10-20 избушек в ряд на мелководных речках стояли в каргопольских деревнях. Их вид описан у поэта Ив. Боголюбова: «Занесенные овины, / Да ометы из жердей, – / Невеселые картины / Каргополии моей»[141].
      Такое же расположение имели и вытегорские деревни: часто по одной стороне реки в одну линию ставились ряды домов, «смотрящих» на реку. Аналогичные планы распространялись в соседних северных территориях – по Мезени и нижней Ваге. Так, шенкурские селения были разбросаны по рекам, дома же в них ставились по линии. В мезенской д. Лешуконье дома располагались «в два ряда, промежутки застраивались хлевами и особыми жилыми избами, позади дворов – пахотные земли с овинами, гумнами, амбарами, черными банями»[142]. Таким образом, среди селений рядового плана существовали следующие разновидности: 1) один или несколько порядков стояли вдоль рек или озер, и дворы в них ориентированы на реку или озеро, 2) ряды расположены перпендикулярно реке и идут вдолъ трактов, фасады обращены на дорогу, 3) ряды расположены одновременно и вдоль реки, и вдоль дороги, когда их направление совпадает. Происхождение поселений с рядовой формой на Севере связывают со временем его славянского заселения. Больше всего они распространены в местах новгородского освоения (по Ваге, в Заонежье, Архангельской, Новгородской областях). Эта форма селений древнее уличной, хотя с увеличением числа дворов она превращалась в уличную[143]. Некоторые вологодские деревни сохранили рядовой план до настоящего времени, и даже не в местах крупных речных и озерных бассейнов. Так, в Великоустюжском р-не несколько деревень у с. Усть-Алексеевское имеют такой план, а в Вожегодском р-не подобный план у деревень Боярская и Бекетовская по Вожеге, Нижняя в Тордоксе, Гашкова[144].
      Как и рядовые деревни, немногочисленными до сих пор остаются селения без плана. Возникновение их в местах славянского заселения относят ко времени, когда при слабой заселенности был возможен свободный захват земли, и дворы ставились, по выражению северных жителей, бороной (как кому захочется). На водоразделах также возникали деревни с дворами, поставленными без плана и повернутыми фасадами в разные стороны. Иногда можно заметить стремление ориентировать избы на «теплую сторону» – на юг или восток[145]. Волоки-водоразделы, где проходили древние пути, застраивались селениями редко, хотя такие волоки-дороги использовались и в XIX-XX вв.:
      Хоть волки есть на волоке
      И волок тот полог,
      Едва он сани к Вологде
      По волоку волок...[146]
      В раннее время селения без плана были распространены по всей территории Вологодчины. По описаниям середины XIX в., в Никольском у. дома стояли камницей (как печь-камница), в тесноте и беспорядке. В деревнях уезда еще и в конце XIX в. «улицы были кривые, и направление их едва заметно». В сольвычегодских деревнях «в расположении усадеб господствовал полный беспорядок» (Ильинско-Подомская, Гавриловская, Никольская вол.)[147]. План с. Шаталово (Пьяное) в Кадниковском у. местные жители называли кавардак (беспланово), лишь подгорную часть села благоустроили по берегу Сухоны; там находились волостное правление, школа и «дома купцов с палисадниками, крашеные, с парничками для овощей», три лавки, квартиры земского начальника, лесничего, доктора, фельдшера, акушерки и урядника, земская станция, на противоположном берегу – больница; квартиры в селе «устроены на городской манер»[148].
      В Череповецком у. неправильные планировки селений отмечались повсеместно, особенно в Уломе, в Пригородном и Андомском районах[149]. Кичменьгско-Городецкая вол. Устюгского у. отличалась тем, что в деревнях там дворы были поставленными на юг в беспорядке (д. Конищево и Волково на Шонге, д. Ласкино на Юге и др.)[150]. Чуть западнее рослятинские деревни стояли бороной (д. Будьково, Заборье и др.)[151]. В овражистой местности по Кокшеньге деревенские избы «поворачивали» в разные стороны[152]. На Вожеге старые деревни с беспорядочным расположением усадеб перестроили; лишь частично сохранили такой план в деревнях Баркановская, Мигуевская, Вершина и др.[153] Каргопольские деревни в большинстве своем ставились «как кому и где задумается». Древние селения сохраняли долго скученное расположение дворов в разных направлениях, между ними – маленькие улицы, проулки, тупики, рядом же и рудные дома (с металлообработкой)[154]. Вытегорские деревни стояли в глухих местах по высоким берегам рек и озер друг от друга на версту, в них не имелось прямых улиц, гумно могло стоять у окон избы другого хозяина, сельское кладбище – посреди леса вдали от церкви на озерном берегу, как «в языческие времена»[155]. Вразброд, камницей располагались дворы во многих вологодских и кадниковских деревнях[156]. В большинстве устюгских деревень усадьбы ставились в беспорядке – уступами[157]. Починки в Обнорской вол. Грязовецкого у. имели беспорядочную планировку[158]. Аналогичными были белозерские и кирилловские деревни (Борона, Шелгумья, Искрина, Боярская и др.)[159]. В сольвычегодской д. Марково, находившейся в двух верстах от Двины, 34 двора располагались камницей, а не в две линии по дороге, «врассыпную, фасадами – куда попало»[160].
      В старину не только деревни имели такое расположение дворов. Древний Детинец в Вологде – позднейший центр города – имел аналогичную планировку. Посередине его было большое болото «Казанское» у Казанского храма, недалеко между Благовещенской и Пятницкой церквями – другое болото «Репное» (торг репой), «...постройки жались... во многих местах строение так стеснено и столь беспорядочно, что нет ни одной почти прямой улицы». Детинец придавал городу «любопытный вид»[161].
      С течением времени планы деревень усложнялись и приобретали чаще всего уличный вид. Этому способствовали развитие сухопутных дорог, проложенных че-
     

20. Сложные планы селений (а, б): а - квартальный планс. Городище Череповецкого р-на. Рис. М. М. Мечева 1965 г.: 1 - электростанция, 2 - клуб, 3 - сельсовет, 4 - почта, 5 - правление колхоза, 6 - магазин, 7 - медпункт, 8 - детсад, 9 - ясли, 10 - школа, 11 - пожарное депо, 12 - зернохранилище, 13 - гараж, 14 - сельхозинвентарь, 15 - сарай для транспортных средств, 16 - кузница
б - смешанная планировка д. Наволок Великоустюжского р-на Рис. Т. И. Процевята, 1987 г.
21. Беспорядочная планировка д. Гагарино Никольского у. 1852 г. (ГАВО. Колл.карт. П. 38. № 848)	22. Крестообразная планировка д. Чекшино Сокольского р-на. Рис. И.В. Власовой, 1966 г.

      рез селения, и проекты Министерства государственных имуществ по перепланировке деревень (с 1840-х годов). «Бывшие узкие улицы, тесная застройка как прикрытие от ветров, огороды сзади домов» перестраивались, и деревни меняли свой облик[162]. Многодворные деревни в местах «густого» заселения «вытягивались» вдоль дорог, дома ставились перпендикулярно улице-дороге по обеим ее сторонам и «смотрели» на улицу – встреча на встречу[163].
      Такие формы селений остаются самыми многочисленными до сих пор. Крестьяне очень скоро поняли целесообразность уличного плана и довольно охотно переходили к перепланировке в соответствии с проектами. Жилые строения ставились на расстоянии друг от друга, амбары, бани, овины выносились отдельно от домов, колодцы строили по линии дворов. Всем этим достигались и противопожарные меры. Так, кокшеньгские деревни размером до 25 дворов с 1842 г. начали строить по планам. Даже малодворные шенкурские деревни «получили более правильное оформление по принятым мерам, и каждая имела свой план». Вельские деревни в Тавреные, в отличие от кадниковских и тотемских деревень, были распланированы в два порядка около рек улицей, «как будто кто ими руководил»[164].
      Долгое время улицы в деревнях имели неприглядный вид, ибо не всегда соблюдался строгий план. Еще и в 80-е годы XIX в., несмотря на перепланировочные проекты, в с. Устье Кадниковского у., например, «улицы не чисты, но с тротуарами и фонарями, с тремя храмами в разных сторонах села», так что производилось впечатление уездного города. В Вологодском у. по р. Тошне деревенские избы «стояли неправильно, рассеяны группами в четыре улицы, разделенные пустопорожними местами, огородами, фруктовыми садиками». Но в целом «обыкновенными» становились деревенские улицы в Никольском, Устюгском, Вологодском и Кадниковском уездах, как, например, д. Займище по Лальскому тракту, в которой дома поставили окнами «встреча на встречу», или в кичменьско-городецкой д. Шолыгино, где новая часть ее «Наугорье» построилась по дороге в две линии. Такими же стали пришекснинские (бывш. Череповецкого у.) деревни Речная Сосновка, Остров, Утлово, Ванеево: их усадьбы расположены по обеим сторонам дороги, длинной стороной вдоль нее, окнами «повернуты» на улицу. Такими же были в 1880-е годы деревни Грязовецкого у. по Комеле, кирилловские и устюгские деревни[165].
      Сообразуясь с расположением угодий, возникали деревни-улицы в Кадниковском у. по Вожеге (Огибалово-Тигино): они стояли «по проселку, в одну улицу, а потому поля их и сенокосы начинаются тут же, сбоку от самих построек, и для обработки удобны». Так же в устюгских деревнях «пахотные участки находились по одну сторону улиц, по другую – выгон»[166].
      По планам деревень и по расположению на улицах «заведений» можно определить, какую функцию выполняло то или иное селение. По тракту Сольвычегодск-Вологда в деревнях находились пристанционные дома. Пустыни, монастыри возле селений также определяли их значение. В крупных селах появлялись торговые площади, и дома «выходили» на эти площади (кокшеньгские торговые села). В Каргополье по старым трактам и с прокладкой железной дороги в конце XIX в. появились притрактовые деревни со специальными строениями в них[167].
      Судя по анкетным описаниям Русского Географического общества, 1920-х годы уличные формы деревень в вологодских уездах были распространены в подавляющем
          

23. Виды деревень с уличной планировкой (а – д) а – бывшая Почтовая улица в с. Бабушкино (ВГМЗ. Ф-т 6402)	б – улица в с. Усть-Кулом Устьсысольского у. (ВГМЗ. 823/79 Ф-т 772)
в – набережная в с. Шуйское (ВГМЗ Ф-т 8694)	г – улица в д. Тарасовская Вожегодского р-на Фото С. Н. Иванова, 1986 г.
д – улица-однорядка в д. Мигуевской Вожегодского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1986 г.

      числе. По санитарному обследованию 1926 г., преимущественной формой деревень в уездах являлся уличный план: дома стояли прямой или ломанной линией, от улиц шли проулки к выгонам, колодцы располагались близ домов[168].
      Среди уличных деревень существовали разновидности. При возникновении селений путем слияния нескольких деревень разросшаяся улица приобретала «концы», каждый из которых отличался наименованием: в д. Блудное Никольского р-на (родина поэта А.Я. Яшина) от центра ее, где была часовня, отходили концы – Угор, Мелентьева, Подгора, Хутор; в тотемском с. Брусенец и д. Монастыриха в левобережье находилась Сергиевская Слободка, в правобережье – Савватиевская пустыня и Бережная Слободка, на косогоре – Заручье, Заболотье, в другой части села –Посад[169].
      В деревнях на перекрестках дорог улицы приобретали вид креста – крестовики. Такими были деревни по дорогам Вологда-Тотьма-Устюг-Кологрив (сокольская д. Чекшино, Никольская д. Блудное и др.)[170].
      Распространение уличных деревень на Севере относится к довольно позднему времени – в основном к середине XIX столетия, но для многих районов такой план был характерен уже в XVIII-начале XIX в. Это относится к местам, где рано прокладывались сухопутные дороги, особенно через водоразделы верхнедвинских и верхневолжских рек[171].
      Существовали в северных селениях и более сложные их планы. Переходные формы можно было наблюдать, когда деревня перестраивалась от рядовой к уличной (с ростом числа дворов возникал еще ряд, который ставился напротив первого и обращался фасадами на него) или от беспорядочной к уличной (когда постепенно селение с дворами, стоящими без плана, начинало приобретать вид улицы). От беспорядка к улицам в расположении дворов перешли деревни Мятино, Ивановская, Александровская, Харино и другие по р. Суда и во многих иных районах[172].
     

24. Расположение домов при различной планировке селений (а – в): а, б – при беспорядочном плане в д. Заборье Бабушкинского р-на. Фото А. А. Лиденберга, 1966 г.
в – ориентировка фасадов изб при рядовом плане в д. Нижняя Вожегодского р-на. Фото С.Н. Иванова, 1986 г.

      Другой вид сложной планировки – сочетание нескольких ее видов в одном плане – приобрели грязовецкие деревни Зимняк, Хвастово, Денисово, Кошкино, Константинове, Якушкино, Елховка, Антипино (улично-рядовые), Бортниково (квартально-уличная), пришекснинские – д. Малинуха (беспорядочно-рядовая), Потеряево (беспорядочно-улично-круговая), Никольская д. Займище (беспорядочно-улично-рядовая), устюгское с.Усть-Алексеевское (квартально-улично-рядовое) и т.д.[173]
      Какие бы планировки не имели селения, в них всегда отводились отдельные места или имелись сооружения, которые определяли многое в жизни деревень. К таким местам и строениям прежде всего, относились объекты религиозного поклонения и почитания и храмы. Последние наряду с часовнями часто были центрами, вокруг которых возникало само селение. С ними связаны и остатки архаического кругового плана, который в самостоятельном виде почти прекратил свое существование. Так, в Халезском приходе Никольского у. у часовни св. Георгия, ставшей церковью, люди начали селиться вокруг нее. При этом еще долго оставался ров (перекоп), окружавший старый городок, и место это называлось Дворищи (Халега с языка чуди означало «звук», «сражение»). Круговой план имел Тарногский Маркушевский монастырь (Агапитова пустынь) еще и в 1842 г.: 20 изб уже не монастырских, а государственных крестьян стояли вокруг храма, окруженные монастырскими стенами и именовались Николыцанами (по имени церкви), что относилось к целому обществу из Лондужского прихода. Такое же круговое расположение дворов имела д. Семеновская в Тордоксе на Вожеге: они стояли вокруг часовни[174].
      Часовни воздвигались не только в деревнях, но и в лесах по дорогам. «Я бегу, бегу по поженке, добегаю до цясовенки...», – говорилось в кадниковской игровой песне[175]. В 1840-е годы в Никольских деревнях существовало 25 часовен, центральное место среди которых занимала часовня в д. Блудное, а на Вожеге часовни имелись в каждой деревне[176].
      Для церквей выбирали самое высокое и видное место, иногда их ставили на древних городищах, курганах или высоких берегах рек: «на усть реки Черные на Вычегде на старом городище – храм», «на высоком берегу напротив с. Шаталово (Кадниковский у.) – церковь», а в д. Хмелевской (Бережок) того же уезда напротив на р. Кубине церковь и дом священника – «Поповка», на Вожеге церкви были обязательны в центральных селениях погостов и в отдельных деревнях[177]. «Тихая моя родина! – писал Н. Рубцов о тотемской земле. – Ивы, река, соловьи... Купол церковной обители...» А поэт А. Романов, говоря о северных деревнях, замечал: «Между ними (деревнями – И.В.), будя минувшее, / Там и тут церквушки на склонах. / Кораблями лежат затонувшими / И белеют в глубях зеленых»[178].
      С далеких языческих времен оставались в деревнях «священные места», которым поклонялись довольно долго. Это были рощи, отдельные деревья, родники, у многих из них ставились «обетные кресты». В кадниковской Ухтомской вол. у д. Якуши в конском прогоне находилась «священная роща». В Ростово-Вознесенской вол. Вельского у. идолопоклонение в лесу сохранялось с далеких чудских времен. На Кокшеньге было много «святых» источников, а в лесу за Пелтосами совершали омовения в озере; у д. Веригино поклонялись деревьям, «заключив» их в часовни. В каргопольском Кенозере имелась «священная роща», а в д. Ряпусово стоял «обетный крест»[179].
      Места около часовен и церквей предназначались не только для сбора молящихся; иногда возле них устраивались торговые ряды, лавки, там проходили базары и ярмарки, общинные сходы и праздничные гулянья. В кадниковском с. Устье на Воскресенском лугу около церкви, в Лебяжьем острове и на берегу р. Кубины были места гуляний[180].
      Многие черты, характерные для любой северной деревни, запечатлены в стихотворении одного из местных поэтов при описании деревни Белозерья:
      Курган Белозерский я видел и там
      Сидел на вершине; шумели кругом
      Колосья, как волны катясь по полям,
      Мешаясь, то с синим цветком-васильком,
      То с куколем красным; вилась предо мной
      Дорога, что лента меж нив и полей,
      Брели пешеходы усталой толпой
      И тройка лихая скакала по ней.
      Околица вправо... село и гумно...[181]
      В планировках деревень имелись особенности, которые говорили об отдельных признаках селений. Некоторыми чертами плана помещичьи селения отличались от крестьянских: в них находились барские усадьбы, дворы управляющих и дворни, хозяйственные «заведения» (конюшни, псарни, масляные, дегтярные и другие «заводы»), а также аллеи, парки, искусственные пруды и рощи. Таким было с. Куркино в Вологодском у., принадлежавшее Резановым-Андреевым, с барским садом, с трехярусным водоемом[182].
      Планировки же древних посадов, наоборот, мало отличались от планов местных крупных торговых сел. Посад Верховажский имел шесть улиц (Архангельская, Московская, Соборная, Набережная, Мещанская, Благовещенская, Слободка-предместье), торговые ряды, склады, пристань, 104 двора, в том числе пять крестьянских, и «стоял посад у двух сплавных рек»[183].
      Особенности имели селения, где жило старообрядческое население. К ним относятся раскольничьи пустыни, кельи, скиты. В Вологодском крае они существовали в северо-западных его пределах, на Кокшеньге, на северо-востоке и юге. Планы таких селений отличались простотой. Например, типичным для скита был план известного Выгорецко-Даниловского общежития. В 1729 г. при нем находилось 30 скитов и поселков, в 1738 г. – 26 дворов в самой Даниловской обители, расположенных вокруг часовни. В Олонецком крае (Вытегра, Каргополье) у пустынников обычно возле часовни ставились крест и келья (хижа, хижина); некоторые из таких пустынь превратились в монастыри (Александро-Свирский)[184].
      Иногда проявлялись местные отличительные признаки, связанные с этническим составом населения и этнотрадицией. Деревни финно-угорского населения Севера, по мнению исследователей, основывались без всякого плана. Их беспорядочное расположение возникало при разделениях одного двора от другого полями, а поскольку не имелось связи дворов между собой, то фасады изб обычно были обращены не на «улицы», а во внутренние дворы[185]. С течением времени, при жизни в тесном соседстве с русскими, селения зырян, вепсов, карел приобретали сходство с деревнями русских крестьян, но иногда сохраняли и свою специфику. Зырянские усадьбы ставились рядами, не всегда правильными, образуя одну-две улицы, от которых шли проулки по сторонам; расположение усадеб по одной стороне реки или дороги встречалось редкое. Эти селения были многолюдными, дома в них стояли «то тесно, то рассеянно, но почти всегда неправильно». «Несколько одиноких, неправильно разбросанных, неогороженных, бедных и уродливых хижин, – писалось о зырянском селении, – при виде которых сердце сжимается [186]. Коми-деревни в Яренском у., близкие к соседям – русским, имели уличные планы, концы улиц раздваивались на две линии, были у них и односторонкит.
      У вепсов бесплановые деревни, даже крупные, существовали долго, лишь в конце XIX в. их перестраивали по проектам[187]. У карел были деревни односторонки, а Поданский погост Ребельского прихода Повенецкого у. сохранял древний круговой план, образованный из двух-трех неправильных линий; для новых изб отводились места по плану[188].
      По специфическим признакам вологодских деревень можно выделить зональное распределение их форм. В целом в губернии строения в деревнях долго располагались тесно, почти не было огородов, амбары ставили скученно – как бы в продолжение деревень – из-за опасности пожаров[189]. Но в отдельных районах наблюдались свои особенности. Так, на юго-западе селения стояли «ни по дорогам, ни по рекам, но избы густо, и было мало леса, часты церкви». Улицы – узкие, кривые; обыкновенно деревня в одну улицу небольшой длины; концы ее приобретали округлые очертания; за жильем – мельницы (клетушки на пирамидообразных срубах), колодцы. В средней части губернии (Кадниковский, Вельский, Тотемский, Устюгский, запад Никольского у.) деревни стояли неправильно, тесно, в них были водяные мельницы. Лучшие избы имелись на севере Кадниковского у., где много леса, в остальных – вельских и тотемских деревнях – избы стояли тесно, постройки так близко друг от друга, что служили препятствием для занятия огородничеством[190]. На северо-востоке деревни располагались прерывисто, редко, но были крупными, сразу между избами находились поля и сенокосы[191].
      Таким образом, в планировочных формах отразилось многовековое развитие селений. Для северных деревень характерен переход от однодворок к планам беспорядочным и рядовым, затем к уличным и к планам сложного типа. Это общий путь развития форм поселений, но в ряде мест превращение одних форм в другие происходило раньше, в других – позже. Несомненна связь планировок с физико-географическими условиями территорий, их зависимость от социально-экономических процессов – хозяйственной дифференциации районов, создания общерыночных связей, проложения путей сообщения, развития общинного и других видов землепользования, естественного роста населения, истории крестьянской семьи и семейных разделов. Этнические традиции определялись также географической средой и социальными условиями. Они играли малую роль в развитии тех или иных форм селений. Свидетельство тому – наличие одинаковых видов плана у финноязычного населения и у русских Севера, живших в одинаковых экономических и природных условиях.
     
      Типы расселения
      В XIX-XX вв. на Севере сохранялось древнее гнездовое расположение селений, определявшее тип северного расселения. Такое расположение оставалось в местах первоначального новгородского продвижения, а в вологодских районах – на северо-западе, по верхней Ваге и ее притокам, на северо-востоке. Гнезда деревень, встречавшиеся в губернии, вологодский этнограф Н.А. Иваницкий определил как «группу сконцентрированных деревень», назвав ее улусом; один от другого улусы отделялись волоками-лесами[192]. Описания такого расселения часты по Вельскому, Тотемскому, Вытегорскому, Кирилловскому уездам в XIX – начале XX в.
      Вытегорская «Моша» – целая местность на 100 верст, граничившая с Вельским у., представляла собой два гнезда по берегам рек и озер, разделенных лесными волоками. Гнездо «Тавреньга» в Вельском у. состояло из нескольких деревень, с центром в с. Пономаренское. Вытегорская «Мехреньга» объединяла 13 деревень (Пал, Гришинская и др.), которые располагались «с поля на поле» по высоким берегам Еменьги и озера в расстоянии до одной версты друг от друга. Моша и Мехреньга, тяготевшие к остальным олонецким местам, назывались по-местному селом и означали совокупность деревень, раскинутых на десятки верст[193].
      Долгое время гнезда деревень существовали в Лаче-Вожегодском крае, а их названия сохранились до настоящего времени. В Чаронде (на Вожеозере) гнезда составляли деревни с удобными землями среди болот и лесов: Печенга за Еломским озером; севернее – по р. Чепце; местность Кируга на череповецком берегу озера (принадлежала Череповецкому у.), а на вологодском берегу – местность Тордокса по р. Тордоксе; местность Вожга – по Вожеге; Пунема и Калитино – на юго-восточном берегу озера[194]. К этим местам примыкали гнезда по берегам рек – Середка, Бор, Свидь, Ковжа, Ноколо, Пильма в Хотеновской вол. Карго-польского у.[195]
      Гнездовое расселение во многих местах было вызвано освоением земель, удобных для земледелия, семьями родственников или складников (совладельцев) еще в XVI-XVII вв. В Сольвычегодском у. гнезда превратились в группы небольших селений, составлявших целые общества. Так расселялись из-за недостатка хороших почв и лугов[196]. Зависимость гнезд от расположения пригодных для земледелия земель чувствуется в тарногско-нюксенских местах и по правому берегу Сухоны. Почти все местные гнезда находились по берегам рек. При заселении холмов, возвышенностей (сележный тип) гнезда были окружены полями и лугами (бывшие Маркушевский и Раменский сельсоветы Тарногского р-на) или тяготели к колодцам и источникам (Бабушкинский р-н)[197].
      С течением времени отдельные гнезда разрастались и исчезали, превращаясь в сплошное расселение по берегам рек и озер, по дорогам. Но еще в начале XX в. 23 деревни в Вожеозерском крае стояли «в куче, по нескольку, без разрыва (Тиги-но)», тогда как по р. Вожеге уже не было такой скученности[198]. Отсутствие гнезд в это позднее время характерно для деревень по рекам Юг, Варжа, Луза и др.: произошло рассредоточение их по рекам. Одно из гнезд – Шемокса (Шемогодская вол. Устюгского у., центр известного берестяного промысла) существовало с XVII в. В то время, вероятно, существовали гнезда по рекам Шарденьга, Варженьга, Ерга, Яхреньга, Шолга и др.[199], но они были редки здесь и в XVII-XVIII вв. По-видимому, эти гнезда давно слились и превратились в равномерное заселение берегов рек. Существующая у устюгского населения традиция называть деревни собирательными названиями (на -ата, -ята) относится к названиям единичных деревень, а не гнезд и наблюдается здесь и в более позднее время, нежели возникновение первоначального гнездового расселения. Названия деревень в Никольском у. в конце XIX в. – Кор-нилята, Денисята, Микулята, Ермаковщина, Хомяковщина – говорят о том, что в каждой жило одно обширное семейство[200].
      Гнезда деревень конца ХIХ-начала XX в. уже не имели ничего общего, кроме своих названий, с древними гнездами, совпадавшими с волостями. Еще в северо-западных районах Вологодчины, в старых новгородских землях, были известны архаические гнезда. Их имелось несколько в Вожегодском крае: Тордокса по одноименной реке с четырьмя деревнями, Вожга (верхняя Вожега) с 10 деревнями, Подчевары (Полчевары) с 6 деревнями, Огибалово – с тремя, Чужга (Чужгари) по р. Чужге, Тигино на Вожеге с 40 деревнями, Пунема и Липник по юго-восточному берегу Вожеозера. Но и там расселение родственных семей стало сосредоточиваться не по всей деревне или гнезду, а в определенных местах, отдельных концах разросшихся со временем деревень, образуя расселение однофамильцев – дальних родственников. Так, в тех же вожегодских деревнях расселились родственные семьи: в Тордоксе – Судаковы (их родоначальник по прозвищу «Судак»), в д. Мигуевская – Савичевы, в д. Вершина – Макаровы, Хвостуновы, Полицыны, в д. Семеновская – Арбузовы, Алешины, Ботята, Драченины (последние имели целый «бок» – отдельный конец в деревне); в д. Бекетовской половину деревни заняли Воробьевы – в «Воробьевщине»[201]. Иногда жители гнезд сохраняли свои прозвища и даже целые волостные прозвания. В тех же вожегодских деревнях жили в Тавеньге – лодыжники (старая игра), в Подчеварах – лапотники, в Огибалове – скипидарни-ки (получали его), в Нижней – фараоны, в Тордоксе – японцы (якобы «боролись за власть в волости»), в д. Бекетовская – водохлебы (их затопляло в половодье), а жителей д. Тигино соседи называли тигарями[202].
      Однофамильные семьи населяли деревни повсеместно. В Верховажье жили старинные семьи Юринских, Мартемьяновых, Давыдовых, а на Пежме в 5-12 верстах от Вельска – Боковниковых, Крюковых[203]. В Усть-Мошье долго знали старые прозвища жителей. «Устьмошане, – говорили про них соседи, – не крестьяне, бесподошвенники, устьмошанки – залокотницы, не работницы, нет ни соли, ни муки, был бы перстень на руки. Не хватило табаку – променяли на муку». Про их соседей в Красновском приходе говорили: репняки, репные брюшины, рекопашь[204]. В Кадниковском у. в д. Гридинская недалеко от «Дягилевых Гор» (имение Голицыных), крестьяне-однофамильцы «размножились от одного крестьянина», выкупившись у Бестужевых-Рюминых, и населяли 12 дворов[205].
      Даже в небольших селениях из двух-трех дворов, возникших недавно, сохранялось понятие единства рода (происхождения от одного предка), но при этом у каждой семьи прозвища были различны. В больших же селениях, возникших еще в удельный период, сознание единства рода за давностью утратилось, однако и там отмечалось «происхождение от одного предка»: прозвища жителей переходили к каждому новому поколению (Кадниковский у.)[206].
      То же наблюдалось и в тотемских деревнях. Обыкновенно несколько семей или целая деревня происходили от одной семьи, впоследствии разделившейся, и имели одну фамилию или одно прозвище. Если встречалась еще какая-нибудь фамилия, то значит, произошло подселение из другой деревни или волости. Такими были гнездо из шести деревень на расстоянии каждая в полторы версты друг от друга в Калининской вол. уезда, центр которого – д. Село, и гнездо у д. Лашково Биряковской вол[207].
      В поздних названиях «концов» селений редко сохранялись имена старожилов и однофамильцев, как например, в д. Шилово (Бабушкинский р-н): самой старой фамилией здесь была Аксентьевы, позднее появились Анфаловы, пришедшие из Кулибарова и женившиеся здесь. В Никольском р-не в д. Займище старыми фамилиями, которые помнят до сих пор, были Сокулины, Баёвы, Дерягины, в кичменьгско-городецкой д. Овсянниково «чуть не вся деревня – Безгодовы», а по Шексне – широко распространенной являлась фамилия Стерлядочкины[208]. И уж совсем редко помнили происхождение от первых насельников-новгородцев. Об этом говорили лишь фамилии жителей: Новгородцевы на Анданге (там находились починки новгородцев), от новгородцев произошли Осколовы в Яренском у. при Цылибинской церкви на Вычегде около Усть-Сысольска, Титовы в Титовском грэзде (д. Титовых) и в Ганя грэзде (д. Гаврилова). Точно так же с переселениями с запада связывали происхождение польских фамилий. В Тавреные Вельского у. во многих деревнях жители имели польские фамилии. Предки Пинаевских, Симановских, Никопольских в д. Зеленой были сосланы из Польши. Когда-то их называли «Марковичи», «Марковцы», а в Тавреные им дали новое прозвище – землеробы («удобряли и холили землю»)[209].
      В поздних прозвищах да и в названиях «концов» не было связи с древним происхождением жителей от общего предка. Теперь в них отражались другие стороны жизни. Все чаще появлялись названия улиц по месту расположения в деревнях: в кичменьгско-городецкой д. Шолыгино южный конец ее назывался Наугорье, в д. Ивановской на Суде – северный конец Долгособоровский, южный Кеблицкий, в бабушкинской д. Горка – на юго-западе деревни Палки, Палошники (деление полей на полосы), а в другой д. Заборье – концы Угор и Поднизье, в Никольской д. Блудное – Угор, Подгора, Ланской тракт, Хутор, Мелентьева[210].
      Гнездовое расселение и совместное размещение однофамильцев в концах деревень в прошлом было присуще и соседям русских на Севере, особенно это характерно для расселения вепсов. Гнезда в местах жительства последних встречались повсюду. Их формирование происходило на рубеже I—II тыс. н.э. и связано с патронимическими отношениями. Единство гнезд было не только топографическим, но и имело отношение к общему названию, а последнее – почти всегда являлось финно-угорским, деревни же в гнезде могли называться и по-русски – Korvala, Noigala (la -соответствует русскому -ци, -чи, -ичи – Ивановичи)[211].
      У зырян имелись места, где расселились отдельные «фамилии» (семьи). Вообще у них существовали фамильные прозвища, и по ним люди знали друг друга, а про себя знали свое крёстное имя[212].
      Анализ фамильного состава жителей целых районов, а не только отдельных селений, свидетельствует в истории земель о многом. Так, по распространению вологодских фамилий можно выделить ареалы, в которых отразились разновременные волны переселений[213]: 1) на северо-западе (Вытегра) нет «лидирующей» фамилии, много локальных (в том числе архаичных), встречаются карельские фамилии у русского населения; 2) на севере Белозерья часты фамилии с формантом -ичев и происшедшие – от канонических имен, в то же время чувствуется по фамилиям связь с западными областями («литвой», по-местному, но скорее, белорусских и смоленских выходцев в Литву); вместе с тем здесь переселения с запада — уже вторичные из соседних русских губерний; 3) на юго-западе часты фамилии из северного Поволжья и есть фамилии с особенностями новгородско-псковских канонических фамилий; 4) в центре (от Череповца до Грязовца и Вологды) преобладали фамилия Смирнов и другие из северного Поволжья; 5) на северо-востоке много жителей с фамилиями Попов, Кузнецов; наиболее часты, по сравнению со всеми районами, фамилии на -ский, много других северодвинских черт, а также наличие фамилий на -их, -ых; 6) на юго-востоке черты фамилий те же, что и выделенные в пятом ареале, но числом меньше.
      Внутри этих крупных ареалов выделяются более мелкие. В восьми восточных районах, в Верховажье и Тотьме по фамилиям прослеживаются пути миграций с Северной Двины на Урал. В центральных, западных и южных местах (Вологда, Чагодоща, Грязовец, Вожекрай, Череповец) преобладала фамилия Смирнов, «пришедшая» из Ярославля и Костромы. Можно отметить еще некоторые локальные особенности. Так, фамилии на -ский насчитывают на северо-востоке до 8-12% всех фамилий, а на юго-западе только 1%. Здесь проходит граница между двумя разными в социально-экономическом отношении территориями («межа» крепостничества), и аграрный строй и фамилии сельских жителей «принадлежали» двум разным социальным общностям. Еще одну особенность можно отметить по местным фамилиям. Граница соперничества в глубокой древности между Новгородом и Москвой прошла по Вологодчине. Это соперничество различимо как по границе топонимов «ручей—ключ» (ручей — новгородский, ключ — московский), так и по фамилиям: новгородские Чекшины (от «стараться») и московские Чурины (от «песок»). Так же связь фамилий прослеживается по Ваге—Югу от Шенкурска до Никольска. Здесь «пересеклись два потока» фамилий с северо-запада и с юга.
      Такие показания вполне соответствуют этнографическим данным о рассмотренном выше характере сельских поселений и об ареалах культурных типов в вологодских районах.
     
     
      1 ПСРЛ. Т. XXXI. М, 1968. С. 93; ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 200. Л. 19; Ф. 652. Оп. 1. Д. 31. Л. 2-3.
      2 Шевырев С. Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь в 1847 г. Ч. I. M., 1850. С. 98; Ч. II. С. 61.
      3 Макарий, архимандрит. Описание Ферапонтовской волости. СПб., 1854. С. 3; Воронов П. Верховажский Посад (Вельского уезда) // Вест. РГО. 1860. Ч. 29. С. 122.
      4 ВГМЗ. Ф. ВОЙСК. Д. 60. Л. 2; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 157. Л. 3; Рубцов Н.М. Сосен шум // Подорожники. М., 1985. С. 87.
      5 Шустиков А.А. Плоды досуга. Ярославль, 1900. С. 191; Ошибкина СВ. Мезолит бассейна Сухоны и Восточного Прионежья. М., 1983. С. 265.
      6 АРГО. Р. 7. Оп. 1. Д. 38. Л. 37 об.
      7 ВЕВ. 1904. № 16. С. 432; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 157. Л. 5.
      8 АРГО. Р. 1. Оп. 1. Д. 24. Л. 2 об.
      9 ВГВ. 1854. № 34. С. 360.
      10 АИЭА. ВЭ. ВО 1987 г. Д. 8710. Л. 6. ПВГВ. 1865. №46. С. 435.
      12 ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 122. Л. 1-1 об.
      13 Родословие вологодской деревни. Вологда, 1990. С. 5.
      14 ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 164. Л. 7.
      15 Там же. Д. 146. Л. 5, 7.
      16 Грязнов П. Опыт сравнительного изучения гигиенических условий крестьянского быта и медико-топография Череповецкого уезда. СПб., 1880. С. 35.
      17 Соскин А.И. История г.Соли Вычегодской древних и нынешних времен // ВЕВ. 1881. № 14-24. С. 305; 1882. № 1-20. С. 120.
      18 Кен А. Агрономическое путешествие по некоторым уездам Вологодской губернии в 1854 г. // ЖМГИ. 1856. Кн. 2. Ч. 59. Июнь. С. 262; Шустиков А.А. Тавреньга Вельского уезда //ЖС. 1895. Вып. И. С. 173.
      19 ГАВО. Коллекция карт, планов, чертежей. Папки № 20-38 (Тотемский, Устюгский, Никольский уезды); ВГВ. 1848. № 36. С. 406; 1845. № 38. С. 417; 1845. № 17. С. 174; 1875. № 99. С. 9; 1895. № 30. С. 8; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 12.
      20 АИЭА. ВЭ. В-КО 1972 г. Д. 3978. Л. 4.
      21 Осипов. Д.П. Крестьянская изба на севере России (Тотемский край). Тотьма, 1924. С. 1; Власова И.В. Сельское расселение в Устюжском крае в XVIII-первой четверти XX в. М., 1976. С. 27; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 297. Л. 1 об.
      22 Ивановский М.И. Вятско-Ветлужский край. М.; Л., 1929. С. 20.
      23 ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 200. Л. 15, 50 об., 65 об., 72 об.-81, 107-112 об.
      24 Там же. Ф. 17. Оп. 1. Д. 295. Л. 3.
      25 АИЭА. СО КЭ 1966 г. Д. 2387. Л. 22.
      26 Олонецкий край. СПб., 1910. С. 30.
      27 Попов К. Зыряне и зырянский край // Тр. отд. этн. ОЛЕАЭ. Кн. 3. Вып. 2. М., 1874. С. 60; ВГВ. 1892. №24-52. С. 27; Яолков Я.Д. Удорский край //Вологодский сб. Т. I. Вологда, 1879. С. 1.
      28 Либликман Ф. Из быта Лежи // Север. 1928. № 7-8. С. 247-248.
      29 Услар П.К. Вологодская губерния // Военно-статистическое обозрение Российской империи. Т. II. Ч. III. СПб., 1850. С. 142, 145.
      30 История северного крестьянства. Т. 2. Архангельск, 1985. С. 51.
      31 Подробно о формировании деревень как типов поселений см.: Витое М.В. Историко-географические очерки Заонежья XVI-XVII вв. М., 1962. С. 98; Колесников П.А. Северная деревня в XV-середине XIX в. Вологда, 1976. С. 73; Власова И.В. Указ. соч. С. 74.
      32 Щербина Ф. Сольвычегодская земельная община. // Отечественные записки. 1879. Т. CCXLV. № 7. С. 70.
      33 ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 101. Л. 27.
      34 Власова И.В. Указ. соч. С. 91, 95.
      35 Ивановский К. Городецко-Николаевский приход (погост) Устюжского уезда // Вологодский сб. Т. 2. 1881. С. 5.
      36 Либликман Ф. Указ. соч. С. 247.
      37 Олонецкий сб. Вып. III. Петрозаводск, 1894. С. 524-525.
      38 Вологодский сб. Т. V. Вологда, 1887. С. 72.
      39 Шустиков А.А. Тавреньга Вельского уезда // ЖС. 1895. Вып. III—IV. С. 59.
      40 ВГМЗ. Ф. ВОЙСК. Д. 57. Л. 2.
      41 Пушкарев И. Описание Российской империи в историческом, географическом и статистическом отношении. Т. 1. Кн. 1 – Новгородская губ. СПб., 1844. С. 115, 127, 137, 140.
      42 Воронов П. Взгляд на Вологодскую губернию // АРГО. Р. 7. Оп. 1. Д. 34. Л. 44 об.
      43 Иловайский И.Б. Население государственной деревни Вологодской губернии во второй трети XIX в. // Социально-демографические аспекты истории северного крестьянства (XVII-XIX вв.). Сыктывкар, 1985. С. 23-24.
      44 Первая Всеобщая перепись населения 1897 г. Т. 7. Вологодская губерния. Тетр. 1. СПб., 1901. С. 8-19.
      45 ГАВО. Ф. 653. Оп. 1-4. Д. 325. Л. 39.
      46 АИЭА. ВЭ ВО 1986 г. Д. 8334. Л. 7.
      47 Списки населенных мест Российской империи. Т. 7. Вологодская губ. СПб., 1866. С. 444.
      48 Власова И.В. Указ. соч. С. 92-94.
      49 Родословие... С. 5.
      50 ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 122. Л. 1.
      51 АИЭА. ВЭ ВО 1986. Д. 8334. Л. 6.
      52 Макаров И.С. Пушной рынок Соли Вычегодской в XVII в. // Ист. зап. 1945. Кн. 14. С. 149.
      53 Богословский М.М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в. Т. 1. М., 1906. С. 109.
      54 Ильинский Н. Село Леденгское Тотемского уезда // Русский экскурсант. Ярославль, 1916. № 7. С. 27.
      55 Скворцов Л. Бережнослободская волость Тотемского уезда // Вологодский сб. Т. 2. С. 25.
      56 Списки населенных мест... Т. 7. С. 444; Козловский Н.П. Селения Вологодского уезда в санитарно-статистическом отношении за 1873-1883 гг. // Вологодский сб. Т. 5. С. 234; Шустиков А.А. Тавреньга... Вып. II. С. 173; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 276. Л. 1.
      57 ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 230. Л. 19.
      58 Шустиков А.А. Тавреньга... Вып. II. С. 174.
      59 РГИА. Ф. 1290. Оп. 11. Д. 327. Л. 247-988.
      60 Шевырев С. Указ. соч. С. 115.
      61 Родословие... С. 5.
      62 Чайкина Ю.И. Из истории слов «починок» и «хутор» // Уч. зап. ЛГПИ. Т. 370. Л., 1969. С. 170.
      63 ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 200. Л. 2, 7 об., 50 об., 90.
      64 Власова И.В. Указ. соч. С. 94.
      65 Потанин Г.Н. Этнографические заметки по пути от г. Никольска до г. Тотьмы // ЖС. 1899. Вып. I—II. С. 46.
      66 Антипов В. К вопросу об общине // ЖС. 1903. Вып. I—II. С. 249.
      67 Услар П.К. Указ. соч. С. 292.
      68 Иваницкий Н.А. Материалы по этнографии Вологодской губернии // Изв. ОЛЕАЭ. Т. LXIX. Тр. Этногр. отд. Т. XI. Вып. I—II. М., 1890. С. И.
      69 РГИА. Ф. 1290. Оп. 11. Д. 327. Л. 17-29.
      70 Чайкина Ю.И. Указ. соч. С. 177.
      71 РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 128. Л. 15; Д. 338. Л. 3.
      72 Едемский М.Б. О крестьянских постройках на севере России // ЖС. 1913. Вып. I—II. С. 104.
      73 ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 62. Л. 1 об.
      74 Шустиков А.А. Плоды досуга. С. 191-197; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 26; Ф. 883. Оп. 1.Д. 214. Л. 1.
      75 Бланк А.С, Катаников А.В. Череповец. Архангельск, 1966. С. 11.
      76 Грязное П. Указ. соч. С. 34; Рубцов Н. Указ. соч. С. 32.
      77 АРГО. Р. 1. Оп. 1. Д. 24. Л. 4 об.
      78 Пятунин П. Каргополыцина в прошлом и настоящем. Каргополь, 1924. С. 35.
      79 ВГВ. 1845. № 1-2. С. 12-13.
      80 РГИА. Ф. 1290. On. 11. Д. 29. Л. 3.
      81 Списки населенных мест... Т. 7. С. 444.
      82 РГИА. Ф. 1290. Оп. 11. Д. 365.
      83 АИЭА. ВЭ ВО 1991 г. (Отчет И.С. Кызласовой).
      84 Там же. СО КЭ 1966. Д. 2387. Л. 29.
      85 ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 214. Л. 62.
      86 Макарий, архамандрит. Описание... С. 4.
      87 Воронов П. Исторический взгляд на важско-двинских удельных крестьян // Этнографический сб. 1862. Вып. V. СПб., С. 12-13.
      88 РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 693. Л. 6.
      89 ВЕВ. 1881. № 14-24. С. 308.
      90 Россия. Т. 3. СПб., 1900. С. 113.
      91 РГИА. Ф. 1350. Оп. 306. Д. 3. Л. 49 об., 117 об.
      92 Веселовский СБ. Село и деревня в северо-восточной Руси в XIV-XVI вв. М.; Л., 1936. С. 12.
      93 РГИА. Ф. 1290. Оп. 11. Д. 327. Л. 58-76; Ф. 1350. Оп. 306. Д. 5. Л. 185.
      94 Списки населенных мест... Т. 7. С. 444.
      95 Макаров НА. Русский Север: таинственное средневековье. М, 1993. С. 170; ГАВО. Ф. 883. Оп. 1.Д. 200. Л. 51.
      96 Арсеньев ФА. От Шексны до Кубенского озера. Б/м. Б/г. С. 93.
      97 Токмаков И.Ф. Историко-статистическое и археологическое описание г. Усложны с уездом Новгородской губернии. М., 1897. С. 4.
      98 АРГО. Р. 7. Оп. 1. Д. 106. Л. 12 об.
      99 Там же. Р. 1. Оп. 1. Д. 24. Л. 2 об.; ВЕВ. 1904. № 16. С. 433.
      100 АРГО. Р. 7. Оп. 1. Д. 34. Л. 41 об.
      101 Материалы для истории делопроизводства Поместного приказа по Вологодской губ. в XVII в. Вып. 1. СПб., 1906; Зап. АН по ист.-филол. отд. Т. IX. № 1. 1906. С. 331.
      102 Власова И.В. Указ. соч. С. 81.
      103 Первая Всеобщая перепись... Т. 7. С. 0-1; Т. 26. С. 0.
      104 Макарий, архамандрит. Описание...С. 17.
      105 ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 206. Л. 44 об.
      106 РГИА. Ф. 1290. Оп. 11. Д. 326. Л. 5-218 об.
      107 ВЕВ. 1881. № 14-24. С. 308.
      108 Максимов СВ. Обитель и житель // Древняя и новая Россия. 1876. Т. 2. С. 203.
      109 ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 200. Л. 90; АИЭА. СО КЭ 1966 г. Д. 2387. Л. 33.
      110 Потанин Г.Н. Указ. соч. С. 227. 1'' Щербина Ф. Указ. соч. С. 64.
      112 Макаров НА. О некоторых комплексах середины-третьей четверти I тыс. н.э. в юго-восточном Прионежье и на р. Сухоне // КСИА. 1986. Вып. 183. С. 30-31; Тухтина Н.В. Об этническом составе населения бассейна р. Шексны в Х-ХП вв. // Археологический сб. Тр. ГИМ. Вып. 40. М., 1966. С. 121.
      113 Списки населенных мест... Т. 7. С. 444; ВЕВ. 1882. № 1_4, ю, 20. С. 91-92; АР АН. Ф. 3. Оп. 10-6. 1761 г. Д. 27. Л. 2; Д. 20. Л. 2 об.
      114 Шустиков АА. Тавреньга... Вып. П. С. 176; ВЕВ. 1899. № 20. С. 493; 1905. № 10. С. 272; ВГВ. 1845. № 38. С. 417; 1847. № 37. С. 366; 1845. № 11. С. 116; 1848. № 36. С. 407; 1845. № 38. С. 417; АРГО. Р. 7. Оп. 1. Д. 19. Л. 1-10 об.
      115 Списки населенных мест... Т. 7. С. 184, 444; АРГО. Р. 7. Оп. 1. Д. 12. Л. 6 об.-7.
      116 Списки населенных мест... Т. 7. С. 444; ВЕВ. 1899. № 19. С. 455; № 20. С. 493; 1905. № 13. С. 258; АРГО. Р. 24. Оп. 1. Д. 13. Л. 2.
      117 Север. 1923. № 3-4. С. 220; 1928. № 7-8. С. 248; АРГО. Р. 1. Оп. 1. Д. 34. Л. 1-1 об.
      118 Списки населенных мест... Т. 7. С. 444; ВГВ. 1860. № 45. С. 314; АРГО. Р. 7. Оп. 1. Д. 19. Л. 11 об.; АИЭА. СО КЭ 1966 г. Д. 2387. Л. 12.
      119 ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 244. Л. 2; Волков Н.Д. Указ. соч. С. 16.
      120 Левинсон Н.Р., Маясова НА. Материальная культура Русского Севера в конце XIX-XX вв. //Тр. ГИМ. Вып. XXIII. М., 1953. С. 96-97; АРГО. Р. 25. Оп. 1. Д. 5. Л. 2.
      121 Харузин Н.Н. Очерк истории развития жилища у финнов. М., 1895. С. 38; Олонецкий край... С. 31; Попов К. Указ. соч. С. 60-61.
      122 Пименов В.В. Вепсы. М.; Л., 1965. С. 219.
      123 Попов К. Охотничье право собственности у зырян // Изв. ОЛЕАЭ. Т. 28. Тр. Этногр. отд. Кн. 4. М, 1877. С. 101.
      124 Веселовская В.И. География населения и населенных пунктов Вологодского района // Уч. зап. ВГПИ. Т. 29. Естест.-географ. Вологда, 1966. С. 273.
      125 Анфимов A.M. Российская деревня в годы первой мировой войны. М., 1962. С. 191-219.
      126 Север. 1928. № 7-8. Вологда, С. 96; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 157. Л. 10 об.-11.
      127 Власова ИВ. Указ. соч. С. 100.
      128 АР АН. Ф. 135. Оп. 3. Д. 186, 190, 192, 197, 200. •29 АИЭА. ВЭ ВО 1987 г. Д. 8710. Л. 9.
      130 Родословие... С. 33; Минеев В.А. Вологодская область // Изв. ВГО. Т. 83. Вып. 4. М., 1951. С. 376.
      131 Тутунджан Д. Листы-разговоры из серии «По правде, по совести». 1971-1991 гг. ВГМЗ. Экспозиция 1991 г.
      132 Шипунов Ф. Судьба северной нивы // От земли. Полемические очерки. Вып. V. Архангельск, 1986. С. 152-153.
      133 Веселовская В.И. Указ. соч. С. 274-276.
      134 АИЭА. ВЭ ВО 1987 г. Д. 8710. Л. 7.
      135 Родословие... С. 11.
      136 АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Тетр. III. Л. 49 об., 76, 81 об., 89 об., 95, 136; Д. 2. Л. 1.
      137 ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 144. Л. 9; АРГО. Р. 1. Оп. 1. Д. 24. Л. 2 об.; Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Тетр. III. Л. 23; Едемский М.Б. Указ. соч. С. 93; ВГВ. 1845. № 2. С. 12-13; Музей деревянного зодчества Вологодской обл. Проект реставрации. Т. IV. Кн. 1. М., 1983. С. 18-19.
      138 АИЭА. СО КЭ 1966 г. Д. 4374. Л. 25.
      139 ГАВО. Ф. 20. Оп. 3. Д. 75-126.
      140 АЭ МГУ. СЭ 1956 г.; АРГО. Р. 24. Оп. 1. Д. 13. Л. 1.
      141 Цит. по: Пятунин П. Указ. соч. С. 31.
      142 АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Тетр. XI. Л. 2; Р. 1. Оп. 1. Д. 49. Л. 7; РГИА. Ф. 91. Оп. 2. Д. 779. Л. 36.
      143 Бломквист Е.Э. Крестьянские постройки русских, украинцев и белорусов // Восточнославянский этнографический сб. М., 1956. С. 47; Витое М.В. Указ. соч. С. 146; АИЭА. Первая СВЭ 1948 г.
      144 АИЭА. ВЭ ВО 1987 г. Д. 8710. Л. 10; ВО 1986 г. Д. 8334. Л. 7.
      145 Там же. Ф. 1. Оп. 1. Д. 101 (1966 г.).
      146 Рубцов Н. Старый конь // Подорожники... С. 229.
      147 АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Тетр. III. Л. 100 об., 136; ВГВ. 1859. № 12. С. 89; Потанин Г. Указ. соч. С. 26.
      148 Шустиков А.А. Плоды досуга... С. 196.
      149 Грязнов П. Указ. соч. С. 42.
      150 АЭ МГУ. СЭ 1957 г.
      151 АИЭА. СО КЭ 1966 г. Д. 2387. Л. 21-21 об.
      152 Едемский М.Б. Указ. соч. С. 100.
      153 АИЭА. ВЭ ВО 1986 г. Д. 8334. Л. 8.
      154 Тр. ГИМ. Вып. XXIII. М., 1953. С. 98; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 164. Л. 8.
      155 И.Р. Лесные люди // Изв. Общества изучения Олонецкой губ. 1916. № 1-2. С. 39.
      156 Иваницкий Н.А. Указ. соч. С. 12.
      157 АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Тетр. III. Л. 49 об. !58 ГАВО. Ф. 20. Оп. 3. Д. 127. Л. 1.
      159 АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Тетр. I. Л. 10.
      160 Иваницкий Н.А. Сольвычегодский. крестьянин // ЖС. 1898. Вып. 1. С. 7.
      161 Лукомский Г.К. Вологда в ее старине. СПб., 1914. С. 41.
      162 Титов В. О старинном расположении домов в северных краях России в сравнении с нынешним // Маяк. 1842. Т. V. Кн. IX. СПб., Смесь. С. 4-5.
      163АИЭА. Ф. l.On. 1. Д. 101.
      164 ВГВ. 1857.№21.С. 128;АРГО.Р. l.On. 1. Д. 54. Л. 2; Шустиков А.А. Тавреньга Вельского уезда. С. 359.
      165 ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 214. Л. 1 об.; Ф. 20. Оп. 3. Д. 75, 98, 126; АРГО. Р. 24. Оп. 1. Д. 13. Л. 1; АИЭА. СО КЭ 1966 г. Д. 2387. Л. 36; Д. 4374. Л. 23; ВО 1987 г. Д. 8710. Л. 10; АЭ МГУ. СЭ 1956-1957 гг.; Вологодский сб. Т. IV. Вологда, 1885. С. 236; Иваницкий Н.А. Материалы... С. 12; Дементьев В. Великое Устье. М., 1972. С. 130.
      166 ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 12-13; Ф. 652. Оп. 1. Д. 100. Л. 20.
      167 ВГВ. 1845. № 17. С. 174-177; Едемский М.Б. Указ. соч. С. 98; Тр. ГИМ. Вып. XXIII... С. 98.
      168 АРГО. Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Тетр. IX. Л. 2; Тетр. Ш. Л. 23, 49 об., 95, 136; Тетр. 1. Л. 10 об., 88; Тетр. V. Л. 90; Д. 2. Л. 17; ВГВ. 1866. № 31. С. 303; АИЭА. СО КЭ 1966 г. Д. 2387. Л. 8; Синкевич Г.П. Крестьянская изба Вологодского уезда // Социальная гигиена. М.; Л., 1926. С. 77.
      169 АИЭА. ВЭ ВКО 1972 г. Д. 2871. Л. 46 об., 49; РЭМ Ф. 7. Оп. 1. Д. 338. Л. 2. 1™ АИЭА. ВЭ ВКО 1972 г. Д. 3978. Л. 15.
      171 Власова И.В. Указ. соч. С. 104; Музей деревянного зодчества... С. 23.
      172 ГАВО. Коллекция карт... П. 23. № 338, 344; П. 31. № 594; П. 32. № 627; АЭ. МГУ. СЭ 1956 г.
      173 ГАВО. Ф. 20. Оп. 3. Д. 75-98; АЭ МГУ. СЭ 1956 Г.-1957 г.; АИАЭ. СО КЭ 1966 г. Д. 4374. Л. 24, 26; ВЭ ВО 1987 г. Д. 8710. Л. 10.
      174 ВГВ. 1845. № 11. С. 116; 1849. № 45. С. 452; АИЭА. ВЭ. ВО 1986 г. Д. 8334. Л. 8.
      175 Попов Н. Народные предания жителей Вологодской губернии Кадниковского уезда // ЖС. Вып. III. 1903. С. 384.
      176 АРГО. Р. 7. Оп. 1. Д. 73. Л. 10 об.; АИЭА. ВЭ ВКО 1972 г. Д. 2871. Л. 47.
      177 ВЕВ. 1881. № 14-24. С. 301; АИЭА. ВЭ ВО 1986 г. Д. 8334. Л. 6; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 276. Л. 4.
      178 рубцов Н. Тихая моя родина // Подорожники... С. 71; Романов А. Русские деревни // Родословие... С. 5.
      179 ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 48. Л. 1; Чекалов А.К. По реке Кокшеньге. М., 1973. С. 23, 29; Гунн Г.П. Каргопольский озерный край. М., 1984. С. 80, 111.
      180 ГАВО. Ф. 883. Оп. 1. Д. 214. Л. 2-3 об.
      181 цит по: Шевырев С. Указ. соч. С. 61.
      182 Андреевский Л.И. Образование и воспитание в барской семье Вологодской губернии в начале XIX в. // Север. 1928. № 7-8. С. 17.
      183 Воронов П. Указ. соч. С. 126.
      184 Дружинин В.Г. Старообрядческая колонизация Севера // Очерки по истории колонизации Севера. Вып. 1. Пг., 1922. С. 75; Олонецкий край... С. 6-7.
      185 Харузин Н.Н. Указ. соч. С. 36; Смирнов И.Н. Вотяки. Историко-этнографический очерк. Казань, 1890. С. 92.
      186 АРГО. Ф. 24. Оп. 1.Д. 105. Тетр. III. Л. 112 об.; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 244. Л. 2; Попов К. Указ. соч. С. 61.
      187 Пименов ВВ. Указ. соч. С. 220.
      188 АРГО. Р. 25. Оп. 1. Д. 5. Л. 2 об.
      189 Пушкарев И. Описание Вологодской губернии // Описание Российской империи... Кн. IV. СПб., 1846. Отд. П. С. 34.
      190 Ардашев В.Д. Описание Устюжского уезда и городов Устюга и Лальска // ЖМВД. 1857. Ч. 24. № 5. С. 61-62.
      191 Услар П.К. Указ. соч. С. 291-293.
      192 Иваницкий Н.А. Материалы... С. 12.
      193 Шустиков А.А. По деревням Олонецкого края // Изв. ВОЙСК. 1915. Вып. И. С. 92-94, 110, 114; его же. Тавреньга Вельского уезда. С. 171-172; И.Р. Указ. соч. С. 39; Россия. Полное географическое описание нашего отечества. СПб., 1900. Т. 3. С. 113.
      194 Кучин Л.А. Имущественная дифференциация рыбацких хозяйств Чарондского рыболовного района. Череповец, 1930. С. 16.
      195 Кристин Л.И. Экономика и организация крестьянского хозяйства в районе Лаче-Кубенского водного пути // Север. 1928. № 7-8. С. 94.
      196 ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 101. Л. 27.
      197 Музей деревянного зодчества... С. 13-16.
      198 ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 8, 12.
      199 АИЭА. ВЭ ВО 1987 г. Д. 8710. Л. 10-11.
      200 Потанин Г.Н. Никольский уезд и его жители // Древняя и новая Россия. 1876. Т. 3. № 10. СПб., С. 151.
      201 АИЭА. ВЭ ВО 1986 г. Д. 8334. Л. 6-9.
      202 Там же. Л. 9; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 8.
      203 Мясников М.Н. Сведения о Ваге, Шенкурской и Вельской округах // Исторический, статистический и географический журнал. 1830. Ч. П. Кн. I. № 4. С. 47.
      204 Олонецкий сб. Вып. 2. Петрозаводск, 1886. С. 48. 2»5 ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 20.
      206 РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 258. Л. 8; АРГО. Р. 7. Оп. 1. Д. 38. Л. 35.
      207 РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 356. Л. 18 ; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 157. Л. 9.
      208 АИЭА. СО КЭ 1966 г. Д. 2387. Л. 15, 33, 46 об.; Савеличев А. Переборы // Наш современник. 1989. № И. С. 97.
      209 ВГВ. 1853. № 6. С. 48; 1885. № 44. С. 8; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 33-34.
      210 АЭ МГУ. СЭ 1956-57 годы.; АИЭА. СО КЭ 1966 г. Д. 2387. Л. 3 об., 27 об., 46-48 об.
      211 Пименов ВВ. Указ. соч. С. 220. 212АГВ. 1852. №23. С. 183.
      213 Никонов В.А. География фамилий. М., 1988. С. 77-82.
     
     
      ГЛАВА 3
      НАСЕЛЕНИЕ ЦЕНТРАЛЬНЫХ РАЙОНОВ РУССКОГО СЕВЕРА
     
      Степень освоения территории и численность населения
      Сведения о населенности Русского Севера и численном составе населения в самый ранний период его истории весьма скудны и отрывочны. Известно, что сплошные массивы поселений, занимавшие иногда обширные участки, находились в XI-XIII вв. в юго-западном Белозерье. Это обусловливалось появлением интенсивных форм хозяйства. Именно здесь найдены древние земледельческие орудия у славян; весь таких орудий еще не имела. В XI-XIII вв. площади приозерных и приречных земледельческих участков на Севере в целом были невелики. В XIV-XVII вв. отмечалась плотная населенность на Каргопольской Суше (восток Белозерской гряды), где имелись плодородные почвы, но в древнерусское время и они еще заселялись слабо[1].
      По данным исторической демографии, в X в. древнерусские северо-западные районы наряду с Новгородской землей и центральной земледельческой полосой занимали 710 кв. км, имели 2840 тыс. чел., заселенность их составляла 4 чел. на 1 кв. км. Северо-восточные районы соответственно: на 300 кв. км – 600 тыс. чел., плотность земель равнялась 2 чел. на 1 кв. км.[2]
      Некоторые сведения о населенности северных земель содержатся в источниках XVI в.[3], но и в них отмечается «пустынность» Севера и сосредоточение населения по берегам крупных рек и у океана. Примерно 30 тыс. жителей насчитывалось в середине XVI в. в селениях по Северной Двине. В ту пору наиболее заселенными оказывались крупные посады; сельская местность была густо заселена в районе Вологды и в восточной части Белоозера. В это время сюда еще шел миграционный поток из Новгородской земли. Крестьянскому освоению способствовала и усилившаяся монастырская колонизация края, шедшая от Белозерья и Вологды на Вагу, в Каргополье, на восток – к Устюгу и на Вычегду.
      В XVII в. в писцовых книгах появились более точные сведения о густоте населения и его численности в севернорусских уездах. По данным 1620-х годов, жилые селения сосредоточивались в районах Центрального Поморья и составляли 63,1% от общего числа селений по Северу, и в них было 64,7% жилых дворов. Все Центральное Поморье занимало 15% территории Севера, в нем было освоено 241,0 тыс. кв. верст, существовало 14 005 селений, и на одно поселение приходилось 17,2 кв. версты. Наибольшая плотность отмечалась в Вологодском и Устюгском уездах[4].
      В то же время из-за войн, смуты и разорения жители бежали из своих деревень, и везде отмечалась пустота.
      В 70-80-е годы XVII в. в писцовых и переписных книгах снова появляются данные о населенности территорий. Тогда в Центральном Поморье жилые селения составили 57,6% от их общего числа по Северу, жилые дворы 58,3%, души мужского пола – 56,0%. На одно селение приходилось 17,7 кв. верст[5] – несколько больше, чем в начале века. Значит, население уплотнилось и освоенность земель была большая. Отток населения из северных деревень продолжался. В 80-е годы XVII в. из-за недорода «сбрели» в сибирские города монастырские крестьяне и подворники (32 чел.) Агапитова Маркушевского монастыря из Кокшеньгской чети Важского у., да «нивесть куда» 37 крестьян «с женами и детьми» и 14 бобылей из починков Черепановского, Черняковского и др. Если в 1685 г. во всей чети числилось 1827 дворов, то по переписи 1710-1711 гг., их осталось 938[6]. Из Важского стана этого же уезда в 1678-1710 гг. ушли 253 крестьянина с семьями, в результате из 120 деревень в 1678 г. осталось 116 в 1710 г.; число дворов на одну деревню сократилось с 5,8 до 3,8, а душ мужского пола – с 15,4 до 13,0. В Устюгском у. с 80-х годов XVII в. до 1719 г. численность населения уменьшилась на 25,39%[7].
      Для северной деревни петровское время – с конца XVII до начала XVIII в. – было очень тяжелым, так как происходили наборы в армию и флот, на строительство Петербурга. В 1710 г. на верфи в Петербург отправили 6468 чел. из Белозерского у. и умерли в этом городе 1499 чел. В сухонско-двинских уездах за это же время численность населения сократилась в 2,5 раза; в одном только Тотемском у. «исчезло» 26% дворов или 30% душ мужского пола[8]. Но несмотря на это, освоенность земель и общая численность населения росли.
      Первая ревизия 1719 г. отметила в Центральном Поморье (вологодские земли) 10,2 тыс. чел. мужского пола в посадах, 86,7 тыс. государственных крестьян, 35,6 тыс. – дворцовых, 65,0 тыс. – помещичьих, 48,4 тыс. – у духовенства, а всего 245,9 тыс. чел. мужского пола (по другим подсчетам, 205 087 душ мужского пола или 302 226 чел. обоего пола – 146 273 мужчин и 155 953 женщин)[9]. Разночтения происходят из-за учета отдельных территорий, которые в различные периоды в административном отношении входили не только в Вологодский край, но и в соседние губернии, хотя исторически составляли вологодские земли.
      Если сравнить показания всех десяти ревизий с 1719 по 1850-е годы, то увеличение численности жителей в Вологодском крае происходило во все периоды[10] (см.: табл. 1).
      Рост численности населения отразился и на освоенности земель. В начале XIX в. их площадь равнялась 37 000 000 десятин (по другим данным, 34 458 236 десятин). В центральных районах насчитывалось 302 села, 12 783 деревни, 10 городов, 2 заштатных города, 1 посад, было обработано две трети пространства, правда, в северных районах (Вельский у.) – лишь 20-я часть пространства, а в северо-восточных
     
      Таблица 1
      Численность населения по I-Х ревизиям

      (Устьсысольский у.) – 30-я часть. Много площадей занимали леса. Хотя внешние приселения в XIX в. прекратились, «в действие вступила» внутренняя колонизация, что сразу сказалось на населенности деревень и росте их дворности. К середине XIX в. на одну деревню в Центральном Поморье приходилось по 18,0 кв. верст[11]. В одном только Устюгском крае число селений увеличилось с 1939 в 1719 г. до 3398 в 1859 г.[12] Правда, к XIX в. крестьянский отход затухает. В Вологодской губ. с 1815 по 1830 г. он составил минус 0,08%; с 1826 по 1842 г. процент немного возрос, но незначительно – 0,41[13]. В 1859 г. в вологодских уездах на 1 кв. версту приходилось в среднем 1,7 селений. В отдельных уездах число дворов на деревню равнялось: в Белозерском – 5, Кирилловском – 8, Устюженском – 9, Череповецком – 19; в зырянских уездах встречались крупные, но редкие деревни (некоторые – до 100 дворов). Плотность населения в разных районах колебалась: в Устюгском у. – 4,8 чел. на 1 кв. версту, в Никольском – 2,7, в Белозерском – 4,0, Кирилловском – 6,0, Устюженском – 5,0, Череповецком – 13,0, Вологодском – 25,0, Грязовецком – 17,0, Кадниковском – 11,0, Тотемском – 4,5, Вельском – 3,6, Сольвычегодском – 2,0, Яренском -0,5, Устьсысольском – 0,3; в соседних уездах – в олонецком Вытегорском – 2,6 чел., в Вельском – 0,3, а в целом по губернии – 2-3 чел. на кв. версту[14].
      По степени населенности в вологодских землях четко выделялись три зоны. Юго-западная и западная часть (Вологодский, Грязовецкий, Кадниковский, запад Вельского, часть Тотемского, новгородские уезды), в которой многочисленные жители были расселены в довольно больших по размерам деревнях и селах; средняя часть (Тотемский, Никольский, Вельский, Устюгский уезды), где население размещалось узкой полосой по берегам Сухоны, Юга, Вели, Ваги; северо-восточная часть (Сольвычегодский, Устьсысольский, Яренский уезды), где единственно заселенные места – это берега Двины, Сысолы, Вычегды, Выми, Лузы, Виляди, Яренги, Визинги с далеко отстоящими друг от друга селениями.
      Число жителей в губернии к 1859 г. достигло 929 589 чел. обоего пола (440 487 мужчин и 489 102 женщины); на 100 мужчин приходилось 111,03 женщины (в городах – 94,29, в селениях – 111,82 женщины); на 100 жителей в губернии насчитывалось менее 10 иноверцев, или 8,56% от общего числа населения. У зырян на 100 мужчин приходилось 109,7 женщин, у них было 424 деревни с населением в 64007 чел. Ежегодный прирост населения составил 0,90%[15].
      Некоторые изменения в населенности Вологодского края произошли в пореформенное время. В целом пространство губернии в 1862 г. оставалось то же -37 082,3 десятин, а численность жителей увеличилась ненамного и равнялась 962 057 чел. обоего пола (462 362 мужчины и 499 695 женщин), к 1877 г. -989 285 чел. (474 112 мужчин и 515 173 женщины); соотношение городского населения к сельскому равнялось 1:7,8, в малонаселенном Яренском у. – 1:32,6; соотношение мужского и женского населения в городах губернии было 1:0,998, в селениях -1:1,008 (в целом 1:1,003); прирост населения за 1879 г. составил всего 1,4%[16].
      Характер размещения населения в отдельных территориях не изменился. Так, в Сольвычегодском у. в 1870-е годы в 1650 деревнях и двух городах жило 93 тыс. чел., на каждое селение приходилось 54 чел. (или 24 ревизские души). Их малолюдность объяснялась, как и прежде, недостаточностью удобных для сельского хозяйства земель. В северной части Яренского у. (Удорский край) оставалась редкая заселенность: на 25 тыс. кв. верст жило 3000 душ мужского пола и 3150 душ женского пола. В заселенном Вологодском у. на 1 кв. версту приходилось 1070, а в Устьсысольском – всего 24 чел.; на одно селение в Череповецком у. – 113,1 чел. (или 15,1 чел. на кв. версту)[17].

К титульной странице
Вперед
Назад