В феврале 1598 г. съехались соборные люди и отк-
рылся собор. Любопытен его состав. Лиц, участвовавших в
этом соборе, считают обыкновенно несколько более 450,
но вероятнее, что на соборе присутствовало более 500
человек. Из них духовных лиц было до 100 человек, бояр
до 15, придворных чинов до 200, горожан и московских
дворян до 150 человек и тяглых людей (но не крестьян)
до 50 человек. Соображая численное отношение разных
московских групп на соборе, мы имеем возможность сде-
лать следующие выводы: 1) собор 1598 г. состоял преиму-
щественно из лиц служилых чинов, был собором служилым.
2) В состав его входили преимущественно московские лю-
ди, а из других городов выборных служилых и тяглых лю-
дей было не более 50 человек. Таким образом, на соборе
1598 г. была хорошо представлена Москва и очень неполно
вся остальная земля. Но полноты представительства мос-
ковские люди никогда не достигали. Они стали к ней
приближаться только в XVII в., и то далеко не всегда.
Поэтому неполнота собора 1598 г. и преобладание на нем
московских людей должны считаться естественным делом, а
не следствием интриг Бориса, как многие думают. Далее,
вглядываясь в состав этого собора, мы заметим, что на
соборе было очень мало представителей этого многочис-
ленного класса рядовых дворян, в котором привыкли ви-
деть главную опору Бориса, его доброхотов. И наоборот,
придворные чины и московские дворяне, т.е. более арис-
тократические слои дворянства, на соборе были но мно-
жестве. А из этих-то слоев и являлись, по нашим предс-
тавлениям, враги Бориса. Стало быть, на соборе не прош-
ли друзья Бориса и могли пройти в большом числе его
противники. Так заставляет думать состав собора --
аристократического и московского, и это отнимает у нас
возможность предполагать, как делают некоторые исследо-
ватели, что собор 1598 г. был подтасован Борисом и по-
тому представлял из себя игрушку в руках опытного лице-
мера. После статей В. О. Ключевского "О составе предс-
тавительства на московских соборах" в правильности сос-
тава и законности собора 1598 г. едва ли можно сомне-
ваться.
17 февраля собор избрал царем Бориса. Его предло-
жил сам патриарх. Три дня служили молебны, чтобы Бог
помог смягчить сердце Бориса Федоровича, и 20 февраля
отправились опять просить его на царство, но он снова
отказался; отказалась и Ирина благословить его. Тогда
21-го патриарх взял чудотворную икону Божией Матери и
при огромном стечении народа отправился с крестным хо-
дом в Новодевичий монастырь, причем было решено, что
если Борис опять будет отказываться, то его отлучат от
церкви, духовенство прекратит совершение литургий, а
грех весь падет на душу упорствующего. После совершения
в монастыре литургии патриарх с боярством пошел в келью
Ирины, где был Борис, и начал уговаривать его, а в мо-
настырской ограде и за монастырем стояли толпы народа и
криком просили Бориса на престол. Тогда, наконец, Ирина
согласилась благословить брата на престол, а затем дал
согласие и Борис.
Так повествует об избрании официальный документ --
"Избирательная грамота" Бориса, но иначе передают дело
некоторые неофициальные памятники. Они говорят, что Го-
дунов добивался престола всеми силами и старался зара-
нее обеспечить свое избрание угрозами, просьбами, под-
купами, перед лицом же боярства и народа носил маску
лицемерного смирения и отказывался от высокой чести
быть царем. О подкупах и агитации Бориса говорит, между
прочим, и Буссов: в своем рассказе об избрании Бориса,
очень баснословном вообще, он повествует, что Ирина,
сестра Бориса, призвала каких-то сотников и пятидесят-
ников (вероятно, стрелецких) и подкупила их содейство-
вать избранию ее брата, а сам Борис своими агентами
избрал монахов, вдов и сирот, которые его славословили
и выхваляли народу. Этот оригинальный прием избиратель-
ной агитации Борис усилил еще другим: он подкупал будто
бы бояр. Но боярство и было врагом Бориса, против кото-
рого он должен был агитировать и, если агитировал, то,
конечно, не одной сиротской и вдовьей помощью. Что же
касается до загадочных сотников и пятидесятников, то,
если разуметь под ними стрельцов, они не могли принести
пользы Борису, ибо на соборе 1598 г. их почти не было,
а агитировать вне собора они могли только в низших сло-
ях московского населения, а эти слои слабо были предс-
тавлены на соборе. По таким и другим несообразностям
рассказ Буссова об избрании Бориса следует заподозрить.
Он писал, вероятно, по русским слухам. Эти слухи нес-
колько определеннее высказаны в русских сказаниях. Там
тоже встречаются известия о безнравственных поступках
Бориса при его избрании. И с первого взгляда многочис-
ленность этих известий заставляет верить в их правоту,
но более близкое с ними знакомство разрушает доверие к
ним. Некоторые хронографы и отдельные сказания обвиняют
Бориса в следующем: он лестью и угрозами склонял народ
избрать его на царство, рассылая своих приверженцев по
Москве и в города; он силой, под страхом большого штра-
фа, сгонял народ к Новодевичьему монастырю и заставлял
его слезно вопить и просить, чтобы Борис принял прес-
тол. Но все сказания, где находятся эти данные, имеют
характер компиляций, и компиляций позднейших, причем в
обвинениях Бориса следуют все одинаково одному сказа-
нию, составленному в самом начале XVII в. ("Иное сказа-
ние").
Таким образом, многочисленность сказаний, направ-
ленных против Бориса, теряет свое значение, и мы имеем
дело с одним памятником, ему враждебным. Это враждебное
Борису сказание вышло из-под пера слепого поклонника
Шуйских и смотрит на события партийно, ценит их невер-
но, относится с ним пристрастно. Можно ли полагаться на
этот источник в деле обвинения Бориса, когда мы знаем,
что Борис имел много прав на престол и пользовался по-
пулярностью; когда, наконец, мы имеем такие показания,
которые дают полное основание предполагать, что собор
не был запуган Борисом, не был искусственно настроен к
тому, чтобы избрать именно его, Бориса, а совершил это
вполне сознательно и добровольно?
При открытии собора патриархом Иовом была сказана
искусная и риторически красноречивая речь, в которой он
перечислял заслуги Бориса и его права на престол и, со
своей стороны, как представитель и выразитель мнений
духовенства, высказал, что он не желал бы лучшего царя,
чем Борис Федорович. Эта речь, в которой видят обыкно-
венно давление на собор, не допускавшее возражений, мо-
жет быть легко понятна и без таких обвинений. Она,
бесспорно, должна была произвести сильное впечатление
на членов собора, но не исключала возможности свободных
прений. Они и были, как можно судить по летописному
описанию собора 1598 г. В этих прениях "князи Шуйские
единые его нехотяху на царство: узнаху его, что быти от
него людем и к себе гонению; оне же от него потом мно-
гия беды и скорби и тесноты прияша". До сих пор было
принято верить буквально этим строкам "Нового летопис-
ца", хотя, быть может, было бы основательнее думать,
что этот летописец, вышедший, по всей видимости, из
дворца патриарха Филарета, поставил здесь имя Шуйских,
так сказать, для отвода глаз. Ведь Шуйские не терпели
от царя Бориса "потом" скорбей и теснот и с этой сторо-
ны вряд ли могли его "узнать". Не к ним должна быть от-
несена эта фраза летописца, а всего скорее к Романовым,
которые действительно претерпели в царствование Бориса.
Никакой другой источник не говорит об участии Шуйских в
борьбе против Годунова; напротив, о Романовых есть ин-
тересные известия как о соперниках Бориса. Есть даже
намеки на прямое столкновение из-за царства Федора Ро-
манова с Годуновым в 1598г. Но как бы то ни было, боль-
шинство на соборе было за Бориса, и он был избран в ца-
ри собором совершенно сознательно и свободно, по нашему
мнению. Собор стал на сторону патриарха, потому что
предложенный патриархом Борис в глазах русского общест-
ва имел определенную репутацию хорошего правителя, по-
тому что его любили московские люди (как об этом гово-
рит Маржерет), знали при царе Федоре Ивановиче его пра-
ведное и крепкое правление, "разум его и правосудие",
как выражаются летописцы. Борис был вообще популярен и
ценим народом. На память его было по многим причинам
воздвигнуто гонение при Лжедмитрии и Шуйском. Когда же
смута смела и Шуйских, и самозванцев, и старое московс-
кое боярство, боровшееся с Годуновым, -- то несмотря на
официально установленную преступность Годунова в деле
смерти царевича Дмитрия, писатели XVII в. оценили лич-
ность и деятельность Бориса иначе, чем ценили ее совре-
менники-враги, над ним восторжествовавшие, и их литера-
турные последователи. Князь Ив. Мих. Катырев-Ростовский
в своем сочинении о смуте, написанном поличным воспоми-
наниям и первой половине XVII в., сочувственно относит-
ся к Борису и в следующих чертах рисует нам этот симпа-
тичный образ: "Муж зело чуден, в разсуждении ума дово-
лен и сладкоречив, весьма благоверен и нищелюбив и
строителен зело, и державе своей много попечения имел и
многое дивное о себе творяще"; но в то же время, отда-
вая дань общим воззрениям этой эпохи, писатель прибав-
ляет, что одно "ко властолюбию ненасытное желание" по-
губило душу Бориса. Такой же симпатичный отзыв дает нам
и знаменитый деятель и писатель, друживший с Вас. Ив.
Шуйским, Авраамий Палицын: "Царь же Борис о всяком бла-
гочестии и о исправлении всех нужных царству вещей зело
печашеся, о бедных и нищих промышляше и милость таковым
великая от него бываше; злых же людей люте изгубляше и
таковых ради строений всенародных всем любезен бысть".
Наиболее независимый в своих отзывах о Борисе автор,
Ив. Тимофеев, признает в нем высокие достоинства чело-
века и общественного деятеля. В некоторых хронографах
также находим похвалы Борису. В одном из них находится
следующее замечательное суждение о Борисе: после общей
благосклонной Борису характеристики автор хронографа
говорит, что "Борис от клеветников изветы на невинных в
ярости суетно принимал и поэтому навлек на себя негодо-
вание чиноначальников всей русской земли; отсюда много
напастных зол на него восстали и доброцветущую царства
его красоту внезапно низложили".
Если внимательно разобрать первоначальные отзывы
писателей о Борисе, то окажется, что хорошие мнения о
нем в литературе положительно преобладали. Более раннее
потомство ценило Бориса, пожалуй, более, чем мы. Оно
опиралось на свежую еще память о счастливом управлении
Бориса, о его привлекательной личности. Современники же
Бориса, конечно, живее его потомков чувствовали обаяние
этого человека, и собор 1598 г. выбирал его вполне соз-
нательно и лучше нас, разумеется, знал, за что выбира-
ет.
Между тем ученые долго были настроены против Бори-
са, как в деле избрания его на престол, так и в деле
смерти царевича Дмитрия: Карамзин смотрел на него как
на человека, страстно желавшего царства во что бы то ни
стало и перед избранием своим игравшего низкую комедию.
Того же мнения держался Костомаров и отчасти С. М. Со-
ловьев. Костомаров не находит в Годунове ни одной сим-
патичной черты и даже хорошие его поступки готов объяс-
нить дурными мотивами. К тому же направлению принадле-
жат Павлов ("Историческое значение царствования Бориса
Годунова") и Беляев (в своей статье о земских соборах).
Иного взгляда на личность Бориса держались до сих пор
только Погодин, Аксаков и Е. А. Белов. Такая антипатия
к Годунову, ставшая своего рода традицией, происходит
от того, что к оценке его личности по обычаю подходят
чрез сомнительный факт убийства царевича Дмитрия. Если
же мы отрешимся от этого далеко не вполне достоверного
факта, то у нас не хватит оснований видеть в Борисе
безнравственного злодея, интригана, а в его избрании --
ловко сыгранную комедию.
Разбор этих двух исторических актов конца XVI в.
-- смерти царевича Дмитрия и избрания Годунова в цари
-- показал нам, что обычные обвинения, которые раздают-
ся против Бориса, допускают много возражений и установ-
лены настолько непрочно, что верить их достоверности
очень трудно. Если, таким образом, отказаться от обыч-
ных точек зрения на Бориса, то о нем придется говорить
немного и оценку этого талантливого государственного
деятеля сделать нетрудно.
Историческая роль Бориса чрезвычайно симпатична:
судьбы страны очутились в его руках тотчас же поч-
ти по смерти Грозного, при котором Русь пришла к нравс-
твенному и экономическому упадку. Особенностям царство-
вания Грозного в этом деле много помогли и общественные
неурядицы XVI в., как мы об этом говорили выше, и раз-
ного рода случайные обстоятельства. (Так, например, по
объяснению современников, внешняя торговля при Иване IV
чрезвычайно упала благодаря потере Нарвской гавани, че-
рез которую успешно вывозились наши товары, и вследс-
твие того, что в долгих Польско-Литовских войнах оста-
вались закрытыми пути за границу). После Грозного Мос-
ковское государство, утомленное бесконечными войнами и
страшной неурядицей, нуждалось в умиротворении. Желан-
ным умиротворителем явился именно Борис, и в этом его
громадная заслуга. В конце концов, умиротворить русское
общество ему не удалось, но на это были свои глубокие
причины и в этом винить Бориса было бы несправедливо.
Мы должны отметить лишь то, что умная политика правите-
ля в начале его государственной деятельности сопровож-
далась явным успехом. Об этом мы имеем определенные
свидетельства. Во-первых, все иностранцы-современники и
наши древние сказители очень согласно говорят, что пос-
ле смерти Грозного, во время Федора, на Руси настала
тишина и сравнительное благополучие. Такая перемена в
общественной жизни, очевидно, очень резко бросилась в
глаза наблюдателям, и они спешили с одинаковым чувством
удовольствия засвидетельствовать эту перемену. Вот при-
мер отзыва о времени Федора со стороны сказателя, пи-
савшего по свежей памяти:
"Умилосердися Господь Бог на люди своя и возвеличи
царя и люди и повели ему державствовати тихо и безмя-
тежно... и дарова всяко изобилие и немятежное на земле
русской пребывание и возрасташе велиею славою; началь-
ницы же Московского государства, князе и бояре и воево-
ды и все православное христианство начаша от скорби
бывшия утешатися и тихо и безмятежно жити". Во-вторых,
замечая это "тихое и безмятежное житие", современники
не ошибались в том, кто был его виновником. Наступившую
тишину они приписывали умелому правлению, которое выз-
вало к нему народную симпатию. Не принадлежащий к пок-
лонникам Годунова Буссов в своей "Московской хронике"
говорит, что народ "был изумлен" правлением Бориса и
прочил его в цари, если, конечно, естественным путем
прекратится царская династия. Чрезвычайно благосклонные
характеристики Годунова как правителя легко можно ви-
деть и у других иностранцев (например, у Маржерета). А
живший в России восемь лет (1601--1609) голландец Исаак
Масса, который очень не любил Годунова и взвел на него
много небылиц, дает о времени Федора Ивановича следую-
щий характерный отзыв: "Состояние всего Московского го-
сударства улучшалось и народонаселение увеличивалось.
Московия, совершенно опустошенная и разоренная вследс-
твие страшной тирании покойного великого князя Ивана и
его чиновников... теперь, благодаря преимущественно
доброте и кротости князя Федора, а также благодаря нео-
быкновенным способностям Годунова, снова начала оправ-
ляться и богатеть". Это показание подкрепляется цифро-
вой данной у Флетчера, который говорит, что при Иване
IV продажа излишка податей, доставляемых натурой, при-
носила Приказу (Большого Дворца) не более 60 тыс. еже-
годно, а при Федоре -- до 230 тыс. рублей. К таким от-
зывам иностранцев нелишне будет добавить раз уже приве-
денные слова А. Палицына, что Борис "о исправлении всех
нужных царству вещей зело печашеся... и таковых ради
строений всенародных всем любезен бысть".
Итак, миролюбивое направление и успешность Борисо-
вой политики -- факт, утверждаемый современниками;
этот факт найдет себе еще большее подтверждение,
если мы обратимся хотя бы к простому перечню правитель-
ственных мер Бориса. Мы оставим в стороне внешние дела
правления и царствования Бориса, где политика его отли-
чалась умом, миролюбием и большой осторожностью. Эту
осторожность в международных отношениях многие считают
просто трусостью; нельзя осудить политику Бориса, если
взять во внимание общее расстройство страны в то время,
расстройство, которое требовало большой дипломатической
осторожности, чтобы не втянуть слабое государство в не-
посильную ему войну. Во внутренней полигике Бориса,
когда вы читаете о ней показания русских и иностранных
современников, вы раньше всего заметите один мотив, од-
ну крайне гуманную черту. Это, выражаясь языком того
времени, "защита вдов и сирот", забота "о нищих", широ-
кая благотворительность но время голода и пожаров. В то
тяжелое время гуманность и благотворительность были
особенно уместны, и Борис благотворил щедрой рукой. Во
время венчания Бориса на царство особенно заставили го-
ворить о себе его финансовые милости и богатые подарки.
Кроме разнообразных льгот, он облегчал и даже освобож-
дал от податей многие местности на три, на пять и более
лет. Эта широкая благотворительность, служившая, конеч-
но, лишь паллиативом в народных нуждах, представляла
собой только один вид многообразнах забот Бориса, нап-
равленных к поднятию экономического благосостояния Мос-
ковского государства.
Другой вид этих забот представляют меры, направ-
ленные к оживлению упавшей торговли и промышленности.
Упадок же промышленности и торговли действительно дохо-
дит в то время до страшных размеров, в чем убеждают нас
цифры Флетчера. Он говорит, что в начале царствования
Ивана IV лен и пенька вывозились через Нарвскую гавань
ежегодно на ста судах, а в начале царствования Федо-
ра--только на пяти, стало быть, размеры вывоза уменьши-
лись в 20 раз. Сала вывозилось при Иване IV втрое или
вчетверо больше, чем в начале царствования Федора. Для
оживления промышленности и торговли, для увеличения
производительности, Годунов дает торговые льготы иност-
ранцам, привлекает на Русь знающих дело промышленных
людей (особенно настоятельно он требует рудознатцев).
Он заботится также об устранении косвенных помех к раз-
витию промышленности и безопасности сообщений, об улуч-
шении полицейского порядка, об устранении разного рода
административных злоупотреблений. Заботы о последнем
были в то время особенно необходимы, потому что произ-
вол в управлении был очень велик: без посулов и взяток
ничего нельзя было добиться, совершались постоянные на-
силия. И все распоряжения Бориса в этом отношении оста-
лись безуспешны, как и распоряжения позднейших госуда-
рей московских в XVII в. О Борисе, между прочим, сохра-
нились известия, что он заботился даже об урегулирова-
нии отношений крестьян к землевладельцам. Говорят, буд-
то он старался установить для крестьян определенное
число рабочих дней на землевладельца (два дня и неде-
лю). Это известие вполне согласуется с духом указов Бо-
риса о крестьянстве; эти указы надо понимать как нап-
равленные не против свободы крестьян, а против злоупот-
ребления их перевозом.
Таким симпатичным характером отличалась государс-
твенная деятельность Годунова. История поставила ему
задачей умиротворение взволнованной страны, и он та-
лантливо решал эту задачу. В этом именно и заключается
историческое значение личности Бориса как царя-правите-
ля. Решая, однако, свою задачу, он ее не разрешил удов-
летворительно, не достиг своей цели: за ним последовал
не мир и покой, а смута, но в этом была не его вина.
Боярская среда, в которой ему приходилось вращаться, с
которой он должен был и работать и бороться, общее глу-
бокое потрясение государственного организма, несчастное
совпадение исторических случайностей -- все слагалось
против Бориса и со всем этим сладить было не по силам
даже его большому уму. В этой борьбе Борис и был побеж-
ден.
Внешняя политика времени Бориса не отличалась ка-
кими-либо крупными предприятиями и не всегда была впол-
не удачна. С Польшей шли долгие переговоры и пререкания
по поводу избрания в польские короли царя Федора, а
позднее -- по поводу взаимных отношений Швеции и Польши
(известна их вражда того времени, вызванная династичес-
кими обстоятельствами). На западе цель Бориса была вер-
нуть Ливонию путем переговоров; но войной со Швецией
ему удалось вернуть лишь те города, какие были потеряны
Грозным. Гораздо важнее была политика Бориса по отноше-
нию к православному Востоку.
С падением Константинополя (в 1453 г.), как мы уже
видели, в московском обществе возникает убеждение, что
под властью турок-магометан греки не могут сохранить
православия во всей первоначальной его чистоте. Между
тем Россия, свергнув к этому времени татарское иго, по-
чувствовала себя вполне самостоятельным государством.
Мысль русских книжников, двигаясь в новом направлении,
приходит и к новым воззрениям. Эти новые воззрения
впервые выразились в послании старца Филофея к дьяку
Мунехину, где мы читаем: "Все христианския царства пре-
идоша в конец и спадошася во едино царство нашего госу-
даря по пророческим книгам; два убо Рима падоша, а тре-
тий (т.е. Москва) стоит, а четвертому не быть". Здесь,
таким образом, мы встречаемся с мыслью, что Рим пал
вследствие ереси; Константинополь, второй Рим, пал по
той же причине, и осталась одна Москва, которой и наз-
начено вовеки быть хранительницей православия, ибо чет-
вертому Риму не бывать. Итак, значение Константинополя,
по убеждению книжников, должно быть перенесено на Моск-
ву. Но эта уверенность искала для себя доказательств. И
вот в русской литературе в половине XVI в. появляется
ряд сказаний, которые должны были удовлетворить религи-
озному и национальному чувству русского общества. Ле-
генда о том, что апостол Андрей Первозванный совершил
путешествие в русскую землю и был там, где построен Ки-
ев, получает теперь иной смысл, иную окраску. Прежде
довольствовались одним фактом; теперь из факта делают
уже выводы: христианство на Руси столь же древне, как и
в Византии. В этом смысле и высказался Иван Грозный,
когда сказал Поссевину: "Мы веруем не в греческую веру,
а в истинную христианскую, принесенную Андреем Первоз-
ванным". Затем мы находим любопытное сказание о белом
клобуке, который сначала был в Риме, потом был перене-
сен в Константинополь, а оттуда в Москву. Это странс-
твование клобука, конечно, чисто апокрифическое, имело
целью доказать, что высокий иерархический сан должен с
Востока перейти в Россию. Далее сохранилось сказание об
иконе Тихвинской Божьей Матери, которая покинула Конс-
тантинополь и перешла на Русь, ибо в Греции православие
должно было пасть. Известно предание о передаче на Русь
царских регалий, хотя мы не можем наверно сказать, ког-
да и при каких обстоятельствах регалии появились. Итак,
русские люди думали, что Московское государство есть
единственное, которое может хранить заветы старины. Так
работала мысль наших книжников. Они чувствовали себя в
религиозном отношении выше греков, но факты не соот-
ветствовали такому убеждению. На Руси не было еще ни
царя, ни патриарха. Русская церковь не считалась первой
православной церковью и даже не пользовалась независи-
мостью. Следовательно, мысль витала выше фактов, опере-
жала их. Теперь стараются догнать их. Старей Филофей
уже называет Василия III "царем". "Вся царства правос-
лавныя христианския веры, -- говорит он, -- снидошася в
твое едино царство: един ты во всей поднебесной христи-
анам царь". Иван Грозный, приняв титул царя, осуществил
часть этой задачи. Он искал признания этого титула на
востоке, и греческие иерархи прислали ему утвердитель-
ную грамоту (1561). Но оставалась еще неосуществленной
другая часть -- учреждение патриаршества. Относительно
последнего на Москве знали, что греческие иерархи отне-
сутся несочувственно к стремлению русского духовенства
получить полную самостоятельность. До сих пор некоторая
зависимость русской церкви от греков выразилась в пла-
тоническом уважении, которое выказывали московские мит-
рополиты восточным патриархам, и в различных им пособи-
ях; восточные иерархи придавали этому факту большое
значение, полагая, что русская церковь подчинена вос-
точной. С падением Константинополя московский митропо-
лит стал средствами богаче и властью выше всех восточ-
ных патриархов. На востоке же жизнь была стеснена, ма-
териальные средства сильно оскудели, и вот восточные
патриархи стали считать себя вправе обращаться в Моск-
ву, как в город, подчиненный им в церковном отношении,
за пособиями. Начинаются частые поездки в Москву за ми-
лостыней, но это еще больше возвысило московского мит-
рополита в глазах русского общества. Стали полагать,
что главный вселенский константинопольский патриарх
должен быть заменен московским вселенским патриархом.
Греческие же патриархи держались, разумеется, того мне-
ния, что сан этот может быть только у них, ибо состав-
ляет исконную их принадлежность. Несмотря на это, Моск-
ва пожелала иметь у себя патриарха и для осуществления
своего желания избрала практический путь; она принялась
за это в правление Бориса Годунова. Летом 1586 г. прие-
хал в Москву антиохийский патриарх Иоаким. Ему дали
знать о желании царя Федора учредить в Москве патриар-
ший престол. Иоаким отвечал уклончиво, однако взялся
пропагандировать эту мысль на востоке. Русский подьячий
Огарков отправлен был вслед за Иоакимом, чтобы наблю-
дать, как пойдет это дело; но он привез неутешительные
вести. Так прошло два года в неопределенном положении.
Вдруг летом 1588 г. разнеслась весть, что в Смоленск
приехал старший из патриархов, цареградский Иеремия. В
Москве все были взволнованы, делались различные предпо-
ложения, зачем и с какой стати он приехал. Пристав,
отправленный встречать и провожать патриарха до Москвы,
получил наказ разведать, "есть ли с ним от всех патри-
архов с соборного приговора к государю приказ". По при-
езде в Москву Иеремия был помещен на дворе рязанского
владыки. К нему приставили таких людей, которые были
"покрепче", причем им было приказано не допускать к
патриарху никого из иностранцев. Вообще его держали,
как в тюрьме. Разговоры велись с ним по преимуществу
такие, которые клонились к учреждению патриаршества.
Иеремии, наконец, предложили перенести свое патриар-
шество из Константинополя в Москву. Он согласился. Того
только и ждали. Но сам Иеремия был неудобен; в Москве
это понимали хорошо. Это значило бы допустить новогре-
ческие ереси в русскую церковь. Поэтому говорили, что
на Москве Иеремии оставаться неудобно, так как там есть
уже свой митрополит Иов. Вместо столичной Москвы Иере-
мии предложили поселиться во Владимире, юроде, не имев-
шем никакого политического значения. Греки поняли это
так, что москвитяне их обманули, что они вовсе не хоте-
ли иметь своим патриархом Иеремию, и Иеремия отказался
от Владимира. Однако вопрос принципиально был решен:
если Иеремия сам не хочет быть патриархом, то должен
вместо себя поставить другого. Но теперь уже, конечно,
не могло быть и речи о том, чтобы перенести патриар-
шество во Владимир, так что Иеремия поставил Иова на
московское и на владимирское патриаршество. Иеремия
знал, что его согласие на поставление Иова будет встре-
чено несочувственно на востоке. Действительно, там из-
вестие об учреждении на Москве нового патриаршества бы-
ло принято холодно. Там были уверены, что Иеремию обма-
нули, и не хотели санкционировать совершившийся факт.
Но противиться долго было нельзя, ибо Москва была силь-
на и, в случае отказа, могла отказать в пособиях. И вот
состоялся собор, где, хотя и согласились признать вновь
учрежденное патриаршество на Москве, но московский пат-
риарх должен был занимать младшее место. В Москве на
первый раз были довольны и этим. С этого времени русс-
кая церковь стала вполне независимой; Русь стала царс-
твом, а Москва сделалась патриаршим городом, и этот
последний шаг к патриаршеству был плодом дипломатичес-
кого умения Бориса Годунова, который в то время руково-
дил всей деятельностью московского правительства и пря-
мо гордился этим успехом.
Что касается до личных свойств Бориса, то они спо-
собны были подкупить многих в его пользу. От природы
одаренный редким умом, способный на хитрость, Борис рос
при опальчивом и капризном Грозном и в придворной среде
того времени, в высшей степени, конечно, усвоил привыч-
ку сдерживать себя, управлять собой; он являлся всегда
со светлым, приветливым и мягким обращением, лаже на
высоте власти никогда не давал чувствовать своего могу-
щества. Обычаи опричнины, где безнравственность доходи-
ла до последних пределов цинизма и людская жизнь цени-
лась очень дешево, ни во что, не могли не отразиться на
Борисе, но отразились слабее, чем можно было ожидать.
Правда, Борис легко смотрел на жизнь и свободу с нашей
точки зрения, но в XVI в. одинаковой жестокостью отли-
чались и темная Русь при Иване IV, и просвещенная поли-
тика Екатерины Медичи, и благочестивые экстазы Филиппа
II. По мерке того времени, Борис был очень гуманной
личностью, даже в минуты самой жаркой его борьбы с бо-
ярством: "лишней крови" он никогда не проливал, лишних
жестокостей не делал и сосланных врагов приказывал дер-
жать в достатке, "не обижая". Не отступая перед ссыл-
кой, пострижением и казнью, не отступал он в последние
свои годы и перед доносами, поощрял их; но эти годы бы-
ли, как увидим, ужасным временем в жизни Бориса, когда
ему приходилось бороться на жизнь и смерть. Не будучи
безнравственнее своих современников в сфере политики,
Борис остался нравственным человеком и в частной жизни.
Сохранились предания, что он был хороший семьянин и
очень нежный отец. Как личность, он был способен на вы-
сокие движения: можно назвать самоотверженным его пос-
тупок, когда он во время ссоры Грозного с его сыном
Иваном закрыл собой Ивана от ударов отца. Благотвори-
тельность и "нищелюбие" стали всем известными свойства-
ми Бориса. Близость к образованному Ивану развила и в
Борисе вкус к образованности, а его ясный ум определен-
но подсказал ему стремление к общению с цивилизованным
западом. Борис призывал на Русь и ласкал иностранцев,
посылал русскую молодежь за границу учиться (любопытно,
что ни один из них не вернулся назад в Россию) и своему
горячо любимому сыну дал прекрасное, потому времени,
образование. Есть известия, что при Борисе в Москве на-
чали распространяться западные обычаи. Патриарх Иов да-
же терпел упреки за то, что он не противодействовал
этим новшествам; очень горьки был и ему эти упреки, но
он боялся открыто обличать эту новизну, потому что в
самом царе видел сильную ей поддержку.
Борис в своей деятельности был преимущественно ум-
ным администратором и искусным дипломатом. Одаренный
мягкой натурой, он не любил военного дела, по возмож-
ности избегал войны и почти никогда сам не предводи-
тельствовал войском.
Такой представляется личность Бориса тому, кто, не
предубежденный обычными ходячими обвинениями, про-бует
собрать воедино ее отдельные черты. Для этих обвинений
мало почвы: улики против Бориса слишком шатки. И это,
конечно, чувствовал Карамзин, когда писал в своем
"Вестнике Европы" (1803) о Борисе Годунове: "Пепел
мер-твых не имеет заступника, кроме нашей совести: все
без-молвствует вокруг древняго гроба... Что, если мы
клевещем насей пепел, если несправедливо терзаем память
человека, веря ложным мнением, принятым в летопись
бессмыслием или враждой?" Но через несколько лет Карам-
зин уже верил этим мнениям, и Борис стал для него (и
этим самым для многих) не человеком "деятельным и сове-
толюбивым", но "преступником", возникшим из личности
рабской до высоты самодержца усилиями неутомимыми, хит-
ростью неусыпной, коварством, происками, злодейством.
Первый Самозванец. Первые два года своего царство-
вания Борис, по общему отзыву, был образцовым правите-
лем, и страна продолжала оправляться от своего упадка.
Но далее пошло иначе: поднялись на Русь и на царя Бори-
са тяжелые беды. В 1601 г. начался баснословный голод
вследствие большого неурожая, так как от постоянных
дождей хлеб пророс, а потом сильными морозами его погу-
било на корню. Первый год неурожая еще кое-как жили
впроголодь, старым хлебом, но когда в следующем году
посевы погибли в земле, тогда уже настал настоящий го-
лод со всеми его ужасами. Народ питался Бог знает чем:
травой, сеном и даже трупами животных и людей; для это-
го даже нарочно убивали людей. Чтобы облегчить положе-
ние голодавших, Борис объявил даровую раздачу в Москве
денег и хлеба, но эта благая по цели мера принесла
вред: надеясь на даровое пропитание, в Москву шли толпы
народа, даже и такого, который мог бы с грехом пополам
прокормиться дома; в Москве царской милостыни не хвата-
ло и много народа умерло. К тому же и милостыню давали
недобросовестно: те, кто раздавал деньги и хлеб, ухит-
рялись раздавать своим друзьям и родственникам, а наро-
ду приходилось оставаться голодным. Открылись эпидемии,
и водной Москве, говорят, погибло народа более 127 тыс.
Царь стал употреблять более действительные меры: он ве-
лел скупать хлеб в местах, где его было больше, и раз-
возить в особенно нуждавшиеся местности, в Москве стал
давать голодным работу.
Урожай 1604 г. прекратил голод, но продолжалось
другое зло. В голодные годы толпы народа для спасения
себя от смерти составляли шайки и добывали себе пропи-
тание разбоем. Главную роль в этих шайках играли прог-
нанные своими господами во время голода холопы. Богатые
люди этим путем избавлялись от лишних нахлебников, но
не давали им отпускных грамот, чтобы при удобном случае
иметь право вернуть их обратно на законном основании
как своих холопов. Борис приказывал таким холопам выда-
вать из Холопьего Приказа отпускные, освобождавшие их
от холопства, но и это немного помогало, потому что и в
свободном состоянии они не могли нигде пристроиться.
Число этих голодных и беглых холопов пополнялось сво-
бодными голодавшими людьми, которых бескормица застав-
ляла примыкать к холопьим шайкам и разбойничать. Ни од-
на область Руси не были свободна от разбойников. Они
бродили даже около Москвы, и против одной такой шайки
Хлопка Борису пришлось выставить крупную военную силу,
и то с трудом удалось одолеть эту толпу разбойников.
С 1601 г. замутился и политический горизонт. Еще в
1600 или 1601 г., как сообщает Маржерет, явился слух,
что царевич Дмитрий жив. Все историки более или менее
согласились в том, что в деле появления самозванца ак-
тивную роль сыграло московское боярство, враждебное Бо-
рису. На это есть намеки и в наших сказаниях: в одном
из них прямо говорится, что Борис "навел на себя него-
дование чиноначальников", что и "погубило доброцветущую
царства его красоту". Буссов несколько раз повторяет,
что Лжедмитрий был поставлен боярами, что об этом знал
сам Годунов и прямо в лицо говорил это боярам. В соеди-
нении с этими известиями получает цену и указание лето-
писцев на то, что Григорий Отрепьев бывал и жил во
дворце у Романовых и Черкасских, а также рассказ о том,
что Василий Иванович Шуйский впоследствии не обинуясь
говорил, что признали самозванца только для того, чтобы
избавиться от Бориса. В том, что самозванец был плодом
русской интриги, убеждают нас и следующие обстоятельст-
ва: во-первых, по сказаниям очевидцев, названный Дмит-
рий был великороссиянин и грамотей, бойко объяснявшийся
по-русски, тогда как польская цивилизация ему давалась
плохо; во-вторых, иезуиты, которые должны были стоять в
центре интриги, если бы она была польской, за Лжедмит-
рия ухватились только тогда, когда он уже был готов, и,
как видно из послания папы Павла V к сандомирскому вое-
воде, даже в католичество обратили его не иезуиты, а
францисканцы, и, в-третьих, наконец, польское общество
относилось с недоверием к царскому происхождению самоз-
ванца, презрительно о нем отзывалось, а к делу его от-
носилось с сомнением.
На основании этих данных возможно понимать дело
так, что в лице самозванца московское боярство еще раз
попробовало напасть на Бориса. При Федоре Ивановиче,
нападая открыто, оно постоянно терпело поражения, и Бо-
рис все усиливался и возвышался. Боярство не могло по-
мешать ему занять престол, потому что, помимо популяр-
ности Бориса, права его на царство были в глазах народа
серьезнее прав всякого другого лица благодаря родству
Бориса с угасшей династией. С Борисом-царем нельзя было
открыто бороться боярству потому, что он был сильнее
боярства; сильнее же и выше Бориса для народа была лишь
династия Калиты. Свергнуть Бориса можно было только во
имя ее. С этой точки зрения вполне целесообразно было
популяризировать слух об убийстве Дмитрия, совершенном
Борисом, и воскресить этого Дмитрия. Перед этим боярс-
тво и не остановилось.
О замысле бояр, должно быть, Борис узнал еще в
1600 г., и в связи с этим, вероятно, стоят опалы Бори-
са. Первая опала постигла Богдана Бельского. Он был
сослан при Федоре, но потом прощен, так что ему позво-
лили было вернуться в Москву. Около 1600 г. Борис отп-
равил его в степь строить на реке Сев. Донце городок
Царев-Борисов. Бельский очень ласкал там рабочих людей,
кормил их, искал их расположения и показался опасным
Борису. О том, за что он именно пострадал, передают
различно, но его внезапно постигла опала, мучения и
ссылка. Вообще это дело Бельского очень темно. Несколь-
ко больше мы знаем о деле Романовых. После Бельского
пришел их черед. Романовых было пять братьев Никитичей:
Федор, Александр, Михаил, Иван и Василий. Из них осо-
бенной любовью и популярностью в Москве пользовался
красивый и приветливый Федор Никитич. Он был первым
московским щеголем и удальцом. (Примеряя кому-либо
платье, если хотели сказать комплимент платью и хозяину
его, выражались, что оно сидит, "как на Федоре Никити-
че".) В 1601 г. все Романовы были сосланы со своими
семьями в разные места и только двое из них (Федор и
Иван) пережили свою ссылку, остальные же в ней умерли,
хотя и не по вине Бориса. Вместе с Романовыми были сос-
ланы и их родственники: князья Черкасские, Сицкие, Шес-
туновы, Репнины, Карповы. Летописец повествует, что Ро-
мановы пострадали из-за ложного доноса их человека Вто-
рого Бартенева, который по уговору с Семеном Годуновым
обвинил их в том, что у них было на Бориса "коренье".
До нас дошло любопытное дело о ссылке Романовых; в нем
имеются инструкции царя, чтобы со ссыльными боярами об-
ращались мягко и не притесняли их. Этот документ отлич-
но оправдывает Бориса от излишних обвинений в жестокос-
ти во время его царствования, хотя необходимо сознать-
ся, что при его опалах было много пыток, пострадало
много людей и развелись доносы, многочисленные даже в
сравнении с эпохой Грозного. В опалах, следовавших за
ссылкой Романовых, Борис почти не прибегал к казни, хо-
тя для него дело стояло и очень серьезно: преследуя бо-
яр, не пропуская никого за польскую границу, он, оче-
видно, с тревогой искал нитей того заговора, который
мог его погубить призраком Дмитрия, и не находил этих
нитей. Они от него ускользают, а через несколько време-
ни в Польше является человек, который выдает себя за
спасенного царевича Дмитрия.
Неизвестно, кто он был на самом деле, хотя о его
личности делалось много разысканий и высказано много
догадок. Московское правительство объявило его галицким
боярским сыном Гришкой Отрепьевым только в январе 1605
г. Раньше в Москве, вероятно, не знали, кем счесть и
как назвать самозванца. Достоверность этого официально-
го показания принимали на веру все старые наши истори-
ки, принимал и С. М. Соловьев, который держался, одна-
ко, того убеждения, что обман самозванца с его стороны
был неумышленный и что Отрепьев сам верил в свое царс-
твенное происхождение. В 1864 г. явилось прекрасное
исследование Костомарова относительно личности первого
самозванца. В этом труде он доказывает, во-первых, что
Лжедмитрий и Отрепьев два разных лица, во-вторых, что
названный Дмитрий не был царевичем, но верил в свое
царское происхождение, и, в-третьих, что самозванец был
делом боярских рук. Виднейшим деятелем этой интриги он
считает Богдана Бельского. В том же 1864 году появилась
статья Бицына ("День", 1864, No 51 и 52, и "Русский Ар-
хив" 1886 г.: "Правда о Лжедмитрии"). Бицын (псевдоним
Павлова) старается доказать, что в Москве к самозванс-
тву готовили именно Григория Отрепьева, но что царство-
вал будто бы не он: в Польше Отрепьева заменили ка-
ким-то другим неизвестным лицом, подставленным иезуита-
ми. Но в статье Бицына есть один недостаток: в ней нет
второй половины биографии Отрепьева (после его бегства
в Литву) и первой половины биографии неизвестного са-
мозванца (до его вступления в роль царевича). В 1865 г.
появился еще труд о Лжедмитрии В. С. Иконникова. В сво-
ей статье "Кто был первый Лжедмитрий" ("Киевские Уни-
верситетские Известия", февр. 1864 г.) Иконников берет
в основу своего исследования точку зрения Маржерета и
некоторых других современников, что Лжедмитрий есть ис-
тинный царевич, спасенный вовремя от убийц. Затем явля-
ется в 1866 г. статья Добротворского ("Вестник Западной
России" 1865--1866, кн. 6 и 7), которому удалось найти
документ, гласящий, по его мнению, что Лжедмитрий был
не кто иной, как Отрепьев. Документ этот -- надпись на
одной из книг библиотеки Загоровского монастыря (Во-
лынской губернии). В книге "Василия Великого о постни-
честве" внизу по листам отмечено: "Лета от сотворения
мира 7110 (1602), месяца августа в четырнадцатый день,
сию книгу... дал нам, иноку Григорию, царевичу московс-
кому с братией, с Варлаамом да Мисаилом, Константин
Константинович... княже Острожское, воевода Киевский".
Из этой надписи видно, что Отрепьев с Варлаамом и Миса-
илом был в Киеве и получил эту книгу от князя Острожс-
кого. Часть надписи, однако, со словами "иноку Григо-
рию", сделана иной рукой, чем остальная надпись. Доб-
ротворский сличал этот почерк с документом, на котором
была подпись Лжедмитрия, и почерки ему показались тож-
дественными. Из позднейшей литературы о самозванце упо-
мянем: "Исследование о личности первого Лжедмитрия",
принадлежащее г. Казанскому и помещенное в "Русском
Вестнике" за 1877 г. (Казанский видит в самозванце От-
репьева); затем
Р&;#247;Д изысканий отца Павла Пирлинга ("Rome et
Demetrius" и др.), который воздерживается от категори-
ческих заключений о происхождении самозванца, но всего
скорее думает об Отрепьеве; далее "Смутное время Мос-
ковского государства" г. Иловайского, суждения которо-
го, напротив, более категоричны, чем вероятны; затем
труд Александра Гиршберга во Львове "Dymitr Sazwaniec"
и Е. Н. Щепкина "Wer war Pseudo-Demetrius I?" (в Arc-
hiv'е Ягича). Особенно ценно изданное о. Пирлингом fac-
simile письма самозванца к папе. Знатоки польских руко-
писей XVI--XVII вв., гг. И. А. Бодуэн де Куртенэ и С.
Л. Пташицкий, склонны думать, что манускрипт писан
по-польски русским (и даже московским) человеком.