Тогда еще девять десятых территории губернии были заняты лесом. Но к концу XIX в. началось резкое увеличение внутренних крестьянских миграций, особенно в юго-восточных районах края, где имелись неосвоенные земли. Это было связано с разрешением после 1861 г. покупать участки и заводить новые починки в казен-
     
      Таблица2
      Численность населения Вологодской губернии в 1897 г.

      ных землях. В одних только Устюгском и Никольском уездах произошло увеличение числа селений с 3398 в 1859 г. до 4704 в 1897 г., а сельских жителей с 198 831 до 404 355 чел., т.е. увеличилось почти в два раза, хотя естественный прирост в пореформенное время по губернии оставался невелик – 1,25% в год. Плотность населения составляла в среднем 3,8 чел. на кв. версту, а в Устюгском у. – 9,68, в Никольском – 7,05 чел. Эти показатели были выше, чем средние показатели по всему Северу: в 1858 г. на кв. км – 1,1, в 1897 г. – 1,6 чел.[18] Развившийся после реформы отход населения (на промыслы, в города, на работы в соседние губернии, в Сибирь) не снижал его численности, хотя отрицательно влиял на его естественный прирост.
      В 1897 г., по данным Первой Всеобщей переписи, пространство Вологодской губ. равнялось 353 349,4 верстам, а общее число населения достигло 1 341 785 чел. обоего пола[19] (см. табл. 2).
      Сюда следует еще прибавить 55 999 чел. Вытегорского у. (тогда Олонецкой губ.) и население уездов Новгородской губ. – Белозерского (86 906 чел.), Кирилловского (120 004), Устюженского (99 737), Череповецкого (157 997). Городское население насчитывало 4,7% от его общего числа, сельское – 95,3%. Густо населенным по-прежнему оставался Вологодский у. (32,45 чел. на кв. версту), слабо населенными – Устьсысольский (0,6 чел.) и Яренский (0,9 чел.), в последних жило 77 920 чел. обоего пола зырян.
      Северо-восточные уезды (Сольвычегодский, Яренский, Устьсысольский) занимали 67% пространств губернии, а населения в них жило лишь 18%. В западных уездах плотность населения к тому времени достигла 13,12 чел. на кв. версту, лишь в Олонецком Вытегорском у. – 3,17 чел.
      Начало XX в. мало что изменило в населенности и освоенности Вологодского края и вплоть до 1917-1920-х годов они сохраняли свои прежние черты[20]. На всем Севере население не уплотнилось и его плотность равнялась 2,0 чел. на кв. км. В отдельных районах она по-прежнему была разной. В восточных, составивших в 1918-1926 гг. Северо-Двинскую губ. (85 тыс. кв. верст), приходилось по 6,64 чел. на кв. км. Из этих районов в Устьсысольском у. имелось только два крупных села (по 450 чел.), другие были малонаселенными. Самый север Северо-Двинской губ. и в 1920-е годы оказался населен очень слабо, особенно районы, где жили коми-зыряне. В отличие от них, центральные районы (по административному делению 1920-х годов Вологодская губ.), занимавшие 88 тыс. кв. верст имели 1243 тыс. чел. населения; его плотность здесь уменьшалась с юга на север от 4,4—5 чел. на кв. в Каргополье до 37,9 чел. в Вологодском у., или от 27,4 чел. в селениях по Сухоне в Шуйской вол. Тотемского у. с деревнями Козланга, Шейбухта, Монза (до 43,2 чел.), Паршенга, Пустая Шуя (11,6 чел.) до 13,1 чел. в Кадниковском у. Уменьшение плотности населения наблюдалось и с юго-запада центральных районов на северо-восток: деревни на юге Вельского у. имели по 19 дворов, Тотемского – 18,5, Никольского – 17. Освоенность земель и плотность населения увеличивались по-прежнему в Никольском у., где на незанятых землях основывались переселенческие участки, возникали хутора и отруба; даже переписью 1926 г. здесь отмечены 1837 хуторских участков.
      Западнее указанных районов, составивших в 1920-е годы Череповецкую губ., населенность оставалась средней в сравнении со всеми вологодскими территориями. Так, в одном из этих районов – в Чаронде, разделенной Вожеозером на Вологодский и Череповецкий берега, плотность населения достигала 8,5 чел. на кв. версту в первом и около 5 чел. во втором. На Вологодском берегу было 29 селений, 4 сельсовета, 901 двор, 5012 чел., на Череповецком – 35 селений, 4 сельсовета, 835 дворов и 4600 чел.[21]
      Население Вологодской губ. в 1914—1917 гг. насчитывало 1 742 260 чел.: 98 138 – в городах, 1 644 122 в селениях; число трудоспособных мужчин равнялось 24,4% от общего числа населения, 40% мужчин ушли на фронт. К 1926 г. в Вологодской губ. было 1 053,8 тыс. чел., городское население составляло 8,9%; плотность населения – 8,9 чел. на кв. км. В Северо-Двинской губ. жили 678,1 тыс. чел., 5,6% в городах, плотность населения – 6,6 чел. на кв. км. В Череповецкой губ. – 736,0 тыс. чел. (7,3% в городах), плотность – 11,97 чел. на кв. км[22]. В целом численность населения уменьшилась за годы войн и революции, а также в результате отхода населения в другие губернии и города.
      В советский период истории освоения новых земель в крае не происходило. При административных переменах в 1930-е годы были ликвидированы Северо-Двинская и Череповецкая губернии, а в образованную Вологодскую обл., кроме исконных вологодских земель, вошли бывшие новгородские уезды – Белозерский, Кирилловский, Череповецкий, Устюженский, а из олонецких – Вытегорский и Каргопольский, но от Вологодской обл. отошли в Архангельскую северные Вельский и Сольвычегодский уезды, в Костромскую и Вятскую – юго-восточная часть Никольского у. Территория области теперь была равна 143 тыс. кв. км, но характер ее населенности не изменился, происходили лишь перемены в численности населения из-за проводимых в стране в 1930-е годы репрессий, из-за гибели людей в войну 1941-1945 гг., из-за миграций внутренних и внешних в последующие 1950-1970-е годы.
      В 1939 г. численность населения Вологодской обл. равнялась 1590 тыс. чел., его плотность – 11,1 чел. на кв. км. Освоенные под сельское хозяйство земли занимали четверть территории области; в южных ее районах угодья составляли 60-65% их площадей, в северо-восточных – лишь 15-20%. Девять десятых селений были сельскими, в них жило семь десятых населения области. До революции сельские жители составляли девять десятых всего населения. Часть территории области занимали в 1930-е годы лагеря и поселки репрессированных людей, как, например, в Мологско-Шекснинском р-не: «Левобережье заселено густо да и лагеря там через пять верст на шестую, а правобережье терялось в лесах дремучих»[23].
      Проведенная в 1959 г. первая послевоенная перепись отразила все изменения 1930-1950-х годов. Во-первых, произошло сокращение численности населения в области чуть не в 2 раза; во-вторых, налицо было «постарение» населения из-за гибели на войне молодых людей и лиц трудоспособных возрастов, в-третьих, произошел значительный перевес численности женского населения над мужским. Теперь в области насчитывалось 1 307 531 чел. (566 728 мужчин и 740 802 женщины); горожане еще составляли 35% всего населения, но по профессиональному составу колхозники насчитывали только 32% (48% – рабочие, 19% – служащие). О населенности районов и численности населения говорят данные по Вологодской обл., приведенные в табл. 3[24].
      Из всех вологодских районов по-прежнему самым населенным оставался Вологодский – наиболее развитый экономически. Плотность его населения, как и в предыдущие периоды, была высока – 48,0 чел. на кв. км (в селе – 15,5 чел.); в то
     
      Таблица 3 Дворы и население Вологодской обл. в 1950-1960 х гг., В ТЫС.
     

      время как во всей области в 1960-е годы – лишь 9,0 чел. (в сельской местности -5,2 чел.). Освоения новых пространств не происходило: например, «левый берег Мологи и правый Шексны были до сих пор не топтаны, мало кому из старожилов известны [25]
      1970-е годы сопровождались не только миграцией из села в город, вызвав сокращение численности сельского населения, но также миграцией в другие регионы страны на различные работы. В этот период «пожинались плоды» правительственного проекта «Неперспективные деревни» – очередного эксперимента над русским крестьянством, губительным образом сказавшегося на деревне всего Нечерноземья. Перепись 1979 г. отразила все эти явления. В Вологодской обл. наблюдалось сокращение числа селений; селения близ городов вливались в сами города, мелкие объединялись с крупными, создававшиеся новые были в основном несельскохозяйственными (торфо- и лесоразрабатывающими, промышленными поселками). Исчезновение деревень происходило повсеместно. Так, в Тотемском р-не в 1974 г. в одном лишь Матвеевском сельсовете было брошено восемь деревень, осталось шесть деревень, исчезали угодья и лес. К 1980-м годам в с. Ростилове на старом тракте Вологда-Ярославль еще жили 66 семей, но хозяйством занимались лишь 22 семьи, коров держали три семьи; на Обноре (Грязовецкий р-н) исчезли 13 деревень, осталось три дома, на Ваге в д. Моисеевской, состоявшей до войны из 60 дворов, осталось всего 11 и т.д.
      Если в 1937 г. в Вологодской обл. насчитывалось 18 837 селений (из них -12 тыс. деревень), то к 1973 г. их осталось 9950; за 30 лет площади угодий сократились на 2 млн. 300 тыс. га, а население с довоенного уровня – на 25,5%; в результате ликвидации деревень увеличилась численность городского населения [26]. По переписи 1979 г. население Вологодской обл. равнялось 1 309 799 чел. (59% – городское, 41% – сельское), по переписи 1989 г. – 1354 тыс. чел. (по другим данным, 1 349 022), в 1990 г. – 1359 тыс., в 1994 г. – 1360 тыс.; вместе с прибывшими сюда мигрантами и осевшими здесь это составило 103% по отношению к 1979 г. Миграционный прирост к 1989 г. равнялся 5374 чел., в том числе за счет передвижения из городов, где на 1000 жителей он не увеличился, а равнялся минус 221 чел. (из сел – плюс 5595 чел.). Таким образом, коэффициент миграций в области составил 7,2%.
      Соотношение городского и сельского населения теперь изменилось не в пользу села: в городах проживало 65% населения, в деревнях – 35%. Сократился его естественный прирост: в 1989 г. он был 3,7 (5,2 в городах, 1, 1 в селах). Мужское население составило 46,74, а женское – 53,25%. Общая освоенность пространств в области осталась почти такой же, как до войны, – 145,7 тыс. кв. км. На 1 кв. км приходилось 9,3 чел., а на 100 га пашни – всего 6-7 чел. трудоспособного населения. В последнее десятилетие XX в. снижение численности населения продолжалось. К 1994 г. естественный прирост не превышал убыль населения, которая составила минус 6,4 на 100 родившихся (родилось 8,9, умерло 15,3) [27].
     
      Сословный состав населения
      В течение длительного исторического развития претерпевал изменения сословный состав населения Севера. Более или менее полные ранние свидетельства о сословиях в Вологодском крае содержатся в документах XIV-XVII вв. До подчинения Севера Москве там существовало боярско-княжеское, черносошное и монастырское землевладение. Земли бояр и князей в XV-XVI вв. находились в западной части Вологодчины – в Белозерско-Череповецком крае. В XIII в. здесь было Белозерское княжество, в XIV в. восточнее на Кубенском озере вотчина князей Заозерских, включенная в XV в. в Московское княжество. Наиболее известными владениями князей были земли Кемских, Ухтомских, Карголомских, Андожских, Вадбальских, Судских (их фамилии произошли от названий рек, где располагались эти земли), известны и боярские вотчины И.П.Федорова, Монастыревых, Лихаревых, Могури-ных-Зайцевых. С XV в. тут уже были владения московских князей: земли верейско-го князя Михаила Андреевича находились в Череповецком крае. В Важско-Двинско-Кокшеньгском районе существовали боярские владения новгородцев – Своезем-цевых, Варфоломеевых, Борецких, Осколовых и др. – белосошные земли в отличие от черносошных – крестьянских земель (черных).
      Особое место занимала Чарондская округа вокруг оз. Воже. В XVI в. она находилась в составе Белозерского у. В XVII в. в Вожецкой вол. Чарондской округи владел землями Спасский Вожезерский монастырь. 25 других волостей округи оставались «черными». Иван IV взял Чаронду в опричнину, а Федор Иванович передал ее боярину Д.И. Годунову. Так в этой округе стали существовать чересполосные земли нескольких владельцев. В опричнину в 1565 г. оказались включены часть Бело-зерья, Важская земля, Тотьма, Вологда, Великий Устюг, хотя полоса на восток от Вологды – Тотемско-Устюгский край – была сплошь черной землей с жившими на ней черносошными (будущими государственными) крестьянами.
      Довольно рано некоторые районы стали владениями великих князей – дворцовыми. В Белозерье такие земли находились в волостях Ирдомской, Вогнеме, Киснеме, Азатской, с. Ярогомье и др. Дворцовыми являлись Вытегра, Кокшеньгско-Тар-ногский район, Верховажье. Под Вологдой находились дворцовые села Фрязиново и Турунтаево. Во времена Петра I здесь жили иноземные купцы – фрязины, фрязи. В дворцовые владения переходили бывшие княжеские и черные земли. Все владельцы имели собственных крестьян, бобылей, половников; последние исполу (за половину или другую часть урожая) работали на хозяев, не имея своего тягла.
      Итак, бывшие 600-летние владения Новгорода (районы Важско-Двинский, Ус-тюженский – часть Бежецкой пятины Новгородчины) стали с XV в. дворцовыми и государевыми землями на Севере, а ростовские земли на востоке края – исключительно государевыми. Размеры дворцового землевладения в Важско-Двинской земле в XV в. исчислялись 5000 крестьянскими дворами. В 1678 г. тут имелось 12 433 дворов, в 1722 г. – 28 029 душ мужского пола, в 1762 г. – 32 427. До 1700 г. в течение 400 лет в этой земле было освоено 16 250 десятин пахотных земель, до 1800 г. – 38 250 десятин. По другим подсчетам, в 70-е годы XVII в. дворцовое землевладение насчитывало 365 дворов в Белозерском у., 8628 – в Важском, 287 – в Вологодском, а всего 15 тыс. дворов. В конце XVII-начале XVIII в. дворцовой вотчиной стала Чаронда (2,6 тыс. дворов) и Устьянские волости (2 тыс. дворов)[28].
      Уже в XIII в. в вологодских землях возникли монастыри, землевладение которых в дальнейшем расширялось, поглощая черные земли[29]. Пути народной колонизации на Севере совпали с путями монастырской. К XVII в. здесь существовало 50 монастырей, которым принадлежали крестьяне, бобыли и половники. Один из сильнейших – Кирилло-Белозерский монастырь – в XIV-XVI вв. приобрел несколько сот сел и деревень, 3854 двора в разных уездах, вел обширную торговлю от Белозерья и Вологды до Твери, Углича, Кимр, Дмитрова, Ростова, Кинешмы. Значи-
     
      Таблица 4 Размеры поместных владений в вологодских уездах в 1777 г.*
     

      *РГИА. Ф. 1350. Оп 306. Д. 3. Л. 112
     
      тельным в XV в. было землевладение Воскресенского Череповецкого монастыря, Устюгского-Архангельского, Павло-Обнорского (458 крестьянских дворов), Спасо-Каменного (429 дв.), Сольвычегодского Николо-Коряжемского (84 деревни, 306 дворов, 374 крестьянина и половника, 405 четей пашни), Глушицкого Бохтюж-ского (22 деревни, 57 дворов крестьян с 82 чел., 30 дворов бобылей с 36 чел., 5 четей монастырской пашни, 311 четей крестьянской, 69 четей перелога, 109 четей леса, а всего 494 чети), Ферапонтова (321 двор), Корнилиева (704 двора), Спасо-Прилуцкого (611 дворов) и других монастырей.
      Не в меньших масштабах черные и княжеские владения поглощались поместным землевладением[30]. Юго-запад Вологодского края с наиболее плодородными почвами стал зоной помещичьих владений, и здесь с феодальных времен пролегла граница двух социально-экономических систем – крепостничества и государственного феодализма. В Вологодском, Кадниковском, Грязовецком, Устюженском, части Белозерского уездов были значительны владения помещиков. Наиболее известные из них в XVII в. – в Заозерном стане (бывшее удельное княжество), на северо-западе Белозерья в 21 волости и одной слободке, где насчитывалось 438 помещичьих селений, 1104 пустоши, 1143 крестьянских двора, 565 бобыльских, 1070 дворов пустых, 875 четей пашни у помещиков, да крестьянской пашни 4466 четей, перелогу 12 894 чети, перелогу и лесу -3976 четей, лесу – 14 106 четей. В Вологодском у. находилось поместье Межаковых в с. Никольское Заболотье с 36 деревнями, с 1312 четями земли в селе и 770 четями в деревнях; в XVIII в. у них была 1121 душа крестьян, 41 селение в 11 волостях Вологодского и Кадниковского уездов. В вологодской Комельской вол. находилось имение П.К. Брянчанинова – с. Орешково и др. (552 крестьянина). В грязовецкой Обнорской вол. были также поместья. Огромными вотчинами владели Строгановы в Сольвычегодском у. (820 крестьян); более 30 помещиков с XVII в. имели земли в Устьянских волостях Кадниковского у. В Череповецком крае находилось поместье Батюшковых в с. Данилевское (родина поэта К.Н. Батюшкова), известном в писцовых книгах «со времен панщины» (1612 г.), а в Бежецких писцовых книгах 1628-1629 гг. значилось как «сельцо Даниловское, а в нем двор помещиков». Род Батюшковых шел от «Батыша» -татарского хана, по преданию, влюбившегося в русскую боярыню и перешедшего на службу к московскому князю, а служилые люди Батюшковых защищали край от «панов» в Смутное время, а затем были участниками многих войн.
      В XVIII в. в крае считались огромными имение «Волынщина» (Артемия Волынского в Лежской вол. Грязовецкого у.), усадьбы князей Суворова в Туровском приходе и Голицына в Дягилевых Горах (Кадниковский у.), поместье А.В. Олешева (члена Вольного экономического общества) в Вологодском у., где он владел 844 крестьянами и проводил свои сельскохозяйственные опыты. В целом же здесь проживало мелкопоместное дворянство (см. табл. 4).
     
      Таблица 5
      Городское и сельское население Вологодской губ., в %
     

      xc 1764 г церковные и монастырские крестьяне стали экономическими
      ХХ дворцовые крестьяне становятся крестьянами удельными (Удельного ведомства)
      хххэ, экономические вошли в разряд государственных крестьян
     
      В Устюгском крае один помещик имел 24 души, два помещика (барон А.Н. Строганов и князь Б.Г. Шаховской) – по 800-900 душ. Аналогичные владения возникли у части сельского духовенства. Так, в Кубинозерье на р. Сяма была «поповская усадьба» поодаль деревни, в которой находились сады.
      Во многих уездах появилось чересполосное землевладение – монастырское, государственное, помещичье, дворцовое с разными категориями крестьян в них. Примером «пестрого» сословного состава жителей может служить Кокшеньга XVI-XVII вв., где население делилось на «своеземцев» (местных владельцев земель), «житьих людей» (зажиточных, занимавшихся кредиторскими делами), «тяглых» крестьян («государевых», в них с петровских времен вошли черные крестьяне и крестьяне княжеские). Еще особыми категориями в центре Кокшеньги – в Тарногском Городке – были «жильцы городовые», «гости» (купцы), «мастеровые» (кузнецы, плотники), «люди подневольные» (в их числе половники, поденщики, подворники, захребетники, бобыли, женщины-«домовницы» – няньки и сторожа).
      О сословном составе населения и его динамике в Вологодской губ. свидетельствуют данные 1-Х ревизий (1719-1857 гг.) (см. табл. 5)[31].
      В середине XIX в. соотношение городского населения к сельскому было 1:242/3. Удельные крестьяне оставались в Вологодском, Грязовецком, Кадниковском, Вельском, Тотемском, Устюгском, Сольвычегодском уездах (80 487 чел.). Значительным удельное землевладение было на Кокшеньге (территория в 90 верст), где имелось 375 деревень удельных и только 7 – государственных. Помещичьи крестьяне находились в перечисленных уездах и Никольском у. (222 889 чел.). «Московское человеколюбивое общество» имело в Вологодском и Грязовецком уездах 522 крестьянина. Половники жили в Устюгском, Никольском, Сольвычегодском и Яренском уездах (7000 чел.), а заводские крестьяне (1235 чел.) и рабочие (297 чел.), под которыми значились крестьяне солеварниц – в Тотемском и Устьсысольском уездах. Так, только у Строгановых на соледобыче в с. Леденга (Тотемскии у.) в 1660 г. были заняты 152 «работных» человека.
      К этому времени четко сформировались районы с различным сословным составом сельского населения: 1) в юго-западной части края помещичьих крестьян было больше, чем государственных, и некоторую долю составляли удельные крестьяне;
      2) в средней части в основном жили государственные крестьяне, немного помещичьих и удельных; 3) северо-восточная часть была зоной исключительно государственного землевладения. Такое зональное деление соответствует ареалам, выделенным по разным признакам сельского расселения – типу заселения края и социально-экономической разновидности сельских поселений. В целом 95% крестьянства губернии являлись государственными, находившимися на землях государства и отбывавшими в пользу него повинности; их права на земельные участки в то время фактически (но не юридически) еще не были ограничены. Помещичьи крестьяне в губернии составляли 22,89% от всего населения; 1264 помещика владели 10 285 крестьянами (мужского пола).
      Известная с XIV в. на Севере специфическая категория крестьян – половники, сидевшая на землях хозяев, продолжала существовать до второй половины XIX в.; половники имелись в монастырях, церквах, у посадских людей и даже у крестьян. Кроме них, в крестьянских и монастырских дворах были работники, скотники, захребетники – наемные люди. Имелись среди сельского населения и бобыли, известные с XV в., – пашенные и непашенные. Первые снимали землю, платя оброк, вторые занимались ремеслом и также платили налог; с XVII в. их постепенно включали в тягло.
      Наибольшая «пестрота» сословий характерна в XIX в. для Устюженского у., в состав которого входили четыре экономические волости (бывшие монастырские), одна удельная (бывшая дворцовая), 30 помещичьих (всего 35 волостей). Население в них, по данным 1829 г., включало 2199 мужских и 2517 женских экономических крестьян, 805 мужских и 1012 женских удельных, 23 447 мужских и 24 563 женских помещичьих[32]. Не менялся состав населения в соседних Белозерском, Кирилловском, Череповецком уездах и по данным 1844 г.[33]
      На востоке губернии состав жителей был более однородным, так как здесь преобладали государственные крестьяне и половники[34].
      Ликвидация сословных групп активно проходила после крестьянской реформы 1861 г., поскольку крестьяне получили возможность приобретения земель в собственность. Половников постепенно начали селить на землях государства, и, по закону о ликвидации этой категории в 1876 г., их становилось все меньше, они вошли в сословие государственных крестьян. Последние превращались во «временно обязанные государству», так как в основной своей массе были не в состоянии выкупать наделы или покупать землю в собственность. Монастырские и церковные крестьяне еще со второй половины XVIII в. ставшие экономическими, после 1861 г. окончательно слились с государственными крестьянами. Процесс ликвидации старых категорий оказался длительным и в 1860 – 1880-е годы они еще значились при учете сельского населения. Наиболее полный их учет был произведен при подготовке и проведении переписи 1897 г. (см. табл. б)[35].
      В олонецком Вытегорском у. крестьянство составило 96,5% населения, в новгородских Белозерском – 91,1%, Кирилловском – 94,7, Устюженском – 92,1, Череповецком – 95,3%. Соотношение разных категорий крестьян в уездах было различным[36]. Так, в Череповецком у. государственных крестьян насчитывалось 17 667 чел. обоего пола, а бывших помещичьих – 20 000. В одной только Ухтомской вол. уезда оставались бывшие крестьяне у 20 помещиков. В Устьянском крае Вельского у. казенные крестьяне составляли три четверти населения, остальные – бывшие удельные и частновладельческие. В местности Троичине (12 волостей на севере Кадни-ковского у.) 138 028 десятин – это бывшие «крепостные» земли. Вообще в губернии в 1862 г. оставались 424 помещика, имевших 5122 крестьянина. Это число явно занижено, так как в 1895 г. еще числилось 565 помещиков с 32 964 крестьянами.
      На северо-востоке губернии бывшие государственные крестьяне в Сольвыче-годском у. составили 86% всех сословий, в Устьсысольском и Яренском – 98%. В центральном Тотемском у. (в Леденге) у государственных крестьян числилось
     
      Таблица 6 Сословный состав городского и сельского населения Вологодской губ. в 1897 г., %
     

      186 669 десятин, их было 32 985 чел., у 1076 помещичьих крестьян – 7309 десятин, у 11 435 удельных крестьян – 107 400 десятин, у 439 мастеровых – 3213 десятин земли. Всего у 45 955 чел. имелось 304 591 десятина.
      Отдельные помещичьи имения оставались довольно крупными и отличались развитым хозяйством. Так, поместье Межаковых в с. Никольском Заболотье (Кадниковский у.) к началу XIX в. из служилой вотчины превратилось в дворянскую усадьбу, а ее владельцы начали заниматься предпринимательством. Откупное винное дело, полотняная фабрика, четверть Сереговского соляного завода в Устьсысольском у., соляное дело в Дядихе Тотемского у., черепичный, конюшенный, два винокуренных завода, свой «кошт» на вологодских трактах (поставка лошадей и экипажей, содержание ямщиков на станциях) – таковы сферы их хозяйственной деятельности. В 1864 г. у них оставалось 1939 душ мужского пола крепостных (в том числе заводских рабочих), а имение включало 21 262 десятины пашни и 1736 десятин леса (около 23 тыс. кв. десятин).
      Удельное ведомство в вологодских уездах в 1872 г. еще имело 125 049 крестьян, а его приказы продолжали действовать в губернии: Устьвельский, Тавренгский, Верховажский в Вельском у., Шевденицкий, Спасский в Тотемском у. Верхотоем-ский и Афанасьевский в Сольвычегодском у.
      Половники, хотя и поселились на казенных землях, еще существовали[37]: после 1876 г. их насчитывалось, например, 1986 чел. в Устюгском и 491 чел. в Никольском уездах, 56 – в Сольвычегодском (всего 2463 чел.). С переходом в разряд государственных крестьян их численность уменьшилась: в 1877 г. – 2383, в 1879 г. – 2231, в 1880 г. – 2129 чел. После реформы некоторые помещики в западных уездах губернии стали прибегать к использованию половнического труда – более дешевого, чем наемного; так половники появились в Устюженском у., чего ранее не наблюдалось. Контракты половников с хозяевами заключались на 6-20 лет.
      Во второй половине XIX в. в крае стали появляться и крестьяне-собственники[38]. Их число было невелико по сравнению с основной массой бывших государственных, удельных и помещичьих крестьян. В 1880-х годах в Устюгском у. их насчитывалось всего 187 чел. из бывших государственных и 491 из бывших удельных крестьян. Так, в Приводинской вол. уезда в 1896 г. крестьяне-собственники имели участок в 18 десятин, в Трегубовской вол. — 96 десятин, в Хреновской вол. из бывших помещичьих земель – 182 десятины; в личной собственности крестьян оказалось 166 десятин земли. Земельная собственность каждого отдельного крестьянина, конечно, не была велика. В Обнорской вол. Грязовецкого у. один крестьянин в д. Починок приобрел лишь 7 десятин земли (это меньше, чем необходимый крестьянский надел). Появились и крестьянские хозяйства, использовавшие труд наемников: их насчитывалось 2,3% от всех хозяйств в Устюгском у. и 1,6% в Никольском.
      В восточных уездах края землевладение крестьян-собственников уступало таковому в западных уездах: в Устюгском у. имелось 457 собственников, в Сольвычегодском – 179, а в Устюженском стремились приобретать земли всей деревней. В Череповецком у. на надельных землях оставалось 1199 чел. (287 822 десятины), а на купчих землях у крестьян и нижних воинских чинов – 11 399 чел., но с меньшим числом десятин – 176 368. Значит, и здесь крестьянское землевладение не было крупным. Аналогичная картина наблюдалась в следующих уездах: в Кирилловском на надельных землях оставалось 1321 чел. (308 715,3 десятин), на собственных – 1898 чел., в Белозерском у. соответственно 1018 чел. (182 429 десятин) и 2018 чел. (93 205 десятин).
      Появились собственники из крестьян и в бывших удельных землях. В Вельском у. в Тавреные в Ширихановском сельском обществе крестьяне приобрели «полевые круги» (всего несколько десятин пашни) из бывшей общественной запашки, принадлежавшей удельному ведомству. В Вологодском у. купчей крестьянской земли было 370 десятин (табл. 7)[39].
      После реформы 1861 г., несмотря на исчезновение сословий, крестьянство не было однородным. Появившиеся крестьяне-собственники иногда применяли наемный труд. Наемники делились на годовых, сроковых, поденных. Основная масса крестьян осталась на надельных землях с правом выкупа их у казны; среди этой части крестьян развивался отход на заработки. В деревне выделялись зажиточные и кулаки. Часть их занималась скупкой у крестьян сельскохозяйственной продукции и скота, предоставляла ссуды в рассрочку, сдавала в аренду угодья и леса. В некоторых местах лесничие занимались предпринимательством и ростовщичеством. Об одном из них, разбогатевшем на «делах», говорится у Ф. Абрамова в повести «Мамониха»: «Ни у кого отродясь... каменных хором не бывало. Самого лесничего, барина, переплюнул...» Встречались и зажиточные крестьяне-торговцы, широко занимавшиеся торговыми операциями за пределами своих мест. В Мяксе (Череповецкий край) жили два купца, их торговые дома стояли напротив друг друга, в одном торговали шекснинской стерлядью, в другом – соловецкой солью.
      Несколько глубже расслоение крестьянства происходило во время столыпинского землеустройства 1906-1915 гг. Тогда появилось больше, нежели по данным 1897 г., хозяйств с наемным трудом. Так, в Никольском у. их стало 26,8% от общего числа, а хозяйств, которые не могли существовать только земледелием, а следовательно, занимавшихся промыслами, в том числе отходом, насчитывалось 74,69%; хозяйств, сдающих в аренду земли – 6,34%, берущих в аренду пашни и покосы -63,97%. В 1910 г. в Вологодском у. 47% площадей находились во всякого рода частных владениях; в Устюгском таких имелось около 5%, в Устьсысольском – 0,5%, в Тотемском – 0,1%. Из них на один двор купленной крестьянами земли приходилось в Никольском у. 1,0% площадей, Вельском – 0,1, Тотемском – 0,3, Великоустюж-ском – 1,1, Сольвычегодском – 0,7, Кадниковском – 11,8, Грязовецком – 4,7, Вологодском – 5,2, Яренском – 0,2, Устьсысольском – 0,0-2,5% площадей.
     
      Таблица 7
      Землевладение и состав землевладельцев в Вологодской губ. в конце XIX в.

      Вместе с тем на всем Русском Севере столыпинское землеустройство затронуло мало районов: в Вологодской губ. – 6,4% хозяйств, в Олонецкой – 1,1, в Архангельской – 0,6 (только в Шенкурском у.). В начале XX в. продолжалась жупка бывших помещичьих и государственных земель в собственность, правда, в ссновном зажиточными крестьянами и кулаками (Кадниковский, Никольский, Грязовецкий уезды). Если в Тотемском у., где у бывших государственных крестьян имелось 81,7% площадей, купленная ими земля составляла 0,4% территории уезда, то в Гря-зовецком, где бывшие помещичьи крестьяне насчитывали 56% населения и где было 55,88% площадей у помещиков, купленные крестьянские земли зажимали 2,3% площадей.
      Правом подворного владения землей в Вологодской губ. к 1905 г. располагали 7,8 тыс. крестьянских хозяйств (на всем Севере – 10,3 тыс.), их надельные земли составляли 0,8% от всей площади (58,8 тыс. десятин). Надельных земель становилось все меньше в южных уездах губернии – в Вологодском и Грязовецком и в северном Каргопольском (где к тому же не было надельных лесов), поэтому там развились аренда и покупка земель как в казне, так и в удельном ведомстве. Интересны крестьянское понимание и осознание собственности на землю, сформировавшиеся в тот период. Они зафиксированы в приговорах крестьянских общин в 1905 г. «Земля — не создание рук человеческих, а дар божий, – говорилось в приговоре крестьян Панфиловской вол. Грязовецкого у., – ее продавать и покупать не следует. Она должна принадлежать всему народу». Пользоваться ею мог тот, кто ее обрабатывал своим трудом без наемных работников, и получить ее каждый должен столько, сколько обработает, а для этого «необходима передача всей земли в пользование народа». Крестьяне требовали «уничтожить выкупные платежи за землю, освободить деревню от всех чиновников (земских начальников, урядников, приставов, исправников)» и заменить их выборными из народа. В приговоре крестьян Удимской вол. Великоустюжского у. говорилось: «Владение землей надо передать тем, кто своими руками ее обрабатывает, без выкупов. Дать свободу самим решать свои дела»[40]. Такие требования остаются актуальными до сих пор.
      Упоминание о бывших сословных категориях крестьян все чаще переходили в местную топонимию. Так, в Грязовецком у. бывшие крестьяне Никольского монастыря жили в примонастырской местности «Николыцина», а бывшие помещичьи крестьяне – в «Угличе» (Углецкая вол.), казенные крестьяне-«пошехоны» были переданы в Ярославскую губ. В Кадниковском у. по-прежнему считались монастырскими крестьяне Кремлевской вол., когда-то приписанные к вологодскому Спасо-Прилуцкому монастырю, а в местах между Кадниковским и Вельским уездами крестьяне считались удельными. То же самое наблюдалось и в Кирилловском у., где удельное ведомство имело крупные владения. В целом губерния оставалась крестьянской (96% населения в 1912-1914 гг.), остальное население состояло из потомственных и личных дворян, духовенства, купцов, мещан[41].
      О неоднородности крестьянства в указанный период свидетельствуют наемные и арендные отношения, которые продолжали развиваться, несмотря на новое в 1918 г. землеустройство в деревне с уравнительным распределением земли по «едокам». Это вело к увеличению числа середняков и сокращению зажиточных и беднейших хозяйств. К тому же по «Положению о социализации земли» крестьянам разрешалось самим выбирать любую фирму землепользования – общинную, хуторскую, артельную, другого рода коллективную[42]. Первые коллективные хозяйства объединяли деревенскую бедноту, батраков, беженцев из городов, пришедших в деревню после военной разрухи и голода. Самыми жизнеспособными из коммун, артелей, товариществ и других хозяйств оказались в 1920-е годы ТОЗы – своеобразные деревенские кооперации, возникшие на подлинно демократических началах и действовавшие по принципу традиционного распределения работ и оплаты труда.
     
      Таблица 8 Соотношение городского и сельского населения в 1926 г., %     

     
      К 1926 г. в восточных уездах, составлявших в то время Северо-Двинскую губ., было создано несколько десятков коммун, артелей, совхозов, ТОЗов, но еще более их имелось на бывших помещичьих землях в западных уездах.
      Усилилось в 1920-е годы и движение на хутора, которые, как и в столыпинское время, возникали в основном на юго-востоке Вологодчины (Никольский у.). По данным 1926 г., 1840 хуторов в Устюгско-Никольском крае составили 26,4% от общего числа селений; в 1917 г. хуторское расселение занимало 0,2% земель. Там сохранялись неосвоенные земли, где было удобно создавать хутора. Но и в густо заселенных волостях стали появляться выделявшиеся из общин середняцкие хуторско-отрубные хозяйства. Значительным хуторское и отрубное расселение было в Череповецкой губ. (по административному делению 1926 г.) – до 30,3% крестьянских хозяйств. Кроме того, продолжало расти число частных владельцев из крестьян, у которых появились купчие земли.
      Состав населения только одного бывшего Вологодского у. в 1926 г. представлялся следующим: из 36,6 тыс. дворов 2,8 тыс. (8,4%) были некрестьянскими; особенно много таковых имелось около Вологды (в Турундаеве – 15-17%, в Ивановском сельсовете – 39%). Остальное население в отдалении от Вологды было крестьянским. Севернее Вологодского района – на Каргополыцине 38,1% десятин земли находились у крестьян (в надельном держании), 52,4% площадей занимали леса; сельское население составляло тут более 90% от его общего числа. На востоке, в Северо-Двинской губ., сельское население насчитывало 52,07% от всего населения, несельскохозяйственное население – 1,63%, сельское население с несельскохозяйственными занятиями – 5,9%, с подсобными сельскохозяйственными промыслами -0,1%, несамодеятельное население – 39,94%.
      В целом в бывших вологодских уездах, входивших теперь в состав трех губерний (Вологодскую, Череповецкую, Северо-Двинскую и один Вытегорский р-н – в Ленинградскую), соотношение городского и сельского населения находилось в следующих пропорциях (см. табл. 8)[43].
      Сельское население по-прежнему везде оставалось основным, особенно на востоке; на западе, где было больше городов, их население составляло более высокий процент.
      О неоднородном составе сельского населения к 1927 г. свидетельствуют наемнические отношения. В этих губерниях численность наемных работников (годовых, сроковых, помесячных) составляла: на 100 хозяйств в северо-восточных районах РСФСР, в том числе восточных вологодских районах, приходилось 5,73 наемника в крестьянских хозяйствах, 1,78 – в сельских обществах (всего 7,51); в западных районах РСФСР, в том числе в западных вологодских, – 5,35 наемников в крестьянских хозяйствах, 3,69 – в сельских обществах (всего 9,94). Это выше, чем в соседних средневолжских и вятских районах, но ниже, чем в других районах России. Наличие кулацких хозяйств в ряде мест также свидетельствовало о неоднородности крестьян.
      Состав сельского населения был «выравнен» во время коллективизации и индустриализации в конце 1920-x-l 930-е годы. Наступление на крестьянство в этот период закончилось нивелировкой не только его состава, но и его жизнедеятельности и всего деревенского быта[44]. Не случайно крестьянский поэт П. Орешин писал в 1938 г.:
      Всю степь, всю ширь перекроили,
      Узнать нельзя! И нет болот,
      И над рекой, где утки жили,
      Стекольный пенится завод.
      Пришли совсем другие степи –
      Железа, стали, кирпича...
      И люди все здесь носят кепи
      Такие же, как у Ильича!
      А в северных деревнях, где местных «кулаков» насчитывалось немного, появились ссыльные раскулаченные люди из различных районов России. Об этих страшных временах писал Ф. Абрамов в своей повести «Поездка в прошлое»: «А в этом самом тридцатом году что тут делалось... По два, по три мертвяка за утро вытаскивали. Из раскулаченных. С южных районов которые к нам, на Север, были высланы. Жуть сколько их в нашей деревне было! Все лето баржами возили. Все гумна, все сараи были забиты, а уже в часовне этой... В четыре яруса нары стояли!...» Своих же «доморощенных кулаков», если не выселяли, то определяли в «твердозаданцы» (облагали высочайшим налогом)... «А кто обложил? – задает вопрос Ф. Абрамов и сам же отвечает на него – А бобыль, лентяй». Именно они осуществляли по заданию партии коллективизацию в деревне.
      В 1930 г. сосланные на Север кулаки подавали прошения во ВЦИК М.И. Калинину с просьбами изменить их бедственное положение. На Вологодчине их лагеря, спецпоселения, пересыльные пункты располагались при железнодорожной станции Луза (в Северо-Двинской губ.), в Котласе (лагерь Макариха), около Вологды, у станции Харовская (50 тыс. чел.). Сюда попали переселенцы из Самарской (247 чел.), Курской губерний и с Украины (35 тыс.) из Борисоглебского, Камышинского и Усманского округов. Что собой представляли эти переселенцы, видно из их жалоб: «Мы не кулаки, имели по одной лошадке, по одной корове, по 8 овец. Мы бедняки». Первоначально их расселяли в церквях Вологды – до 2 тыс. чел. в каждой, на нарах в три этажа, и в Прилуцком монастыре, где устроили нары в шесть этажей; затем переселенцев водворяли в бараки в лесах, где их настигали голод, холод, болезни. Смертность среди них была огромная: «по 30 гробов в день», а за полтора месяца на вологодском кладбище похоронили до 3 тыс. их детей. Эпидемия угрожала перекинуться из бараков и церквей, где жили эти люди, в город. «...Ничего не будет удивительного, – писали они во ВЦИК, – если вы в скором времени услышите, что померли не только дети сосланных, но и все дети города Вологды». В таких условиях снижалась численность и местного населения.
      Оставались среди крестьянства и кулаки иного рода, занимавшиеся купеческой, предпринимательской и другой деятельностью, которых также уничтожали или выселяли. Так, на Севере существовала одна крестьянская пароходная компания, в которой крестьяне и ссыльные раскулаченные работали на паях. Это «пароходное опчество» («киперация») купило два парохода, «чтобы товары из города возить», как пишет Ф. Абрамов: «А то Парамоха Усынин, наш-то богач, втридорога за все драл и за проезд, и за товары».
      В череповецких деревнях существовали «кулацкие кооперации», обслуживавшие водный путь по Шексне, Мологе и имевшие транспорт. Еще со старых времен они держали «бурлацких» лошадей. «Без них, без бурлачков родимых», по описаниям А. Савеличева, капитанам на речных судах «в межень» (перекаты, обмели) «хоть пропадай», «цепляй плюгавенький пароходишко на вожжи да тащи». Вначале коллективизация не тронула этих «вымирающих кулачков», главной статьей дохода которых было «конное бурлачество» да казенные сенокосы, где косили для бурлацких лошадей. «Бурлачки» довольно долго оставались в единоличниках среди основной массы крестьянства, «загнанного» в колхозы. Эти «новоявленные кулачки» держали до четверти всех рабочих лошадей приречных районов (в том числе из вологодских – Мякса, Череповец), обеспечивавших перевозку грузов с баржей и пароходов по Шекснинско-Череповецкому-Мариинскому пути. В весеннее половодье при «заторах и заносах», когда сверху с Белоозера шли неисчислимые вереницы плотов, «их сплавляли, протаскивали на мелководьях, сволакивали до Рыбинска все те же хозяева, на тех же частнособственнических лошадях, ибо никакое колхозное тягло такой работы не выдержало бы». Так «жили по берегам Шексны не знавшие колхозов лошадки.»
      Перед войной 1941 г. структура сельского населения Вологодского края, как и во всей стране, была однородной. В деревне не имелось единоличников, здесь проживали крестьяне, ставшие в большинстве своем колхозниками либо сельскохозяйственными рабочими при государственных совхозных предприятиях. Такими по составу они были и во все последующие послевоенные десятилетия[45]. По данным переписи 1959 г., все население Вологодской обл. по профессиональному составу делилось на рабочих (48,7%), служащих (19,0), колхозников (32,0), единоличников и кооперированных кустарей (0,3%). Если раньше Вологодская земля была «крестьянской», то с послевоенного периода численность ее сельского населения, как и во всем Нечерноземье, резко уменьшилась, а численность жителей городов увеличилась. К 1963 г. некрестьянское население в одном только Вологодском р-не составляло 65% от всех его жителей, а в целом по области с 1953 по 1965 г. отмечалась почти двухкратная убыль крестьян (в тыс.): в 1953 г. – 459,8, в 1959 г. – 415,7, в 1965 г.-253,7.
      К 1979 г. сельское население Вологодской обл. составило 41%, а городское -59% от его общего числа; к 1989 г. соответственно 35 и 65%. Таким образом, итогом всего развития в этом крае явилась не только нивелировка структуры сельского населения, но и резкое сокращение численности жителей деревни, а также «качественное» изменение крестьянина, его психологии, жизненных ценностей и ориентации, чему способствовало, кроме политических факторов и социально-экономических изменений за все исторические периоды, этническое развитие населения края.
     
      Этнические различия населения
      Древнейшее население Русского Севера формировалось путем метисации европеоидных и монголоидных компонентов. Самые ранние обозримые периоды его этнической истории – это различного рода взаимовлияния и контакты славян с предками финно-угров, что влияло на сложение этнического состава населения как всего Севера, так и отдельных районов. До IX-XI вв. сведения о таких контактах весьма скудны. Многочисленны лишь народные предания о славянах и чуди. Так, в Троичине Кадниковского у. еще и в конце XIX в. вспоминали легенду о «нашествии воинственного народа – чуди». В бывшей Тихмангской вол. Вытегорского у., по преданию, была «Аминтова дорога», по которой чудь пришла в Каргополье. Ее вождя Аминта разбили у оз. Лаче. Большинство преданий повествует о «чудских ямах» (пещерах), в которых скрывалась чудь, о теснивших ее пришельцах, о зарытых «чудских кладах» и т.п. Но как предания, так и научные данные позволяют заключить, что формирование населения шло путем синтеза славянских и финно-угорских компонентов, правда, с различной долей тех и других на отдельных территориях[46].
      Последнее зависело от характера славянской колонизации земель и этнических процессов в них. Когда в XII-XV вв. наряду с феодальными захватами шло массовое крестьянское заселение Севера, происходила быстрая ассимиляция местного финно-угорского населения. В пределах Вологодского края это произошло с территориальной группой белозерцев. Чудские племена веси по Белоозеру и Шексне уже в X в. были ассимилированы и включены в состав древнерусской народности. Археологические находки (инвентарь) в районах Белоозера-Лаче свидетельствуют о единой уже тогда обрядовой практике и финно-угров, и славян. Аналогичное явление произошло с предками коми в верховьях Северной Двины и низовьях Вычегды.
      Быстрая ассимиляция финно-угров славянами, а следовательно и сложение славянского состава населения, характерна для районов по Двине, Ваге, Сухоне, Шексне, где у населения, по данным антропологии, сформировались следующие антропологические типы, присущие славянам: 1) ильменьско-беломорский (по М.В. Вито-ву), распространенный в Заонежье, Нижнем Подвинье, Белозерье, а в пределах Вологодчины – в Мологско-Шекснинском крае (по одному из путей новгородцев на Сухону); 2) верхневолжский – от Белозерья до Устюгского края, на путях проникновения на Север населения с Верхней Волги и центральных русских районов.
      Другой характер ассимиляционных процессов был в местах, где в XII-XV вв. феодальные захваты завершались лишь установлением власти феодалов над местным населением и не сопровождались массовым крестьянским проникновением из Новгородской или Ростово-Суздальской земель. Там шла медленная и постепенная ассимиляция местных жителей. Такой характер ассимиляции в пределах вологодских земель наблюдался в Судском районе, где обрусение потомков веси-вепсов затянулось до сих пор. По крайней мере, в XVI в. весь была двуязычной, т.е. не потеряла свой язык.
      Длительность ассимиляционных процессов привела на водоразделах и окраинных территориях Севера к формированию так называемого онежского антропологического типа (по М.В. Витову), четко выявляющегося у карел и вепсов, а у русских – по Онеге, Верхней Пинеге, Верхней Тойме, Верхней Сухоне, Вычегде. Этот тип отличается от славянских ильменьско-беломорского и верхневолжского наличием монголоидных признаков (уплощенность лица, развитие складки верхнего века, малый волосяной покров лица и др.) – лапаноидных признаков, по Н.Н. Чебоксарову. Носителем лапаноидного типа являлось средневековое чудское население, которое было генетически связано с неолитическими обитателями лесной полосы, обладавшими, по данным археологии, известной ямочно-гребенчатой керамикой.
      Соперничество Новгорода, Ростова и Москвы на этой территории также оставило свой след. Оно отразилось в постепенном проникновении особенностей крестьянской культуры и физического облика людей в ранние периоды из Новгорода и Ростова, позже из центра Руси к жителям, обитавшим вдоль северных рек, преимущественно Северной Двины и Ваги. Этот «переход», отражавший взаимное проникновение компонентов, наблюдался главным образом на территории от устья Емцы до истоков Ваги и Северной Двины. Перевес московского проникновения на Север со второй половины XVI в. закрепил антропологическое и этнографическое своеобразие этих северных районов.
      Ассимиляционные процессы – свидетельство мирного характера славянской колонизации Севера. Она происходила быстрее, когда при хозяйственном взаимодействии возникали семейные связи (при смешанных браках). О смешении новгородцев с чудинками говорят предания жителей Андангских починков (место новгородского Анфалова Городка). Тесные родственные связи в течение веков развивались путем этносмешений у местных финно-угров и славян по Сухоне в районе будущей Шуйской вол., в результате чего эти народы «слились в один народ». В олонецких деревнях бытовали предания «о врачующихся крестьянах с финскими девицами». Со временем русские появлялись в неосвоенных местах с семьями, и тогда смешений с финнами не происходило. Следы смешений стали уменьшаться на пространстве от Водлоозера к Каргополю.
      Географические условия Севера способствовали всем этим процессам. Последние были заметнее у жителей речных бассейнов, где шла колонизация земель, позднее по трактам, где наблюдалось обрусение северных народов – архангельских и олонецких карел, коми в устюгско-сольвычегодских местах. Сближению этносов способствовали и их торговые связи и занятия. В глухих же лесных пространствах ассимиляция почти не происходила, ибо там финно-угры отступали в глубь территорий, не входя в контакты со славяно-русскими пришельцами, особенно при кочевом образе жизни аборигенов. Этим же процессам в XIII-XIV вв. способствовала и религия. Ее общность облегчала взаимопроникновение народов. Раннее обращение в христианство карел и коми, их просвещение, превосходящий культурный уровень у славян – все это сыграло не последнюю роль в «поглощении» предков карел и коми еще древнерусской народностью, а затем в XV в. и русскими.
      Наконец, демографический фактор также содействовал сближению народов. Любой этнос в окружении иного многочисленного этноса неизбежно «поглощается» численно и культурно превосходящим народом, а таким последним на Севере были русские. Там, где русские оказывались в среде превышающих их по численности других народов, они утрачивали свою народность, переходя на язык и заимствуя культуру этих народов (русские на Удоре-Вашке, в Якутии, на Колыме, в Индигирке и т.п.).
      Не меньшее, чем антропологические данные, свидетельство ассимиляции славяно-русскими пришельцами местных финно-угров – лингвистический материал, а именно данные диалектологии и ономастики[47]. Дофинский слой северной топонимии, наиболее слабо изученный, имеет связь с индоевропейской топонимией. Он распространен в изучаемых районах по Двине, Ваге, Модлоне, Свиди (между озерами Лаче и Воже). Этот слой достаточно слаб в северной топонимии, так как подвергся позднейшей «финизации». Наречия древнего Заволочья (центральных районов Севера, в основном будущего Вологодского края) «возникали в языках, характер которых был обусловлен их географическим положением между прибалто-финскими и саамскими наречиями, с одной стороны, и восточно-волжскими (мари), с другой». Поэтому в топонимии Заволочья этот прибалто-финско-саамско-волж-ский слой можно легко обнаружить. Примеры таких топонимов многочисленны: залив Ошингерь в Устьянском р-не связан с марийской Ошеньгой, Ошугой, саамские Яхреньга, Мехреньга, Ягрема, Няндома близки к марийским топонимам на -ер, -Пар (озеро) и др. Но под этим топонимическим слоем есть слой, созданный этносами, языки которых промежуточны между прибалто-финско-саамскими и волжско-фин-скими языками, а прибалто-финско-саамско-волжский слой возник уже при переселениях групп из Волго-Окского междуречья на Север, которые сменяли и ассимилировали друг друга, оставив субстратную топонимию Севера. Так или иначе этот севернофинский слой наличествует в топонимии всех северных народов, а его черты – свидетельство контактов славян с чудью.
      Прибалто-финская топонимия до прихода славян была уже распространена широко: финские Ихалица, Воя встречаются даже по Средней Сухоне; названия на -лахта, близкие к западнофинским карелам, есть в Кеноозерском крае; Выя, Пине-га восходят к вепско-прибалтийским названиям; вепские названия есть в бассейне Ваги (Химанево), в Белозерье (Бонга, Бохтюга, Бохтеньга). Саамские названия, близкие к прибалто-финским, остались на Кулое, в Белозерье, на Пинеге, по Средней Двине, на Вашке (Кумасолово, Обсолово – от kula – рыба, suolo – остров; названия на -нюхч – лебедь, -чухч – саам, -нема — мыс). Некоторые фамилии местных жителей, происходившие из языков финно-угров, стали здесь этнонимами: Буртасо-вы – от буртас, с языка древнего полукочевого народа по Средней Волге, а с принятием христианства буртасами называли чувашей; Мордвиновы – от мордвин и др.
      Немного хуже представлена на Севере «пермская» топонимия. В восточных районах Заволочья (позднее в районах коми) есть характерные дли нее названия на -юга: Вежаюга – Святая река. В XIV в. Стефан Пермский застал зырян около Устюга, хотя в то время пермянское население в бассейне Сухоны, Юга, низовьев Лузы растворилось в русской среде и остались лишь отдельные его очаги. На Средней и Верхней Лузе пермяне еще обитали – это так называемая Лузская Пермца. В XIV-XVI вв. топонимы Лузская и Вилегоцкая Пермца еще сохранялись, правда, сама Вилегоцкая Пермца (пермяки) «рассосалась» в XVII в. Пермская вол. на Пинеге, Пермогоры на Двине, Пермас на р. Юг были районами долгого проживания коми; они называли себя пермяками в отличие от жителей Сысолы – зырян.
      Современная северная топонимия несет в себе следы всех этих древнейших напластований и примеры ее многочисленны[48]. Это прежде всего название «столицы» вологодских земель – г. Вологда, – которое породило ряд этимологических объяснений, в том числе и ложнонародных. Одно из них состояло в том, что на пути новгородцев в Заволочье встречались труднопроходимые волоки по Вытегре, Ковже, Порозовице, от которых и произошло название Вологда: «мол, будет волок, да волок, да еще волок и будет река Волокда», короче, Вологда – от волок, Заволочье. По другим версиям, топоним «Вологда» произошел: 1) от волотов – мифических богатырей, 2) от славянизированных имен скандинавских князей – Всеволод, Рогвальд, 3) от названия древних обитателей рек Вологды и Лежи – велижан. По современным научным данным, этот топоним связан с гидронимом древневепского происхождения, означавшем «белый» (река с белой прозрачной водой).
      Многие другие топонимы также объясняются по-разному, но следы напластований в них различных языков, без сомнения, отражены. Так, название Череповца происходит: 1) от слова череповесь, а оно в свою очередь – от древнерусского черепъ (скорлупа) или от диалектного череп (твердость, возвышенность), 2) от названия местности по Белоозеру – Череповесь, Весь, 3) от названия целой округи, судя по документам XV-XVII вв., и происходит от древневепского гидронима в значении вода, 4) от древневепских слов чери (рыба), еп (гора), иначе – «племя весь рыбьей горы». Во всех этих вариантах есть свидетельство «чудского влияния».
      Происхождение названия одной из деревень в Белозерье – Росляковой, где, по преданям, находился Синеусов курган, исследователи XIX в. объясняли несколько другими влияниями: от варяжского Rodslagen (названия гребной общины норманнских моряков).
      С точки зрения ложнонародной этимологии объяснялись многие названия неславянского происхождения, такие как Сухона – сухая река (сушь за перекатами) или Кадников: 1) от катаники (катаные из овечьей шерсти сапоги), 2) от кадки, т.е. бочек, которые здесь производили (даже в гербе города есть изображение кадки). Но у некоторых названий есть аналоги в современных финно-угорских языках: Каргополь – от карга (ворона), но скорее всего, от Karhun pouli или от Karhun maa, Karhula (Медвежья сторона); Вытегра – от выть и гора; д. Харинская – от кар-ын (кар — город, населенное место); д. Чупиново – от Чубын; с. Тарнога – от эстонского tarn – осока («Травяная река»); Карьеполь – от финского карья – крепкий; Халезский Городок – от халега (звук, сражение); Лахмокурье – от финского лах, лахта (залив, бухта), от вепского lahn (лещ); от курья — по-новгородски – залив; Тотьма -от гидронима коми tod (болотистое место); Сольвычегодск – от зырянского Солдор (дор – место); Кокшеньга – от марийского кокша (лысый, сухой, в данном случае -Сухая река), аналогично в Мари и на Урале – д. Кокшарово, фамилия Кокшаровы и т.п.
      Говоры Русского Севера – это также бесспорное свидетельство происхождения севернорусского населения путем синтеза разных этнокомпонентов. И по данным диалектологии, в древности на Севере обитали финно-угорские народы – прибалто-финны карело-вепского типа и древнепермяне, которые не являлись непосредственными предшественниками карелов, вепсов, зырян, а были их предками. Заволочье принадлежало карело-вепским племенам, промежуточным между прибалто-финскими и пермскими племенами, говорившими на языке топонимии на -нъга.
      Все русские северные говоры составили северное окающее наречие (в отличие от южнорусскогого акающего), в котором сформировались отдельные группы говоров. В каждой группе есть как общесеверные (и даже общерусские) черты, так и местная специфика[49]. По словам исследователя Кокшеньги К. Свистунова, в диалектном отношении речь там обильна «своими словами, выражениями». И подобное обилие можно найти в любом из районов края. Так, диалектные названия в кузнечном, строительном и бочарном деле зафиксированы в XVI-XVII вв. у крестьян Спасо-Прилуцкого и Кирилло-Белозерского монастырей, отражая локальные особенности языка: дмецъ, дульщикъ, молотникъ, поковщикъ, гвоздарь, кирпичникъ, печкарь, печемазъ, бочарникъ; или 37 вариантов слова рукавицы (рабочая одежда) в вологодских районах XVI-XVII вв., из которых общерусские —рукавицы, рукавки, вязаницы, голицы, устюгские, тотемские, сольвычегодские, важские – варенги, севернорусские – вачеги (верхние рукавицы), исподки (нижние рукавицы); вологод-ско-архангельские и до Зауралья – верхи, верхонки.
      Специфика местных говоров создавалась еще до XVI в., когда наблюдалось противоборство новгородского, ростово-суздальского и московского говоров одновременно с продвижением их носителей на эту территорию. Позднее северные говоры обособились, сохранив черты тех или других, как, например, архаическое новгородское цоканье или возникший под ростовским влиянием переход одних звуков в другие (е в е, о в о при произношении и), оканье и др. Новгородское цоканье в окающих говорах (его нет в ростово-суздальских землях) развилось главным образом на юге Севера и на Верхней Волге (Шексна, Сить, Молога, Белозерье, Кологрив, от Ветлуги до Владимирской губ.). Нецокающие говоры «прошли» на северо-запад от Тихвина до Белоозера. Нивелировка же новгородских и ростовских черт в языке происходила в центральных районах Севера, но на его западе долго сохранялась архаика и было заметно западное влияние (было слабое проникновение населения с запада еще в древние времена). Тем не менее особенности говоров еще долго прослеживались в разных районах.

К титульной странице
Вперед
Назад