К. Э. ЦИОЛКОВСКИЙ В крепком сне, когда жизнь еще далеко не угасла, жи- вотное почти ничего не чувствует, время летит незамет- но, десяток часов пролетает, как одна секунда. Еще бес- чувственнее существо в обмороке, когда приостанавлива- ется биение сердца. Времени для такого состояния как бы совсем нет. Как же скрывается и бесследно исчезает вре- мя, когда не только сердце, но и весь организм расстра- ивается! Время есть субъективное ощущение и принадлежит только живому. Для мертвого, неорганизованного оно не существует. Итак, громадные промежутки небытия, или пребывания материи в неорганизованном ("мертвом") виде, как бы не существуют. Есть же только короткие промежутки жизни. Все они сливаются в одно бесконечное целое, так как большие промежутки - без времени, и потому могут счи- таться за нуль... Мы видим множество животных самых разнообразных раз- меров и масс. И каждое из них чувствует. Отсюда видно, что эта способность не зависит от величины животного. Стало быть, каждая организованная масса, как бы она ма- ла ни была, способна чувствовать. Конечно, большие мас- сы животных могут быть более хитрого устройства, и по- тому ощущения их, в общем, сильнее и сложнее. Но живое существо, как бы оно велико и сложно ни бы- ло, состоит из организованных масс (например, клето- чек). Оно есть только более тесный союз живых существ. Поэтому каждое из них чувствует. Итак, все части единого живого существа испытывают приятное и неприятное, только в разной степени по силе и сложности. Вообразим, что массивное животное разделено на кле- точки и каждая из них помещена в среду, в которой она может продолжать развитие. Разве не получится множество независимых существ и ощущении, и разве не следует от- сюда, что все части единого существа ощущают приятное и неприятное, но по-своему. Мы видим тут сходство (аналогию) с высокоорганизо- ванным обществом. Оно - как одно целое. Но вы можете разобрать его на члены. Без поддержки общества они по- гибнут, но в искусственной обстановке будут продолжать жизнь дикую, но полную ощущений (люди без связи между собою). Тот же вывод последует, если мы вообразим, что, нап- ример, человек разрушен и из этой массы сделано множество человечков. Мы не умеем этого сделать, но это возможно. Мы и многого не умеем, но из этого еще не следует, что оно невозможно. Наши человечки будут иметь маленький мозг, маленькие способности, память, соображение и про- чее: но каждый из них будет ощущать, хотя и слабо. Спрашивается, где же предел малости массы существа, которое еще способно ощущать? Одноклеточные существа очень малы, но от них никто не отнимает свойства чувс- твовать (хотя и слабо) приятное и неприятное. Вот непрерывная цепь существ разнообразных масс, от массы кита или еще большего существа иных планет до не- видимой даже в ультрамикроскоп бактерии (все же про них знают по видимым от них явлениям). Можно ли отказать им в способности чувствовать, хотя самой малейшей из этих организованных масс. Можно отка- зать им в большой величине ощущения, можно сказать, что одно животное ощущает в миллион, биллион, триллион раз слабее, чем другое, но отказать вполне в ощущении, признать его за математический нуль невозможно. Циолковский К. Э. Научная этика II Грезы, о земле и небе. Тула. 1986. С. 366. 367-368
3. ФРЕЙД Вопрос о смысле человеческой жизни ставился бесчис- ленное количество раз; на этот вопрос никогда не было дано удовлетворительного ответа, и возможно, что тако- вой вообще заповедан. Некоторые из вопрошавших добавля- ли: если бы оказалось, что жизнь не имеет никакого смысла, то она потеряла бы для них и всякую ценность. Но эти угрозы ничего не меняют. Скорее можно предполо- жить, что мы вправе уклониться от ответа на вопрос. Предпосылкой его постановки является человеческое заз- найство, со многими другими проявлениями которого мы уже сталкивались. О смысле жизни животных не говорят, разве только в связи с их назначением служить людям. Но и это толкование несостоятельно, так как человек не знает, что делать со многими животными, если не считать того, что он их описывает, классифицирует и изучает, да и то многие виды животных избежали и такого применения, так как они жили и вымерли до того, как их увидел чело- век. И опять-таки только религия берется ответить на этот вопрос о цели жизни. Мы едва ли ошибемся, если придем к заключению, что идея о цели жизни существует постольку, поскольку существует религиозное мировоззре- ние. Поэтому мы займемся менее претенциозным вопросом: каковы смысл и цели жизни людей, если судить об этом на основании их собственного поведения: чего люди требуют от жизни и чего стре- мятся в ней достичь? Трудно ошибиться, отвечая на этот вопрос: люди стремятся к счастью, они хотят стать и пребы- вать счастливыми. Это стремление имеет две стороны, по- ложительную и отрицательную цели: отсутствие боли и не- удовольствия, с одной стороны, переживание сильных чувств наслаждения - с другой. В узком смысле слова под "счастьем" подразумевается только последнее. Сообразно этой двойственной цели человеческая деятельность проте- кает в двух направлениях, в зависимости от того, какую из целей - преимущественно или даже исключительно - она стремится осуществить. Таким образом, как мы видим, жизненная цель просто определяется программой принципа наслаждения. Этот принцип главенствует в деятельности душевного аппарата с самого начала; его целенаправленность не подлежит ни- какому сомнению, и в то же время его программа ставит человека во враждебные отношения со всем миром, как с микрокосмосом, так и с макрокосмосом. Такая программа неосуществима, ей противодействует вся структура все- ленной; можно было бы даже сказать, что в плане "творе- ния" отсутствует намерение сделать человека "счастли- вым". То, что понимается под счастьем в строгом смысле этого слова, проистекает скорее из внезапного удовлет- ворения потребности, достигшей высокой напряженности, и по своей природе возможно лишь как эпизодическое явле- ние *. Продолжительность ситуации, к созданию которой так страстно стремится принцип наслаждения, дает лишь чувство прохладного довольства; мы так устроены, что можем интенсивно наслаждаться только контрастом и весь- ма мало - самим состоянием **. Таким образом, возмож- ности для нашего счастья ограничены уже самой нашей структурой. Значительно менее трудно испытать нес- частье. Страдания угрожают нам с трех сторон: со сторо- ны нашего собственного тела, судьба которого - упадок и разложение, не предотвратимые даже предупредительными сигналами боли и страха; со стороны внешнего мира, ко- торый может обрушить на нас могущественные и неумолимые силы разрушения, и, наконец, со стороны наших взаимоот- ношений с другими людьми. Страдания, проистекающие из этого последнего источника, мы, быть может, воспринима- ем более болезненно, чем любые другие; мы склонны их рассматривать как в какой-то мере излишний придаток, хотя они в не меньшей степени фатальны и неотвратимы, чем страдания, проистекающие из других источников. Не приходится поэтому удивляться, что, под давлением этих угрожающих людям страданий, их требования счастья становятся более умеренными; так же как и сам принцип наслаждения, трансформируется под влиянием внешнего ми- ра в более скромный прин-
* На более низком уровне то же говорит Вильгельм Буш в "Набожной Елене": "У кого заботы, у того и алкоголь". ** Гёте даже предупреждает: "Ничто нас так не тяго- тит, как вереница хороших дней". Тем не менее это, мо- жет быть, все же преувеличение.
цип реальности, так и человек считает себя уже счастливым, когда ему удается избежать несчастья, пре- возмочь страдания, когда вообще задача уклонения от страдания оттесняет на второй план задачу получения наслаждения. Размышление нам подсказывает, что для раз- решения этой задачи можно пробовать идти самыми разно- образными путями; все эти пути рекомендовались различ- ными школами житейской мудрости и были людьми исхожены. Неограниченное удовлетворение всех потребностей рисует- ся нам как самый заманчивый образ жизни, но это значит пренебречь осторожностью ради наслаждения, что уже быстро влечет за собой соответствующую кару. Другие ме- тоды, при которых уклонение от неудовольствия является основной целью, различаются в зависимости от источника неудовольствия, на который эти методы обращают большее внимание. Имеются способы крайние и умеренные, односто- ронние и такие, которые действуют сразу в нескольких направлениях. Сознательный уход от людей, одиночество - самый обычный способ защиты от страданий, возникающих от общения с людьми. Разумеется, счастье, обретаемое таким путем, это счастье покоя. Если задача ставится в индивидуальном плане, от опасностей внешнего мира можно защищаться лишь тем или иным способом ухода из него. Конечно, имеется иной и лучший путь - в качестве члена человеческого общества перейти в наступление на природу и подчинить ее человеческой воле при помощи науки и создаваемой ею техники. Тогда человек действует вместе со всеми ради счастья всех. Наиболее интересными мето- дами предотвращения страданий являются, однако, те, ко- торыми человек пытается воздействовать на собственный организм. Ведь в конечном счете всякое страдание есть лишь ощущение и существует лишь постольку, поскольку мы его испытываем, а мы его испытываем только в силу опре- деленного устройства нашего организма. Самым грубым, но и самым эффективным способом явля- ется химическое воздействие, т. е. интоксикация. Я не думаю, что кто-либо полностью понял механизм этого воз- действия, но факт остается фактом и заключается он в том, что существуют чуждые организму вещества, наличие которых в крови и тканях непосредственно приносит нам чувство наслаждения, а также так меняет условия нашей эмоциональной жизни, что мы становимся неспособными к восприятию неприятного. Оба эти воздействия не только происходят одновременно, они кажутся и внутренне свя- занными Но вещества, создающие тот же эффект, должны существовать и в нашем собственном организме; по край- ней мере при таком заболевании, как мания, наблюдается поведение как бы в состоянии дурмана, без введения в организм наркотиков. Кроме того, и в нормальной психи- ческой жизни наблюдаются колебания между облегченными и более отягощенными формами разрядки чувства наслажде- ния, а параллельно с этим - меньшая или большая воспри- имчивость к неприятностям. Остается только пожалеть, что эта токсилогическая сторона душевных процессов еще ускользнула от научного исследования. Действие наркоти- ков в борьбе за счастье и для устранения несчастья признано как от- дельными людьми, так и целыми народами настолько благо- детельным, что они заняли почетное место в экономии их либидо. Наркотики ценятся не только за то, что они уве- личивают непосредственное наслаждение, но и за то, что они позволяют достичь столь вожделенной степени незави- симости от внешнего мира. Известно ведь, что при помощи "избавителя от забот" можно в любой момент уйти от гне- та реальности и найти убежище в собственном мире, где царят лучшие условия для восприятия ощущений. Известно, что именно это свойство наркотиков обуславливает их вред и опасность. На них иногда лежит вина за то, что большие запасы энергии, которые могли бы быть использо- ваны для улучшения человеческой участи, растрачиваются зря. Сложное строение нашего душевного аппарата позволя- ет, однако, прибегать к целому ряду других воздействий. Удовлетворение наших первичных позывов дает нам счастье, но они же являются источником мучительных страданий, когда внешний мир отказывается дать им удов- летворение и обрекает нас на лишения. При помощи воз- действия на влечения первичных позывов можно, следова- тельно, рассчитывать на освобождение от какой-то части страданий. Этот способ защиты от страданий уже не воз- действует больше на аппарат наших ощущений, а стремится совладать с внутренними источниками наших вожделений. Радикальный способ заключается в умерщвлении первичных позывов, как этому учит восточная мудрость и проводит в жизнь практика йогов. Если это удается, то мы, конечно, отказываемся от всех иных форм деятельности (приносим в жертву жизнь) и лишь другим путем достигаем того же счастья покоя. По этому же пути можно идти, ставя перед собой лишь более скромные цели - только контроля над жизнью своих первичных позывов. Тогда господствующими становятся высшие психические инстанции, подчинившиеся принципу реальности. Это отнюдь не означает отказа от стремления к удовлетворению: известная защита от стра- даний достигается благодаря тому, что неудовлетворение контролируемых первичных позывов ощущается менее болез- ненно, чем неудовлетворение необузданных первичных по- зывов. Но это покупается ценой несомненного снижения возможностей наслаждения. Ощущения счастья при удовлет- ворении диких, не обузданных нашим "Я" влечений несрав- ненно более интенсивно, чем насыщение укрощенного пер- вичного позыва. Непреодолимость извращенных импульсов, как и вообще притягательная сила запрещенного, находит в этом свое психоэнергетическое объяснение. Другая методика защиты против страданий пользуется доступными нашему душевному аппарату смещениями либидо, благодаря чему его функция приобретает столь большую гибкость. Задача, требующая разрешения, заключается в таком смещении направленности наших первичных позывов, чтобы они не пострадали от лишений, встречаемых во внешнем мире. Этому содействует сублимация первичных позывов. Больше всего можно добиться при умении достаточно повысить интенсивность наслаждения из источников психической и интеллектуальной деятель- ности. Тогда судьба мало чем может повредить. Удовлет- ворения такого рода, как радость художника от процесса творчества при воплощении образов его фантазии, как ра- дость исследователя при решении проблем и в познании истины, имеют особое качество, которое мы когда-нибудь, несомненно, сможем метапсихологически охарактеризовать. В данное время мы можем лишь образно сказать, что эти удовлетворения кажутся нам более "тонкими и возвышенны- ми", но их интенсивность, по сравнению с удовлетворени- ем более грубых и примитивных влечений, более приглу- шенная; они не потрясают нашу физическую природу. Сла- бая сторона этого способа заключается в том, что он непригоден для универсального использования, а доступен лишь немногим людям. Он предполагает наличие особенных, не так уж часто встречающихся способностей и дарований должного уровня. Но даже этим немногим этот способ не обеспечивает полной защиты от страданий; он не дает им брони, непроницаемой для стрел судьбы, и обычно перес- тает помогать, когда источником страдания становится собственная плоть *. Если уже в этом способе явно вырисовывается намере- ние стать независимым от внешнего мира путем поисков удовлетворения во внутренних психических процессах, то в последующем способе эти же черты выступают еще более отчетливо. Тут связь с реальностью еще более ослаблена и удовлетворение черпается из иллюзий, воспринимаемых как таковые, без того чтобы их отклонения от действи- тельности мешали наслаждению. Сфера, в которой возника- ют эти иллюзии, это сфера фантастической эмпирии; в свое время, когда завершилось развитие принципа реальности, эта сфера была решительно избавлена от не- обходимости сопоставления с действительностью и резер- вирована для осуществления
* Когда особые склонности властно не диктуют направ-
ления жизненным интересам, простая, каждому доступная
работа по специальности может занять место, так мудро
предусмотренное для нее Вольтером. В рамках краткого
обзора невозможно в достаточной мере оценить значение,
которое имеет работа для психоэнергетики либидо. Ника-
кая другая техника поведения в жизни не связывает чело-
века с реальностью так, как это делает увлечение рабо-
той, вводящей его прочно по крайней мере в одну часть
реальности - в реальность человеческого общества. Воз-
можность перемещать в область профессиональной деятель-
ности и связанные с нею формы человеческих взаимоотно-
шений значительную меру либиди-нозных компонентов, нар-
цисстических, агрессивных и даже эротических,- придает
этой деятельности ценность, отнюдь не уступающую ее
значению как незаменимого средства для утверждения и
оправдания своего существования в обществе. Профессио-
нальная деятельность дает особенное удовлетворение,
когда она свободно выбрана, когда она позволяет исполь-
зовать путем сублимации существующие наклонности, сох-
ранившие свою силу или конституционально усиленные вле-
чения. И тем не менее люди мало ценят труд как путь к
счастью. Люди не так охотно прибегают к нему, как к
другим формам удовлетворения. Большинство людей работа-
ет только по необходимости, и из этой прирожденной неп-
риязни людей к труду проистекают самые тяжелые социаль-
ные проблемы.
* Ср. "Formulierungen liber die zwei Prinzipien des
psychischen Geschehens", 1911 (Ges. Werke, Bd. VIII) и
"Vorlrsungen zur Einfuhrung in die Psychoanalyse" XX11I
(Ges. Werke. Bd. XI).
трудновыполнимых желаний. Среди этого типа удовлетво- рения в сфере фантазии на первом месте стоит наслажде- ние произведениями искусства, которые при посредничест- ве художника становятся доступными и для нетворческой личности *. Каждый человек, восприимчивый к обаянию ис- кусства, не может недооценить этого источника наслажде- ния и утешения. Однако легкий наркоз, в который нас погружает искусство, не может дать нам большего, чем мимолетное отвлечение от тягот жизни; и оно недостаточ- но сильно, чтобы заставить нас забыть реальное нес- частье. Более основательные и эффективные возможности откры- вает нам способ, видящий единственного врага в самой действительности, считающий ее источником всех страда- ний, в той действительности, с которой невозможно сосу- ществовать и с которой, для того чтобы хоть в каком-то смысле быть счастливым, следует порвать всякие отноше- ния. Отшельник отвращается от мира и не хочет иметь с ним никакого дела. Но можно сделать и больше, можно стремиться этот мир преобразовать, создать вместо него мир иной, мир, в котором были бы уничтожены его невыно- симые черты и заменены другими, соответствующими нашим желаниям. Тот, кто в порыве возмущения и протеста ста- новится на этот путь, к счастью, как правило, ничего не достигает - действительность для него слишком непосиль- на. Он становится безумным, не находящим по большей части никаких помощников для осуществления своей химе- ры. Мы встречаемся, однако, с утверждением, что каждый из нас, стремясь исправить в желаемом духе какую-то не- выносимую для нас сторону мира и внося эту манию в об- ласть действительности, в каком-то пункте ведет себя как параноик. Особое значение приобретает случай, что большое количество людей совместно предпринимают попыт- ку безумным преобразованием действительности обеспечить себе условия для достижения счастья и защиты от страда- ний. Религии человечества мы также должны отнести к ка- тегории такого массового безумия. Сам принимающий в нем участие, конечно, никогда своего безумия не сознает. Я не думаю, что этот перечень методов, при помощи которых человек старается достичь счастья и избежать страданий,- исчерпывающий; я знаю также, что тут воз- можна и иная классификация. Я еще не привел, однако, одного способа не потому, что я о нем забыл, а потому, что мы им займемся в другой взаимосвязи. Как можно бы- ло, однако, забыть как раз об этой методике житейского искусства! Она отличается удивительнейшим сплавом очень характерных черт. Конечно, и она направлена на обрете- ние независимости от судьбы - примем это название как наилучшее,- с этой целью она переносит удовлетворение на внутренние душев- ные процессы, используя при этом уже упомянутое свойство перемещаемости либидо, но в данном случае пе- ремещение либидо направляется не в сторону от мира, а, наоборот, крепко цепляется за объекты этого мира и об- ретает счастье путем установления эмоционального взаи- моотношения с ним. Она не довольствуется при этом уста- лоотрешенной целью избежания неприятностей, она скорее оставляет такую цель без внимания, а твердо придержива- ется первоначального страстного стремления к положи- тельному достижению счастья. Возможно, что эта методика приводит к цели скорее, чем какая-либо другая. Я имею в виду ту ориентацию в жизни, которая ставит любовь в центр всего и все удовлетворение видит в том, чтобы лю- бить и быть любимым. Такого рода психическая направлен- ность нам всем достаточно известна; одна из форм любви - половая - приобщила нас к сильнейшему переживанию ошеломляющего ощущения наслаждения, дав прообраз нашим устремлениям к счастью. Поэтому вполне естественно, что мы упорно продолжаем искать счастья на пути, на котором впервые с ним встретились. Но очевидна и слабая сторона этой житейской методики, иначе никому не пришло бы в голову оставить этот путь к счастью для поисков друго- го. Мы никогда не бываем более беззащитными по отноше- нию к страданиям, чем когда мы любим, и никогда не бы- ваем более безнадежно несчастными, чем когда мы потеря- ли любимое существо или его любовь. Но этим еще не ис- черпывается значение этой житейской методики, использу- ющей любовь как основу счастья; по этому поводу еще многое можно сказать. Тут следует упомянуть о том интересном факте, что жизненное счастье ищется преимущественно в наслаждении прекрасным, где бы оно ни предстало перед нашим чувс- твенным или рассудочным взором - в области ли челове- ческих форм и жестов, в области ли творений природы или в ландшафтах, в области ли художественного или даже на- учного творчества. Такое эстетическое отношение к жиз- ненной цели не дает достаточной защиты от грозящих нам страданий, но может нас во многом компенсировать. Нас- лаждение прекрасным носит особый, слегка дурманящий эмоциональный характер. Польза прекрасного отнюдь не ясна, его культурная необходимость тоже не очевидна, и все же культура не может без него обойтись. Наука об эстетике исследует условия, при которых воспринимается прекрасное, но она не может дать нам никаких разъясне- ний о природе и происхождении прекрасного; и, как обыч- но, отсутствие результатов исследования прикрывается потоком высокопарных и бессодержательных слов. К сожа- лению, психоанализ весьма мало что может сказать о су- ществе прекрасного. Установленным кажется лишь проис- хождение прекрасного из сферы сексуальных ощущений; та- кое происхождение могло бы быть отличным примером за- торможенного в смысле цели влечения. "Прекрасное" и "возбуждающее" - первоначально это свойства сексуально- го объекта. Но удивительно, однако, что сами половые органы, вид которых всегда действует возбуждающе, почти никогда не считаются красивыми, характер же прекрасно- го как будто связан с известными вторичными половыми признаками. Несмотря на эту неполноту, я все же осмелюсь сделать некоторые заключительные замечания к нашему исследова- нию. Программа того, как сделаться счастливым, к осу- ществлению которой нас принуждает принцип наслаждения, не может быть реализована, и тем не менее мы не должны - нет, вернее, мы не можем - прекратить усилия для то- го, чтобы каким-то образом приблизиться к ее реализа- ции. При этом можно выбирать самые различные пути, от- давая предпочтение либо стремлению к положительному со- держанию цели - к наслаждению, либо стремлению к ее не- гативному содержанию - к предотвращению неудовольствия. Ни на одном из этих путей мы не можем достичь того, че- го желаем. Счастье, в том умеренном значении, в котором оно рассматривается как возможное, есть проблема инди- видуальной экономии либидо64 И тут нельзя дать пригод- ного для всех совета - каждый сам должен пытаться стать счастливым на свой собственный лад. Самые различные факторы будут оказывать влияние на направление его вы- бора. Дело зависит от того, насколько велико реальное удовлетворение, которого человек ждет от внешнего мира, и в какой мере он намерен стать от него зависимым; на- конец, на какие собственные силы он рассчитывает, чтобы изменить этот мир согласно своим желаниям. И уже поэто- му, помимо внешних обстоятельств, решающую роль будет играть психическая структура личности. Человек преиму- щественно эротический поставит на первое место эмоцио- нальные взаимоотношения с другими людьми; человек ско- рее самоудовлетворенного, нарцисстического характера будет искать удовлетворение в основном в своих внутрен- них душевных процессах; человек действия не оставит внешний мир, на арене которого он может испытывать свои силы. Для человека, принадлежащего к среднему из этих типов, область, на которую он должен будет обратить свои интересы, опреде- лится характером его дарований и мерой возможного для него сублимирования первичных позывов. Каждое крайнее решение будет наказано тем, что избравший его человек подвергнет себя риску, связанному с недостатками той или иной исключительно избранной житейской методики. Так же, как осмотрительный купец остерегается вклады- вать весь капитал только в одно дело, так, вероятно, и житейская мудрость не посоветует ждать всего удовлетво- рения только от одного-единственного устремления. Успех никогда не обеспечен, он зависит от сочетания многих факторов и, вероятно, ни от одного из них не зависит в той мере. как от способности психической структуры приспосабливаться к окружающему миру и извлекать из не- го наслаждение. Тому, кто вырос с особенно неблагопри- ятной структурой первичных позывов и кто не произвел правильного перераспределения и упорядочения компонен- тов своего либидо, необходимых для дальнейшей деятель- ности, трудно будет извлечь счастье из окружаю-шей обс- тановки, особенно если он будет поставлен перед трудны- ми задачами. В качестве крайней житейской методики, су- лящей по меньшей мере суррогат удовлетворения, перед ним открывается возможность бегства в невротическое за- болевание, что часто и происходит уже в юном возрасте. Тот, однако, кто обнаруживает крушение своих попыток достичь счастья в более позднем возрасте, находит еще утешение в получении наслаждения от хронической инток- сикации или прибегает к отчаянной попытке восстания, к психозу *. Религия затрудняет эту проблему выбора и приспособ- ления тем, что она всем одинаково навязывает свой путь к счастью и к защите от страдания. Ее методика заключа- ется в умалении ценности жизни и в химерическом искаже- нии картины реального мира, что предполагает предвари- тельное запугивание интеллекта. Такой ценой, путем на- сильственного закрепления психического инфантилизма и включения в систему массового безумия, религии удается спасти многих людей от индивидуального невроза. Но едва ли больше; как уже было сказано, к счастью ведут мно- гие, доступные человеку, пути, хотя ни один из них не приводит к цели наверняка. Не может выполнить своих обещаний и религия. Когда верующий в конце концов при- нужден ссылаться на "неисповедимые пути Господни", он этим только признает, что в его страданиях, в качестве последнего утешения и источника наслаждения, ему оста- ется лишь безоговорочное подчинение. Но если он к этому уже готов, то, вероятно, мог бы и миновать окольные пу- ти. Наше исследование о счастье пока дало нам мало тако- го, что не было бы общеизвестным. Даже если мы продол- жим исследование, поставив вопрос, почему людям так трудно стать счастливыми, то, кажется, от этого шансы на получение чего-то нового не слишком увеличатся. Мы уже ответили на этот вопрос указанием на три источника, из которых проистекают наши страдания: превосходящие силы природы, бренность нашего собственного тела и не- достатки институций, регулирующих наши отношения друг с другом в семье, в государстве и в обществе. Что касает- ся первых двух, то тут при вынесении суждения нет осно- ваний для больших колебаний: мы должны признать эти ис- точники страданий и подчиниться неизбежному. Мы никогда не можем достичь полного господства над природой, наш организм - сам часть этой природы - всегда останется структурой бренной и ограниченной в своих возможностях приспособления и деятельности. Из этой констатации от- нюдь не проистекают обескураживающие последствия, нао- борот, она дает указание для направления нашей деятель- ности. Тысяче-
* Я принужден указать по меньшей мере на один про-
бел, оставшийся в приведенных выше рассуждениях. При
рассмотрении человеческих шансов на счастье не следует
упускать из виду относительную взаимосвязь между нар-
циссизмом и либидо, направленным на объект. Необходимо
было бы выяснить, какое значение для экономии либидо
имеет направленность, главным образом, на самого себя.
летний опыт нас убедил, что если и не все, то хотя бы
некоторые страдания мы можем устранить, а другие смяг-
чить. Иначе мы относимся к третьему, социальному источ-
нику наших страдании. Его мы вообще оставляем без вни-
мания; мы не в состоянии понять, почему нами самими
созданные институции не должны были бы стать для всех
нас скорее защитой и благом. Однако если мы обратим
внимание на то, как плохо нам удалось создать себе как
раз защиту от этих страданий, то возникнет подозрение,
а не скрывается ли и здесь какая-то часть непобедимых
сил природы, в данном случае наши собственные психичес-
кие свойства.
Когда мы начинаем рассматривать эту возможность, мы
наталкиваемся на одно утверждение, столь поразительное,
что нам стоит на нем остановиться. Это утверждение гла-
сит, что большую долю вины за наши несчастья несет так
называемая культура: мы были бы гораздо счастливее, ес-
ли бы от нее отказались и восстановили первобытные ус-
ловия. Я нахожу это утверждение поразительным, так как,
что бы мы ни подразумевали под понятием культуры, не-
сомненно одно: все то, чем мы пытаемся защищаться от
грозящих нам источников страдания, принадлежит именно
этой культуре.
Какими путями столь многие люди пришли к этой точке
зрения, к этой странной враждебности по отношению к
культуре? Я полагаю, что давно существующее глубокое
недовольство соответствующим состоянием культуры созда-
ло почву, на которой затем, в определенных исторических
условиях, возникли поводы для ее осуждения. Мне кажет-
ся, что я могу установить последний и предпоследний из
этих поводов; я не обладаю достаточной эрудицией, чтобы
развернуть эту цепь достаточно далеко в глубь истории
человеческого рода. Подобный фактор враждебности к
культуре должен был играть роль уже при победе христи-
анства над языческими религиями. Он был близок к обес-
ценению земной жизни, последовавшему в результате хрис-
тианского учения. Предпоследний повод появился, когда
развитие исследовательских экспедиций привело нас в
соприкосновение с примитивными народами и племенами.
Ввиду недостаточного наблюдения за их нравами и обычая-
ми и ввиду неправильного их понимания многим европейцам
показалось, что эти люди ведут простой, непритязатель-
ный и счастливый образ жизни, недостижимый для превос-
ходящих их культурно посетителей.
Дальнейший опыт внес поправки в некоторые суждения
такого рода; во многих случаях известная доля жизненно-
го облегчения была ошибочно приписана отсутствию запу-
танных требований культуры, в то время как это объясня-
лось великодушием богатой природы и легкостью удовлет-
ворения насущных потребностей. Последний повод нам хо-
рошо известен, он появился после ознакомления с меха-
низмами неврозов, грозящих отнять у цивилизованного че-
ловека и то маленькое счастье, которое он имеет. Было
обнаружено, что человек становится невротиком, потому
что он не может вынести суммы ограничений, налагаемых
на него общест-
вом, преследующим свои культурные идеалы; из этого
было сделано заключение, что можно было бы вернуть по-
терянные возможности счастья, если бы эти ограничения
были сняты или значительно понижены.
К этому следует присовокупить еще один момент разо-
чарования. В течение жизни последних поколений люди
достигли необычайного прогресса в области естественных
наук и их технического применения, человеческое гос-
подство над природой утвердилось так, как раньше трудно
было себе и вообразить. Отдельные подробности этого
прогресса общеизвестны, и едва ли стоит их перечислять.
Люди гордятся своими достижениями и имеют на это право.
Но им показалось, что все это недавно достигнутое гос-
подство над пространством и временем, это подчинение
себе сил природы, исполнение чаяний тысячелетней дав-
ности не увеличили меру удовлетворения жажды наслажде-
ния, ожидавшуюся ими от жизни, и не сделали их, по их
ощущению, более счастливыми. При такой констатации сле-
довало бы удовлетвориться выводом, что власть над при-
родой не является единственным условием человеческого
счастья, так же как она не является и единственной
целью культурных устремлений, а не приходит к заключе-
нию о бесполезности техники для баланса счастья. Но
ведь можно было бы и возразить - а разве не является
положительным достижением для наслаждения, несомненным
выигрышем для нашего ощущения счастья то, что я имею
возможность сколь часто мне угодно слышать голос моего
ребенка, находящегося от меня на расстоянии сотен кило-
метров, или что я через кратчайший срок по приезде дру-
га могу узнать, что он благополучно перенес длинное и
утомительное путешествие? Разве не имеет никакого зна-
чения, что медицине удалось так необычайно сильно
уменьшить смертность малолетних детей и опасность ин-
фекции женщин при родах и что вообще средняя продолжи-
тельность жизни цивилизованного человека возросла на
значительное количество лет? К перечню этих благ, кото-
рыми мы обязаны столь осуждаемой эпохе научного и тех-
нического прогресса, можно было бы еще многое добавить,
но тут мы опять услышим голос пессимистически настроен-
ного критика, напоминающий нам, что большинство из этих
удовлетворений происходит по образцу "дешевых удоволь-
ствий", восхваляемых в известном анекдоте. Такое удо-
вольствие можно себе доставить, выпрастывая в лютую зи-
му ногу из-под одеяла и пряча ее затем обратно. Ведь
если бы не было железных дорог, преодолевающих расстоя-
ние, ребенок никогда не покидал бы родного города, и мы
тогда не нуждались бы в телефоне, чтобы услышать его
голос. Если бы не было открыто пароходное сообщение че-
рез океан, то соответствующего морского путешествия не
предпринял бы мой друг, а я не нуждался бы в телеграфе,
чтобы получить от него успокоительное сообщение. Какая
польза нам от уменьшения детской смертности, если имен-
но это принуждает нас к крайнему воздержанию в деторож-
дении, так что теперь мы в общей сложности не взращива-
ем большего числа детей, чем во времена до господства
гигиены, обременив при этом
нашу сексуальную жизнь в браке тяжкими условиями и
действуя, возможно, наперекор благодетельным законам
естественного отбора? А к чему, наконец, нам долгая
жизнь, если она так тяжела, так бедна радостями и полна
страданиями, что мы готовы приветствовать смерть как
освободительницу? Поэтому можно, пожалуй, утверждать,
что в нашей современной культуре мы чувствуем себя пло-
хо, хотя очень трудно вынести суждение по поводу того,
чувствовали ли себя счастливее, и насколько, люди преж-
них времен и какую роль при этом играли условия их
культуры. Мы всегда будем склонны рассматривать нес-
частье объективно, т. е. переносить себя, с нашими тре-
бованиями и восприимчивостью, в соответствующие усло-
вия, чтобы проверить, какие могли бы там быть найдены
мотивы для наших ощущений счастья или несчастья. Этот
способ рассуждения кажется объективным, так как он
предполагает абстрагирование от колебаний в субъектив-
ной восприимчивости, на самом же деле этот способ самый
субъективный, так как он применим только путем подмены
иной и неизвестной душевной позиции позицией своей
собственной. Но ведь счастье есть нечто сугубо субъек-
тивное. Нас сколько угодно может ужасать определенная
обстановка, в которой находились древние рабы на гале-
рах, крестьяне во время тридцатилетней войны, жертвы
священной Инквизиции, еврей в ожидании погрома, но мы
не можем вжиться в душевный мир этих людей и постичь
изменения, происшедшие в их восприимчивости по отноше-
нию к ощущениям наслаждения и неприятностей вследствие
прирожденной нечувствительности, постепенного отупения,
потери надежд, грубых или мягких форм дурмана. В случае
самых тяжелых испытаний вступают в строй определенные
душевные защитные механизмы. Мне кажется бесплодным
дальнейшее исследование этой стороны проблемы.
Фрейд 3. Неудовлетворенность культурой // Избранное. Лондон, 1969. С. 267-279
Б. РАССЕЛ Человек - часть природы, а не что-то ей противопо- ложное. Его мысли и движения следуют тем же законам, что и движения звезд и атомов. По сравнению с человеком физический мир велик - он больше, чем считали во време- на Данте; впрочем, он не так велик, как это казалось еще сто лет назад. Как вширь, так и вглубь, как в боль- шом, так и в малом наука, видимо, достигает пределов. Считается, что Вселенная имеет ограниченную протяжен- ность в пространстве и свет может пропутешествовать вокруг нее за несколько сотен миллионов лет. Считается, что материя состоит из электронов и протонов, которые имеют конечные размеры, и что их число в мире конечно. Вероятно, их движения не непрерывны, как раньше думали, а происходят скачками, каждый из которых не меньше не- которого минимального скачка. Законы этих движений, судя по всему, суммируются в несколь- ких очень общих принципах, с помощью которых можно рассчитать прошлое и будущее мира, если дана любая ма- лая часть его истории. Физическая наука, таким образом, приближается к эта- пу, когда она будет завершена и станет поэтому неинте- ресной. Если мы знаем законы, управляющие движениями электронов и протонов, то все остальное - просто геог- рафия, собрание конкретных фактов, говорящих о распре- делении частиц по каким-то отрезкам мировой истории. Общее число фактов географии, необходимых для того, чтобы рассчитать мировую историю, видимо, не слишком велико. Теоретически их можно было бы записать в боль- шую книгу, а книгу поместить в Сомерсет Хаусе вместе с вычислительной машиной: поворот рычага позволил бы исследователю найти новые факты, принадлежащие другому времени, нежели то, к ко- торому относятся факты уже зарегистрированные. Трудно представить себе что-либо более скучное и непохожее на ту радость, которую вызывало до недавней поры даже са- мое небольшое открытие. Кажется, будто мы штурмуем неп- риступную гору, но на покоренной вершине работает рес- торан, в котором подают пиво и работает радио. Но во времена Ахмеса даже таблица умножения, вероятно, вызы- вала восторг. Человек тоже частица этого скучного физи- ческого мира. Его тело, подобно всей остальной материи, состоит из электронов и протонов, которые, как мы зна- ем, подчиняются тем же законам, что и электроны и про- тоны, составляющие животных или растения. Некоторые ученые считают, что физиологию никогда не удастся свес- ти к физике, но их аргументы не очень убедительны - ра- зумнее даже было бы считать их неверными. То, что мы называем "мыслями", зависит, видимо, от организации из- вилин в мозгу - точно так же, как путешествия зависят от дорог и иных путей сообщения. Явно химического про- исхождения используемая для мышления энергия. К приме- ру, недостаток иода в организме превращает разумного человека в идиота. Феномены сознания, вероятно, связаны с материальной структурой. Если это так, то единичный электрон или протон не могут "мыслить" - точно так же, как один человек не может сыграть футбольный матч. У нас нет также оснований полагать, что индивидуальное мышление продолжает существовать после смерти тела: ведь смерть разрушает организацию мозга и рассеивает потребляемую извилинами энергию. Бог и бессмертие - эти центральные догмы христианс- кой религии - не находят поддержки в науке. Нельзя ска- зать, что они существенны для религии вообще, поскольку в буддизме их нет. (Что касается бессмертия, это сужде- ние может показаться неточным, но по существу оно пра- вильно.) Однако на Западе их привыкли считать обяза- тельным минимумом теологии. Люди будут и впредь верить в бога и бессмертие, потому что это приятно - так же приятно, как считать самих себя добродетельными, а вра- гов своих погрязшими в пороках. Но, по-моему, эти догмы необосно- ванны. Не знаю, смогу ли я доказать, что бога нет или что сатана - это фикция. Христианский бог, быть может, и существует, а может быть, существуют боги Олимпа, Древнего Египта или Вавилона. Но каждая из этих гипотез не более вероятна, чем любая другая: они даже не могут быть отнесены к вероятностному знанию; поэтому нет смысла их вообще рассматривать. Я не бу- ду входить в детали, так как уже разбирал этот вопрос в другой работе. Вопрос о личном бессмертии носит несколько иной ха- рактер, и здесь можно найти свидетельства в пользу раз- личных мнений. Люди принадлежат окружающему нас миру, с которым имеет дело наука, и факторы, определяющие их существование, можно легко обнаружить. Капля воды не бессмертна, она разлагается на кислород и водород. Поэ- тому, если бы капля воды считала, что обладает неким свойством водянистости, которое сохраняется после ее разложения, мы, наверное, отнеслись бы к этому скепти- чески. Подобно этому, мы знаем, что мозг не бессмертен и что организованная энергия живого тела как бы уходит после смерти и становится непригодной для действия. Все свидетельствует о том, что наша умственная жизнь связа- на с мозговой структурой и организованной телесной энергией. Разумно было бы предположить поэтому, что, когда прекращается жизнь тела, вместе с ней прекращает- ся и умственная жизнь. Данный аргумент апеллирует к ве- роятности, но в этом он ничем не отличается от аргумен- тов, на которых строится большинство научных заключе- ний. Этот вывод может быть оспорен с разных сторон. Пси- хологическое исследование располагает некоторыми данны- ми о жизни после смерти, и с научной точки зрения соот- ветствующая процедура доказательства может быть в прин- ципе корректной. В этой области существуют факты столь убедительные, что ни один человек с научным складом ума не станет их отрицать. Однако несомненность, которую мы приписываем этим данным, основывается на каком-то пред- варительном ощущении, что гипотеза выживания правдопо- добна. Всегда имеется несколько способов объяснения яв- лений, и из них мы предпочтем наименее невероятное. Лю- ди, считающие вероятным, что мы живем после смерти, го- товы и к тому, чтобы рассматривать данную теорию в ка- честве лучшего объяснения психических явлений. Те же, кто по каким-то причинам считают эту теорию неправдопо- добной, ищут других объяснений. По моему мнению, данные о выживании, которые пока что доставила психология, го- раздо слабее свидетельств физиологии в пользу противо- положной точки зрения. Но я вполне допускаю, что они могут стать сильнее, и тогда не верить в жизнь после смерти было бы ненаучно. Выживание после смерти тела, однако, отличается от бессмертия и означает лишь отсрочку психической смерти. А люди хотят верить именно в бессмертие. Верующие в не- го не согласятся с физиологическими аргументами, вроде тех, что я приводил,- они скажут, что душа нечто совсем иное, чем ее эмпирическое проявление в наших телесных органах. Думаю, что это - метафизический предрассудок. Сознание и материя - удобные в некоторых отношениях термины, но никак не последние реальности. Электроны и протоны, как и душа,- логические фикции, которые имеют свою историю и представляют собой ряды событий, а не какие-то неизменные сущности. Что касается души, это доказывают факты развития. Любой человек, наблюдающий рождение, выкармливание и детство ребенка, не может всерьез утверждать, что душа есть нечто неделимое прек- расное и совершенное на всем протяжении процесса. Оче- видно, что душа развивается подобно телу и берет что-то и от сперматозоида, и от яйцеклетки. Так что она не мо- жет быть неделимой. И это не материализм, а просто признание того факта, что все интересное в мире - воп- рос организации, а не первичной субстанции... Не думаю, что идея бессмертия вообще возникла бы, если бы мы не боялись смерти. В основе религиозных догм, как и в основе многого другого в человеческой жизни, лежит страх. Страх перед человеческими существами (индивидуальный или групповой) во многом управляет нашей общественной жизнью, однако религию порождает страх перед природой. Различие ума и материи является, видимо, иллюзорным; но есть другое, более важное, различие - между вещами, на которые можно воздействовать, и вещами, на которые воздействовать не- возможно. Граница между теми и другими не является ни вечной, ни непреодолимой - с развитием науки все больше вещей подпадают под власть человека. Тем не менее что-то все время остается по ту сторону границы, напри- мер все великие факты нашего мира, которыми занимается астрономия. Только событиями на поверхности Земли или рядом с ней мы можем как-то управлять, хотя и здесь на- ши возможности очень ограниченны. И не в нашей власти предотвращать смерть; мы можем только отсрочить ее. Религия пытается преодолеть эту антитезу. Если миром управляет бог, а бога можно тронуть молитвой, то и люди наделены всемогуществом. Раньше в ответ на молитву свершались чудеса. Они до сих пор случаются в католи- ческой церкви, а вот у протестантов этого больше нет. Однако можно обойтись и без чудес, ибо провидение пред- писало действию природных законов производить наилучшие результаты. Таким образом, вера в бога все еще служит очеловечению природного мира - люди думают, что силы природы им друзья. Подобно этому, вера в бессмертие рассеивает ужас перед смертью. Люди, верующие в вечное блаженство, скорее всего будут относиться к смерти без страха; к счастью для медиков, это происходит не всег- да. Однако если вера и не избавляет от страха пол- ностью, то она немного утешает людей. Религия, имея своим источником страх, возвысила не- которые его проявления и заставила думать, что в них нет ничего позорного. Этим она оказала человечеству плохую услугу: всякий страх является злом. Думаю, что когда я умру, то превращусь в труху, и ничего от моего "я" не останется. Я уже не молод и люблю жизнь. Но я бы не стал унижаться и дрожать от страха при мысли о смерти. Счастье не перестает быть счастьем, когда оно кратко, а мысли и любовь не лишают- ся своей ценности из-за того, что преходящи. Многие лю- ди держались с достоинством на эшафоте; эта гордость должна научить нас видеть истинное место человека в ми- ре. Даже если ветер, ворвавшийся в распахнутые окна на- уки, заставляет нас поначалу дрожать после уютного до- машнего тепла традиционных гуманных мифов, в конце кон- цов прохлада все же приносит бодрость, а открывающиеся перед наукой просторы великолепны.
Рассел Б. Почему я не христианин. М., 1987. С. 65-69