Все эти сказания о святынях церковных и о символах
политического главенства имели целью доказать, что по-
литическое первенство в православном мире, ранее при-
надлежавшее старому Риму и "Риму новому" (Roma nova --
Византия), Божьим смотрением перешло на Русь, в Москву,
которая и стала "третьим Римом". В то время, когда тур-
ки уничтожили все православные монархии Востока и пле-
нили все патриархаты, Москва сбрасывала с себя ордынс-
кое иго и объединяла Русь в сильное государство. Ей
принадлежала теперь забота хранить и поддерживать пра-
вославие и у себя, и на всем Востоке. Московский князь
становится теперь главой всего православного мира --
"царем православия". Псковский монах ("старец") Филофей
первый высказал ясно эту мысль о всемирном значении
Москвы и ее "царства" в послании к великому князю Васи-
лию:
"Блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся хрис-
тианская царства снидошася в твое едино, яко два Рима
падоша, а третий (Москва) стоит, а четвертому не быта".
Эта пышная литературно-политическая фикция в XVI
в. овладела умами московских патриотов, стала предметом
национального верования и освещала москвичам высокие,
мировые задачи их национального существования. Как иде-
ал, она стала руководить московской политикой и привела
московскую власть к решимости сделать Московское кня-
жество "царством" через официальное усвоение московско-
му князю титула "цезаря" -- "царя" (1547). Немного
позднее (1589) и московский митрополит получил высший
церковный титул патриарха, и таким образом московская
церковь стала на ту же высоту, как и старейшие восточ-
ные церкви.
Наблюдая развитие национального сознания и рост
народной гордости в московском обществе, некоторые ис-
торики (Милюков) склонны думать, что литературные фор-
мы, в каких выразилось умственное возбуждение москви-
чей, составляют плод литературного заимствования от Ви-
зантии через посредство балканских славян, а самая
конструкция московских политических теорий не что иное,
как перенесение на Москву национально-политических
стремлений южных славян, совершенное юго-славянскими
выходцами в Москву. Глубже и правильнее взгляд И. Н.
Жданова, хорошо изучившего состав патриотических сказа-
ний Московской Руси. "Содержание сказаний, -- говорит
он, -- объясняется кругом тех историко-политических
представлений, которые стали обращаться в нашей литера-
туре после Флорентийской унии и особенно после падения
Константинополя. Какое же значение имели все эти памят-
ники старомосковской публицистики, в которых повторя-
лось на разные лады, что истинное благоверие удержалось
только в Москве, что Москва -- третий Рим, а московский
князь -- наследник власти римских императоров и т. п.?
В этой публицистике нужно различать ее живой историчес-
кий смысл и условную литературную оболочку. Смысл ска-
заний об Августе и Прусе, о византийском венце, о
третьем Риме представится нам вполне ясным, если при-
помнить то значение, которое получает Московское кня-
жество при Иване III и Василии Ивановиче. Рядом с мос-
ковским князем не стало на Руси таких представителей
власти, которые могли бы считать себя равными ему, не
зависимыми от него. Силы, которые стояли выше московс-
кого князя, исчезали: пала власть византийских царей,
пало "иго" Золотой Орды. Московский князь поднимался на
какую-то неведомую высоту. Нарождалось в Москве что-то
новое и небывалое. Книжные люди позаботились дать этому
новому и небывалому определенную форму, стиль которой
отвечал историческому кругозору и литературному вкусу
их времени. Придавать этой форме самостоятельное значе-
ние, видеть в этих сказаниях о Прусе и о третьем Риме
указание на византийское начало, вносившееся в русскую
государственную жизнь, утверждать, что московский князь
действительно преобразовывался в "кафолического царя",
значило бы придавать слишком мало цены русским истори-
ческим преданиям -- государственным и церковным. Можно
ли думать, что среди русских людей откроется какое-то
особенное увлечение византийскими идеалами как раз в то
время, когда государственный строй, их воплощавший,
терпел крушение, когда византийскому "царству" пришлось
выслушать суровый исторический приговор? Наши предки
долго и пристально наблюдали процесс медленного умира-
ния Византии. Это наблюдение могло давать уроки отрица-
тельного значения, а не вызывать на подражание, могло
возбуждать отвращение, а не увлечение. И мы видим,
действительно, что как раз с той поры, когда будто бы
утверждаются у нас византийские идеалы, наша государс-
твенная и общественная жизнь медленно, но бесповоротно
вступает на тот действительно новый путь, который при-
вел к "реформе Петра".
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Время Ивана Грозного
Время Ивана Грозного давно привлекает к себе вни-
мание ученых и беллетристов необычным в русской истории
драматизмом положений и яркостью характеров. В эпохе
Грозного много содержания: бурное детство великого кня-
зя; период светлых реформ и счастливых войн на востоке;
ссора с советниками и опалы на них; опричнина, ко-
торая была, в сущности, глубоким государственным пере-
воротом; сложный общественный кризис, приведший к опус-
тению государственного центра; тяжелая и неудачная
борьба за балтийский берег -- вот главнейшие факты,
подлежащие нашему вниманию в царствование Ивана Грозно-
го. Но нельзя сказать, чтобы мы хорошо знали эти факты.
Материалы для истории Грозного далеко не полны, и люди,
не имевшие с ним прямого знакомства, могут удивиться,
если узнают, что в биографии Грозного есть годы, даже
целые ряды лет без малейших сведений о его личной жизни
и делах.
Первые годы. Таково прежде всего время его детства
и юности. По восьмому году он остался круглым сиротой и
с младшим братом Юрием попал на попечение бояр, которые
питали их "яко иностранных или яко убожайшую чадь", так
что Грозный, по его словам, пострадал "во одеянии и во
алкании". Внешние лишения сопровождались моральными
обидами. Грозный с негодованием вспоминал, как Шуйские
вели себя: "Нам бо во юности детства играюще, а князь
И. В. Шуйский сидит на лавке, локтем опершися, отца на-
шего о постелю ногу положив, к нам же не преклоняяся".
А в официальной обстановке, при народе, те же Шуйские
по "чину" низко преклонялися перед маленьким великим
князем и тем учили его двуличию и притворству. Растащив
многое из великокняжеского имущества, бояре явились пе-
ред мальчиком-государем грабителями и "изменниками".
Ссорясь и "приходя ратью" друг на друга, бояре не стес-
нялись оскорблять самого государя, вламываясь ночью в
его палаты и силой вытаскивая от него своих врагов.
Шуйских сменял князь Бельский с друзьями, Бельского
опять сменяли Шуйские, Шуйских сменяли Глинские, а ма-
ленький государь смотрел на эту борьбу боярских семей и
партий до тех пор, пока не научился сам насильничать и
опаляться, -- и "от тех мест почали бояре от государя
страх имети и послушание". Они льстили его дурным инс-
тинктам, хвалили жестокость его забав, говоря, что из
него выйдет храбрый и мужественный царь, -- и из маль-
чика вышел испорченный и распущенный юноша, возбуждав-
ший против себя ропот населения. Однако в конце 1546 и
начале 1547 г. этот юноша выступает перед нами с черта-
ми некоторой начитанности и политической сознательнос-
ти. В литературно отделанных речах, обращенных к митро-
политу и боярам, он заявляет о желании жениться и при-
нять царский венец: "Хочу аз поискати прежних своих
прородителей чинов -- и на царство на великое княжение
хочу сести". Грозный, принимая венец (1547), является
носителем того идеала, которым, как мы видели, опреде-
ляла свою миссию его народность; он ищет царства, а не
только великого княжения, и официально достигает его в
утвердительной грамоте цареградского патриарха (1561).
И не только в деле о царском венце, но и во всех своих
выступлениях пред духовенством и боярами молодой царь
обнаруживает начитанность и умственную развитость: для
своего времени это образованный человек. Раздумывая над
тем, откуда могли прийти к распущенному морально юноше
его знания и высшие умственные интересы, мы можем отк-
рыть лишь один источник благотворного влияния на Гроз-
ного. Это -- круг того митрополита Макария, который в
1542 г. был переведен на московскую митрополию с новго-
родской архиепископии. С Макарием в Москву перешли его
сотрудники по литературному делу -- собирания "великих
миней-четьих" -- и в их числе знаменитый священник
Сильвестр. Сам Макарий пользовался неизменным почитани-
ем Грозного и имел на него хорошее влияние; а Сильвестр
прямо стал временщиком при Грозном и "владяше обема
властми и святительскими и царскими, яко же царь и свя-
титель". Воздействие этих лиц обратило Грозного от за-
бав к чтению, к вопросам богословского знания и полити-
ческих теорий. Способный и впечатлительный от природы,
Грозный скоро усвоил себе все то, чем питался ум и воз-
буждалось чувство передовых москвичей, и сам стал (по
выражению одного из ближайших потомков -- князя И. М.
Катырева-Ростовского) "муж чюднаго рассуждения, в науке
книжнаго поучения доволен и многоречив зело". Таким об-
разом, моральное воспитание Грозного не соответствовало
умственному образованию: душа Грозного была всегда ниже
его ума.
Годы 1550--1564. С совершеннолетием Грозного начи-
нается лучший период его деятельности. Влияние Силь-
вестра выразилось, между прочим, в том, что он собрал
около царя особый круг советников, называемый обыкно-
венно "избранной радой" (так именовал его в своем сочи-
нении о Грозном кн. Курбский). Это не была ни "ближняя
дума", ни дума вообще, а особая компания бояр, объеди-
нившихся в одной цели овладеть московской политикой и
направить ее по-своему. Вспоминая об этой компании,
Грозный раздраженно говорил, что эти бояре "ни единые
власти не оставиша, идеже свои угодники не поставиша".
Нет сомнения, что "избранная рада" пыталась захватить
правление в свои руки и укрепить свое влияние на дела
рядом постановлений и обычаев, неудобных для московских
самодержцев. Состоя, по-видимому, из потомков удельных
князей, "княжат", рада вела политику именно княжескую и
поэтому должна была рано или поздно прийти в острое
столкновение с государем, сознающим свое полновластие.
Столкновения и начались с 1553 г., во время тяжкой бо-
лезни Грозного, обнаружилось, что рада желала воцарения
не маленького сына Грозного, Димитрия, а двоюродного
брата его (Грозного) -- князя Владимира Андреевича:
"Оттоле бысть вражда велия государю с князем Владимиром
Андреевичем (говорит летопись), а в боярях смута и мя-
теж, а царству почала быти во всем скудость". Полный
разрыв царя с радою произошел около 1560 г., когда уда-
лены были из Москвы Сильвестр и другой царский любимец
А. Адашев. До тех же пор, в продолжение 12-- 13 лет,
правительственная деятельность Грозного шла под влияни-
ем "избранной рады" и отличалась добрыми свойствами. В
это время была завоевана Казань (1552), занята Астра-
хань (1556) и были проведены серьезные реформы.
Завоевание Казани имело громадное значение для на-
родной жизни. Казанская татарская орда связала под сво-
ей властью в одно сильное целое сложный инородческий
мир:
мордву, черемису, чувашей, вотяков, башкир. Чере-
мисы за Волгой, на р. Унже и Ветлуге, и мордва за Окой
задерживали колонизационное движение Руси на восток; а
набеги татар и прочих "язык" на русские поселения
страшно вредили им, разоряя хозяйства и уводя в "полон"
много русских людей. Казань была хронической язвой мос-
ковской жизни, и потому ее взятие стало народным тор-
жеством, воспетым народной песней. После взятия Казани,
в течение всего 20 лет, она была превращена в большой
русский город; в разных пунктах инородческого Поволжья
были поставлены укрепленные города как опора русской
власти и русского поселения. Народная масса потянулась,
не медля, на богатые земли Поволжья и в лесные районы
среднего Урала. Громадные пространства ценных земель
были замирены московской властью и освоены народным
трудом. В этом заключалось значение "Казанского взя-
тия", чутко угаданное народным умом. Занятие нижней
Волги и Западной Сибири было естественным последствием
уничтожения того барьера, которым было для русской ко-
лонизации Казанское царство.
Одновременно с казанскими походами Грозного шла
его внутренняя реформа. Начало ее связано с торжествен-
ным "собором", заседавшим в Москве в 1550--1551 гг. Это
не был земский собор в обычном смысле этого термина.
Предание о том, будто бы в 1550 г. Грозный созвал в
Москве представительное собрание "всякого чина" из го-
родов, признается теперь недостоверным. Как показал
впервые И. Н. Жданов, в Москве заседал тогда собор ду-
ховенства и боярства по церковным делам и "земским". На
этом соборе или с его одобрения в 1550 г. был "исправ-
лен" Судебник 1497 г., а в 1551 г. был составлен "Стог-
лав", сборник постановлений канонического характера.
Вчитываясь в эти памятники и вообще в документы прави-
тельственной деятельности тех лет, мы приходим к мысли,
что тогда в Москве был создан целый план перестройки
местного управления. "Этот план, -- говорит В. О. Клю-
чевский, -- начинался срочной ликвидацией тяжб земства
с кормленщиками, продолжался пересмотром Судебника с
обязательным повсеместным введением в суд кормленщиков,
выборных старости целовальников и завершался уставными
грамотами, отменявшими кормления". Так как примитивная
система кормлений не могла удовлетворять требованиям
времени, росту государства и усложнению общественного
порядка, то ее решено было заменить иными формами уп-
равления. До отмены кормления в данном месте кормленщи-
ков ставили под контроль общественных выборных, а затем
и совсем заменяли их органами самоуправления. Самоуп-
равление при этом получало два вида: 1) Ведению выбор-
ных людей передавались суд и полиция в округе ("губе").
Так бывало обыкновенно в тех местах, где население име-
ло разносословный характер. В губные старосты выбира-
лись обыкновенно служилые люди, и им в помощь давались
выборные же целовальники (т.е. присяжные) и дьяк, сос-
тавлявшие особое присутствие, "губную избу". Избирали
вместе все классы населения. 2) Ведению выборных людей
передавались не только суд и полиция, но и финансовое
управление: сбор податей и ведение общинного хозяйства.
Так бывало обыкновенно в уездах и волостях со сплошным
тяглым населением, где издавна для податного самоуправ-
ления существовали земские старосты. Когда этим старос-
там передавались функции и губного института (или, что
то же, наместничьи), то получалась наиболее полная фор-
ма самоуправления, обнимавшая все стороны земской жиз-
ни. Представители такого самоуправления назывались раз-
но: излюбленные старосты, излюбленные головы, земские
судьи. Отмена кормлений в принципе была решена около
1555 г., и всем волостям и городам предоставлено было
переходить к новому порядку самоуправления. "Кормленщи-
ки" должны были впредь оставаться без "кормов", и пра-
вительству надобны были средства, чтобы чем-либо заме-
нить кормы. Для получения таких средств было установле-
но, что города и волости должны за право самоуправления
вносить в государеву казну особый оброк, получивший
название "кормленаго окупа". Он поступал в особые кас-
сы, "казны", получившие наименование "четвертей" или
"четей", а бывшие кормленщики получили право на ежегод-
ные "уроки" или жалованье "из чети" и стали называться
"четвертчиками".
В связи с реформой местного управления и одновре-
менно с ней шли меры, направленные к организации служи-
лого класса. Служилые люди делились на "статьи", или
разряды. Из общей их массы в 1550 г. была выделена изб-
ранная тысяча лучших детей боярских и наделена помест-
ными землями в окрестностях Москвы ("подмосковные").
Так образовался разряд "дворян московских", служивших
по "московскому списку". Остальные служили "с городов"
и назывались детьми боярскими "дворными" и "городовыми"
(позднее "дворянами" и "детьми боярскими"). В 1550-х
гг. был установлен порядок дворянской службы (устроены
"сотни" под начальством "голов"); была определена норма
службы с вотчин и поместий (с каждых 100 четвертей или
полудесятин "доброй" земли "человек на коне в доспе-
хе"); было регламентировано местничество. Словом, был
внесен известный порядок в жизнь, службу и хозяйство
служилого класса, представлявшего собой до тех пор ма-
лодисциплинированную массу.
Если рядом с этими мерами припомним меры, приве-
денные в "Стоглаве", относительно улучшения церковной
администрации, поддержания церковного благочиния и исп-
равления нравов, -- то поймем, что задуманный Грозным и
его "радой" круг реформ был очень широк и по замыслу
должен был обновить все стороны московской жизни. Но
правительство Грозного не могло вполне успешно вести
преобразовательное дело по той причине, что в нем самом
не было согласия и единодушия. Уже в 1552--1553 гг.
Грозный в официальной летописи жалуется на бояр, что
они "Казанское строение поотложиша", так как занялись
внутренней реформой, и что они не хотели служить его
сыну, а передались на сторону князя Владимира Андрееви-
ча. В 1557--1558 гг. у Грозного вышло столкновение с
боярами из-за Ливонской войны, которой, по-видимому,
боярская рада не желала. А в 1560 г., с кончиной жены
Грозного Анастасии Романовны, у Грозного с его советни-
ками произошел прямой разрыв. Сильвестр и Адашев были
сосланы, попытки бояр их вернуть повели к репрессиям;
однако эти репрессии еще не доходили до кровавых каз-
ней. Гонения получили решительный и жестокий характер
только в связи с отъездами ("изменой") бояр. Заметив
наклонность недовольных к отъездам. Грозный брал с бо-
яр, подозреваемых в желании отъехать в Литву, обяза-
тельства не отъезжать за поручительством нескольких
лиц; такими "поручными грамотами" он связал все боярс-
тво. Но отъезды недовольных все-таки бывали, и в 1564
г. успел бежать в Литву князь Андрей Михайлович Курб-
ский, бросив вверенные ему на театре войны войска и
крепость. Принадлежа к составу "избранной рады", он пы-
тался объяснить и оправдать свой побег "нестерпимою
яростию и горчайшею ненавистью" Грозного к боярам его
стороны. Грозный ответил Курбскому обличительным пись-
мом, в котором противополагал обвинениям боярина свои
обвинения против бояр. Обе стороны -- монарх, стремив-
шийся "сам править", и князь-боярин, представлявший
принцип боярской олигархии, -- обменялись мыслями с
редкой откровенностью и резкостью. Бестужев-Рюмин в
своей "Русской Истории" первый выяснил, что в этом воп-
росе о царской власти и притязаниях бояр-княжат основа
была династическая. Потомки старой русской династии,
"княжата", превратившись в служилых бояр своего сороди-
ча московского царя, требовали себе участия во власти;
а царь мнил их за простых подданных, которых у него "не
одно сто", и потому отрицал все их притязания. В поле-
мике Грозного с Курбским вскрывался истинный характер
"избранной рады", которая, очевидно, служила орудием не
бюрократически-боярской, а удельно-княжеской политики,
и делала ограничения царской власти не в пользу учреж-
дений (думы), а в пользу известной общественной среды
(княжат).
Опричнина. Такой характер оппозиции привел Грозно-
го к решимости уничтожить радикальными мерами значение
княжат, пожалуй, даже и совсем их погубить. Совокуп-
ность этих мер, направленных на родовую аристократию,
называется опричниной. Суть опричнины состояла в том,
что Грозный применил к территории старых удельных кня-
жеств, где находились вотчины служилых князей-бояр, тот
порядок, какой обыкновенно применялся Москвой в завое-
ванных землях. И отец, и дед Грозного, следуя московс-
кой правительственной традиции, при покорении Новгоро-
да, Пскова и иных мест выводили оттуда наиболее видных
и для Москвы опасных людей в свои внутренние области, а
в завоеванный край посылали поселенцев из коренных мос-
ковских мест. Это был испытанный прием ассимиляции, ко-
торой московский государственный организм усваивал себе
новые общественные элементы. В особенности ясен и дейс-
твителен был этот прием в Великом Новгороде при Иване
III и в Казани при самом Иване IV. Лишаемый местной ру-
ководящей среды завоеванный край немедля получал такую
же среду из Москвы и начинал вместе с ней тяготеть к
общему центру -- Москве. То, что удавалось с врагом
внешним, Грозный задумал испытать с врагом внутренним.
Он решил вывести из удельных наследственных вотчин их
владельцев -- княжат и поселить их в отдаленных от их
прежней оседлости местах, там, где не было удельных
воспоминаний и удобных для оппозиции условий; на место
же выселенной знати он селил служебную мелкоту на мел-
копоместных участках, образованных из старых больших
вотчин. Исполнение этого плана Грозный обставил такими
подробностями, которые возбудили недоумение современни-
ков. Он начал с того, что в декабре 1564 г. покинул
Москву безвестно и только в январе 1565 г. дал о себе
весть из Александровской слободы. Он грозил оставить
свое царство из-за боярской измены и остался во власти,
по молению москвичей, только под условием, что ему на
изменников "опала своя класти, а иных казнити, и животы
их и статки (имущество) имати, а учинити ему на своем
государстве себе опришнину: двор ему себе и на весь
свой обиход учинити особной". Борьба с "изменою" была
целью; опричнина же была средством. Новый двор Грозного
состоял из бояр и дворян, новой "тысячи голов", которую
отобрали так же, как в 1550 г. отобрали тысячу лучших
дворян для службы по Москве. Первой тысяче дали тогда
подмосковные поместья; второй -- Грозный дает поместья
в тех городах, "которые городы поимал в опришнину"; это
и были опричники, предназначенные сменить опальных кня-
жат на их удельных землях. Число опричников росло, по-
тому что росло количество земель, забираемых в опрични-
ну. Грозный на всем пространстве старой удельной Руси,
по его собственному выражению, "перебирал людишек",
иных "отсылал", а других "принимал". В течение 20 пос-
ледних лет царствования Грозного опричнина охватила
полгосударства и разорила все удельные гнезда, разорвав
связь "княженецких родов" с их удельными территориями и
сокрушив княжеское землевладение. Княжата были выброше-
ны на окраины государства, остававшиеся в старом поряд-
ке управления и носившие названия "земщины", или "земс-
кого". Так как управление опричнинскими землями требо-
вало сложной организации, то в новом "дворе" Грозного
мы видим особых бояр (думу), особых "дворовых", дьяков,
приказы, словом, весь правительственный механизм, па-
раллельный государственному:
видим особую казну, в которую поступают податные
платежи с опричнинских земель. Для усиления средств оп-
ричнины Грозный "поимал" в опричнину весь московский
север. Мало-помалу опричнина разрослась до громадных
размеров и разделила государство на две враждебных одна
Другой половины. Ниже будут указаны последствия этой
своеобразной "реформы" Грозного, обратившего на свою
землю приемы покорения чужих земель; здесь же заметим,
что прямая цель опричнины была достигнута, и всякая оп-
позиция сломлена. Достигалось это не только системой
принудительных переселений ненадежных людей, но и мера-
ми террора. Опалы, ссылки и казни заподозренных лиц,
насилия опричников над "изменниками", чрезвычайная рас-
пущенность Грозного, жестоко истязавшего своих поддан-
ных во время оргий, -- все это приводило Москву в тре-
пет и робкое смирение перед тираном. Тогда еще никто не
понимал, что этот террор больше всего подрывал силы са-
мого правительства и готовил ему жестокие неудачи вне и
кризис внутри государства. До каких причуд и страннос-
тей могли доходить эксцессы Грозного, свидетельствует,
с одной стороны, новгородский погром, а с другой, вок-
няжение Симеона Бекбулатовича. В 1570 г. по какому-то
подозрению Грозный устроил целый поход на Новгород, по
дороге разорил Тверской уезд, а в самом Новгороде из
6000 дворов (круглым счетом) запустошил около 5000 и
навсегда ослабил Новгород. За то он "пожаловал", тогда
же взял в опричнину половину разоренного города и две
новгородские пятины; а вернувшись в Москву, опалился на
тех, кто внушил ему злобу на новгородцев. В 1575 г. он
сделал "великим князем всея Руси" крещеного татарского
"царя" (т.е. хана) Симеона Бекбулатовича, а сам стал
звать себя "князем московским". Царский титул как бы
исчез совсем, и опричнина стала "двором" московского
князя, а "земское" стало великим княжением всея Руси.
Менее чем через год татарский "царь" был сведен с Моск-
вы на Тверь, а в Москве все стало по-прежнему. Можно не
верить вполне тем россказням о казнях и жестокостях
Грозного, которыми занимали Европу западные авантюрис-
ты, побывавшие в Москве; но нельзя не признать, что
террор, устроенный Грозным, был вообще ужасен и подго-
товлял страну к смуте и междоусобию. Это понимали и
современники Грозного; например, Иван Тимофеев в своем
"Временнике" говорит, что Грозный, "божиими людьми иг-
рая", разделением своей земли сам "прообразовал розгла-
сие" ее, т.е. смуту.
Ливонская война. Параллельно внутренней ломке и
борьбе с 1558 г. шла у Грозного упорная борьба за бал-
тийский берег. Балтийский вопрос был в то время одной
из самых сложных международных проблем. За преобладание
на Балтике спорили многие прибалтийские государства, и
старание Москвы стать на морском берегу твердой ногой
поднимало против "московитов" и Швецию, и Польшу, и
Германию. Надобно признать, что Грозный выбрал удачную
минуту для вмешательства в борьбу. Ливония, на которую
он направил свой удар, представляла в ту пору, по удач-
ному выражению, страну антагонизмов. В ней шла вековая
племенная борьба между немцами и аборигенами края --
латышами, ливами и эстами. Эта борьба принимала нередко
вид острого социального столкновения между пришлыми фе-
одальными господами и крепостной туземной массой. С
развитием реформации в Германии религиозное брожение
перешло и в Ливонию, подготовляя секуляризацию орденс-
ких владений. Наконец, ко всем прочим антагонизмам при-
соединялся и политический: между властями Ордена и ар-
хиепископом рижским была хроническая распря за главенс-
тво, а вместе с тем шла постоянная борьба с ними горо-
дов за самостоятельность. Ливония, по выражению Бесту-
жева-Рюмина, "представляла собой миниатюрное повторение
Империи без объединяющей власти цезаря". Разложение Ли-
вонии не укрылось от Грозного. Москва требовала от Ли-
вонии признания зависимости и грозила завоеванием. Был
поднят вопрос о так называемой Юрьевской (Дерптской)
дани. Из местного обязательства г. Дерпта платить за
что-то великому князю "пошлину" или дань Москва сделала
повод к установлению своего патроната над Ливонией, а
затем и для войны. В два года (1558--1560) Ливония была
разгромлена московскими войсками и распалась. Чтобы не
отдаваться ненавистным московитам, Ливония по частям
поддалась другим соседям: Лифляндия была присоединена к
Литве, Эстляндия -- к Швеции, о. Эзель -- к Дании, а
Курляндия была секуляризирована в ленной зависимости от
польского короля. Литва и Швеция потребовали от Грозно-
го, чтобы он очистил их новые владения. Грозный не по-
желал, и, таким образом, война Ливонская с 1560 г. пе-
реходит в войну Литовскую и Шведскую.
Эта война затянулась надолго. Вначале Грозный имел
большой успех в Литве: в 1563 г. он взял Полоцк, и его
войска доходили до самой Вильны. В 1565--1566 гг. Литва
готова была на почетный для Грозного мир и уступала
Москве все ее приобретения. Но земский собор 1566 г.
высказался за продолжение войны с целью дальнейших зе-
мельных приобретений: желали всей Ливонии и Полоцкого
повета к г. Полоцку. Война продолжалась вяло. Со
смертью последнего Ягеллона (1572), когда Москва и Лит-
ва были в перемирии, возникла даже кандидатура Грозного
на престол Литвы и Польши, объединенных в Речь Посполи-
тую. Но кандидатура эта не имела удачи: избран был
сперва Генрих Валуа, а затем (1576) -- семиградский
князь Стефан Баторий (по-московски "Обатур"). С появле-
нием Батория картина войны изменилась. Литва из обороны
перешла в наступление. Баторий взял у Грозного Полоцк
(1579), затем Великие Луки (1580) и, внеся войну в пре-
делы Московского государства, осадил Псков (1581).
Грозный был побежден не потому только, что Баторий имел
воинский талант и хорошее войско, но и потому еще, что
к данному времени у Грозного иссякли средства ведения
войны. Вследствие внутреннего кризиса, поразившего в то
время Московское государство и общество, страна, по
современному выражению, "в пустошь изнурилась и в за-
пустение пришла". О свойствах и значении этого кризиса
будет речь ниже; теперь же заметим, что тот же недоста-
ток сил и средств парализовал успех Грозного и против
шведов в Эстляндии. Неудача Батория под Псковом, кото-
рый геройски защищался, дозволила Грозному, при пос-
редстве папского посла иезуита Поссевина (Antonius Pos-
sevinus), начать переговоры о мире. В 1582 г. был зак-
лючен мир (точнее, перемирие на 10 лет) с Баторием, ко-
торому Грозный уступил все свои завоевания в Лифляндии
и Литве, а в 1583 г. Грозный помирился и со Швецией на
том, что уступил ей Эстляндию и сверх того свои земли
от Наровы до Ладожского озера по берегу Финского залива
(Иван-город. Ям, Копорье, Орешек, Корелу). Таким обра-
зом борьба, тянувшаяся четверть века, окончилась полной
неудачей. Причины неудачи находятся, конечно, в несоот-
ветствии сил Москвы с поставленной Грозным целью. Но
это несоответствие обнаружилось позднее, чем Грозный
начал борьбу: Москва стала клониться к упадку только с
70-х годов XVI в. До тех же пор ее силы казались гро-
мадными не только московским патриотам, но и врагам
Москвы. Выступление Грозного в борьбе за Балтийское по-
морье, появление русских войск у Рижского и Финского
заливов и наемных московских каперских судов на Бал-
тийских водах поразило среднюю Европу. В Германии "мос-
ковиты" представлялись страшным врагом; опасность их
нашествия расписывалась не только в официальных сноше-
ниях властей, но и в обширной летучей литературе лист-
ков и брошюр. Принимались меры к тому, чтобы не допус-
кать ни московитов к морю, ни европейцев в Москву и,
разобщив Москву с центрами европейской культуры, восп-
репятствовать ее политическому усилению. В этой агита-
ции против Москвы и Грозного измышлялось много недосто-
верного о московских нравах и деспотизме Грозного, и
серьезный историк должен всегда иметь в виду опасность
повторить политическую клевету, принять ее за объектив-
ный исторический источник.
К тому, что сказано о политике Грозного и событиях
его времени, необходимо прибавить упоминание о весьма
известном факте появления английских кораблей в устьях
С.Двины и о начале торговых сношений с Англией (1553--
1554), а также о завоевании Сибирского царства отрядом
строгановских казаков с Ермаком во главе (1582--1584).
И то и другое для Грозного было случайностью; но и тем
и другим московское правительство сумело воспользовать-
ся. В 1584 г. на устьях С. Двины был устроен Архан-
гельск, как морской порт для ярмарочного торга с англи-
чанами, и англичанам была открыта возможность торговых
операций на всем русском севере, который они очень
быстро и отчетливо изучили. В те же годы началось заня-
тие Западной Сибири уже силами правительства, а не од-
них Строгановых, а в Сибири были поставлены многие го-
рода со "стольным" Тобольском во главе.
Южная граница. В самое мрачное и жестокое время
правления Грозного, в 70-х годах XVI столетия, московс-
кое правительство поставило себе большую и сложную за-
дачу -- устроить заново охрану от татар южной границы
государства, носившей название "берега", потому что
долго эта граница совпадала на деле с берегом средней
Оки. В середине XVI в. на восток и на запад от этого
берега средней Оки, под прикрытием старинных крепостей
на верхней Оке, "верховских" и рязанских, население
чувствовало себя более или менее в безопасности; но
между верхней Окой и верхним Доном и на реках Упе, Про-
не и Осетре русские люди до последней трети XVI в. были
предоставлены собственному мужеству и счастью. Алексин,
Одоев, Тула, Зарайск и Михайлов не могли дать приют и
опору поселенцу, который стремился поставить свою соху
на тульском и пронском черноземе. Не могли эти крепости
и задерживать шайки татар в их быстром и скрытом движе-
нии к берегам средней Оки. Надо было защитить надежным
образом население окраины и дороги внутрь страны, в За-
московье. Московское правительство берется за эту зада-
чу. Оно сначала укрепляет места по верховьям Оки и До-
на, затем укрепляет линию реки Быстрой Сосны, переходит
на линию верхнего Сейма и, наконец, занимает крепостями
течение реки Оскола и верховье Северного (или Северско-
го) Донца. Все это делается в течение всего четырех де-
сятилетий, с энергической быстротой и по известному
плану, который легко открывается позднейшему наблюдате-
лю, несмотря на скудость исторического материала для
изучения этого дела.
Порядок обороны южной границы Московского госу-
дарства был таков. Для отражения врага строились кре-
пости и устраивалась укрепленная пограничная черта из
валов и засек, а за укреплениями ставились войска. Для
наблюдения же за врагом и для предупреждения его неча-
янных набегов выдвигались в "поле" за линию укреплений
наблюдательные посты -- "сторожи" и разъезды -- "стани-
цы". Вся эта сеть укреплений и наблюдательных пунктов
мало-помалу спускалась с севера на юг, следуя по тем
полевым дорогам, которые служили и отрядам татар. Прег-
раждая эти дороги засеками и валами, затрудняли доступы
к бродам через реки и ручьи и замыкали ту или иную до-
рогу крепостью, место для которой выбиралось с большой
осмотрительностью, иногда даже в стороне от татарской
дороги, но так, чтобы крепость командовала над этой до-
рогой. Каждый шаг на юг, конечно, опирался на уже су-
ществовавшую цепь укреплений; каждый город, возникавший
на "поле", строился трудами людей, взятых из других
"украинских" и "польских" (полевых) городов, населялся
ими же и становился по службе в тесную связь со всей
сетью прочих городов. Связь эта поддерживалась не одни-
ми военно-административными распоряжениями, но и всем
складом боевой порубежной жизни. Весь юг Московского
государства представлял собой один хорошо организован-
ный военный округ.
В этом военном округе все правительственные дейс-
твия и весь склад общественной жизни определялись воен-
ными потребностями и имели одну цель -- народную оборо-
ну. Необычная планомерность и согласованность мероприя-
тий в этом отношении являлась результатом "общего сове-
та" -- съезда знатоков южной окраины, созванных в Моск-
ву в 1571 г. и работавших под руководством бояр, кн. М.
И. Воротынского и Н. Р. Юрьева. Этим советом и был вы-
работан план защиты границ, приноровленный к местным
условиям и систематически затем исполненный на деле.
Свойства врага, которого надлежало здесь остерегаться и
с которым приходилось бороться, были своеобразны: это
был степной хищник, подвижной и дерзкий, но в то же
время нестойкий и неуловимый. Он "искрадывал" русскую
украйну, а не воевал ее открытой войной; он полонил,
грабил и пустошил страну, но не завоевывал ее; он дер-
жал московских людей в постоянном страхе своего набега,
но в то же время не пытался отнять навсегда или даже
временно присвоить земли, на которые налетал внезапно,
но короткой грозой. Поэтому столь же своеобразны были и
формы украинной организации, предназначенной на борьбу
с таким врагом. Ряд крепостей стоял на границе; в них
жил постоянный гарнизон и было приготовлено место для
окрестного населения, на тот случай, если ему при на-
шествии врага будет необходимо и возможно, по времени,
укрыться за стены крепости. Из крепостей рассылаются
разведочные отряды для наблюдения за появлением татар,
а в определенное время года в главнейших крепостях со-
бираются большие массы войск в ожидании крупного набега
крымского "царя". Все мелочи крепостной жизни, все
маршруты разведочных партий, вся "береговая" или "поль-
ная" служба, как ее называли, -- словом, вся совокуп-
ность оборонительных мер определена наказами и "роспи-
сями". Самым мелочным образом заботятся о том, чтобы
быть "усторожливее", и предписывают крайнюю осмотри-
тельность. А между тем, несмотря на опасности, на всем
пространстве укрепленной границы живет и подвигается
вперед, все южнее, земледельческое и промышленное насе-
ление; оно не только без разрешения, но и без ведома
власти оседает на новых землицах, в своих "юртах", па-
шенных заимках и зверопромышленных угодьях. Стремление
московского населения на юг из центра государства было
так энергично, что выбрасывало наиболее предприимчивые
элементы даже вовсе за границу крепостей, где защитой
поселенца была уже не засека или городской вал, а при-
родные "крепости": лесная чаша и течение лесной же реч-
ки. Недоступный конному степнику-грабителю, лес для
русского поселенца был и убежищем и кормильцем. Рыбо-
ловство в лесных озерах и реках, охота и бортничество
привлекло поселенцев именно в леса. Один из исследова-
телей заселения нашего "поля" (Миклашевский), отмечая
расположение поселков на украине по рекам и лесам,
справедливо говорит, что "русский человек, передвигав-
шийся из северных областей государства, не поселялся в
безлесных местностях; не лес, а степь останавливала его
движение". Таким образом, рядом с правительственной за-
имкой "поля" про исходила и частная. И та и другая,
изучив свойства врага и средства борьбы с ним, шли сме-
ло вперед; и та и другая Держались рек и пользовались
лесными пространствами для обороны дорог и жилищ: тем
чаше должны были встречаться и влиять друг на друга оба
колонизаторских движения. И действительно, правительст-
во часто настигало поселенцев на их "юртах", оно нала-
гало свою руку на частнозаимочные земли, оставляло их в
пользовании владельцев уже на поместном праве и привле-
кало население вновь занятых мест к официальному учас-
тию в обороне границы. Оно в данном случае опиралось на
ранее сложившуюся здесь хозяйственную деятельность и
пользовалось уже существовавшими здесь общественными
силами. Но, в свою очередь, вновь занимаемая правитель-
ством позиция становилась базисом дальнейшего народного
движения в "поле": от новых крепостей шли далее новые
заимки. Подобным взаимодействием всего лучше можно объ-
яснить тот изумительно быстрый успех в движении на юг
московского правительства, с которым мы ознакомились на
предшествующих страницах. Остерегаясь общего врага, обе
силы, и общество и правительство, в то же время как бы
наперерыв идут ему навстречу и взаимной поддержкой ум-
ножают свои силы и энергию. Знакомясь с делом быстрой и
систематической заимки "дикого поля", мы удивляемся то-
му, что и это широкое предприятие организовалось и вы-
полнялось в те годы, когда, по привычным представлени-
ям, в Москве существовал лишь террор "умалишенного ти-
рана".
Оценка Грозного. Таков краткий обзор фактов дея-
тельности Грозного. Эти факты не всегда нам известны
точно;
не всегда ясна в них личная роль и личное значение
самого Грозного. Мы не можем определить ни черт его ха-
рактера, ни его правительственных способностей с той
ясностью и положительностью, какой требует научное зна-
ние. Отсюда -- ученая разноголосица в оценке Грозного.
Старые историки здесь были в полной зависимости от раз-
норечивых источников. Кн. Щербатов сознается в этом,
говоря, что Грозный представляется ему "в столь разных
видах", что "часто не единым человеком является". Ка-
рамзин разноречие источников относит к двойственности
самого Грозного и думает, что Грозный пережил глубокий
внутренний перелом и падение. "Характер Иоанна, героя
добродетели в юности, неистового кровопийцы в летах му-
жества и старости, есть для ума загадка", -- говорит
он. Позже было выяснено пристрастие отзывов о Грозном,
как шедших с его стороны, от официальной московской
письменности, так и враждебных ему, своих и иноземных.
Историки пытались, учтя это одностороннее пристрастие
современников, освободиться от него и дать свое освеще-
ние личности Грозного. Одни стремились к психологичес-
кой характеристике Ивана. Они рисовали его или с черта-
ми идеализации, как передовую непонятую веком личность
(Кавелин), или как человека малоумного (Костомаров) и
даже помешанного (М. Ковалевский). Более тонкие харак-
теристики были даны Ю. Самариным, подчеркнувшим несоот-
ветствие умственных сил Грозного с слабостью его воли,
и И. Н. Ждановым, который считал Грозного умным и та-
лантливым, но "неудавшимся" и потому болезненно раздра-
женным человеком. Все такого рода характеристики, даже
тогда, когда они остроумны, красивы и вероподобны,
все-таки произвольны:
личный характер Грозного остается загадкой. Тверже
стоят те отзывы о Грозном, которые имеют в виду опреде-
лить его политические способности и понять его госу-
дарственное значение. После оценки, данной Грозному Со-
ловьевым, Бестужевым-Рюминым и др., ясно, что мы имеем
дело с крупным дельцом, понимавшим политическую обста-
новку и способным на широкую постановку правительствен-
ных задач. Одинаково и тогда, когда с "избранной радой"
Грозный вел свои первые войны и реформы, и тогда, когда
позднее, без "рады", он совершал свой государственный
переворот в опричнине, брал Ливонию и Полоцк и колони-
зовал "дикое поле", -- он выступает перед нами с широ-
кой программой и значительной энергией. Сам ли он ведет
свое правительство или только умеет выбрать вожаков, --
все равно: это правительство всегда обладает необходи-
мыми политическими качествами, хотя не всегда имеет ус-
пех и удачу. Недаром шведский король Иоанн, в противо-
положность Грозному, называл его преемника московским
словом "durak", отмечая, что со смертью Грозного в
Москве не стало умного и сильного государя.