню голода Уголино, то в
конце концов и он, наверное, понял бы, что это за meil-
leur des mondes possibles 52. Да и откуда взял Данте
материал для своего ада, как не из нашего действитель-
ного мира? И тем не менее получился весьма порядочный
ад. Когда же, наоборот, перед ним возникла задача изоб-
разить небеса и их блаженство, то он оказался в неодо-
лимом затруднении именно потому, что наш мир не дает
материала ни для чего подобного. Вот почему Данте не
оставалось ничего другого, как воспроизвести перед нами
вместо наслаждений рая те поучения, которые достались
ему там в удел от его прародителя, от Беатриче и разных
святых. Это достаточно показывает, каков наш мир.
[БЕССОВЕСТНОСТЬ ОПТИМИЗМА]
[...] Оптимизм, если только он не бессмысленное сло-
воизвержение таких людей, за плоскими лбами которых не
обитает ничего, кроме слов, представляется мне не толь-
ко нелепым, но и постине бессовестным воззрением, горь-
кой насмешкой над невыразимыми страданиями человечества
(стр. 336-337).
[В ЧЕЛОВЕКЕ ЭГОИЗМ ДОСТИГАЕТ ВЫСШЕЙ СТЕПЕНИ. "ВОЙНА
ВСЕХ ПРОТИВ ВСЕХ")
[...] В то время как всякий непосредственно дан са-
мому себе как целая воля и целое представляющее, ос-
тальные даны ему прежде всего только в качестве его
представлений; вот почему собственное существо и его
сохранение важнее для него, чем все остальные, взятые
вместе. На свою собственную смерть всякий смотрит как
на конец мира, между тем как известие о смерти своих
знакомых он выслушивает довольно равнодушно, если толь-
ко она не задевает его личных интересов. В сознании,
поднявшемся на самую высокую ступень, в сознании чело-
веческом, эгоизм, как и познание, страдание, удовольст-
вие, должен был тоже достигнуть высшей степени, и обус-
ловленное им соперничество индивидуумов проявляется са-
мым ужасным образом. Мы видим его повсюду, как в мело-
чах, так и в крупном; мы видим его и в страшных событи-
ях - в жизни великих тиранов и злодеев и в опустоши-
тельных войнах; мы видим его и в смешной форме - там,
где оно служит сюжетом комедии и очень своеобразно от-
ражается в самолюбии и суетности, которые так несрав-
ненно постиг и описал in abstracto53 Ларошфуко; мы ви-
дим его в истории мира и в собственной жизни. Но явс-
твеннее всего оно тогда, когда любое собрание людей ос-
вобождается от всякого закона и порядка: сейчас же наг-
лядно выступает то bellum omnium contra omnes54, кото-
рое прекрасно изобразил Гоббс в первой главе De cive 55
(стр. 344).