В результате у местных групп русского населения сложились и долго сохранялись специфические черты в народной культуре. Об этом свидетельствует история и культура локальных групп на Севере – поморов, усть-цилёмов, пустозёров. На Вологодчине к таковым можно отнести кокшаров – жителей Кокшеньги, а в целом и жителей западной и восточной половин Вологодской земли. По крайней мере, в трех вологодских зонах ранние этнические процессы имели разный характер: в западных районах с древнейших времен шло взаимодействие славян и западнофинских групп населения; в центре произошло «столкновение» двух славянских потоков – новгородского и ростово-суздальского, результатом чего и явилось формирование своеобразной группы населения в Важском бассейне (кокшаров); в восточных районах края славяне рано пришли во взаимодействие с восточно-финскими группами населения.
      О существовании локальных различий в культуре населения Севера говорят данные ряда наук. Упоминаемые выше археологические исследования последних лет, давшие возможность судить об этнической истории Севера, показали сложение таких отличительных особенностей уже на ранних этапах формирования местных культур[25]. Антропологическое изучение населения Русского Севера также позволило объяснить сохранение указанной специфики районов. У севернорусского населения сформировались местные антропологические (физические) типы, происхождение которых связано с историей заселения Севера русскими.
      Так, разновидности балтийских групп – так называемые илъменъский и валдайский типы – сложились у новгородских словен и кривичей при их продвижении по землям финноязычного населения. Наряду с элементами западного верхневолжского типа они наличествуют теперь у населения Северо-Запада. На Русском Севере ильменъско-беломорский тип распространился у населения в Приильменье, по Волхову, Нижней Двине, на побережье Белого моря. Особое сочетание признаков отмечено у вологодско-вятского типа, сложившегося на основе балтийского, иль-меньского типов и ассимилированных групп уральского типа. У него есть и общее, и различия с ильменьским и валдайским типами. Близок он и к верхневолжскому типу, особенно к восточному его варианту, поскольку в нем наличествуют восточно-финские элементы. Верхневолжский тип явно присущ населению южных районов Севера, близких к Волжскому бассейну (на водоразделе Волги и Сухоны, по р. Юг, в бассейне Кокшеньги, Ваги, на Верхней и Средней Двине). Его распространение здесь совпадает с путями заселения Севера из Ростово-Суздальской земли. Все локальные различия антропологических типов объясняются влиянием исторических и географических условий в период продвижения славян по той или иной территории и контактов с иноэтносами[26].
      В отмеченных выше трех вологодских зонах с разной этнической историей антропологические типы у населения распределились следующим образом. Во всех вологодских землях наличествует верхневолжский тип (по классификации М.В. Витова), формировавшийся при интенсивном заселении их славянами сначала со стороны Новгорода, затем при преобладании потока из Ростова-Суздаля, еще позднее из районов Московского государства (XIV-XVI вв.). Низовской миграционный поток при своих массовых масштабах и при малочисленности финноугорского населения в этих местах довольно быстро привел к изменению этнического состава населения, ставшего на основной территории Вологодчины почти сплошь славянским. «В Устюжской области, – писал в XVI в. С. Герберштейн, – местное звероловческое население больше говорит по-русски, чем на своем языке»[27]. Другой тип – онежский (по М.В. Витову), характерный для карелов, вепсов, сложился и у русских Вологодчины в местах водоразделов и когда-то близкого соседства с финским населением (Кадников, бассейн Кокшеньги, Шангалы, р.Устья, Вытегра, Шимозеро). Его формированию способствовало на первых порах не интенсивное славянское проникновение в указанные места, а лишь отдельные феодальные захваты финноугорских селений. Позднее, в XIV-XVI вв., шла славянская ассимиляция этого населения, что в конечном итоге и привело к преобладанию здесь русских, в физическом типе которых остались черты, характерные для карелов и вепсов (монголоидные признаки). И, наконец, третий тип у вологодского населения – илъменъско-беломорский (по М.В. Витову) проявился лишь у жителей района р. Шексна, где шло продвижение новгородцев от Шексны через Белозерье к Сухоне и на Ветлуту.
      Соответствия антропологии наблюдаются в диалектологическом материале. В северном русском наречии можно выделить несколько групп (говоров), сложившихся исторически. Так, различимы диалекты: 1) олонецкий – язык русских Карелии и вокруг Онежского озера, 2) поморский – по побережью Белого, частично Баренцова морей, в низовьях Двины и Мезени, 3) западный (новгородский) – от Новгорода по Свири и Ояти к Онежскому озеру, 4) вологодско-вятский – от Белого озера на восток к среднему течению Двины и на Вятке. В свою очередь, в пределах вологодских земель четко разделяются северо-западная (Устюжна, Вытегра, озера Белое, Воже, Лаче) и северо-восточная зоны (остальные вологодские районы). Уже в раннем средневековье среди говоров в этих зонах выделялись тихвинские, бело-зерские, вологодские, великоустюжские, между которыми, несмотря на их обособленность, прослеживалось много общего, ибо в них отражены связи территорий Новгорода, Ростово-Суздаля, Москвы, Белозерья, Шексны, Мологи, Вологды[28].
      Современное северное наречие объединяет также группы говоров: 1) ладого-тихвинскую (на Вологодчине – районы Чагоды, часть Бабаева), 2) вологодскую (от Кубеноозерья и Кириллова на восток, также по Шексне в Чёбсаре, на озерах Воже и Чар, от Вологды до Великого Устюга и Никольска), 3) костромскую (в вологодских пределах – юг Грязовца и Тотьмы). Сформировались и межзональные говоры: онежские (Вытегра), лачские (Ковжозеро, Кемозеро, восток Вытегры), белозерско-бежецкие (Кириллов, Белоозеро, Устюжна, Череповец, часть Бабаева).
      Говоры областей, освоенных русскими, пришедшими из разных районов, еще и в XIX-XX вв. отличались и отличаются сейчас друг от друга и составляют разные диалектологические группы.
      Итак, в формировании русского населения Севера, в том числе Вологодчины, участвовали компоненты, связанные как с двумя потоками славянского продвижения – с новгородцами и ростово-суздальцами, так и с аборигенами-финноуграми. Решающую роль в формировании историко-культурного типа у населения Севера сыграло освоение земель славянами и раннее их вхождение в состав древнерусской государственности. Северное население впитало в себя традиции славянской культуры из Новгородской и Ростово-Суздальской земель, впоследствии Московского государства. Но в его формировании огромную роль сыграли и предки финно-угров, населявших Европейский Север до славян. К XVII в. севернорусское население сложилось в своеобразную этнотерриториальную общность, обладавшую определенными культурно-бытовыми отличиями. Дальнейшие изменения в XVIII-XIX вв. имели характер развития, деформации отдельных напластований, усложнений, которые не изменили общий облик традиционной культуры северян. Сформировались ее общие черты, определились локальные варианты, установились традиционные связи, завершился процесс адаптации в северных условиях. Формирование севернорусского населения окончилось в то время, когда на всей территории расселения русских уже устанавливались общерусские (в XVIII-XIX вв. – общегосударственные) связи и проявлялись особенности народной культуры. Важно, что формирование последней шло не на давней центральной, а на периферийной территории в результате продвижения в новые для русских районы и адаптации их в новых условиях. В этом смысле сходные процессы происходили и при продвижении русских в другие европейские и азиатские регионы. Таким образом, севернорусское население не является этнотерриториальнои общностью, сохранившей архаические особенности, восходящие к племенным различиям древнерусского периода. Это относительно поздно сформировавшаяся общность, когда в едином этнокультурном развитии уже намечалась тенденция к постепенному снятию локальных различий.
      XVII в. явился важным рубежом в развитии всего Русского государства. В то время происходило налаживание экономических связей, что было обусловлено разделением производства между отдельными областями, а также ослаблением обособленности народов. Это определило постепенное сглаживание культурных этно-особенностей, в том числе у русских Севера. К XVII в. освоение основных северных районов закончилось, прекратился массовый приток населения извне и начался отход севернорусского населения в необжитые районы государства. В конце XVI-XVII вв. выходцы с Русского Севера заселяли районы Вятки, Перми и начинали проникать за Урал в Сибирь. Миграции в Сибирь в XVII в. стали массовыми. «Рынки рабочей силы» создались в Вологде, Тотьме, Устюге и других северных местах. В 30-х гг. XVII столетия в Енисейский край ушло около 40% крестьян из То-темского, Важского, Устюгского, Сольвычегодского уездов[29]. В эти же годы из     
     

      Вологды, Тотьмы, Устюга и Сольвычегодска были переселены в Тобольск 500 семейств и 150 девиц выданы замуж за сибирских казаков и стрельцов. Вслед за этим начались вольные переселения в Сибирь[30]. В конце XVI-XVII вв. отмечались и переселения в Казанское Поволжье. Переписями того времени в Казани, Свияжске, Лаишеве зафиксированы выходцы с Вологды, Устюга, Вятки. «Гости» из Вологды открыли свои лавки в Казани, где была улица «Вологоцкая». В Лаишеве значились жители с Сухоны, из сухонской «Ростовской волости»[31].
      Описание русского населения Севера конца XVI-XVII вв. содержится в писцовых и переписных книгах. В них не уделено внимания этнической истории и составу населения. Но несмотря на скудные в этом отношении данные, удается составить некоторое представление об этническом составе жителей северных уездов. Источники XVII в. уже не называют северян их областными наименованиями (устюжане, двиняне, важане, сухонцы). Население районов Обонежья, Подвинья, Ваги, Сухоны, низовьев Вычегды, Пинеги, Мезени, Печоры названо русским. Очень редки в тех местах жители финно-угорского происхождения, как, например, карелы на восточном и северном берегах Онежского озера, зыряне в Устюгско-Сольвычегодском крае. В топонимии и личных именах жителей Севера, зафиксированных указанными источниками, еще можно найти свидетельства об обитавших здесь в древности чудских племенах. Ко времени составления писцовых книг эти этнические группы были в значительной степени ассимилированы, а в некоторых случаях отодвинуты русскими в глубинные районы. Долгое соседство, общность территории и установившихся связей в хозяйственно-семейной жизни привели к тому, что данные этнические группы восприняли язык и культуру русских. Правда, редкие группы немногочисленных русских (устье Северной Двины, Пудожский р-н Карелии, Шенкурский р-н и др.) еще и в XIX в. называли себя чудью. У русских в деревнях между юго-восточным побережьем Онежского озера и Каргопольем появились фамилии финнов, и среди них были известны семьи «богатых чудин»[32].
      Отсутствие подробных сведений об этническом составе населения, о наличии нерусских этнических групп в северных областях в источниках XVI-XVII вв., видимо, не случайно. В то же время, они хорошо знают этнотерриториальные группы русских, окончательно сформировавшихся позднее – поморов, усть-цилёмов, пустозёров.
      Таким образом, итогом расселения славян в северных районах с XII по XVII в. явилось сложение в целом современной этнической карты Европейского Севера к     
     

      концу XVII столетия. На основной его территории сформировалась русская народность, вернее, одна из составных ее частей – севернорусская группа, а на окраинах параллельно шел процесс сложения ее соседей – народностей финно-угорского происхождения. Поскольку освоение и заселение Севера происходило в форме массовой народной колонизации, заложившей уже на начальных этапах мирные отношения с финно-угорским населением, здесь никогда не случались межэтнические распри. Такой «феномен» – мирное сосуществование народов – продолжается и в настоящее время.
      Этническая история севернорусских областей после XVII в. протекала иначе, нежели в предшествующее время. Об этом позволяют судить своеобразные переписи населения того периода – «ревизские сказки». Они, как и писцовые книги, содержат некоторые сведения об этническом составе населения и его этнических связях. Зафиксированная ими топонимия свидетельствует о том, что к XVIII столетию русские в численном отношении возобладали на основной территории Севера. Доказательством служит то, что в северной топонимии XVIII в. наблюдалось значительное преобладание названий русского происхождения, тогда как в предшествующее время там доминировали неславянские топонимы. На смену последним появились сочетания нерусских и русских названий и в конечном счете возобладали русские названия[33].
      Отражая топонимию XVIII в., ревизские сказки сохранили названия и более ранних эпох. Остались упоминания о финноязычных этнических группах (древних чуди, перми, кореле, лопи) типа «деревня Чюцкое старое печище», «деревня Верхняя Лопь» в тех районах, где к XVIII столетию уже жили русские, а финноязычное население обрусело.
      Распространение различных топонимов позволяет проследить миграции, ибо пришлое население приносило с собой названия родных селений во вновь осваиваемые земли. Так, по данным ревизских сказок XVIII в., в Двинском бассейне существовали названия селений, принесенные еще новгородцами и ростово-суздалыдами (д. Новгородова, д. Суздальцево).
      После прекращения массового притока населения на Север к XVIII в. миграции ограничивались перемещениями внутри северных уездов и губерний. Немногочисленные приселения из соседних с Севером губерний, где к этому времени также сложилось русское население, не меняли этнический состав местных жителей и не вели к возникновению новых этнических связей.
      Ревизские сказки XVIII столетия отразили не только некоторые стороны этно-истории Севера, но и конечный результат длительного процесса формирования сословных групп сельского населения. В «сказках» остались сведения о периоде боярского землевладения и зависимых от бояр и князей групп сельских жителей, о складывании черносошных и других категорий крестьян, о государственном и монастырском землевладении на Севере. Еще в начале заселения Севера славянами очень важным в данном процессе был выход славян в бассейн северных рек и на водораздел их с Волгой. Это обеспечивало возможность дальнейшего продвижения вглубь северных лесов по рекам и озерам, расселения на побережьях, сочетания земледелия с рыболовством и охотой, развития торговых связей и т.д.
      Важнейшим этапом этого оседания явилось дальнейшее продвижение новгородцев в Х-ХП вв. на север и северо-восток. Именно образование Новгородского государства и установление на землях, прилегавших к Новгороду, феодальных порядков побудило крестьян двигаться дальше на Север в поисках свободных земель и за пределы власти феодалов-землевладельцев. Одновременно и новгородские феодалы стремились распространить свою экономическую и политическую власть в крае. Результатом всего этого стало образование новгородских владений на Севере. Причины дальнейшего продвижения славян (ростово-суздальцев) на Север
 

      были те же: развитие пашенного земледелия и феодализация, формирование государства и христианизация.
      Крестьянское освоение земель на Севере и развитие крестьянского землепользования уже тогда способствовали этнической консолидации и выработке единого хозяйственно-культурного типа. Движение и славян, и иноэтнических групп стимулировалось двумя взаимосвязанными процессами – развитием в лесной полосе Восточно-Европейской равнины пашенного земледелия и формированием феодальных отношений. Переход к пашенному земледелию от более ранних его форм (подсечного, переложного) вел к расширению обрабатываемых площадей и выходу на ранее необрабатывавшиеся земли. Формирование феодальных отношений создавало, с одной стороны, повышенную подвижность населения, стремление крестьян уйти в районы, не освоенные феодалами, а с другой стороны – стремление феодалов овладеть этими новыми районами и живущим там населением.
      Вместе с тем, неплодородность северных земель и неблагоприятные для сельского хозяйства климатические условия предопределили замедленность хозяйственного освоения пространств. Владения феодалов носили островной характер, да и позже помещичья форма крепостной зависимости развилась на Севере только в некоторых районах (Новгородская, юго-запад Вологодской губ.). Раннефеодальные владения на Севере были представлены вотчинами князей и бояр, позднее перешедшими либо в государственные, либо в помещичьи владения. Они размещались главным образом по Двине и в юго-западных районах (XV-XVI вв.). Так, в Белозерском крае известны вотчины князей Кемских, Ухтомских, Карголомских, Белозерских, Андожских, Водбальских, Судских; на Кубенском озере – князей Заозерских. Боярские вотчины были также в Белозерье – Монастыревых, И.И. Федорова, Лихаревых, Масуриных-Зайцевых.
      Боярско-княжеские владения появлялись при поселении в Заволочье новгородских бояр и приобретении ими земель у коренного населения. Один из крупных боярских родов на Севере – Своеземцевы (от новгородского посадника Василия Матвеевича Своеземцева) имел земли в будущем Шенкурском у., другой род – Варфоломеевы – по Двине и Ваге, третий – Борецкие – по Двине, Ваге и Кокшеньге. Своеземцевы приобрели земли в 1315 г. у местных чудских племенных родоначальников – Азики, Харагинца, Ровды и Игнатца. Из этого рода вышли знаменитые Едемские (из волости Едемской), один из которых – М.Б. Едемский в конце XIX-XX вв. стал исследователем местного края.
      Боярские владения («боярщины») – белосошные земли (в отличие от черносошных-государевых) получали наименования, сохранявшиеся веками, а некоторые – и до сих пор: Князево, Княжево, Великий Двор, Большой Двор. С XV в. известны на Севере владения московских князей: в будущем Череповецком у. можайского князя Андрея Дмитриевича (сына Дмитрия Донского), затем перешедших внуку Донского -Михаилу Андреевичу (князю верейскому и Белозерскому)[34].
      После присоединения всех северных земель к Московскому княжеству (XV в.) подавляющее большинство «боярщин» перешло в разряд великокняжеских, позже государевых, или черносошных (в XIX в. – государственных, или казенных), т.е. считались феодально-зависимыми от государства, не передавались помещикам, и крестьяне в этих землях не теряли относительной личной свободы.
      Кроме государственного землевладения, которым была «охвачена» почти вся территория Русского Севера, развилось дворцовое землевладение (со времен Ивана III называемое великокняжеским, с конца XVIII в. – удельным) и незначительное помещичье. Дворцовыми стали села и деревни в Белозерье: Ирдомская волость, Вогнема, Киснема, Азатская и др. В Важско-Двинском крае в дворцовые превратились старые боярщины: половина будущего Вельского у., часть Тотемского, Соль-вычегодского, Устюгского, Кадниковского, Вологодского, Грязовецкого. В XV в. здесь было примерно 5000 дворов дворцовых крестьян, в XVII в. – 12 433 двора[35].
      

      Незначительных размеров помещичье землевладение распространилось в центральных районах Севера и, как прежние феодальные вотчины, имело островной характер в силу неблагоприятных природно-климатических условий. Помещичьи имения появились в Белозерье, около Вологды и в юго-западных районах Севера. К началу XVII в. в Заозерском стане (северо-запад Белозерья) земли помещиков были в 21 волости и одной слободке и насчитывали 438 селений, 1143 двора крестьян, 565 дворов бобылей, 875 четвертей пашни собственной и 4466 четвертей пашни крестьянской [36].
      Чересполосное землевладение развилось вокруг оз. Воже в Чарондской округе. 25 волостей в XVII в. были черными, в одной волости – Вожецкой – с XVI столетия находилось владение Вожезерского Спасского монастыря. Иван IV включил Чаронду в опричнину, а его сын Федор отдал ее боярину Д.И. Годунову.
      Продвижение русских феодалов на Север обосновывалось, как было характерно для средневековья, не только экономическими или политическими, но и религиозными соображениями. Возник целый ряд монастырей; некоторые из них вели миссионерскую деятельность и превратились в крупных феодалов (Соловецкий, Николо-Корельский, Антониево-Сийский, Николо-Вяжецкий и др.). В Вологодском крае с XIII-XIV вв. возникали крупные монастыри и их вотчины – Кириллов-Белозерский, Ферапонтов, Воскресенский Череповецкий, Спасо-Прилуцкий, Пав-
     
      Таблица 1 Состав населения в вологодских уездах в начале XVIII в., в %
 

      лов-Обнорский, Спасо-Каменный, Спас-Суморин, Троице-Гледенский, Устюжский Михайло-Архангельский, Николо-Коряжемский, Введенский Сольвычегодский и др. В XV-XVI вв. в их руки попадали княжеские, боярские и черные земли. К XVII столетию только 10 монастырей Белозерья имели 611 селений, 1040 дворов крестьян и 674 двора бобылей, 622 четвертей своей пашни, 4693 четвертей пашни крестьянской, 1375 четвертей перелога, 4330 четвертей перелога и леса, 3840 четвертей лесных угодий[37]. К XVIII в. на территории Вологодчины существовало 88 монастырей[38].
      Следует отметить, что православная церковь, в отличие от католической, не придавала своему миссионерству воинственный характер. Не возникали рыцарские ордена, подобные Ливонскому или Тевтонскому, не объявлялись крестовые походы. Монастыри, как и боярские вотчины, создавались на землях, на которых сидели и русские крестьяне, и карелы, и коми.
      Итогом такого социально-экономического и этнического развития на Севере к XVIII в. явилась следующая картина его сельского расселения. Севернорусское население сосредоточилось по берегам крупных рек, озер и морей. Малонаселенными оставались вятско-камские пространства. Наибольшая часть северных жителей заселила с середины XVI в. Двину (уже тогда насчитывалось до 30 тыс. чел.)[39], по которой шел торговый путь из центра государства к морю. Север в конце XV-начале XVI в. занимал 60% всей территории Русского государства, к середине XVI в. – его половину. Самое населенное в первой половине XVI столетия Центральное Поморье составляло 15% территории Севера, включало 63% всех его селений и 65% всех дворов[40]. Но населенность северных пространств была невысокой. В Двинской земле имелось «очень много деревень, которые вследствие бесплодия почвы отстоят друг от друга на весьма обширное расстояние»[41].
      Численность населения Севера в начале XVIII в. также была небольшой и равнялась 280 587 душам мужского пола (по другим подсчетам, вместе с укрывшимися от переписи – около 500 тыс.). Среднегодовой прирост его составлял 0,50%. В конце XVIII в. на Севере жило 383 515 душ мужского пола, а среднегодовой прирост снизился до 0,36%[42]. Населенность на всем Севере оставалась низкой: в 1678 г. – 0,2 чел. на 1 кв. км, в 1719 г. – 0,4, в 1795 г. – 0,7[43].
      Население вологодских районов в начале XVIII в. насчитывало 205 087 душ мужского пола, в конце XVIII в. – 292 614 (табл.1)[44].
      Как и на всем Севере, освоенность земель в Вологодском крае была незначительной, хотя в XVIII в. здесь имелось 34 981 702 десятин удобной к использованию земли (33 841 033 десятин из них – под лесами, что составляло 96,38% территории)45. К концу XVIII в. в состав Вологодской губ. входили 12 городов, 1 посад, 2 заштатных города, 259 сел, 12 019 деревень46. Население размещалось неравномерно. В восточных уездах губернии преобладали мелкие селения. Если в Вологодском у. в деревнях с жителями до 10 душ мужского пола насчитывалось только 5% населения, то в Сольвычегодско-Устюгском крае – 28%[47]. Население сосредоточивалось в малодворных деревнях, селах, слободах, погостах и более крупных посадах-городах. Малодворность селений объяснялась особенностями Севера – расположением селений в побережьях, где имелось мало пригодной для сельского хозяйства земли. Правда, населенность северных уездов повышалась с севера к югу, что было связано с более благоприятными природными условиями юга.
      Сельское расселение Севера к концу XVIII в. сохраняло одну из своих древних черт – так называемое гнездовое расположение селений относительно друг друга, когда несколько деревень образовывали группу – гнездо, имевшее общее собирательное название[48]. Названия гнезд, возникших еще в древности, чаще всего были нерусского происхождения и обозначали место, где располагались такие гнезда (главным образом от финно-угорских гидронимов), тогда как названия отдельных деревень в гнезде могли быть русскими. По археологическим данным, в Восточном Прионежье селения располагались гнездами, удаленными друг от друга уже в XI-XIII вв. Они занимали места древнейших селищ эпохи камня, бронзы, железа. Одинаковым тип расселения был в этом районе и у славян, и у финно-угров[49].
      На юго-западе Вологодской губ. по Суде и Шексне (Череповецкий у.) в XV-XVII вв. с гнездом деревень ассоциировались кулиги – центры гнезд. В кулиги входило от 5 до 20 деревень, и каждая имела свое название. Аналогичными были гнезда в Кирилло-Белозерье и назывались по-местному ключом. Такое узкоместное значение – ключи и кулиги – сохранялось и в XVII-XVIII вв. (в Череповецкой вол., например, Стефановские Кулиги состоящие из деревень Поздерина, Никитина и др.). Судские кулиги обычно были там, где обитали вепсы (по границе вепско-русских селений): в Череповецкой округе Чудская Кулига. Происхождение названия «кулига» относится к финскому kiila. В XVIII в. значение кулиги-гнезда исчезает и повсеместно заменяется волостью[50].
      Гнезда поселений по берегам рек и озер и в лесных росчистях, особенно раннего заселения, – повсеместное явление на Европейском Севере. Они образовывались путем выселений из первоначальных одиночных жилищ в маленькие деревни и сначала в них обитали родственники (патронимии), отчего и названия гнезд были патронимического типа: Верговичи, Онежане, Тордокса, Шебеньга, Маркуши – для севера и северо-запада, Захаряпга, Давыдяпга – для северо-востока. Гнезда селений с течением времени разрастались и образовали в XVII-XVIII вв. целые округа (погосты в западных, волости в восточных районах). Существование мелких гнезд было связано с делением первоначальных болыыесемейных коллективов; происхождение же гнезд-округов – следствие эволюции крестьянской общины от родственных коллективов к соседскому (территориальному). Гнезда селений долго сохранялись на севере Приморья и бытуют поныне, но без прежнего значения. В южных его районах, более заселенных, они стали рано исчезать, превращаясь в «цепочки» селений по рекам.
      В XVIII в. население повсеместно в северных районах «уплотняется» по побережьям, продолжая осваивать земли в местах своего давнего расселения. В то время Север не испытывал потрясений, переживаемых им, как и во всем государстве, в XV-XVII вв., а потому здесь, как и везде, наблюдался рост численности населения[51]. Это, в свою очередь, привело к укрупнению селений, дефициту земель в местах старого заселения, выходу на водоразделы. В сложившихся условиях и при прекращении массового притока населения не менялся его этнический состав в северных областях, наблюдавшийся при завершении расселения русских в предшествующее время. Миграции отсюда окончательно затухают к XIX в.; уход населения становится ничтожным[52]. Примечательным было переселение нескольких русских семей из северных районов в Америку в созданную там русскую колонию. В 1787 г. тотемский мещанин Иван Александрович Кусков поступил на службу к сибирскому купцу Баранову – члену торговой компании в русско-американских владениях. В 1812 г. Кусков основал в Верхней Калифорнии на берегу океана колонию «Росс»,
     
      Таблица 2 Состав населения Вологодской губ. во второй половине XIX в., в %     

      управлял ею более 10 лет, а его жена, родом из Устюга Великого, проживала там и после 1823 г.[53]
      Миграционное движение нарастает во всей России и на Севере в том числе после крестьянской реформы 1861 г. Запрещение вольных запашек в притаежной полосе и распродажа лесных делянок по рекам лесопромышленникам поставили крестьян в трудное положение и стимулировали их отход в Петербург, Москву и другие города, а также на лесоразработки и сплав, на строительство Мариинской водной системы и другие работы. Кроме того, предоставление северным крестьянам права выкупа наделов и покупки земли в пустующих казенных дачах привело к некоторым крестьянским перемещениям. Результаты этих процессов отразила Первая всеобщая перепись населения 1897 г., показав в составе местного населения северных губерний выходцев из других мест. Так, уроженцы уездов своей губернии составили: 4,67% в Архангельской губ., 2,87 – в Вологодской, 4,33 – в Олонецкой, 6,99 – в Петербургской, 5,1 – в Вятской, 5,5 – в Пермской, 4,15% – в Новгородской; выходцы из других губерний соответственно: 3,63%, 2,42,4,40, 50,9, 1,7, 6,3 и 5,92%. И, наконец, уроженцы других государств составили сотые доли процента, кроме Петербургской губ. (0,7%)[54]. Таким образом, большинство жителей северных губерний были местными уроженцами – более 90% (в Вологодской губ. – 94,75%). Лишь в Петербургской губ. процент их – 41,50. Во второй половине XIX в. внешние приселе-ния в северные губернии, как и в другие, совершались, но были редкими. Это главным образом перемещения крестьян из соседних с Севером губерний, тоже русских, где крестьяне страдали от растущего малоземелья. Около 14 тыс. их из Костромской и Вятской губерний переселились в юго-восточные районы Вологодской губ., где оставался резерв незанятых земель[55]. К тому времени уроженцы из европейских губерний в вологодских уездах составляли 96,92%, из привисленских губерний -0,59, из кавказских – 0,1, сибирских – 0,28, среднеазиатских – 0,03, финских районов 0,39, иностранцы – 0,4%[56].
      Миграции второй половины XIX в. не меняли этнический состав населения в северных областях (табл. 2)[57].
      Незначительные доли процента составляли поляки (0,03), немцы (0,01), цыгане (0,01), евреи (0,01) и прочие (0,01). В эти подсчеты не вошло население уездов, включавшихся в то время в состав Олонецкой (Вытегорский у.) и Новгородской губерний (Белозерский, Кирилловский, Устюженский и Череповецкий уезды). Там этнический состав населения был следующим (см. табл. 3)[58].
      Некоторое изменение этнического состава в северных губерниях происходило в начале XX в. Это было связано со столыпинской реформой, результатом которой являлись разрушение крестьянской общины, насаждение частной собственности на землю путем выдела общинников на хутора и отруба. Хуторское расселение в некоторой мере затронуло и северные губернии. Довольно сильно оно развилось в северо-западных районах, примыкавших к крупным рынкам сбыта продукции, и на пустовавших до этого времени землях казны на юго-востоке Вологодской, на севере Вятской губерний[59]. На хутора выходили не только местные крестьяне; произошло довольно значительное приселение крестьян из малоземельных прибалтийских и западных русских губерний. Наибольшее число прибалтийских переселенцев составили эстонцы. С 1905 г. 7 тыс. их из Эстляндской губ. поселились на хуторах в Вологодской и более 3 тыс. чел. – в Новгородской губ. В 1908-1313 гг. к ним присоединились литовцы и латыши из Виленской, Курляндской, Лифляндской губерний, белорусы из Могилевской и русские из Псковской, Смоленской, Витебской губерний[60].
      Прибалтийское и белорусское население расселялось компактными очагами и занимало пустующие земли. В отличие от них немногочисленное финноязычное население в русских губерниях жило вперемешку с русскими. Хуторское расселение способствовало дальнейшему освоению незанятых земель и появлению новых селений с иноэтничным населением среди подавляющей массы русских.
      Миграционное движение прекратилось на Севере с началом первой мировой войны (1914-1918 гг.) и Октябрьской революции. В то время происходил лишь уход населения на фронт (до 40% мужчин). Продолжалось незначительное переселение в Сибирь, куда с начала войны ушло 0,8% населения. Из губерний, пострадавших от войны, шли беженцы, которые и оседали в здешних деревнях. 24 458 чел. их появилось в северных губерниях[61]. Из-за сокращения промышленного производства, вызванного войной, возвращались в деревни отходники. Но такие миграции не вели к новому освоению земель.
      В первое послереволюционное десятилетие крестьяне получили значительное количество земли, особенно в районах, где ликвидировались помещичьи имения. Впервые за несколько столетий уничтожалось малоземелье. А поскольку на Севере помещичье землевладение было не велико (только в южных земледельческих районах), этот процесс не ощущался так остро. В документах зафиксировано некоторое увеличение расселения на хуторах, осуществлявшееся теперь не за счет притока населения извне, а путем выхода местных крестьян из общин. Такие процессы и их результаты отразили переписи населения 1920 и 1926 гг. Между этими переписями, при отсутствии внешних приселений, наблюдался рост численности местных жителей в результате возвращения отходников домой и прибытия части сибирских переселенцев. Такое возвращение было вызвано новшествами на родине: уравнительным распределением земли, новой волной выхода на хутора и появлением первых коллективных хозяйств.
      Миграции этого периода не меняли состав населения. Из иноэтносов переписями по-прежнему отмечены «прибалты» и белорусы на юго-востоке Вологодской губ. (теперь – Северо-Двинской), появившиеся еще в период столыпинской реформы и продолжавшие жить компактно. Их число, по сравнению с началом XX в., несколько уменьшилось, так как часть их возвратилась на родину. Кроме них в русской среде встречались другие иноязычные народы: коми в восточных районах Архангельской
     
      Таблица 3 Состав населения олонецких и новгородских уездов во второй половине XIX в., в %

Таблица 4 Численность нерусских народов на Севере в 1926 г.

      и Северо-Двинской губерний, соседних с областью народа коми (Республики Коми); финны в Ленинградской и Мурманской губерниях, близко к границе с Карелией; вепсы в Череповецкой и Ленинградской губерниях. Это население размещалось вперемежку с русскими, что было обусловлено его малочисленностью.
      Есть любопытный момент в размещении финноязычных жителей в северных русских губерниях: они реже встречаются в местах, близких к границе их размещения с русскими (коми и русских, например), и чаще оказываются там, откуда в далекие времена началось расселение русских и контакты последних с предками современных финских народов. Русские составили в населении Вологодской губ. 99,5%, Северо-Двинской – 99,3, Череповецкой – 99,7. Другие народы составляли незначительный процент (табл. 4)[62].
      Решительные социально-экономические преобразования на Севере, как и во всей стране, начались в годы социалистического переустройства деревни. В ходе коллективизации создавались хозяйства колхозного и совхозного типа. Тогда же наступил и новый этап в освоении Севера, что привело к изменениям в размещении населения. Изменения эти произошли в результате бурного развития лесной промышленности в 1926-1939 гг. Возникли новые селения – поселки рабочих лесной и лесообрабатывающей промышленности. Вначале они появлялись на речных побережьях, не меняя создавшегося размещения населения на Севере, и постепенно уходили в глубь пространств.
      Развитие лесной промышленности вызвало приток населения на Север. Наблюдались и некоторые отрицательные явления демографического характера. Так, рост лесных поселков и их населения шел на фоне его сокращения в старых деревнях, откуда часть жителей уходила в лесную промышленность или в города по проводимым в масштабах всей страны наборам рабочей силы в индустрию.
      Некоторые изменения в размещении населения отмечались в ходе государственной политики 1920-1930-х годов и связанных с ней переселениями «раскулаченных». На Север в Архангельскую и Вологодскую области были высланы 400 тыс. чел. из Центрально-Земледельческого р-на, Поволжья, Урала, Центрально-Промышленного и Северо-Западного райнов, из Сибири[63]. В 1941 г. на строительстве Рыбинского водохранилища работали содержавшиеся в лагерях бывшие раскулаченные. Писатель А. Савеличев в романе «Потоп» вспоминает об этом времени: «356 бабех», «подконвойниц хохлацких» работали на этой стройке, а их лагерь располагался в деревне, брошенной местными жителями из-за затопления. Лагеря репрессированных располагались в Волжском левобережье, по Мологе и Шексне «через пять верст на шестую», на «гарях» бывших хуторов, а в местном Афанасьевском женском монастыре находились лагерные склады. Знаменитое Рыбинское море «разметало» 730 сел и деревень и многие районные города, «заперло» три реки, заставило людей уйти с насиженных мест. «И рассуждать тут о... пути из варяг в греки, – пишет А. Савеличев, – не приходится». Всего из этого края переселилось 220 тыс. крестьян 17 районов четырех областей (в том числе из четырех районов Вологодской обл.). Лишь церкви после такого «бегства» людей остались распахнутыми настежь, так как их не удалось сломать[64].
      Отечественная война 1941-1945 гг. задержала дальнейшее развитие севернорусских районов. После войны хозяйственное освоение Севера, начатое в 1930-е годы, продолжилось. Лесная промышленность расширила масштабы, создавались новые лесные поселки не только в приречных местах, но и на водоразделах. Состав населения в них формировался в значительной степени путем приселений из различных районов страны и нередко людей разных национальностей: русских, украинцев, белорусов, карел, коми, вепсов, татар и др.
      Мероприятия 1950-1960-х годов по объединению и укрупнению селений, проводимые по всей стране, способствовали окончательному исчезновению одиночных селений типа хуторов и выселок, и в результате на Севере остались крупные лесопромышленные поселки и сельскохозяйственные селения колхозного и совхозного типа на базе традиционных деревень и сел. Тем не менее, в отличие от других районов государства, русские деревни Севера сохранили относительно малые размеры и очаговое размещение, так как они были «привязаны» к небольшим массивам земель, пригодным для сельского хозяйства. Экономическое развитие того периода, сопровождавшееся притоком населения, привело к повышению полиэтничности не только городов, но и рабочих поселков и некоторой части деревень, с ними связанных, хотя перепись населения 1959 г. отразила подавляющее большинство русских во всех северных областях – от 80,9% в Пермской до 97,9 в Вологодской. Иноэтничное население этой переписью выявлено нечетко. Так, в Вологодской обл. отмечены только украинцы (0,8%), белорусы (0,3%), а вепсы назвали себя русскими, по-видимому, в такой сильной степени к этому времени была их ассимиляция русскими соседями[65].
      В 1970-е годы ничего не изменилось, несмотря на то, что на Север, как и вообще в Нечерноземье, приезжало население по вербовке на работы из республик Средней Азии, Закавказья, Прибалтики, Молдавии, но только малая его часть осела в этих местах. В 1979 г. русские в Вологодской губ. составили 97,15% (1 272 036 чел.) от общей численности населения в 1 309 331 чел., украинцы – 1,13%, белорусы – 0,52%. Остальные народы насчитывали сотые доли процента[66].
      Более полную картину распределения населения по национальностям дала перепись 1989 г. Она отразила демографическое состояние за несколько последних десятилетий и выявила наличие в составе жителей области представителей 51 народа. Такой итог был результатом и расширения брачных связей, происходивших во всех регионах страны, и миграций, совершавшихся с послевоенных лет. Везде особенно значительными были отток населения из деревень в города и переселения людей по вербовкам на разные работы. Немалую «лепту» в обезлюденье Севера внесли государственные проекты и стройки (упомянутое «Рыбинское море», проекты «Неперспективные деревни» и «Переброска стока северных рек» ). Несмотря на такие мероприятия и их последствия, русские оставались основным населением Севера и Вологодчины в том числе и составляли в последней 96,47% (1301516 чел.) от общей его численности 1 349 022 чел.
      Численность русских, как и всего населения в области, по сравнению с данными 1979 г., возросла, но их доля в общем населении несколько снизилась, так как увеличилась численность других народов. Украинцы в области теперь уже составляли 1,41% от всего населения, белорусов осталось столько же – 0,5%. Заметной стала доля азербайджанцев – 0,11%, молдаван – 0,10, татар – 0,13, цыган – 0,14%, определявшихся на различные работы и осевших здесь. Жившие с начала XX в. эстонцы теперь насчитывали 0,02%, латыши – 0,01%. Немного проживало в области и карел – 0,02%, финнов – 0,04, коми-зырян – 0,03, коми-пермяков – 0,005, вепсов – 0,05%. Евреи насчитывали 0,05% населения. Потомки высланных сюда народов представлены поляками, переселенными в конце XIX в., и они составляли 0,03% населения, а также немцами Поволжья, попавшими на Север в 1941 г. за «шпионскую» деятельность и составившие 0,06%[67].
      К настоящему времени «набирает силу» процесс сокращения доли русских во всех регионах страны, в том числе на Европейском Севере и в Вологодском крае. Здесь, как и во всем Нечерноземье, в годы советской власти шла деградация сельского хозяйства, пустели деревни и села – «вековые отчины», гибли сельскохозяйственные угодья. Результатом такой экономической политики и явилось как сокращение численности населения на Севере, так и доли его основного населения – русского народа.
     
      1 Фосс М.Е. Древнейшая история Севера Европейской части СССР // МИА. Вып. 29. М., 1952. С. 40; История северного крестьянства. Т. 1. Архангельск, 1984. С. 22-25.
      2 Башенькин А.Н. Археологические источники о сельских поселениях // Родословие вологодской деревни. Вологда, 1990. С. 22.
      3 Буров Г.М. Древний Синдор. М., 1967. С. 59-68; Ошибкина СВ. Мезолит бассейна Сухоны и Восточного Прионежья. М., 1983. С. 266-268.
      4 Спицын А.А. Древности Севера. Тотьма, 1926; Брюсов А.А. Караваевская стоянка // Сб. по археологии Вологодской области. Вологда, 1961; Турина Н.Н. Некоторые новые данные о заселении Севера Европейской части СССР // СА. 1957. № 2.
      5 Брюсов А.А. Указ. соч. С.155; Цветкова И.К. Неолитические поселения в районе Белого озера // Сб. по археологии... С. 54; Едемский М.Б. Говор жителей Кокшеньги Тотемско-го уезда Вологодской губ. //ЖС. 1905. Вып. 3. С. 97; Черницын Н. Следы неолитических стоянок в Кокшеньге. Вологда, 1928. С. 283; его же. Черняковская стоянка поздней поры неолита. Тотьма, 1928. С. 3, 5-8; Макаров Н.А. О некоторых комплексах середины-Ш четверти I тыс. н.э. в юго-восточном Прионежье и на реке Сухоне // КСИА. 1986. Вып.183. С. 23-31; его же. Население Русского Севера в XI-XIII вв. М., 1990. С. 125-134; его же. Колонизация северных окраин Древней Руси в XI-XIII вв. По материалам археологических памятников Бе-лозерья и Поонежья. М., 1997. С. 24-47; Буров Г.М. Вычегодский край. Очерки древней истории. М., 1965. С. 164; Народы Европейской части СССР. Ч. I. М., 1964. С. 330; Рябинин Е.А. К этнической истории Русского Севера (чудь заволочская и славяне) // Русский Север. К проблеме локальных групп. СПб., 1995. С. 33-37.
      6 В дьяковцах одни авторы видят предков финно-угров, другие – предков северовосточных славян. См.: Народы Европейской части... С. 40. Такие памятники в Белозерье, на Мо-логе, Кудаше, Ильце относят к предкам веси. См.: ГолубеваЛ.А. Славянские памятники на Белом озере // Сб. по археологии... С. 25-27.
      7 Народы Европейской части... С. 41.
      8 Седов ВВ. Восточные славяне в VI-VIII вв. // Археология СССР. М. 1981. С. 133-185, 269-292; Башенькин А.Н. Новые аспекты славянского освоения Европейского Севера по археологическим источникам V-VIII вв. // Проблемы источниковедения и историографии Европейского Севера. Вологда, 1992. С. 15-18, 21.
      9 Башенькин А.Н. Археологические источники... С. 25; его же. Новые аспекты... С. 13, 16, 20. Другие археологи считают, что славяне появились на Русском Севере на рубеже X-XI вв. «Открытие» же А.Н. Башенькина относится к единичным находкам (Макаров Н.А. Русский Север: таинственное средневековье. М., 1993. С. 6; его же. Колонизация северных окраин... С. 22).
      10 Более подробно об археологических открытиях на Севере и характеристике населения различных эпох см.: История северного крестьянства... Т. I. С. 22-36.
      11 Матвеев А.К. Историко-этимологические изыскания // Уч. зап. Уральского гос. ун-та. Вып. 36. Свердловск, 1960. С. 112-114.
      12 Кузнецов К.С. К вопросу о Биармии // ЭО. 1905. № 2, 3.
      13 Повесть временных лет. М.; Л., 1950. Ч. I. С. 206, 209; Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 23, 74, 97, 161, 209, 347, 355.
      14 Очерки по истории колонизации Севера. Вып. I. Пг. 1922. С. 60; Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951. С. 194; Башенькин А.Н. Новые аспекты... С. 19-20; Макаров Н.А. Колонизация северных окраин... С. 167. Интересно, что именно на этом пути у населения вологодских земель (по Шексне) отмечается антропологический тип, близкий новгородскому (см.: Витое М.В. Антропологические данные как источник по истории колонизации Русского Севера // История СССР. 1964 г. № 6. С. 95-103).
      15 Фосс М.Е. Указ. соч. С. 40; Тухтина Н.В. Об этническом составе населения бассейна р. Шексны в Х-ХП вв. // Археологический сб. Тр. ГИМ. М., 1966. Вып. 40. С. 120; Башенькин А.Н. Археологические источники... С. 27-28.
      16 Шевырев С. Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь в 1847 г. Ч. И. М., 1850. С. 61-53.
      17 Родословие вологодской деревни. Вологда, 1990. С. 4.
      18 Рубцов Н. Подорожники. М., 1985. С. 65, 87, 111.
      19 Черницын Н.А. Черняковская стоянка... С. 3, 5-8; Спицын А.А. Указ. соч. С. 10-13; Горюнова Е.И. Этническая история Волго-Окского междуречья // МИ А. Вып. 94. М., 1961. С. 20-22, 130; ГолубеваЛ.А. Указ. соч. С. 32; Воронин Н.Н., Русаковский Л.П., Никитин А.В. Среднерусская экспедиция // КСИИМК. 1960. Вып. 81. С. 94; Никитин А.В. Раскопки в Великом Устюге // Там же. 1963. Вып. 96. С. 79.
      20 Макаров Н.А. Население Русского Севера... С. 125-128; его же. Колонизация северных окраин... С. 454-7.
      21 Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950; Вологодско-Пермская летопись. М.; Л., 1950; ПСРЛ. Т. 26. М.; Л., 1959.
      22 Очерки по истории... С. 60; Попов В. Колонизация русскими Вологодской губернии // Памятная книжка для Вологодской губ. на 1861 г. Вологда, 1861. С. 113- 114.
      23 Московский летописный свод конца XV в. М.; Л., 1949. С. 243.
      24 Едемский М.Б. О старых торговых путях на Севере // Зап. отд. русской и славянской археологии Русского Археологического общества 1913. Т. IX. С. 4549; Зеленин Д.К. Великорусские говоры с неорганическим и непереходным смягчением задненебных согласных в связи с течениями позднейшей великорусской колонизации. СПб., 1913. С. 437; Насонов А.Н. Указ. соч. С. 189; Витое М.В. Указ. соч. С. 109.
      25 Макаров Н.А. Население Русского Севера... С. 113-129; Башенькин А.Н. Юго-западное Белозерье во второй половине 1-начале II тыс. н.э. Л., 1986. С. 6; Никитин А.В. Городище и могильник у д. Крестцы // КСИА. 1974. Вып. 139. С. 104-105 и др.
      26 Чебоксаров Н.Н. Русские Севера Европейской части СССР // Кр. сообщ. о научных работах НИИ и Музея антропологии при МГУ за 1938-1939 гг. М., 1941. С. 65-66; Бунак В.В. Антропологические типы русского народа и вопросы истории их формирования // КСИЭ. 1962. XXXIV. С. 76-77; Витое М.В. Указ. соч. С. 95-103; Происхождение и этническая история русского народа. М., 1965. С. 162-173.
      27 Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908. С. 126-127.
      28 Судаков Г.В. География старорусского слова. Вологда, 1988. С. 55-61.
      29 Александров В.А. Русское население Сибири XVII-начала XVIII в. (Енисейский край). М., 1964. С. 143-144.
      30 Пушкарев И. Описание Вологодской губернии // Описание Российской империи в историческом, географическом и статистическом отношении. Кн. IV. СПб., 1846. С. 23-24.
      31 Зорин А.Н. Горожане Среднего Поволжья // Депонент ИНИОН. УДК. 39; 711. 424. Казань, 1992. С. 8-12, 51.
      32 Ефименко П.С. Заволочская чудь. Архангельск, 1869. С. 41.
      33 Витое М.В. Севернорусская топонимия XV-XVIII вв. // Вопр. языкознания. 1967. № 4. С. 80-84.
      34 АРГО. Р. 24. Оп. 1. Д. 13. Л. 1.
      35 Крестинин В.В. Начертание истории Холмогорской. Т. 1. Архангельск, 1790. С. 37.
      36 Копанев А.И. История землевладения Белозерского края в XV-XVI вв. М.; Л., 1951. С. 80.
      37 Копанев А.И. Указ. соч. С. 78; Саввич А.А. Монастырское землевладение на Русском Севере XIV-XVII вв. Пермь, 1930. С. 161-198.
      38 Вологодский иллюстрированный календарь. Вологда, 1893. С. 27.
      39 Копанев А.Я. Население Русского государства в XVI в. // Ист. зап. Т. 64. М., 1959. С. 243.
      40 Колесников П.А. Северная деревня в XV-середине XIX в. Вологда, 1976. С. 77 и др.
      41 Герберштейн С. Указ. соч. С. 126.
      42 Кабузан В.М. Изменения в размещении населения России в XVIII-первой половине XIX в. М., 1971. С. 18, 54; Колесников П.А. Указ. соч. С. 118.
      43 Водарский Я.Е. Население России за 400 лет (XVI- начало XX в.). М., 1973. С. 152.
      44 Кабузан В.М. Указ. соч. С. 59-62, 107-110. « РГИА. Ф. 1290. Оп. 6. Д. 11. Л. 1 об.-2.
      46 Справочная книжка для Вологодской губернии на 1853 г. Вологда, 1853. С. 8.
      47 Лысак А.А. Социально-политическое и хозяйственное положение экономических крестьян Европейского Севера в 60-80-х гг. XVIII в. М., 1990. С. 20.
      48 Едемский М.Б. Этнологические наблюдения в Пинежском крае Архангельской губернии // Север. Вологда, 1923. № 3,4; ЕфименкоА.Я. Исследования народной жизни. Вып. 1. М., 1884. С. 203; Витое М.В. Историко-географические очерки Заонежья в XVI-XVII вв. М., 1964. С. 159.
      49 Макаров Н.А. Население Русского Севера... С. 113, 116, 128.
      50 Чайкина Ю.И. Еще раз о слове «кулига» // Этимология. 1968 г. М., 1971 г. С. 178-183.
      51 Рашин А.Г. Население России за сто лет. М., 1956. С. 28, 79; Яцунский В.К. Изменение в размещении населения Европейской России в 1724—1916 гг. // История СССР. 1957. № 1. С. 196,206.
      52 Кабузан В.М. Указ. соч. С. 19.
      53 Зубов Ю.М. Поездка по Вологодской губернии. Вологда, 1911. С. 6.
      54 Первая Всеобщая перепись населения Российской империи. СПб. 1897. Т. 1. Тетр. 2. С. 228; Т. 7. Тетр. 2. 1904. С. VII; Т. 10. 1904. С. VIII; Т. 26. Тетр. 2. 1903. С. XII; Т. 27. Тетр. 3. 1904. С. IX; Т. 31. 1904. С. VIII-IX; Т. 32. Тетр. 1. 1903. С. ХИ-ХШ.
      55 ГАВО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 5286.
      56 Первая Всеобщая... Т. 7. Тетр. 2. С. VII.
      57 Там же. Т. 1. Тетр. 2. 1899. С. 104; Т. 7. Тетр. 2. 1904. С. VI; Т. 10. 1904. С. VI; Т. 26. Тетр. 2. 1903. С. X; Т. 27. Тетр. 1. 1899. С. VIII; Т. 31. 1904. С. VI; Т. 32. 1903. С. X.
      58 Там же. Т. 27. Тетр. 3. 1899. С. 423; Т. 26. Тетр. 2. 1903. С. 2-3.
      59 Статистические карты России 1912 г. // РГИА. Ф. 1290. Оп. 4. Д. 558.
      60 ГАВО. Ф. 287. Оп. 1. Д. 1969; Ф. 34. Отд. стат. Д. 496; РГИА. Ф. 391. Оп. 1. Д. 987; Кауфман А.А. Материалы и соображения по вопросу колонизации свободных земель северовосточных губерний. СПб. 1902. С. 328; Nigol A. Eesti asundused ja asupaigad Wenemaal. Tartus. 1918. Lk. 36-38.
      61 Анфимов A.M. Российская деревня в годы первой мировой войны. М., 1962. С. 190.
      62 ПА РАН. Ф. 135. Оп. 3. Д. 186-202.
      63 Конквест Р. Жатва скорби. Судьба кулаков // Вопр. истории. 1990. № 1. С. 138-158.
      64 Савеличев А. Потоп // Наш современник. 1992. № 10. С. 84, 91. № 11. С. 114, 116-117.
      65 Возрастная структура, состояние в браке, национальный состав населения СССР по переписи 1959 г. М., 1960. С. 111-113.
      66 Численность и состав населения СССР. По данным Всесоюзной переписи 1979 г. М., 1984. С. 98.
      67 Депортации народов СССР (1930-е – 1950-е гг.). Ч. 1. М., 1992. С. 35-308.
     
     
      ГЛАВА2
      СЕЛЬСКИЕ ПОСЕЛЕНИЯ В ЦЕНТРАЛЬНЫХ РАЙОНАХ РУССКОГО СЕВЕРА
      Для характеристики историко-культурных ареалов на территории Севера многое дает рассмотрение сельского расселения XIX-XX вв. и прежде всего таких его компонентов, как поселения и состав населения в них. При характеристике сельских поселений принято рассматривать их с нескольких сторон: 1) расположение на местности (тип заселения), 2) социально-экономическая разновидность (тип поселения), 3) планировка (форма поселения), 4) группировка поселений относительно друг друга, позволяющая судить о типе расселения.
     
      Типы заселения
      На всем Русском Севере селения расположены! преимущественно по берегам рек и озер. Прибрежное заселение с очаговым размещением населения по рекам и озерам, безлюдьем речных водоразделов, возникшее еще в период продвижения славян по северным рекам, остается основным и до настоящего времени. В различных районах Севера в зависимости от местных природных условий такой тип заселения приобрел специфические черты. Так, по берегам крупных рек селения могли располагаться сплошной цепочкой. В бассейнах мелких рек, не имевших или терявших свое транспортное значение, селения с течением времени могли «уходить» в сторону от рек. С проложением сухопутных дорог селения возникали на пересечениях рек с дорогами. При озерном заселении под деревни обычно занимались озерные наволоки, перешейки между озерами, или селъги – озерные возвышенности. Уже ранние письменные источники фиксировали такой тип заселения на Русском Севере: «жилища же их по рекам», – писали летописи. В писцовой книге архирейского дома Вологды XVII в. отмечалось: «...починок из той же деревни на наволоках да на наволоке ж на речке Задорке». Голландский путешественник и художник Корнелий де Бруин, приехавший на Русский Север в начале XVIII в., отметил своеобразное расположение селений у водных систем. По его описанию, местность между Вологдой и Архангельском «кроме красоты рек» была богата «чудесными видами и приятными местоположениями... так что поискать подобных в целой России», а Вологда, «как известно, составляет украшение этой страны» с ее «21 каменной церковью, 43 – деревянными, 3-мя мужскими монастырями и одним женским, с лавками и торжищем...»[1].
      О прибрежном расположении деревень есть свидетельства в фольклорных произведениях. В народной песне из Белозерья говорилось:
      Где любезная живет
      ... Та привольна сторона.
      Разливалась, растекалась
      Быстра реченька по ней...
      С крутым бережком ровна...
      Или в стихе: «Село искони Росляковым зовут... / Вон Белое озеро плещет вдали...»[2]
      В вологодских землях много рек и озер, по большей части судоходных. Почти все реки принадлежат к бассейну Северной Двины, частично к бассейну Печоры, Мезени, Волги. Из озер самые значительные в западных районах – Онежское, Белое, Воже. Кроме них множество мелких озер – Кумозеро, Сабженское, Катромское, Перешное, Верхопуйское, Сондожское, Глубокое, Гладкое, Ромашевское и др. В центре земель – значительное Кубенское озеро около Вологды, Шичигинское и Кочеватое в Тотемском крае; на востоке – Сондорское в Сольвычегодском и Яренском.
      Деревни и города довольно часто располагались в устьях рек, отчего получали и свои названия: Устюг (в устье Юга), Устюжна (в устье Ижмы), с. Устье (Устьянский край), села Устье-Вологодское и Устье-Кубинское (верховья Сухоны и Кубенского озера), Усть-Вага (на Ваге) и др.
      При речном и озерном заселении деревни обычно ставились на высоких берегах, чтобы избежать разливов, к ним примыкали поля и далее леса, как например, Ферапонтова Слобода на Ферапонтове озере в бывшем Кирилловском у., или Верховажье (бывший Вельский у.), возникшие сначала на «угоре» и постепенно «спускавшиеся» в лощину ближе к реке[3], или с. Никольское Кадниковского у. на р. Уфтюга, недалеко от последнего села находилось Кубенское озеро, а также с. Старое Кадниковского у. на правом берегу р. Кубина в окружении лесов. Или с. Липин Бор на Кубенском озере среди лесов:
      Уютный древний Липин Бор,
      Где только ветер, снежный ветер
      Заводит с хвоей вечный спор...[4]
      В других местах этого уезда – по Сухоне – также предпочитали селиться по побережьям, к селениям «тянули» поля и сенокосы, а вокруг них был лес[5]. Вообще в уезде не селились в низинах, деревни находились на возвышенных берегах и разделялись друг от друга полями[6]. В Покровской вол. Грязовецкого у. все селения располагались на высокой горе, ибо у ее подножья находилось болото. О таком расположении селений в д. Село Тотемского у. сложилась поговорка: «Что ни гора, там изба, что ни горушка, там и деревушка»[7]. Село Карьеполь в верховьях Кулоя «примыкало» к реке; с трех сторон его были распаханные поля, с четвертой – ручей Телячий (впадал в Кулой)[8]. По Сухоне близ с. Шуйское деревни размещались по обоим берегам реки, между деревнями находились пожни и поля. На реке имелось много островов, на них ставились деревни, и «дома в них словно наклонялись над водой»[9].
      В восточных землях селения по Кичменьге, Югу возникали на небольших возвышенностях – слудках, у подножья которых текли реки, и каждое селение «проглядывалось» с соседних слудок. За деревнями в долинах рек и урочищах располагались угодья, окруженные лесами. Такое расположение имело, например, с. Устье-Алексеевское: на двух холмах в долине Юга при впадении в него Варжи10. Деревни по Кокшеньге «густо сидели» на холмистых берегах, сообщение между ними шло по рекам». Это расположение селений отмечалось как обычное, принятое жителями Кокшеньги, и нашло отражение в свадебном фольклоре. Запорученная невеста из
     

1. Приречной тип заселения (а-д)       а - д. Овсянниково Кичменьгско-Городецкого р-на Фото А. А. Линденберга, 1966 г.	б – с. Самино Вытегорского р-на. Фото Т. А. Ворониной, 1991 г.
в – д. Антоново Вытегорского р-на. Фото Т. А. Ворониной, 1991 г.	г – д Боярская Вожегодского р-на Фото С. И. Иванова, 1986 г.
д – д. Бекетовская Вожегодского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1986 г.

      с. Кокшеньга в причете говорит о своей деревне: Стоит наша-то деревня / На красе, на угорышке, / На припеке-то солнечном... и осуждает деревню жениха:
      И деревня неславная,
      Не на красе-то поставлена,
      Не на красе и угорышке,
      Не на припеке-то солнечном;
      Стоит в длину-то от солнышка,
      К западу-то от месяца,
      В стороне от добрых людей[12].
      В последнем высказывании видно, что местонахождение такой деревни воспринималось, как «неправильное», ибо для поселений крестьяне выбирали места очень обдуманно и учитывали все местные природные ресурсы. Как сказано у поэта А. Романова в стихотворении «Русские деревни», северного крестьянина привлекало многое в окружающей среде:

К титульной странице
Вперед
Назад