Изложенные нами наблюдения над составом земель,
взятых в опричнину, можно теперь свести к одному заклю-
чению. Территория опричнины, слагавшаяся постепенно, в
70-х годах XVI в. составлена была из городов и волос-
тей, лежавших в центральных и северных местностях госу-
дарства -- в Поморье, замосковных и заоцких городах, в
пятинах Обонежской и Бежецкой. Опираясь на севере на
"великое море окиан", опричные земли врезывались в
"земщину", разделяя ее надвое. На востоке за земщиной
оставались пермские и вятские города, Понизовье и Ря-
зань; на западе города порубежные: "от немецкой украй-
ны" (псковские и новгородкие), "от литовской украйны"
(Великие Луки, Смоленск и др.) и города Северские. На
юге эти две полосы "Земщины" связывались украинными го-
родами да "диким полем". Московским севером, Поморьем и
двумя Новгородскими пятинами опричнина владела безраз-
дельно; в центральных же областях ее земли перемешива-
лись с земскими в такой чересполосице, которую нельзя
не только объяснить, но и просто изобразить. За земщи-
ной оставались здесь из больших городов, кажется, толь-
ко Тверь, Владимир, Калуга. Города Ярославль и Переяс-
лавль Залесский, как кажется, были взяты из "земщины"
только в середине 70-х годов. Во всяком случае, огром-
ное большинство городов и волостей в московском центре
отошло от земщины, и мы имеем право сказать, что земщи-
не, в конце концов, оставлены были окраины государства.
Получалось нечто обратное тому, что мы видим в имера-
торских и сенатских провинциях древнего Рима: там импе-
раторская власть берет в непосредственное ведение воен-
ные окраины и кольцом легионов сковывает старый центр;
здесь царская власть, наоборот, отделяет себе в оприч-
нину внутренние области, оставляя старому управлению
военные окраины государства.
Вот к каким результатам привело нас изучение тер-
риториального состава опричнины. Учрежденный в 1565 г.
новый двор московского государя в десять лет охватил
все внутренние области государства, произвел существен-
ные перемены в служилом землевладении этих областей,
завладев путями внешних сообщений и почти всеми важней-
шими рынками страны и количественно сравнялся с земщи-
ной, если только не перерос ее. В 70-х годах XVI в. это
далеко не "отряд царских телохранителей" и даже не "оп-
ричнина" в смысле удельного двора. Новый двор Грозного
царя до такой степени разросся и осложнился, что перес-
тал быть опричниной не только по существу, но и по офи-
циальному наименованию: около 1572 г. слово "опришнина"
в разрядах исчезает и заменяется словом "двор". Думаем,
что это не случайность, а достаточно ясный признак то-
го, что в сознании творцов опричнины она изменила свой
первоначальный вид.
Ряд наблюдений, изложенных выше, ставит нас на та-
кую точку зрения, с которой существующие объяснения оп-
ричнины представляются не вполне соответствующими исто-
рической действительности. Мы видим, что, вопреки обыч-
ному мнению, опричнина вовсе не стояла "вне" государс-
тва. В учреждении опричнины вовсе не было "удаления
главы государства от государства", как выражался С. М.
Соловьев; напротив, опричнина забирала в свои руки все
государство в его коренной части, оставив "земскому"
управлению рубежи, и даже стремилась к государственным
преобразованиям, ибо вносила существенные перемены в
состав служилого землевладения. Уничтожая его аристок-
ратический строй, опричнина была направлена, в сущнос-
ти, против тех сторон государственного порядка, которые
терпели и поддерживали такой строй. Она действовала не
"против лиц", как говорит В. О. Ключевский, а именно
против порядка, и потому была гораздо более орудием го-
сударственной реформы, чем простым полицейским средс-
твом пресечения и предупреждения государственных прес-
туплений. Говоря так, мы совсем не отрицаем тех отвра-
тительно жестоких гонений, которым подвергал в опрични-
не Грозный царь своих воображаемых и действительных
врагов. И Курбский, и иностранцы говорят о них много и
вероподобно. Но нам кажется, что сцены зверства и разв-
рата, всех ужасавшие и вместе с тем занимавшие, были
как бы грязной пеной, которая кипела на поверхности оп-
ричной жизни, закрывая будничную работу, происходящую в
ее глубинах. Непонятное ожесточение Грозного, грубый
произвол его "кромешников" гораздо более затрагивали
интерес современников, чем обыденная деятельность оп-
ричнины, направленная на то, чтобы "людишек перебрать,
бояр и дворян и детей боярских и дворовых людишек".
Современники заметили только результаты этой деятель-
ности -- разгром княжеского землевладения; Курбский
страстно упрекал за него Грозного, говоря, что царь гу-
бил княжат ради вотчин, стяжаний и скарбов; Флетчер
спокойно указывал на унижение "удельных князей" после
того, как Грозный захватил их вотчины. Но ни тот, ни
другой из них, да и вообще никто не оставил нам полной
картины того, как царь Иван Васильевич сосредоточил в
своих руках, помимо "земских" бояр, распоряжение доход-
нейшими местами государства и его торговыми путями и,
располагая своей опричной казной и опричными слугами,
постепенно "перебирал" служилых людишек, отрывал их от
той почвы, которая питала их неудобные политические
воспоминания и притязания, и сажал на новые места или
же совсем губил их в припадках своей подозрительной
ярости.
Может быть, это неумение современников рассмотреть
за вспышками царского гнева и за самоуправством его оп-
ричной дружины определенный план и систему в действиях
опричнины было причиной того, что смысл опричнины стал
скрыт и от глаз потомства. Но есть этому и другая при-
чина. Как первый период реформ царя Ивана IV оставил по
себе мало следов в бумажном делопроизводстве московских
приказов, так и опричнина с ее реформой служилого зем-
левладения почти не отразилась в актах и приказных де-
лах XVI в. Переводя области в опричнину, Грозный не вы-
думывал для управления ими ни новых форм, ни нового ти-
па учреждений; он только поручал их управление особым
лицам -- "из двора", и эти лица из двора действовали
рядом и вместе с лицами "из земского". Вот почему иног-
да одно только имя дьяка, скрепившего ту или другую
грамоту, показывает нам, где дана грамота, в опричнине
или в земщине, или же только по местности, к которой
относится тот или другой акт, можем судить, с чем имеем
дело, с опричным ли распоряжением или с земским. Далеко
не всегда в самом акте указывается точно, какой орган
управления в данном случае надо разуметь, земский или
дворовый; просто говорится: "Большой дворец", "Большой
приход", "Разряд" и лишь иногда прибавляется поясни-
тельное слово, вроде: "из земского Дворца", "дворовый
Разряд", "в дворовый Большой Приход". Равно и должности
не всегда упоминались с означением, к какому порядку,
опричному или земскому, они относились; иногда говори-
лось, например, "с государем бояре из опришнины", "Дво-
рецкий Большого земского Дворца", "дворовые воеводы",
"дьяк Розряду дворового" и т. д., иногда же лица, заве-
домо принадлежащие к опричнине и "к двору", именуются в
документах без всякого на то указания. Поэтому нет ни-
какой возможности дать определенное изображение адми-
нистративного устройства опричнины. Весьма соблазни-
тельна мысль, что отдельных от "земщины" административ-
ных учреждений опричнина и вовсе не имела. Был, кажет-
ся, только, один Разряд, один Большой приход, но и в
этих и других присутственных местах разным дьякам пору-
чались дела и местности земские и дворовые порознь, и
неодинаков был порядок доклада и решения тех и других
дел. Исследователям еще предстоит решить вопрос, как
размежевывались дела и люди в таком близком и странном
соседстве. Нам теперь представляется неизбежной и неп-
римиримой вражда между земскими и опричными людьми, по-
тому что мы верим, будто бы Грозный заповедал опрични-
кам насиловать и убивать земских людей. А между тем не
видно, чтобы правительство XVI в. считало дворовых и
земских людей врагами; напротив, оно предписывало им
совместные и согласные действия. Так, в 1570 г., в мае,
"приказал государь о (литовских) рубежах говорити всем
бояром, земским и из опришнины... и бояре обои, земские
и из опришнины, о тех рубежах говорили" и пришли к од-
ному общему решению. Через месяц такое же общее решение
"обои" бояре постановили по поводу необычного "слова" в
титуле литовского государя и "за то слово велели стояти
крепко". В том же 1570 и 1571 гг. на "берегу" и украйне
против татар были земские и "опришнинские" отряды, и им
было велено действовать вместе, "где случится сойтись"
земским воеводам с опришнинскими воеводами. Все подоб-
ные факты наводят на мысль, что отношения между двумя
частями своего царства Грозный строил не на принципе
взаимной вражды, и если от опричнины, по словам Ивана
Тимофеева, произошел "земли всей велик раскол", то при-
чины этого лежали не в намерениях Грозного, а в спосо-
бах их осуществления. Один только эпизод с вокняжением
в земщине Симеона Бекбулатовича мог бы противоречить
этому, если бы ему можно было придавать серьезное зна-
чение и если бы он ясно указывал на намерение отделить
"земщину" в особое "великое княжение". Но, кажется, это
была кратковременная и совсем не выдержанная проба раз-
деления власти. Симеону довелось сидеть в звании вели-
кого князя на Москве всего несколько месяцев. При этом
так как он не носил царского титула, то не мог быть и
венчан на царство; его просто, по словам одной разряд-
ной книги, государь "посадил на великое княжение на
Москве", может быть и с некоторым обрядом, но, конечно,
не с чином царского венчания. Симеону принадлежала одна
тень власти, потому что в его княжение рядом с его гра-
мотами писались и грамоты от настоящего "царя и велико-
го князя всея Руси", а на грамоты "великого князя Симе-
она Бекбулатовича всея Руси" дьяки даже не отписыва-
лись, предпочитая отвечать одному "государю князю Ивану
Васильевичу Московскому". Словом, это была какая-то иг-
ра или причуда, смысл которой не ясен, а политическое
значение ничтожно. Иностранцам Симеона не показывали и
о нем говорили сбивчиво и уклончиво; если бы ему дана
была действительная власть, вряд ли возможно было бы
скрыть этого нового повелителя "земщины".
Итак, опричнина была первой попыткой разрешить од-
но из противоречий московского государственного строя.
Она сокрушила землевладение знати в том его виде, как
оно существовало из старины. Посредством принудительной
и систематически произведенной мены земель она уничто-
жила старые связи удельных княжат с их родовыми вотчи-
нами везде, где считала это необходимым, и раскидала
подозрительных в глазах Грозного княжат по разным мес-
там государства, преимущественно по его окраинам, где
они превратились в рядовых служилых землевладельцев.
Если вспомним, что рядом с этим земельным перемещением
шли опалы, ссылки и казни, обращенные прежде всего на
тех же княжат, то уверимся, что в опричнине Грозного
произошел полный разгром удельной аристократии. Правда,
она не была истреблена "всеродно", поголовно:
вряд ли это и входило в политику Грозного, как
склонны думать некоторые ученые; но состав ее значи-
тельно поредел, и спаслись от погибели только те, кото-
рые умели показаться Грозному политически безвредными,
как Мстиславский с его зятем "великим князем" Симеоном
Бекбулатовичем, или же умели, как некоторые князья --
Скопины, Шуйские, Пронские, Сицкие, Трубецкие, Темкины,
-- заслужить честь быть принятыми на службу в опрични-
ну. Политическое значение класса было бесповоротно
уничтожено, и в этом заключался успех политики Грозно-
го. Тотчас после его смерти сбылось то, чего при нем
так боялись бояре-княжата: ими стали владеть Захарьины
да Годуновы. К этим простым боярским семьям перешло
первенство во дворце от круга людей высшей породы, раз-
битого опричниной.
Но это было лишь одно из последствий опричнины.
Другое заключалось в необыкновенно энергичной мобилиза-
ции землевладения, руководимой правительством. Опрични-
на массами передвигала служилых людей с одних земель на
другие; земли меняли хозяев не только в том смысле, что
вместо одного помещика приходил другой, но и в том, что
дворцовая или монастырская земля обращалась в поместную
раздачу, а вотчина князя или поместье сына боярского
отписывалось на государя. Происходил как бы общий пе-
ресмотр и общая перетасовка владельческих прав. Резуль-
таты этой операции имели бесспорную важность для прави-
тельства, хотя были неудобны и тяжелы для населения.
Ликвидируя в опричнине старые поземельные отношения,
завещанные удельным временем, правительство Грозного
взамен их везде водворяло однообразные порядки, крепко
связывавшие право землевладения с обязательной службой.
Это требовали и политические виды самого Грозного и ин-
тересы, более общие, государственной обороны. Стараясь
о том, чтобы разместить на землях, взятых в опричнину,
"опришнинских" служилых людей, Грозный сводил с этих
земель их старых служилых владельцев, не попавших в оп-
ричнину, но в то же время он должен был подумать и о
том, чтобы не оставить без земель и этих последних. Они
устраивались в "земщине" и размешались в таких местнос-
тях, которые нуждались в военном населении. Политичес-
кие соображения Грозного прогоняли их с их старых мест,
стратегические надобности определяли места их нового
поселения. Нагляднейший пример того, что испомещение
служилых людей зависело одновременно и от введения оп-
ричнины и от обстоятельств военного характера, находит-
ся в так называемых Полоцких писцовых книгах 1571 г.
Они заключают в себе данные о детях боярских, которые
были выведены на литовский рубеж из Обонежской и Бежец-
кой пятин тотчас после взятия этих двух пятин в оприч-
нину. В пограничных местах, в Себеже, Нещерде, Озерищах
и Усвяте, новгородским служилым людям были розданы зем-
ли каждому сполна в его оклад 400--500 четей. Таким об-
разом, не принятые в число опричников, эти люди совсем
потеряли земли в новгородских пятинах и получили новую
оседлость на той пограничной полосе, которую надо было
укрепить для литовской войны. У нас мало столь вырази-
тельных образчиков того влияния, какое оказывала оприч-
нина на оборот земель в служилом центре и на военных
окраинах государства. Но нельзя сомневаться, что это
влияние было очень велико. Оно усилило земельную моби-
лизацию и сделало ее тревожной и беспорядочной. Массо-
вая конфискация и секуляризация вотчин в опричнине,
массовое передвижение служилых землевладельцев, обраще-
ние в частное владение дворцовых и черных земель -- все
это имело характер бурного переворота в области земель-
ных отношенний и неизбежно должно было вызвать очень
определенное чувство неудовольствия и страха в населе-
нии. Страх государевой опалы и казни смешивался с бо-
язнью выселения из родного гнезда на пограничную пус-
тошь без всякой вины, "с городом вместе, а не в опале".
От невольных, внезапных передвижений страдали не только
землевладельцы, которые обязаны были менять свою вотчи-
ну или поместную оседлость и бросать одно хозяйство,
чтобы начинать другое в чуждой обстановке, в новых ус-
ловиях, с новым рабочим населением. В одинаковой степе-
ни страдало от перемены хозяев и это рабочее население,
страдало особенно тогда, когда ему вместе с дворцовой
или черной землей, на которой оно сидело, приходилось
попадать в частную зависимость. Отношения между вла-
дельцами земель и их крестьянским населением были в ту
пору уже достаточно запутаны; опричнина должна была еще
более их осложнить и замутить.
Но вопрос о поземельных отношениях XVI в. перево-
дит нас уже в иную область московских общественных зат-
руднений. К раскрытию их теперь и обратимся.
Социальное противоречие в московской жизни XVI ве-
ка
Рядом с политическим противоречием московской жиз-
ни, получившим первое свое разрешение в опричнине, выше
мы отметили и другое -- социальное. Мы определили его
как систематическое подчинение интересов рабочей массы
интересам служилых землевладельцев, живших на счет этой
массы. К такому подчинению московское правительство бы-
ло вынуждено неотложными потребностями государственной
обороны. Оно действовало очень решительно в данном нап-
равлении потому, что не вполне отчетливо представляло
себе последствия своей политики. Борьба с соседями на
окраинах немецкой, литовской и татарской в XV--XVI вв.
заставляла во что бы то ни стало увеличивать боевые си-
лы государства. На границах протягивались линии новых и
возобновленных крепостей. В этих крепостях водворялись
гарнизоны, в состав которых поступали люди из низших
слоев населения, менявшие посадский или крестьянский
двор на двор в стрелецкой, пушкарской или иной "прибор-
ной" слободе. Этот вновь поверстанный в государеву
службу мелкий люд в большинстве своем извлекался из
уездов, которые тем самым теряли часть своего трудоспо-
собного населения. На смену ушедшим в уездах водворя-
лись иного рода "жильцы"; они не входили в состав тяг-
лых миров уезда и не принадлежали к трудовой массе зем-
ледельческо-промышленного населения, а становились выше
этой массы, в качестве ее господ. То были служилые по-
мещики и вотчинники, которым щедро раздавались черные и
дворцовые земли с тяглым их населением. В течение всего
XVI века можно наблюдать распространение этих форм слу-
жилого землевладения, поместья и мелкой вотчины, на
всем юге и западе Московского государства в Замосковье,
в городах от украйн западных и южных, в Понизовье. Нуж-
даясь в людях, годных к боевой службе, сверх старинного
класса своих слуг, вольных и невольных, знатных и нез-
натных, правительство подбирает необходимых ему людей,
сажая на поместья, отовсюду, изо всех слоев московского
общества, в каких только существовали отвечающие воен-
ным нуждам элементы. В новгородских и псковских местах
оно пользуется тем, например, классом мелких землевла-
дельцев, который существовал еще при вечевом укладе, --
так называемыми "земцами" или "своеземцами". Оно отби-
рает часть их в служилый класс, заставляя этих "детей
боярских земцев" служить с их маленьких вотчин и давая
к этим вотчинам поместья. Остальная же часть "земцев"
уходит в тяглые слои населения. В других случаях, если
у правительства не хватало своих слуг, оно брало их в
частных домах. Известен случай, когда государев писец
Д. В. Китаев "поместил" на государеву службу несколько
десятков семей боярских холопов. Верстали в службу и
татар "новокрещенов", даже татар, оставшихся в исламе;
этих последних устраивали на службе особыми отрядами и
на землях особыми гнездами; так, за татарами всегда бы-
вали земли в Касимове и Елатьме на Оке, бывал и городок
Романов на Волге. Наконец, правительство пользовалось
услугами и той темной по происхождению казачьей силы,
которая выросла в XVI в. на "диком поле" и южных реках.
Не справляясь о казачьем прошлом, казаков или нанимали
для временной службы, как это было, например, в 1572
г., или же верстали на постоянную службу, возводя в чин
"детей боярских", как это было, например, в Епифани в
1585 г. Словом, служилый класс складывался из лиц самых
разнообразных состояний и потому рос с чрезвычайной
быстротой. Только в самом исходе XVI в., когда в цент-
ральных областях численность служилых чинов достигла
желаемой степени, появилась мысль, что в государеву
службу следует принимать с разбором, не допуская в чис-
ло детей боярских "поповых и мужичьих детей, холопей
боярских и слуг монастырских". Но столь разборчивы ста-
ли только в коренных областях государства, а на южной
окраине, где по-прежнему была нужда в сильных и храбрых
людях, благоразумно воздерживались от расспроса и сыска
про отечество тех, кого верстали поместьем.
Итак, численность служилого класса в XVI в. росла
с чрезвычайной скоростью, а вместе с тем росла и пло-
щадь, охваченная служилым землевладением, которым тогда
обеспечивалась исправность служб. Следует отметить те
последствия, какими сопровождалось для коренного го-
родского населения водворение в города и посады служи-
лого люда. Военные слободы и осадные дворы губительно
действовали на посадские миры. Служилый люд отнимал у
горожан их усадьбы и огороды, их рынок и промыслы. Он
выживал посадских людей из их посада, и посад пустел и
падал. Из центра народнохозяйственной жизни город прев-
ращался в центр административно-военный, а старое го-
родское население разбредалось или же, оставаясь на
месте, разными способами выходило из государева тягла.
Нечто подобное происходило и с водворением служилых лю-
дей в уездах.
Раздача земель служилым людям производилась обык-
новенно с таким соображением, чтобы поместить военную
силу поближе к тем рубежам, охрана которых на нее воз-
лагалась. В Поморье не было удобно размещать помещиков,
так как поморские уезды были далеки от всякого возмож-
ного театра войны. Служилый люд получал поэтому свои
земли в южной половине государства, скучиваясь к украй-
нам "польской" и западной. Чем ограниченнее был район
обычного размещения служилых землевладельцев, тем быст-
рее переходили в этом районе в частное обладание бояр и
детей боярских земли государственные (черные) и госуда-
ревы (дворцовые). Когда этот процесс передачи прави-
тельственных земель служилому классу был осложнен пе-
ресмотром земель в опричнине и последствием этого пе-
ресмотра -- массовым перемещением служилых землевла-
дельцев, то он получил еще более быстрый ход и пришел к
некоторой развязке: земель, составлявших поместный
фонд, ко второй половине XVI столетия уже не хватало, и
помещать служилых людей в центральной и южной полосе
государства стало трудно. Не считая прямого указания на
недостаток земель, находящегося в сочинении Флетчера, о
том же свидетельствует хроническое несоответствие по-
местного "оклада" служилых людей с их "дачей": действи-
тельная дача помещиков постоянно была меньше номиналь-
ного их оклада, хотя за ними и сохранялось право "при-
искать" самим то количество земли, какое "не дошло" в
их оклад. В поместную раздачу, по недостатку земель,
обращались не только дворцовые и черные земли, но даже
вотчинные владения, светские и церковные, взятые на го-
сударя именно с целью передать их в поместный оборот.
То обстоятельство, что в центральных частях государства
в то же самое время существовало большое количество
заброшенных "порожних" земель, не только не опровергает
факта недостачи поместной земли, но служит к его лучше-
му освещению. Этих пустошей не брали "за пустом", их
нельзя было обратить в раздачу, и потому-то приходилось
пополнять поместный фонд, взамен опустелых дач, новыми
участками из вотчинных и мирских земель, не бывших до
тех пор за помещиками.
Таким образом, к исходу XVI в. в уездах южной по-
ловины Московского государства служилое землевладение
достигло своего крайнего развития в том смысле, что
захватило в свой оборот все земли, не принадлежавшие
монастырям и дворцу государеву. Тяглое население южных
и западных областей оказалось при этом сплошь на част-
новладельческих, служилых и монастырских землях, за
исключением небольшого, сравнительно, количества двор-
цовых волостей. Тяглая община в том виде, как мы ее
знаем на московском севере, могла уцелеть лишь там, где
черная или дворцовая волость целиком попадала в состав
частного земельного хозяйства. Так было, например, с
Юхотской волостью при пожаловании ее кн. Ф. М. Мстис-
лавскому и во всех других случаях образования крупных,
в одной меже, боярских и монастырских хозяев. В этих
крупных владениях крестьянский мир не только мог сохра-
нить внутреннюю целость мирского устройства и мирских
отношений, как они сложились под давлением податного
оклада и круговой ответственности, но он приобретал
сверх тяглой и государственной еще и вотчинно-хозяйс-
твенную организацию под влиянием частновладельческих
интересов вотчинника. Эта организация могла тяготить
различными своими сторонами тяглого человека, но она
давала ему и выгоды: жить "за хребтом" сильного и бога-
того владельца в "тарханной" вотчине было выгоднее, бе-
зопаснее и спокойнее; тянуть свои дани и оброки с при-
вычным миром было легче. Когда же черная или дворцовая
волость шла "в раздачу" рядовым детям боярским мелкими
участками, тогда ее тяглое население терпело горькую
участь. Межи мелкопоместных владений дробили волость,
прежде единую, на много частных разобщенных хозяйств, и
старое тяглое устройство исчезало. Служилый владелец
становился между крестьянами своего поместья и госу-
дарственной властью. Получая право облагать и оброчить
крестьян сборами и повинностями в свою пользу, он в то
же время был обязан собирать с них государевы подати.
По официальным выражениям XVI в., не крестьяне, а их
служилый владелец "тянул во всякие государевы подати" и
получал "льготы во всяких государевых податях". Вот
как, например, выражалась писцовая книга 1572 г. о че-
тырехлетней льготе, данной помещику: "А в те ему уроч-
ные лета, с того его поместья крестьянам его государе-
вых всяких податей не давати До тех урочных лет, а как
отсидит льготу, и ему с того поместья потянути во вся-
кие государевы подати". Пользуясь правом "называть"
крестьян на пустые дворы, владелец обязывал их догово-
ром не со "старожильцами" своего поместья или вотчины,
а с самим собой. Таким образом, функции выборных влас-
тей тяглого мира переходили на землевладельца и в его
руках обращались в одно из средств прикрепления кресть-
ян.
Нет сомнения, что описанное выше развитие служило-
го и вообще частного землевладения было одним из реши-
тельных условий крестьянского прикрепления. Неизбежным
последствием возникновения привилегированных земельных
хозяйств на правительственных землях был переход
крестьян от податного самоуправления и хозяйственной
самостоятельности в землевладельческую опеку и в зави-
симость от господского хозяйства. Этот переход в от-
дельных случаях мог быть легким и выгодным, но вообще
он равнялся потере гражданской самостоятельности. Ко-
ренное население тяглой черной волости -- крестьяне
старожильцы, "застаревшие" на своих тяглых жеребьях, с
которых они не могли уходить, не получали права выхода
и от землевладельца, когда попадали со своей землей в
частное обладание. Прикрепление к тяглу в самостоятель-
ной податной общине заменялось для них прикреплением к
владельцу, за которым они записывались при отводе ему
земли. Эта "крепость" старожильцев, выражавшаяся в по-
тере права передвижения, была общепризнанным положением
в XVI в.: возникшая в практике правительственно-подат-
ной, она легко была усвоена и частновладельческой прак-
тикой. Охраняя свой интерес, правительство разрешало
частным владельцам "называть" на свои земли не всех во-
обще крестьян, а лишь не сидевших на тягле: "От отцов
детей, и от братей братью, и от дядь племянников и от
сусед захребетников, а не с тяглых черных мест; а с
тяглых черных мест на льготу крестьян не называти". И
частные землевладельцы не отпускали от себя тех, кого
получали вместе с землей, кто обжился и застарел в их
владении; таких "старожильцев" они считали уже крепкими
себе и в случае их ухода возвращали, ссылаясь на писцо-
вую книгу или иной документ, в котором ушедшие тяглецы
были записаны за ними. За такой порядок стояли не толь-
ко сами землевладельцы, -- его держалось и правительст-
во. С точки зрения правительственной, он был удобен и
необходим. Крепкое владельцу рабочее население служило
надежным основанием и служебной исправности служилого
землевладельца, и податной исправности частновладель-
ческих хозяйств.
Но для рабочего населения переход в частную зави-
симость был таким житейским осложнением, с которым оно
не могло примириться легко. В данном же случае дело
обострялось еще тем, что передача правительственных зе-
мель частным лицам происходила не с правильной посте-
пенностью. Мы видим, что она была осложнена опричниной.
Обращение земель подгонялось политическими обстоятель-
ствами и принимало характер тревожный и беспорядочный.
Пересмотр "служилых людишек" с необыкновенной быстротой
и в большом количестве перебрасывал их с земель на зем-
ли, разрушая старинные хозяйства в одних местах и соз-
давая новые в других. Все роды земель, от черных до мо-
настырских, были втянуты в этот пересмотр и меняли вла-
дельцев, -- то отбирались на государя, то снова шли в
частные руки. К этому именно времени более всего приу-
рочивается замечание В. О. Ключевского, что в Московс-
ком государстве XVI в. "населенные имения переходили из
рук в руки чуть не с быстротой ценных бумаг на нынешней
бирже". Только эта "игра в крестьян и в землю" доведена
была до такого напряжения не одними иноками богатых мо-
настырей, как говорит Ключевский, но прежде всего самим
правительством Грозного. Монастыри лишь пользовались, и
притом умело пользовались, земельной катастрофой и
удачно подбирали в свою пользу обломки разбитого Гроз-
ным вотчинного землевладения царских слуг. Крестьяне,
таким образом, переживали разом две беды: с одной сто-
роны, государевы земли, которыми они владели, быстро и
всей массой переходили в служилые руки ради нужд госу-
дарственной обороны; с другой стороны, этот переход зе-
мель благодаря опричнине стал насильственно-беспорядоч-
ным. На малопонятные для крестьянства ограничения его
прав и притеснения оно отвечало усиленным выходом с зе-
мель, взятых из непосредственного крестьянского распо-
ряжения. В то самое время, когда крестьянский труд ста-
ли полагать в основание имущественного обеспечения
вновь образованного служилого класса, крестьянство по-
пыталось возвратить своему труду свободу - через пере-
селение.
Вот в чем мы видим главную причину усиления во
второй половине XVI в. крестьянского выхода из местнос-
тей, занятых служилым землевладением. Писцовые книги и
летописи того времени объясняли сильное запустение
центральных южных областей государства главным образом
татарским набегом 1571 г., когда хан дошел до самой
Москвы, а отчасти "моровым поветрием" и "хлебным недо-
родом". Но это были второстепенные и позднейшие причи-
ны: главная заключалась в потере земли.
Развитию крестьянского населения способствовали
многие условия московской политической жизни XVI в.
Благодаря этим условиям, в крестьянской массе рождалась
самая мысль о выселении, ими же облегчалось и передви-
жение землевладельцев на новые земли. Первое из этих
условий надо искать в громадных земельных приобретениях
Москвы. В половине XVI в. торжество над татарами на
востоке и юге передало в полную власть Москвы среднюю и
нижнюю Волгу и места на юге от Оки. В новых областях от
верховьев Оки до Камского устья залегал почти сплошной,
с небольшими островами песка и суглинка, тучный пласт
чернозема. Этот чернозем давно манил к себе великорос-
са-земледельца. Задолго до Казанского взятия и до заня-
тия крепостями верховий Оки и Дона, еще в XV в., воз-
никли здесь русские поселения. Когда же по взятии Каза-
ни правительство московское утвердилось на новых мес-
тах, и жизнь на этих окраинах стала безопаснее, сюда по
известным уже путям массой потянулось земледельческое
население, ища новых землиц взамен старой земли, отхо-
дившей в служилые руки. Успехи колонизации этих новых
земель так же, как и успехи колонизации в понизовых и
украйных городах, обусловливались тем, что свободное
движение народных масс соединялось в одном стремлении с
правительственной деятельностью по занятию и укреплению
вновь занятых пространств.
Если перелом в земельных отношениях крестьянства
был главным побуждением к выселению, если приобретение
плодородных земель обусловливало направление переселен-
ческого движения, то первоначальный способ отношения
правительства к переселенцам содействовал решимости пе-
реселяться. На новых землях правительство, спеша закре-
пить их за собой, строило города, водворяло в них вре-
менные отряды "жильцов" и вербовало постоянные гарнизо-
ны. Оно иногда сажало в них вместе с военными людьми и
людей торговых, имея в виду передать им местный рынок;
так в Казань, после ее завоевания, были переведены из
Пскова несколько семей псковских "гостей", и, несмотря
на то, что на родине эти "переведенцы" были опальными
людьми, им создали льготную обстановку на новоселье.
Таким образом, в новозавоеванный край правительство са-
мо посылало "жильцов" на временную службу и на постоян-
ное житье. В меру своих потребностей оно поощряло пере-
селение и не служилых людей, давая "приходцам" податные
льготы, пока они обживутся на новых хозяйствах. Подоб-
ное отношение могло только возбуждать народ к выселению
на окраины и подавать надежды на хозяйственную незави-
симость и облегчение податного бремени.
Однако к последней четверти XVI столетия уменьше-
ние населения в замосковных и западных уездах достигло
больших размеров и вызвало перемену в настроении прави-
тельства, возбудив в нем большую тревогу. Опустение зе-
мель лишало правительство сил и средств для продолжения
борьбы за Ливонию. С опустелых служилых земель не было
ни службы, ни платежей, а лучшие населенные церковные
земли были "в тарханех" и не несли служебного и подат-
ного бремени. Успехи Стефана Батория были так легки и
велики не только потому, что у него был военный талант
и хорошее войско, но и потому, что он бил врага, уже
обессиленного тяжким внутренним недугом. Вялость и не-
решительность Грозного в последний период борьбы порож-
далась, думаем, не простыми припадками личной трусости,
а сознанием, что у него исчезли средства для войны, что
его земля "в пустошь изнурилась" и "в запустение приш-
ла". Стремлением поправить дело вызвано было в 1572 и
1580 гг. запрещение передавать служилые земли во владе-
ние духовенства, в 1584 г. отмена податных льгот (тар-
ханов) в церковных вотчинах. Важность этих мер легко
себе представить, если вспомнить, что кругом Москвы две
пятых (37%) всей пашенной земли принадлежали духовенс-
тву и что на поместных и вотчинных землях, составлявших
остальные три пятых, хозяйство поддерживалось только на
одной третьей части (23%), остальное же (40%) было за-
пустошено служилыми владельцами. Если данные о подмос-
ковном пространстве можно распространять на весь вообще
центр государства, то позволительно сказать, что более
половины всех возделанных земель было "в тарханах", а
нельготные служилые земли на две трети пустели. Из со-
борного приговора 1584 г. видно, что правительство в то
время уже вполне отчетливо представляло себе такое по-
ложение дела. Постановляя отмену тарханов на церковных
землях, соборный акт говорит, что владельцы "с тех (зе-
мель) никакия царския дани и земских розметов не пла-
тят, а воинство, служилые люди, те их земли оплачивают,
и сего ради многое запустение за воинскими людьми в
вотчинах их и в поместьях, платячи за тарханы, а
крестьяне, вышел из-за служилых людей, живут за тарханы
во льготе". Таково было правительственное признание
землевладельческого кризиса, признание несколько позд-
нее, сделанное уже тогда, когда кризис был в полном
развитии и когда частные землевладельцы испробовали
много средств для борьбы с ним. Правительство вступи-
лось в дело для охраны своих и владельческих интересов
только в исходе XVI в. и действовало посредством лишь
временных и частных мероприятий, колеблясь в оконча-
тельном выборе направления и средств. Оно не решалось
сразу прикрепить к месту всю массу тяглого населения,
но создало ряд препятствий к его передвижению. Такими
препятствиями должны были служить: временное уничтоже-
ние тарханов, запрещение принимать закладчиков и дер-
жать слуг без крепостей, явленных определенным поряд-
ком, ограничение крестьянского перевоза, перепись
крестьянского населения в книгах 7101 (1592--1593) г.
Этими мерами думали сохранить для государства необходи-
мое ему количество службы и подати, а для служилых зем-
левладельцев -- остатки рабочего населения их земель.
Но гораздо ранее правительственного вмешательства
землевладельческий класс применил к делу для борьбы с
кризисом ряд средств, указанных ему условиями хозяйс-
твенной деятельности и особенностями общественных отно-
шений того времени. К энергической борьбе с кризисом
землевладельцев вынуждали сами обстоятельства, рокового
значения которых нельзя было не понять. Отклик населе-
ния создал недостаток рабочих рук в частных земельных
хозяйствах и довел до громадных размеров хозяйственную
"пустоту". Писцовые книги второй половины XVI в. насчи-
тывают очень много пустошей: вотчин пустых и поросших
лесом; сел, брошенных населением, с церквами "без пе-
ния"; порозжих земель, которые "за пустом не в роздаче"
и которые из оброка кое-где пашут крестьяне "наездом".
Местами еще жива память об ушедших хозяевах и пустоши
еще хранят их имена, а местами и хозяева уже забыты, и
"имян их сыскати некем". От пустоты совсем погибало хо-
зяйство мелкого малопоместного служилого человека; ему
было не с чего явиться на службу и "вперед служити не-
чем", он сам шел "бродить меж двор", бросая опустелое
хозяйство, пока не попадал на новый поместный участок
или не находил приюта в боярском дворе. Крупные землев-
ладельцы -- равно служилые и церковные -- имели гораздо
больше экономической устойчивости. Льготы, которыми они
умели запастись, сами по себе влекли на их земли трудо-
вое население. Возможность сохранить мирское устройство
в большой боярской или монастырской вотчине была второй
причиной тяготения крестьянства к крупным земельным хо-
зяйствам. Наконец, и выход крестьянина от крупного вла-
дельца был не так легок; администрация крупных вотчин в
борьбе за крестьян имела достаточно искусства, влияния
и средств, чтобы не только удерживать за собой своих
крестьян, но еще и "называть" на свои земли чужих. Та-
ким образом, когда мелкие землевладельцы разорялись
вконец, более крупные и знатные держались и даже пыта-
лись возобновлять хозяйство на случайно запустевших и
обезлюдевших участках.
Первое средство для этого заключалось в привлече-
нии крестьян с других земель, частных и правительствен-
ных. Землевладельцы выпрашивали у государя на свои пус-
тые вотчины "льготу", т.е. освобождение земли на нес-
колько лет от государственных податей с тем, чтобы им
"в те льготные лета, в той своей вотчине на пусте дворы
поставити и крестьян назвати и пашня розпахати". Опира-
ясь на уцелевшее в других участках хозяйство, действуя
посредством свободного денежного капитала, пользуясь
льготами, выпрошенными у правительства, эти владельцы
действительно успевали обновлять упавшее хозяйство.
Имея право "называть" и сажать у себя крестьян только
свободных от тягла, а не "с тяглых черных мест" они на
самом деле перезывали и перевозили к себе всех без раз-
бора, кого только могли вытянуть из-за других землевла-
дельцев. Очень известно, какие большие размеры и какие
грубые формы принимал этот перевоз крестьян через осо-
бых агентов "откачников", какие горькие жалобы он вызы-
вал со стороны тех, кто терял работников. Ряд насилий,
сопровождавших эту операцию, давал большую работу судам
и озабочивал правительство. Еще при Грозном были приня-
ты какие-то меры относительно крестьянского вывоза: в
1584 г. соседи по рязанским землям дьяка А. Шерефдинова
жаловались на этого самоуправца царю Федору, говоря,
что дьяк "твои государевы поместные земли к вотчине па-
шет и крестьян насильством твоих государевых сел и
из-за детей боярских возит мимо отца твоего, а нашего
государя, уложенья". Что это за "уложение", сказать
трудно; во всяком случае московское правительство приш-
ло к необходимости вмешаться в дело крестьянского пере-
воза для охраны своего интереса и интересов мелких слу-
жилых владельцев. Перевоз крестьян, сидевших на тягле,
лишал правительство правильного дохода с тяглой земли,
а уход крестьян от служилого человека лишал его доходов
и возможности служить. Указы 1601 и 1602 гг. были пер-
вым законом, поставившим определенные границы передви-
жению крестьян. Переход крестьян с мелких земельных хо-
зяйств на крупные был вовсе остановлен: крупным землев-
ладельцам было запрещено возить крестьян "промеж себя и
у сторонних людей". В мелких же служилых владениях доз-
волено было меняться крестьянами полюбовно -- без заце-
пок и задоров, боев и грабежей, которыми обыкновенно
сопровождался в те годы крестьянский "отказ". Очевидно,
что целью подобных ограничений была охрана мелкого слу-
жилого землевладения, наиболее страдавшего от кризиса.
Ради этой цели правительство отказалось от обычного
покровительства крупным земельным собственникам, кото-
рые, казалось бы, с пользой для государственного поряд-
ка работали над восстановлением хозяйственной культуры
на опустелых пространствах. Разрушительные следствия
этой своекорыстной работы были, наконец, поняты руково-
дителями московской политики.
Другое средство для борьбы с кризисом землевла-
дельцы находили в экономическом закабалении своего
крестьянства. Принимало ли это закабаление юридически
определенные формы или нет, -- все равно оно было очень
действительным препятствием к выходу крестьянина из-за
владельца. Хотя расчеты по земельной аренде, определен-
ные порядными, по закону не связывались с расчетами
крестьян по иным обязательствам, однако прекращение
арендных отношений с землевладельцем естественно вело к
ликвидации всех прочих денежных с ним расчетов. Кресть-
ян не выпускали без окончательной расплаты, и чем более
был опутан крестьянин, тем крепче сидел он на месте.
Его, правда, мог выкупить через своего "отказчика" дру-
гой землевладелец, но это требовало ловкости и было не
всегда возможно: право выхода не признавалось за старо-
жильцами, да и крестьян, живших с порядными, владельцы
не всегда выпускали даже по "отказу". Они прибегали ко
всяким средствам, чтобы предупредить уход работника или
ему воспрепятствовать. Одним из таких средств, и притом
довольно обычным, были "поручныя" записи, выдаваемые
несколькими поручителями по крестьянине в том, что ему
за порукою там-то жить, "земля пахати и двор строити,
новыя хоромы ставити, а старые починивати, а не збежа-
ти". В случае же побега поручители "порущики", отвечали
условленной суммой, размеры которой иногда вырастали до
неимоверности. В 1584 г. в Кириллове монастыре можно
было видеть "запись поручную на прилуцкаго христьянина
на Автонома на Якушева сына в тысяче во сте рублях".
Иногда выходу, даже законному, препятствовали прямым
насилием: крестьян мучили, грабили и в железо ковали.
Полученная от землевладельца хозяйственная подмога,
"ссуда" или сделанный крестьянином у владельца долг --
"серебро", как тогда называли, рассматривались землев-
ладельцем как условие личной крепости крестьянина-долж-
ника хозяину-кредитору. Хотя бы эта ссуда и не влекла
за собой служилой кабалы, хотя бы и не превращала
крестьянина формально в холопа, все-таки она давала
лишние поводы к самоуправному задержанию крестьянина и
тяготела над сознанием земледельца-должника, как бы
обязывая его держаться того господина, которы помог ему
в минуту нужды. Конечно, только удобствами для землев-
ладельцев помещать свои капиталы в крестьянское "сереб-
ро" следует объяснить чрезвычайное развитие крестьянс-
кой задолженности. Не раз указан был для второй полови-
ны XVI в. разительный факт, что из полутора тысяч вытей
земли, арендуемой у Кириллова монастыря его же кресть-
янами, 1, 075 вытей засевались семенами, взятыми у мо-
настыря;
таким образом 70% пашни, снятой у монастыря, нахо-
дилось в пользовании "людей, без помощи вотчинника не
имевших чем засеять свои участки". Если допустить, что
таково же было положение дела и на других владельческих
землях, то возможно совершенно удовлетворительно объяс-
нить себе перерождение крестьянского "выхода" в кресть-
янский "вывоз". Охудалая и задолженная крестьянская
масса неизбежно должна была отказаться от самостоятель-
ного передвижения; для выхода у нее не было средств.
Крестьянам, задолжавшим хозяину и желавшим уйти от не-
го, оставалось или "выбежать" без расчета с владельцем,
или ждать отказчика, который бы их выкупил и вывез.
Около 1580 г. в тверских дворцовых землях великого кня-
зя Симеона Бекбулатовича считали 2, 060 жилых и 332
пустых дворов, а в дворах 2, 217 крестьян. На всю эту
массу писцовая книга отметила 333 крестьянских перехода
за несколько предшествовавших переписи лет. Вышло из-за
"великого князя" на земли других владельцев и перешло в
пределах его владений из волости в волость всего 300
человек; пришло "ново" к Симеону Бекбулатовичу 27 чело-
век и скиталось без оседлости 6 человек. Из общего чис-
ла трехсот ушедших крестьян перешло самостоятельно все-
го 53, убежало незаконно 55 и было "вывезено" 188. Ста-
ло быть, 63% ушедших оставило свои места с чужим пос-
редничеством и помощью, а 18% просто сбежало без расче-
та. Только одна шестая часть могла "выйти" сама, и то в
большинстве случаев не покидая земли своего господина,
а переходя из одной его волости в другую, стало быть,
не меняя своих отношений к хозяину. Такой подсчет, как
бы ни был он несовершенен, дает очень определенное впе-
чатление: как правило, крестьянский выход не существу-
ет; существует вывоз и побег. Не закон отменил старый
порядок выхода, а крестьянская нужда, искусственно ос-
ложненная владельческим "серебром", привязывала кресть-
ян, имевших право на переход, к известной оседлости.
Экономическая зависимость задолженного крестьяни-
на, таким образом, могла и не переходить в юридическое
ограничение права выхода и все-таки была действительным
житейским средством держать земледельца на владельчес-
кой пашне. Но эта зависимость могла получить и юриди-
ческий характер, превратив крестьянина в холопа, полно-
го или кабального. Судебник 1550 г. допускает, в статье
88-й, возможность того, что "крестьянин с пашни про-
дастся в полную в холопи". По записным книгам служилых
кабал конца XVI в. можно установить десятки случаев,
когда в число кабальных людей вступали бобыли и кресть-
янские дети. Выход из крестьянского состояния в рабство
законом не был закрыт или ограничен до самого конца XVI
в., чем и пользовалась практика. Законодательство мос-
ковское терпело даже такой порядок, по которому выдача
служилой кабалы могла совершаться без явки правительст-
ву. Только с 1586 г. записка кабал в особые книги стала
обязательной; до тех же пор, несмотря на указание
статьи 78-й Судебника, можно было обходиться и без это-
го. Понятно, какой простор оставался для подобного рода
сделок, раз они могли происходить с полной свободой и
бесконтрольно. Землевладельцы вымогали кабалу у тех,
кому давали приют в своем дворе и на чей труд рассчиты-
вали. Большой процент малолетних и инородцев, которые,
по новгородским записным книгам, "били челом волею" в
холопство, указывает на то, что такая "воля" не всегда
бывала сознательной даже при совершении договора фор-
мальным порядком. А вне этого порядка закабаление могло
принимать еще более откровенные и грубые формы. В пого-
не за лишним работником и слугой, при общем в них не-
достатке, кабала была хорошим средством привязать к
месту тех, кого не было расчета сажать прямо на пашню.
По записным книгам видно, что в кабалу идут в большинс-
тве одинокие бездомовные люди, сироты и бродячая
крестьянская молодежь; их еще не станет на ведение
крестьянского хозяйства, но они уже полезны в качестве
дворовых слуг и батраков. В других случаях службу "во
дворе" могли предпочитать крестьянству и сами работни-
ки: маломочному бобылю и бродячему мастеровому челове-
ку, портному или сапожнику в чужом дворе могло быть
лучше, чем на своем нищем хозяйстве и бедном бродячем
мастерстве. Вот приблизительно те условия, в которых
создавалась кабальная или вообще холопья зависимость.
Она отрывала людей от пашни и тягла, но не выводила их
из экономии землевладельца. Она содействовала тому,
чтобы за землевладельцами закреплялись и те элементы
крестьянского мира, которые не имели прямого отношения
к тяглой пашне и отличались наибольшей подвижностью.
Чем заметнее становилась эта подвижность и наклонность
к выходу на государственные окраины и в "поле", тем де-
ятельнее перетягивали владельцы к себе во двор на ка-
бальную службу бродившие силы. В этих условиях не мы
первые видим главную причину чрезвычайного развития в
XVI в. кабальной службы.