У развилки дорог нечаянно встретили графиню Прасковью Брюс, ехавшую в свое имение, и Екатерина велела остановиться.
      - Простила ль ты меня, Като? - спросила Брюс.
      Выглядела подруга так, что в гроб крашс кладут.
      - И ты меня прости, - отвечала Екатерина...
      Кареты разъехались-навсегда! Потемкин, невзирая на ухабы и тряску, играл с Сегюром в шахматы, выпиленные из вулканической лавы Везувия. Екатерина, расстроенная встречей с умирающси подругой, тихо всплакнула, сказав по-латыни: "Fuiniiib" ("Мы были"). Над цветочными полянами кружились белые капустницы. Сегюр неожиданно сказал императрице:
      - Вы полковник Преображенский, а я полковник драгунский, мы, смею думать, будем вести себя храбро... Я желал бы вынудить Россию на торговый трактат с Францией.
      Он воззрился на Потемкина, ища в нем поддержки.
      - Я только генерал-фельдмаршал, - отвечал светлейший. - Вы, полковники, сами и договаривайтесь...
      - У вас есть к тому полномочия? - спросила императрица Ссгюра; полномочий не было. - Вы и в самом деле храбрый полковник! - Екатерина перешла к иносказательной форме: - Опять лошади понесли... Скоро ездить хорошо, от долгов спасаясь, а мои финансы, слава богу, пока в порядке.
      Боровичи имели герб: золотое солнце на щите и руль корабельный. Городу исполнилось всего два года, в нем и окрестных деревнях жили лоцманы, бурлаки, плотники, грузчики и горшечники. Потемкин купил на пристани глиняную свистульку и стал дуть в нее радостно, как мальчишка, а Екатерина купила у баб крынку для молока... Безбородко объяснил дипломатам, что каналы Вышневолоцкие Волгу с Балтикой соединяют:
      - Теперь сольем Двину с Камою, и можно, сев на корабль в Архангельске, сойти на берег уже в Персии...
      У пристани их ждали барки, на одной из них работала кухня. Екатерина налила в крынку молока. Потемкин раздобыл краюху горячего крестьянского хлеба. Они спустились в каюту, чтобы никто не мешал им разговаривать.
      - Очень хорошо, - сказала императрица, - чтобы мы не возобновили трактат коммерческий с англичанами. Паче того. Питт не признал нашей "Декларации о вооруженном нейтралитете".
      Получилось так, что договор с Англией был уже готов. Но вдруг стало известно, что Питт Младший вошел в союз с Фридрихом II и союз их оформился против Австрии (а значит, и России).
      Было очень вкусно запивать хлеб парным молоком.
      - Фицгерберт совсем уж дохлый, - сказал Потемкин.
      - Да, и комары всего изгрызли.
      - А чего потащился за нами? Или каналов не видел?
      - Наверняка поехал за Сегюром шпионить, дабы не возникло меж нами трактований... Поговори с Сегюром, что он скажет тебе? А милорда дохлого припугнем: я на английские товары сборы накину, вот и пусть в Сити на меня скалятся!
      Караван барок тихо отплыл на рассвете, по берегам Меты потянулись заливные луга, поросшие березовыми рощами, потухали в ночном костры пастухов, к водопою сходились стада. Завтракая в салоне, Екатерина злорадно высмеивала прусского посла Герца, союзного послу английскому, а Потемкин при этом еще забавлялся детской свистулькой.
      Фицгерберт не вытерпел и сказал:
      - Как может человек, любящий Гайдна и Моцарта, понимающий Сальери, наслаждаться этим варварским свистом?
      - Англия, - ответил Потемкин, - не дала миру ни одного композитора, и что вы, англичане, понимаете в музыке? Звучание ваших волынок для меня как мычание недоеных коров...
      Фицгерберт вскоре удалился в каюту, второй выпад Екатерины предназначался графу Шуазелю-Гуфье. Сегюр остался спокоен.
      - Однако, на этой речке сильное течение.
      - На Босфоре еще сильнее, - намекнул Потемкин.
      - Если из Босфора и вынесет графа Шуазеля-Гуфьс, то вряд ли это коснется меня, плывущего ради иных целей, - отвечал Сегюр.
      - Давайте без церемоний! - предложил Потемкин.
      Сегюр воспринял эту фразу всерьез, а Потемкин залучил его в свою спальню, показав на кровать, куда садиться. Сегюр красочно обрисовал выгоды от торговли на Черном морс, заметив, что Шуазель-Гуфьс и его влияние на Босфоре ничего не значат для него, графа Сегюра, который всей душою готов поступать в духе противоположном... Потемкин, в свою очередь, вспомнил происки Гарриса:
      - Человек коварный и строптивый, Бог его накажет.
      - Если вы желаете отомстить, так нет лучше способа: заключите с Францией торговый трактат и будем друзьями.
      Потемкин потребовал от Сегюра полной откровенности:
      - Какими словами Вержен провожал вас в Россию?
      - Это тайна нашего кабинета. Но я сижу на вашей постели, вы позволили мне быть вашим другом, я не скрою: инструкции короля и Вержена - самые безнадежные! Меня послали в Россию, не рассчитывая на успех моей миссии, о вашей же светлости мне было сказано: вы и есть главный враг Франции!
      - Я докажу обратное, - возразил Потемкин, - раскатывая на столе голубую карту Вышневолоцкой системы каналов. - Думайте, пока плывем по реке. Когда наши барки втянутся в озеро Ильмень, я потребую от вас, Сегюр, окончательного решения...
      Красота ландшафтов была поразительная. Бронницы с храмами на горе выступили вечером - как сказка. Безбородко доказывал Фицгерберту, бронницкое сено-лучшее сено в мире:
      - Я бы его сам ел, да тогда скотине не хватит...
      Караван медленно втянулся в озеро Ильмень.
      - Ваше решение созрело, Сегюр? - спросил Потемкин.
      - О, да, ваша светлость!
      - Что вас удерживает?
      - Королевское упрямство. Если король признал безнадежность отношений с Россией, то не дезавуирует ли он меня, своего посла, отказом от ратификации трактата?
      Потемкин ответил: не таковы сейчас дела Франции, чтобы ее король пренебрегал связями с русским государством.
      - Составьте проект соглашения, - сказал он. - Если ваш проект понравится мне, его одобрит и сама императрица.
      К сожалению, в каюте Сегюра не нашлось ни перьев, ни чернил. Он постучался к соседу Фицгерберту, прося дать ему и то и другое. Английский посол с подозрением спросил:
      - Что вы собираетесь писать нашими чернилами?
      - Всего лишь эпитафию на могилу Зсмиры, которая имела честь служить при дворе Екатерины самой умной собачкой... Кстати, она была из породы английских левреток.
      - Английские собаки - умнейшие в мире, - ответил посол.
      О, ирония судьбы! Английскими чернилами французский посол составит проект союза с Россией, направленный против Англии, рикошетом попадало и Пруссии... Посреди зеркально-застывшего Ильменя, под всплески весел, Потемкин проект одобрил:
      - Отлично, посол! Можете открывать свои консульства в Херсоне и Мариуполе, только добавьте здесь, что Франция предоставляет России права нации с наибольшими преимуществами в торговле... Вам это все равно, а мне будет приятнее!
      Екатерине проект тоже понравился. Бсзбородко сказал, что подобной бумаги ни Франция, ни Россия не могли добиться с 1629 года - со времен барона до Курменсна. Екатерина заметила: на такие документы везет только очень плохим дипломатам.
      - Очевидно, Ссгюр таков и есть!
      - Плохой, но войдет в историю политики Европы, - заметил Бсзбородко.
      - Так бывает, - согласился Потемкин. - Ведь и некрасивые женщины иногда более счастливы, нежели красавицы...
      Сегюр, истинное дитя XVIII века, был поклонником "будуарной" дипломатии, полагая, что в легкости приятных отношений можно достичь большего, нежели с серьезным видом скучать за круглыми столами конгрессов и конференций. Потемкин тоже любил "будуарные" приемы дипломатии, в живом общении с людьми он добивался успехов быстрее, нежели ведя переговоры в официальном порядке... Размахнувшись, он далеко-далеко забросил глиняную свистульку в спокойные воды Ильменя.
      Впереди уже сверкали золотом новгородские храмы!
      Трактат назвали: "О дружбе, торговле и мореплавании".
     
     
      8. ПОД ЕГО ВЫМПЕЛОМ
     
      Вот и Волхов, плыли дальше... Екатерина хотя и не всегда писала по-русски грамотно, но все-таки гораздо грамотнее многих русских. Во всяком случае, русский язык она любила, понимала его сочный вкус и разговорную сласть. "По мнению ее, - писала Дашкова, - русский язык, соединяя в себе богатство, силу и выразительность немецкого с музыкальностью итальянского, сделается со временем языком всего мира". В плавании по Волхову Екатерина продолжала загружать свой "сравнительный словарь" двухсот языков мира, силясь доказать, что многие языки на планете имеют корни славянского происхождения. Потемкин был против ее лингвистических ухищрений, он говорил императрице, что с таким же успехом берется вывести русские слова из корней языка латинского:
      - Если не веришь, матушка, я тебе тоже словарь составлю. мортус - мертвый, ест - есть, ту - ты, пастор - пастух, стат - стоит, окулист - око, матер - мать, новус - новый. И так могу продолжать без конца...
      Караван барок втянулся в Неву, после Боровицких порогов Невские пороги уже не казались страшными. Скрывать свои женские страдания Екатерина не сочла нужным и, показывая на дворец Пеллы, сама призналась:
      - Вот здесь я провела худшие в жизни дни, какие только могут выпасть в судьбе женщины. Черт меня дернул в ту пору зачитаться старым дураком Циммерманом! Его трактат об уединении, которое он восхваляет как лучшее лекарство для души, надо бы сжечь как крамольную книгу...
      Показался Петербург. Потемкин высадил на Дворцовой набережной Екатерину и дипломатов, а сам навестил Дениса Фонвизина.
      - Мольеру, брат, не завидуй, - сказал он ему в утешение. - Твои бригадиры да недоросли переживут на Руси маркизов да тартюфов мольеровских. Описал ты их бессмертно!
      - Зато сам смертей. По земле не хожу, а ползаю.
      - Все мы смсртны, Денис, едино дела наши бессмертны...
      Отдохнув дома, Потемкин отправил в Екатеринослав большую библиотеку-для чтения, послал в Херсон капеллу свою-для пения. Синельников между тем, видя, что покупателей на земли степные да крымские не находится, стал раздавать их бесплатно, и нищие офицеры армии, мичмана флотские становились обладателями больших поместий, образуя новое на Руси дворянствотаврическое, Синельников и Гавриле Державину (по свойству родственному) 6000 десятин подарил: бери, коли дают... Потемкин на гнев крепостников отвечал бранью:
      - Им бы, дуракам, не беглых у меня сыскивать, а по доброй воле селить мужиков в местах новых. Земли таврические, кои ныне копейки стоят, через полвека станут доходы миллионные приносить... Хватятся потом, да поздно будет!
      Через свою канцелярию он указал немедля закладывать в Херсоне литейное производство: требовались ядра и пушки для флота. Светлейший давно разослал по стране партии рудознатцев, и старания их не пропали даром: возле Кривого Рога сыскали богатые залежи угля и железа... Потемкин ощущал себя вроде Колумба, открывающего для отечества новую Америку. А помещики севера России проклинали его-помещика южной России; при дворе, в коллегиях и в Сенате открыто говорили, что все начинания Потемкина-мыльные пузыри, городов там нету, флота нету:
      - Это он нарочно напридумал, чтобы казну грабить...
      Потемкин, в свою очередь, требовал у Екатерины:
      - Дабы вздорные слухи пресечь, матушка, ты как хочешь, а я тебя в Тавриду выманю, и ты своими глазами убедись...
      Безбородко наседал на Потемкина, чтобы тот не забывал о делах кавказских. Потемкин отвечал ему:
      - Хлеба, которые там зреют, - распорядился Потемкин, - до жатвы вытоптать кавалерией. Которые в скирды убраны - те жечь! Если мятежники погонят скотину на выпас в долины наши, скотину отбирать... И поступать без жалости!
      Дашкова переслала ему из Академии материалы о древней колонии греков Ольвии, где потом кочевали скифы; на карте светлейший высмотрел это место - при слиянии Буга с Ингулом, там открыли шанец, но шанца мало. Он спросил Рубана:
      - А что у нас близ этого шанца, знаешь ли?
      - Да ничего... Иностранец Фабри завел там хутор, овец выращивает. А возле шанца расселились запорожцы, из Сечи бежавшие. Ничего там нету, да и чему там быть?
      - Однако, - сказал Потемкин, разглядывая карту, - если тысячи лет назад греки в Ольвии имели цветущий город, чеканили свою монету, надо полагать, что место сие было выгодно промыслами. И расположено удачно. Смотри сам: Днепровский лиман, откуда ни сунься, загражден Очаковом. Херсона нам уже мало, в устье Буга необходим город, где бы корабли строились и люди жили... Название? Так я название сразу придумаю. Нике-победа, а лаос - народ. Чем плохо?
      Так зародилась мечта о городе НИКОЛАЕВЕ-славном граде мореплавателей и кораблестроителей. "Nike и laos".
      - Мансура от Кизляра отбили и дальше гнать станем. Об одном бога молю - только б чумы снова не было...
      Доктору Самойловичу он советовал ехать в Египет, дабы выяснить там условия, в каких чума зарождается; из Тавриды ученый Габлиц рапортовал о начале посадок платанов и кипарисов в Алупке, Ялте и Симеизе: Габлиц преподнес светлейшему "Физическое описание Таврической области" - первую книжку о Новой России.
      Григорий Александрович сказал Рубану:
      - Габлиц нефть обнаружил. Куда девать ее?
      Рубан заложил перо за ухо, ковырнул в носу:
      - А кто ее знает! В иных местах на Руси мужики колеса у телег сливочным маслом мажут, чтобы не шибко скрипели. Может, из нефти тоже смазка получится? Или лучше того - нефть эту возжигать в лампадах божиих, а?
      - Все храмы завоняем, - возразил Потемкин. - Бог с ней. А вот соль крымская-это и селу и городу всегда подарок...
      В конце августа Мансур вторично подошел под Кизляр с многотысячным войском, но огнем пушек и атакою терских казаков был разбит. Из Кизляра Потемкину переслали письмо Мансура; в углу его была оттиснута голубая печать: "Имам ал-Мансур". Имам предлагал русским властям установить твердый прейскурант на выкуп пленных детей, женщин, солдат и офицеров. Вывод был печален. Турция, по сути дела, уже открыла военные действия против России.
      - Разумовский, - сказала Екатерина, - надеюсь, уже пропитался в Дании ядом противу шведским, и не пора ли, Александр Андреевич, готовить его для Стокгольма... Что еще у нас важного? Циммерману я писала, что Герц дурак и на все мои слова отвечает только в полярных крайностях: да или нет! Надеюсь, "старый Фриц" перлюстрировал мое письмецо к Циммерману, и Герц уволочит из Петербурга свои поганые кишки...
      - Еще неясно, кого пришлют на его место.
      Екатерина отвечала Бсзбородко:
      - Кого бы ни прислали, будет он врагом нашим.
      - И большим другом в Гатчине и Павловске.
      - Ты прав, конечно. Но не стрелять же мне всех...
      Бсзбородко напомнил о депеше Булгакова: граф Шуазель-Гуфье предложил туркам расположить в крепостях Босфора гарнизоны французские - пока 3000 солдат. Екатерина стала диктовать ответ: "Мы не обыкли интересов России отдавать на решение времени... прибегаем к средствам от Бога нам данным по охранению славы нашей, величия государства нашего и безопасности его пределов". Безбородко быстро записывал.
      - Закончи без меня, сам знаешь, что надо говорить в таких случаях. Пусть Яков Иваныч донесет до великого визиря нашу волю: дела азиатские мы почитаем совершенно чуждыми для всех европейских народов, кроме народа российского.
      - Не слишком ли резко, ваше величество?
      - Пиши! Что я ни нажую, все проглотят... И не забудь дату поставить: писано в дождливое число жаркого месяца в год денежного неурожая по случаю нашей смерти от голода.
      Екатерина ковыляла по комнатам, опираясь на костыль: у нес распухали ноги. Календарь на столе Безбородко показывал 15 ноября 1785 года. Явился ослепительный Потемкин с проектами новых указов. Екатерина спросила - с вызовом:
      - А что, князь, если подпишу не читая их?
      - Попробуй, матушка. Не раскаешься.
      Екатерина подписала указы, потом спросила:
      - Теперь скажи, какую дурь твою я опробовала?
      - Подписала ты указ, чтобы в Екатсринославе был. Греческая гимназия, а в Херсоне второй Морской корпус.
      Безбородко захохотал. Екатерина выронила костыль:
      - Послушай, князь, да в уме ли ты? Греческая гимназия в Петербурге есть, в Кронштадте имеется и корпус Морской...
      - Мало, - отвечал ей Потемкин. - Людей для флота Черноморского не хватает, нужны офицеры из южан, а Греческая гимназия тоже даст нам немало дельных купцов и мореходов.
      - Тебе это нужно? - со значением спросила Екатерина.
      - Почему мне? - возмутился Потемкин. Я все уже имею от жизни, и мне давно ничего не нужно. Тебе, кстати, тоже не нужно. Но флоту необходимо, и ты поверь, что я прав.
      - Я сегодня добра. Говори, чего еще хочешь?
      - Хочу два миллиона рублей.
      - А где взять?
      - Укради, но... дай! - Потемкин сказал, что польский магнат князь Франциск Ксаверии Любомирский распродает свои исполинские владения на Украине и два миллиона рублей он просит лишь за четвертую их часть. - А у него там виселицы в именьях понаставлены. Мужикам руки топорами отрубают... Нс чужие ведь люди - свои же, православные, малороссияне!
      Екатерина подумала и вздохнула:
      - У меня нет таких денег. Воруй сам.
      - Я не стану - для этого у меня Попов имеется.
      - Ладно. Когда на юг тронешься?
      - Снега дождусь. Чтобы на санях ехать.
      - Один ли едешь?
      - Со мною графиня Скавронская...
      Потемкин недолго влачил одиночество. Его племянница Катюша Скавронская не пожелала состоять при муже, из солнечного Неаполя вернулась в пасмурный Петербург. Заодно повесила на шею дядюшке и своих дочек. Потемкин нянчился не с ними, конечно, а с их матерью. Напрасно осыпал он женщину драгоценностями. Скавронская даже не глядела в их сторону, постоянно валяясь на турецких диванах, с головы до ног закутанная в шубы из горностаев, ласкавших ее обнаженное тело.
      - У-У-У" коровища! - ругался Потемкин. - Оголилась вся, срамом трясешь тут... ни стыда, ни совести. Приоделась бы, кикимора смоленская, да в люди бы вышла!
      - Скучно, дядюшка. В людях-то.
      - Ну, хочешь, в статс-дамы выведу?
      - Ай! Одеваться надо. Чесаться. Мыться.
      - Да хоть бы и влюбилась ты в кого.
      - На што любиться-то? Мне и без того сладенько.
      - Со мною-то поедешь ли до Херсона?
      - Оставь меня лежать, дядюшка...
      Потемкин отъехал. Корабельные мастера в Херсоне жаловались ему на Мордвинова: заведуя тылом флота, он ставил им палки в колеса. Если порт не имел краски для кораблей, Мордвинов указывал совсем их не красить, отчего дерево кораблей загнивало. Управлял же он бумажно-директивами... Мастера галдели:
      - У кого власть, тот и бьет! Перевернешься - бьют, недовернешься - все едино лупят нас, будто нехристей. От таких дел хоть на живот ложись да спиной закройся.
      - Хватит! - отвечал Потемкин. - Я сам разберусь...
      В делах флотских Потемкин соратников себе не отыскал. Марко Войнович, бес лукавый, служил как служится. Мордвинов был человек прямой, но от прямоты его сыт не будешь: он выступал против создания Севастополя, его пугало, что главная операционная база флота укрепилась на самом кончике Крымского полуострова. Мордвинов, если верить слухам, даже ненавидел этот быстро растущий город; по его мнению, положение с Черноморским флотом можно было выправить в одном случае: назвать сюда советниковангличан, пусть они и командуют... Попов подсказал:
      - У него жена англичанка, дочь губернатора в Гибралтаре! Не с ее ли голоса Мордвинов и распслся эдак-то?
      - Да что за чушь! - возмутился Потемкин. - Я с цыганками спал, но конокрадом не сделался... Дело не в жене, а в муже!
      Неверие в планы Потемкина - вот что двигало Мордвиновым, человеком умным и образованным, но видевшим в Потемкине лишь фантазера, безобразного расточителя сил народных и денег казенных... Потемкин решил повидаться с Мордвиновым.
      - Николай Ссменыч, - спросил он его, - ты мне ответь, как на духу: во сколько обошелся Севастополь казне русской?
      - В двадцать тыщ рублей, ваша светлость.
      - А я на клюкву трачу в год больше... Понял?
      - Понял. И прошу для себя отставки.
      - Отставки не дам: служи! - ответил Потемкин...
      Его пожелал видеть Шагин-Гирей, выразивший большое неудовольствие, что казна платит ему лишь по чину генерал-поручика.
      - Разве ж это мало? - ухмыльнулся Потемкин.
      - Генералу много, а хану мало...
      - Больше не получишь, - сказал князь, подумав.
      Шагин-Гирей просил отпустить его в Турцию.
      - Зачем? - удивился Потемкин.
      - Не хочу жить среди вас... гяуров.
      Потемкин возразил: "правоверные" великолепно уживаются с "неверными", если все вопросы религии оставить в покос и не путать дела церковные с делами служебными.
      - Никто в России мусульман не притесняет: не хочешь вина - не пей, не любишь свинину - не ешь, а мусульманам, поверь, всегда можно жить в добром согласии с христианами. Хорошо, - вдруг согласился Потемкин, - о твоей просьбе, чтобы отпустить тебя к султану турецкому, я обещаю написать императрице: как она решит, так и будет. Но я бы тебя... не отпускал!
      В этом году Потемкин стал ПЕРВЫМ командующим Черноморским флотом, с присвоением кейзер-флага на мачтах того корабля, на палубу которого он ступит. Отныне весь флот и все его экипажи, Адмиралтейство с гаванями Черного и Азовского морей, все верфи на Дону и Днепре подчинялись ему, и только ему (а генерал-адмирала Павла светлейший игнорировал).
      Флот всегда был очень далек от придворных интриг, и моряки России (как тогда, так и потом) давали Потемкину справедливую оценку. "Обладая даром удачного выбора людей, Потемкин управлял точными, определенными директивами, не стесняя ничьей инициативы, которую умел ценить и поддерживать. Ближайшее знакомство с деятельностью "великолепного князя Тавриды" совершенно уничтожает создавшийся по немногим фактам миф о распущенном самодуре, властолюбивом деспоте... Напротив, это был замечательный государственный деятель, человек в культурном отношении на голову выше своих современников. Это был человек, влюбленный в свое дело, гуманный и справедливый начальник, горячо заботившийся о благоденствии своего края, снискавший всеобщую любовь простым и сердечным отношением к подчиненным..." - так писали морские специалисты о Потемкине незадолго до революции.
     
     
      9. ТЯЖЕЛЫЙ БАГАЖ РОССИИ
     
      Польское панство бурлило по-прежнему. Браницкий, женатый на племяннице Потемкина, считал свое "староство" выше полномочий русского посла, и, пьяный, он обвинял короля в dominium ab'olulum (неограниченной власти). Между тем передовые мыслители Польши призывали упразднить барщину; производство хлеба в стране постоянно увеличивалось; Огинские прокопали канал, открывавший водное сообщение Польши с черноморскими портами; Потоцкие в Херсоне завели свой торговый флот, вывозя излишки польского хлеба за границу. Станислав Понятовский, огорченный раздорами шляхты, все более уклонялся в частную жизнь с разведенной пани Грабовской, окружал себя художниками и артистами, над своим замком установил первый в Польше громоотвод, поощрял создание публичных библиотек и обсерваторий. Все это, сделанное королем, отвечало духу "просвещенного абсолютизма". Однако нравы польских панов оставались крайне жестокими, мелкое шляхетство холопствовало перед магнатами, повальное пьянство панов вредило работе сеймов, разводы в семьях стали считаться доблестью, а жены гордились не мужьями, а любовниками...
      Россия в польском котле своего супа не варила, но Фридрих II иногда подбрасывал в это кипящее варево щепотку жгучего перца. Пруссия еще не теряла надежд на обретение Данцига, перед смертью Фридрих решил излить на Польшу и народ польский всю последнюю желчь своей стариковской злости... Создав фюрстенбунд, король не раз хвастал, что надел "прусскую шапку на немецкие головы". Он понимал, что умирает и союз с Англией - его последняя победа в политике. Циммерман, возможно, и хороший врач, но даже Гиппократ не взялся бы излечить человека от смерти... В сопровождении остроносых, поджарых собак, стуча тростью, король прошел в библиотеку. Здесь он застал своего чтеца-дскламатора маркиза Джироламо Луккезини, которого в Пруссии называли "Сe serpent italien" (итальянский змий). Фридрих опустился в кресло, а собаки улеглись возле его ног. Луккезини имел только один глаз - второй был потерян им при взрыве реторты, когда он производил в погребах алхимические опыты, силясь добыть золото.
      Король сказал:
      - С каких же пор настолько низко пали итальянские маркизы, что стали продаваться в службу королям германским?
      Ответ был получен незамедлительно:
      - Очевидно, с тех самых пор, как германские короли настолько поглупели, что вынуждены их покупать...
      Фридрих постучал пальцами по табакерке (это был его "ящик Пандоры") и, явно довольный дерзостью, заговорил:
      - Не тратьте, умник, на меня свои ядовитые слюни, они еще пригодятся для того, чтобы обрызгать ими Польшу... Вы слышали, что мой Герц стал неугоден при дворе этой лживой ангальтинки? Я хотел, назло ей, назначить вас в Петербург на его место, но передумал: ваша обезьянья ловкость более необходима в Варшаве. Сейчас Россия окружает себя коммерческими трактатами. В проекте у нее соглашение с Францией, осенью заключен договор о торговле с Веною... Чего я от вас хочу?
      - Чего? - словно эхо, откликнулся Луккезини.
      - С величайшим хладнокровием вы должны привести Польшу на скотобойню, чтобы предсмертный рев Речи Посполитои был услышан мною даже в могиле. Вы обязаны внушить шляхтичам мысль, что "москали" - их главные враги, а Пруссия... Пруссия еще способна спасти достоинство панства посполитого. Когда столкнете лбами поляков с русскими, мой наследник (меня уже не будет на свете, маркиз!) должен присоединить к Пруссии все нижнее течение Вислы... Надеюсь, вы меня поняли, маркиз?
      - Я всегда понимал ваше королевское величество, - ответил Луккезини. - Но... какова мне будет награда?
      Фридрих упрятал "ящик Пандоры" в карман ветхого мундира.
      - Из чего у вас сделан искусственный глаз?
      - Из лучшего саксонского фарфора.
      - Выньте его сразу и выбросьте на помойку, - сказал король. - Я вам обещаю вставить глаз бриллиантовый.
      - Но с вензелем короля Фридриха Великого... не так ли? - дребезжаще рассмеялся Луккезини, змий итальянский.
      - Согласен и на это. Помогите мне подняться из кресла. Вы бы знали, маркиз, как отвратительна старость... Самое в ней печальное, что передние зубы выпали и я потерял возможность сыграть на флейте что-либо прекрасное. После себя я оставлю мемуары, в которых повыдергивал волосы с голов своих недругов... У меня получилась очень большая книга, маркиз!
      - Вы правы, король, - ответил Луккезини, - я по себе знаю: чем тяжелее фолиант, тем легче раздавить им истину.
      - Вы уверены в успехе своей миссии, маркиз?
      - Я заставлю Петербург корчиться от боли.
      - Благодарю вас. Ну, собачки, пошли гулять в садик. Вашему старому королю необходим свежий воздух - так учит Циммерман!
      Екатерина, сытая после обеда, сидела на диване под картиной кисти Гроота, на которой был представлен этот же диван, занятый сейчас ею, только живописец изобразил на нем лежащую английскую левретку Земиру, на смерть которой любезнейший граф Сегюр сочинил недавно остроумную эпитафию в стихах. Могилка Земиры - в парке Царского Села, там же и могила фаворита императрицы Саши Ланского...
      - Так что у нас еще? - спросила Екатерина Безбородко.
      - Густав просит сменить в Стокгольме посла нашего.
      - Выписывайте грамоты для Андрея Разумовского.
      - А что делать с Шагин-Гиресм?
      - Пусть пока посидит в Калуге на хлебах наших... Скажи, а сколько ныне талеров собрано в казне прусской?
      - По слухам, семьдесят миллионов.
      - Накопил-таки, скряга старый! А сколько войска?
      - Двести тыщ штыков выставят в поле сразу...
      В животе императрицы раздалось долгое бурчание.
      - С такой армией, - сказала она, - можно перекокать все горшки в Европе... Думаю, наследник "Ирода" кубышку-то его быстренько растрясет! Когда человек до седых волос ожидает власти, он приходит к ней обязательно идиотом, очень много о себе воображающим... Я боюсь, - призналась Екатерина, - что этот пентюх вообразит себя великим, как и его дядя! Кстати, - спросила она, - а где ныне король польский?
      - С пани Грабовской гостит в Нссвижс.
      - Охота ему на старости лет по болотам мотаться...
      Пришло письмо от Потемкина: в эту весну край обезопасен от поветрий и лихорадок медицинским надзором; недавно между Ялтой и Балаклавой было землетрясение, погибли многие сады и посевы, а татары разбежались. Екатерина сказала:
      - Враги светлейшего говорят, что там голая пустыня, а все наши денежки он на забавы ухнул. Надо ехать, чтобы спасти престиж друга моего... Составь хороший "брульон" - велела она, - в котором ты от имени моего зови императора Иосифа, чтобы сопровождал меня до краев таврических.
      - Хорошо бы звать и короля польского!
      - С ним погоди... Так ли он нужен нам?
      - Ваше величество, - ответил Безбородко, - но совместное путешествие в Тавриду только с императором Иосифом II может вызвать бурный гнев в Серале турецком...
      - Согласна! Но император Иосиф, боясь моих политических чар, тужится ныне, тайком от нас, вернуть себе доверие кабинета прусского. В этом случае есть один способ - схватить его за фалды и тащить на ту дорогу, которую мы избрали... Занимайся своим делом. Я буду у себя в библиотеке.
      В библиотеке ее ожидала молодая принцесса Зсльмира, имевшая несчастье быть женою принца Вюртембергского. Екатерина поначалу выразила ей свое женское сочувствие:
      - Признаться, я не люблю семейных сцен, в которых трудно найти виноватых, но ваши синяки слишком красноречивы. Однако ваш муж и брат моей невестки утверждает, что он вас больше не бьет.
      - Это верно, что после сцены в Выборге он меня пальцем не тронул. Теперь меня сечет плетью его адъютант - майор Ганс Герздорф, а мой муж при этом только присутствует.
      - Очень мило со стороны поклонника Руссо! Впрочем, я вас утешу: майор Гсрздорф уже посажен мною в Шлиссельбургскую крепость как шпион прусского короля... Отвечайте без промедления: что вам известно о сношениях прусского посла Келлера, заменившего Герца, с моим сыном и вашей снохою?
      Принцесса Зельмира испугалась:
      - Я боюсь мести мужа.
      - Он будет выслан мною как шпион шведского короля. Говорите же, каким образом он с ними сошелся?
      - Через масонские ложи ордена Розенкрейцеров, во главе которых - герцог Зюдерманландский, брат короля шведского.
      - И командующий шведским флотом?
      - Да. Теперь я вспоминаю обед в Павловске...
      - Кто присутствовал? - сразу напряглась Екатерина.
      - Мой муж, я, прусский посол, моя сноха и ваш сын...
      - Какие разговоры велись в этой банде?
      - Сначала обсуждали дела масонские, затем ваш сын Павел выражал самые горячие чувства верности прусскому дому. Он сказал Келлеру, что Потемкин готовит три армии и два флота. Две армии и флот Черноморский - против Турции, а одну армию и флот Балтийский - против Швеции и... Пруссии.
      Екатерина не показала виду, что поражена точностью этой информации, и спросила даже небрежно, вскользь.
      - Как воспринял эту новость прусский посол?
      - Келлер сказал: России не удастся вести только одну войну.
      - А сколько же?
      - Сразу три: с Турцией, со Швецией и...
      - С кем еще? Вы не бойтесь - договаривайте.
      - И еще с Польшею.
      - Благодарю вас... Вы останетесь у меня и можете занять комнаты в Эрмитаже, а потом я укрою вас от мести родственников в таком месте, где вы сможете безмятежно наслаждаться счастьем молодости. Но пока вы проживаете в моем Эрмитаже, я прошу вас вспомнить все, что слышали и что видели...
      Екатерина вернулась в кабинет - к Бсзбородко:
      - Очень тяжелый багаж тащит Россия на своей шее.
      - Вы расстроены? Что-нибудь узнали?
      - Ничего нового. Но следует перехватить на границе всех курьеров, бдительно следить за делами в Варшаве, тщательно перлюстрировать всю берлинскую почту...
      Безбородко потратил ночь на расшифровку темных выражений в письмах цесаревича Павла к принцу Фридриху-Вильгельму.
      - Мне стало ясно: maitre Grtcn - это ваш сын, под словом "Палац" скрывается вопрос о захвате Данцига пруссаками. Тут очень много масонских выражений, и не все мне понятно.
      - Моего сына так и тянет в ложи герцога Зюдсрманландского... Это проклятое масонство есть сущая язва рода человеческого!
      Безбородко доложил: из Калуги перехвачена секретная переписка бывшего хана Шагин-Гирся, который сносился с турками в Анапе и ногайскими мурзами в Тамани.
      - А зачем нам иметь при себе лишнюю хворобу? - вдруг сказала Екатерина. - Если его поганой светлости прискучило жить на моем иждивении, так пускай переберется на хлеба Турции...
      Безбородко между делом сообщил ей, что князь Потемкин всетаки покупает украинские поместья князей Любомирских.
      - Странные дела! - удивилась Екатерина. - Я, императрица, не могу достать двух миллионов. А мой верноподданный вынимает их из кармана... Может, и правы люди? Я привезу Иосифа в Тавриду, и мы оба, как два последних дурака, будем рассматривать из окошек кареты безжизненную пустыню. Возможно ли такое?
      Решительно она миновала комнаты канцелярии, вернулась в своих покои, давно желая поговорить с фаворитом Ермоловым.
      - Видит Бог, - сказала она, - как мирно и спокойно продлевалось наше содружество. Но вы должны понять меня! Я женщина не первой свежести, а вы еще молоды и преисполнены сил. Я очень устала. Давайте мирно и тихо расстанемся, чтоб остаться добрыми друзьями. Чтобы вам не было без меня скучно, я предлагаю вам деньги для увлекательного путешествия по Европе.
      Александр Петрович Ермолов не стал цепляться за ее подол, откланялся и уехал, оставшись в летописи русского фаворитизма человеком умным, скромным и стыдливым. Екатерина, опираясь на трость, навестила залы дворца, где французский танцор Пик обучал вальсированию ее внуков, Александра и Константина. После урока танцев императрица пригласила танцора к себе.
      - Не хотите ли выпить чашечку кофе? - спросила она...
      Потемкин предупредил Булгакова об удалении Шагин-Гирея. "Человек бездарный и смешной, - писал он, - имеющий претензию быть подражателем Петра Великого, на которого похож едино только разве жестокостью..." Булгаков встретил хана на пристани Константинополя и сказал, что из всех Гиреев он мог бы иметь самую громкую славу, но поступил крайне опрометчиво, вернувшись в лоно Турецкой империи... Ответ был таков:
      - Я потомок Чингисхана, и мне ли кого бояться?..
      Визирь Юсуф-Коджа доложил султану Абдул-Гамиду:
      - Недостойный отпрыск Гиреев бесстыдно прибыл в Порту, хранимую Аллахом... Что делать с этим отщепенцем?
      - Отправьте его пока на остров Родос...
      На лице султана блуждала коварная улыбка, когда он медленно стянул с мизинца перстень, в оправе которого сверкал бриллиант. Вызвав к себе придворного ювелира, Абдул-Гамид вручил ему перстень, указав ногтем на бриллиант:
      - Обрати его в мельчайшую пыль...
      Шагин-Гирей, приплыв на Родос, поселился в домике на окраине греческого Неохори; местность была удивительно живописна, дозревали маслины, с лодок ныряли в морс ловцы, доставая со дна знаменитые родосскис губки для продажи их европейцам. Неподалеку была дача французского консула, коюрого Шагин-Гирей любил навещать, чтобы угоститься вином.
      - Гази-Хасан, здешний комендант - предупредил его консул, - спрашивал вчера у наиба, как будут казнить вашу светлость: по фирману султана или безо всякого оповещения?
      Шагин-Гирей впервые заподозрил неладное, но Гази-Хасан учтиво звал хана в гости и угощал очень дружелюбно:
      - Чего бояться тебе, потомку великого Чингисхана?
      Шаги-Гирей давно уже не пил такого вкусного кофе, каким его угощали. Утром начались рези в желудке. Они становились невыносимы. Хан катался по коврам, грыз их зубами:
      - Я знаю, отчего так вкусен был кофе!..
      Он посинел от боли и на пятый день умер в страданиях. К нему вошел Гази-Хасан с ятаганом, ловко отделил голову от туловища. Эту голову положили в мешок, на корабле доставили его к Порогу Счастья. Перед дворцом султана голова Шагин-Гирея покоилась на богатом золотом блюде, бороду хана расчесали и умастили аравийскими благовониями. А чиновник султана с указкой в руке привлекал к себе любопытных громким криком:
      - Идите сюда! Вы еще не видели головы хана, носившего соболиный халат с плеч нашего падишаха, доверия которого он не оправдал... Смотрите, правоверные, какие у него бесстыжие глаза! Этими глазами он озирал и русскую кралицу...
      Самая дорогая и самая утонченная казнь на Востоке - чашечка кофе с бриллиантовой пылью...
     
     
      10. РЕШИТЕЛЬНЫЙ ПОВОРОТ
     
      В два часа ночи сами по себе остановились бронзовые часы в Сан-Суси - умер король... Курьеры оповестили об этом столицы Европы, а Кауницу деликатно сказали, что здоровье нового прусского короля Фридриха-Вильгельма II превосходное: он уже закупил две бочки марсалы, завел себе еще четырех любовниц.
      - А как же здоровье короля Фридриха Великого?
      Ответ нашли обтекаемый, избежав слова "смерть":
      - Фридрих Великий уже не играет на своей флейте...
      Потемкин выслушал доклад о порядках в новых имениях.
      - При князьях Любомирских, - говорил Попов, - украинских крестьян злодейски умучивали. Женщин подвешивали к потолку за волосы, бритвой подрезали по волоску до тех пор, пока волосы держали несчастную, и наконец она срывалась, оставляя у потолка лоскут кожи с остатками волос...
      - Довольно! - крикнул Потемкин. - Садись и пиши: "Все находящиеся в купленном мною у князя Любомирского польском имении виселицы предписываю тотчас же спилить, не оставляя и знаку оных..." Добавь от меня сам, чтобы впредь люди страхов не имели, а кому из хохлов желательно, пущай ко мне едут... Пока уже нам украинцев к флотскому служению привлекать!
      Он приехал в Петербург, когда русский Кабинет находился в состоянии душевной прострации. Спросил у Безбородко:
      - Что у вас тут? Будто все с ума посходили?
      - Старый Фриц Богу душу отдал.
      - Так еще немало разных Фрицсв будет...
      Безбородко объяснил перемены. Новый король ФридрихВильгельм II ограничен умом, но преисполнен самого пошлого чванства, а наследство ему досталось большое и грозное:
      - Армия, финансы... Если дядя его на рожон не лез, то Фридрих-Вильгельм не таков. Мы тут крепко ныне удручены: как бы не возникло альянса его с турками, а то и с поляками.
      - Польша отвергнет такой несуразный союз.
      - Дай бог! Но продажность шляхты известна, в Варшаве вдруг объявился маркиз Лукксзини - змий гадостный.
      - А что слыхать о делах в Стокгольме?
      - Разумовский принят с решпектом. Но... но...
      Безбородко умолк. Потемкин принял решение:
      - Чувствую, пора уже мне Суворова вызывать! К делу...
      Суворов, командуя Владимирской дивизией, зажился в селе Ундолы, что на Сибирском тракте; цветники и газоны, разбитые им под окнами усадьбы, гудели от обилия пчел; с реки слышался смех крестьянских детей; на столе полководца лежали журналы и альманахи литературные. Приказ побуждал его спешить с отбытием; патент на чин генерал-аншефа возвышал, приближая к фельдмаршальству. Потемкин повелевал вступить в командование дивизией Кременчугской, что расположена была на Днепре.
      - Дело! - воскликнул Суворов и - поскакал...
      Смолоду Екатерина подбирала фаворитов из мужчин своего же возраста, сильных и дерзостных, которые помогали ей в управлении государством, но под старость ее женское внимание задерживалось на женоподобных красавцах, помышляющих более о своем благополучии и карьере, и чем незначительнее был молодой человек, тем больше он устраивал женщину... Безбородко разумел, что фаворитизм - сильное оружие при дворе, и он даже терялся, когда альков императрицы пустовал. Потемкин тоже испытывал тревогу от пустоты в сердце Екатерины, которую - после отставки безобидного Ермолова - следовало скорее заполнить. Он предложил своего дальнего московского сородича Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова, красавца в возрасте восемнадцати лет...
      Реакция со стороны Екатерины была неожиданной:
      - Извини, дорогой, для кого ты фаворита избираешь? Для себя, наверное! Вы с Безбородкой много воли себе взяли, забывая, что я сама способна найти себе утешение...
      Свою унизительную связь с танцором Пиком она тщательно скрывала, но шила в мешке не утаишь, и Потемкин резко заявил, что никогда не потерпит близ нее человека, абсолютно чуждого не только лично ему, светлейшему, но и его делам.
      - Твои субтильства тем и закончатся, что я этого танцевальщика за ноги размотаю и в окно выброшу. - Словно продавая товар на базаре, Потемкин расхвалил своего кандидата. - Гвардии поручик, нравом веселый и комедии составляет, а по матери - из древней фамилии Боборыкиных.
      Дмитриев-Мамонов был императрице представлен.
      - Охти мне, старой! - сказала она со смехом. - Рисунок-то приятен, но боюсь, что колер неисправен.
      - Колер сама наводи, - отвечал светлейший...
      Вскоре в Париже вышел двухтомный сборник пьес "Theatre de I'Hermitage", юный фаворит Дмитриев-Мамонов угодил в неплохую компанию авторов, средь которых были представлены, помимо самой Екатерины II, граф Александр Строганов, известный в ту пору писатель Эстад, дипломаты, Кобенцль и граф Ссгюр, писавший даже очень хорошо... Екатерина встретила Потемкина словами:
      - Здравствуй. Сколько у тебя денег в банке Екатсринослава?
      - Триста сорок тыщ. Помни: мне нужно на эти деньги открыть училище полевых хирургов. Имею еще шестьдесят тыщ.
      - Подари их мне, - попросила императрица.
      - Не дам ни копейки! Сам не трогаю - ради учреждения университета в краях новороссийских.
      - Ты, как всегда, паришь в облаках...
      - Но высоко парю! - отвечал Потемкин.
      Откуда-то издалека громыхнула пушка.
      - Кто еще там стреляет? - удивился Потемкин.
      - Сыночек мой построил в Павловске игрушечную крепость "Мариенталь" и звуком этим призывает гостей к обеду... Совсем как в Германии: за стол не сядут, пока не выстрелят.
      Она протянула ему бумагу с грифом "Секретнейшс".
      - Я тебя ждала. Прочти и проникнись этим...
      "Мы видим уже себя при дверях той необходимости, в которую поставляет нас оборона славы и безопасности границ наших, всяк безпристрастный признает справедливость нашу. В чем, вверив Вам главное начальство над армией, даем Вам ПОЛНУЮ ВЛАСТЬ..."
      Екатерина в секретном рескрипте давала Потемкину полномочия своей властью открыть войну с Турцией в тот момент, который он сочтет нужным; Потемкину дозволялось самому установить ту критическую точку, когда Булгакова следовало отозвать на родину.
      - Слушай: я уже писала Булгакову, чтобы к моему приезду в Тавриду он был там - ради политических консультаций, а коли война случится, ты его при себе оставишь помощником.
      - Сам буду писать ему, - отозвался Потемкин.
      - Будь мудр, не спеши. Вольно ж тебе скакать по России так, что под тобою все коляски ломаются. Помни, дружок: каждые сто верст нужна остановка, дабы чинить поломанное...

К титульной странице
Вперед
Назад