Появление второго самозванца. В то время, когда
Шуйский запер Болотникова в Туле, явился второй Дмитрий
самозванец, прозвищем Вор. Кто он был -- неизвестно.
Толковали о нем разно: одни говорили, что это попов сын
из Северской стороны, другие называли его дьячком,
третьи -- царским дьяком и т. д. Впервые его след поя-
вился в Пропойске (порубежном литовском городе), где он
сидел в тюрьме. Чтобы выбраться оттуда, он объявил себя
родней Нагих и просил, чтобы его отпустили на Русь, в
Стародуб. Добравшись до Стародуба, он посылает оттуда
какого-то своего приятеля по Северской стороне объяв-
лять, что Дмитрий жив и находится в Стародубе. Старо-
дубцы уверовали в самозванца и стали помогать ему день-
гами и рассылать о нем грамоты другим городам. Вокруг
Вора скоро собралась дружина, но не земская: состави-
лась она из польских авантюристов, казачества и всяких
проходимцев. Никто из этого сброда не верил в действи-
тельность царя, которому служил. Поляки обращались с
самозванцем дурно, казаки тоже относились к нему так,
как к своим собственным самозванцам, которых они в то
время научились фабриковать во множестве: у них однов-
ременно существовали десятками разные царевичи: Саве-
лий, Еремка, Мартынка, Гаврилка и др. Для казачества и
для польских выходцев самозванцы были простым предлогом
для прикрытия их личных видов на незаконную поживу, "на
воровство", говоря языком времени. Служа самозванцу,
они и не думали ни о каких политических или династичес-
ких целях. В лице стародубского вора явился поэтому не
представитель династии или известного государственного
порядка, а простой вожак хищных шаек двух национальнос-
тей, русской и польской, -- шаек, которых манила к себе
Русь своей политической слабостью и шаткостью русского
общества. Поэтому-то второй Лжедмитрий, как продукт об-
щественного недуга того времени, получил меткое прозви-
ще Вора. Русский народ этим прозвищем резко различал
двух Лжедмитриев, и, действительно, первый из них, нес-
мотря на всю свою легкомысленность и неустойчивость,
был гораздо серьезнее, выше и даже симпатичнее второго.
Первый восстановлял династию, а второй ничего не восс-
тановлял, он просто "воровал".
Набрав достаточно народа, Вор выступил в поход на
Русь; при Болхове разбил царское войско, подошел к са-
мой Москве и в подмосковном селе Тушине основал свой
укрепленный стан. Его успех привлекал к нему новые си-
лы: одна за другой приходили к нему казацкие шайки,
один за другим приводили польские шляхтичи свои дружи-
ны, несмотря на запрещение короля. Охотно шли к Лжед-
митрию всякие искатели приключений, и во главе их всех
по дерзости и бесцеремонности нельзя не поставить князя
Рожинского, Лисовского и Яна Петра Сапегу.
Тревожно было положение Москвы и всего Московского
государства; народ решительно не знал, верить ли новому
самозванцу, которого признала даже Марина Мнишек, или
же остаться при Шуйском, которого не за что было лю-
бить. У самого Шуйского было мало средств и людей для
борьбы. Южная часть государства была уже разорена, в
ней хозяйничали враги его; в северной они хотя еще не
укрепились, но уже бродили и имели на нее виды. Но се-
верные области могли помочь Шуйскому, Шуйский должен их
был защищать, а на это у него не было сил. Эти области
государства были лучшей частью государства. По словам
Соловьева, они были сравнительно с южными в цветущем
состоянии: здесь мирные промыслы не были прерываемы та-
тарскими нашествиями, здесь сосредоточивалась торговая
деятельность, особенно с тех пор, когда открылся Бело-
морский торговый путь, одним словом, северные области
были самые богатые, в их населении преобладали земские
люди, преданные мирным занятиям, желающие охранить свой
труд и его плоды, желающие порядка и спокойствия.
В Тушине, где над политическими преобладали задачи
хищнические, отлично понимали, что на лучшую добычу
можно рассчитывать именно на севере, и делали туда от
Москвы постоянные рекогносцировки. Шуйский думал прег-
радить им путь, но брат его Иван был разбит Сапегой и
дорога на север стала открытой. Там оставался пункт,
имевший большое стратегическое значение, взять который
для тушинцев было необходимо уже потому, что, Не овла-
дев им, невозможно было овладеть другими городами на
севере; этот пункт был Троицкий монастырь (Троице-Сер-
гиева лавра). Тушинцы и обратились прежде всего на не-
го. Положение монастыря было тогда небезопасно, потому
что защитников у него имелось мало и опорой ему служили
лишь крепкие стены да личная храбрость гарнизона. Число
защитников состояло всего из 15 000 человек, считая в
этом числе и способных к бою монахов. Этому отряду
сборного войска пришлось бороться с целой армией Сапеги
и Лисовского, которые осад ил и монастырь в сентябре
1608 г. и имели у себя до 20, даже до 30 тыс. человек.
Первые приступы тушинцев были отбиты, тогда они реши-
лись на осаду обители, но монастырь мог сопротивляться
очень долго, в нем были большие запасы продовольствия,
и осада Троицкого монастыря, продлившись почти полтора
года (с сентября 1608 до начала 1610г.), окончилась ни-
чем: изнемогший от голода и болезней гарнизон все-таки
не сдался и своим сопротивлением задержал очень много
тушинских сил.
Однако это не могло помешать другим тушинским шай-
кам наводнить север. Более двадцати северных городов
должны были признать власть Вора и в том числе Суздаль,
Владимир, Ярославль, Вологда; но тут-то и сказался весь
характер этой воровской власти. На севере, в том крае,
где менее всего отзывались события смуты, где еще не
знали, что за человек был Вор, где доверия и особой
любви к Шуйскому не питали, там на Вора смотрели не как
на разбойника, а как на человека, ищущего престола,
быть может, и настоящего царевича. Часто его признавали
при первом появлении его шаек, но тотчас же убеждались,
что эти шайки не царево войско, а разбойничий сброд.
Слушая одновременно увещательные грамоты Шуйского и
воззвания Вора, не зная, кто из них имеет более закон-
ных прав на престол, русские люди о том и другом могли
судить только по поведению их приверженцев. Воеводы
Шуйского были охранителями порядка в том смысле, как
тогда понимали порядок, а Вор, много обещая, ничего не
исполнял и не держал порядка. От него исходили только
требования денег, его люди грабили и бесчинствовали, к
тому же они были поляки. Земцы видели, что "тушинцы,
которые города возьмут за щитом (т.е. силой) или хотя
эти города и волей крест поцелуют (самозванцу), то все
города отдают панам на жалованье и вотчины, как прежде
уделы бывали". Это в глазах русских не было порядком, и
вот северные города один за другим восстают против ту-
шинцев не по симпатии к Шуйскому и не по уверенности,
что тушинский Дмитрий самозванец и вор (этот вопрос они
решают так: "не спешите креста целовать, не угадать, на
чем свершится"... "еще до нас далеко, успеем с повинною
послать"), -- восстают они за порядок против нарушите-
лей его.
Это движение городов началось, кажется, с Устюга,
который вступил в переписку с Вологдой, убеждая ее не
целовать креста Вору. Города пересылались между собой,
посылали друг другу свои дружины, вместе били тушинцев.
Во главе восстания становились или находившиеся на се-
вере воеводы Шуйского или выборные предводители. Участ-
вовали в этом движении и известные Строгановы. Выгнав
тушинцев от себя, города спешили на помощь другим горо-
дам или Москве. Таким образом, против Тушина восстали
Нижний Новгород, Владимир, Галич, Вологда, -- словом,
почти все города по средней Волге и на север от нее.
Эти города находили достаточно силы, чтобы изба-
виться от врагов, но этой силы не хватило у Шуйского и
у Москвы. Во взаимной борьбе ни Москва, ни Тушино пере-
силить друг друга не могли: у Тушина было мало сил, еще
меньше дисциплины, да и в Москве положение дел было не
лучше. Как все государство мало слушало Шуйского и мало
о нем заботилось, так и в Москве он не был хозяином. В
Москве, благодаря Тушину, все сословия дошли до глубо-
кого политического разврата.
Москвичи служили и тому, и другому государю: и ца-
рю Василию, и Вору. Они то ходили в Тушино за разными
подачками, чинами и "деревнишками", то возвращались в
Москву и, сохраняя тушинское жалованье, ждали награды
от Шуйского за то, что возвратились, "отстали от изме-
ны". Они открыто торговали с Тушином, смотрели на него
не как на вражий стан, а как на очень удобное подспорье
для служебной карьеры и денежных дел. Так относились к
Тушину не отдельные лица, а массы лиц в московском об-
ществе, и при таком положении дел власть Шуйского, ко-
нечно, не могла быть крепка и сильна: но и Вор не мог
извлечь много пользы для своих конечных целей, так как
не возбуждал искренней симпатии народа. Оба соперника
были слабы, не могли победить друг друга, но своим сов-
местным существованием влияли растлевающим образом на
народ, развращали его.
Шуйский хорошо сознал спою слабость и стал искать
средств для борьбы с Вором во внешней помощи, хотя,
преувеличивая свои собственные силы, он сначала не до-
пускал и мысли о ней. В 1608 г. он посылает своего пле-
мянника князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского для
переговоров со шведами о союзе. В феврале 1609 г. пере-
говоры эти закончились; с королем Карлом IX был заклю-
чен союз на следующих условиях: король должен был пос-
лать русским помощь из трех тысяч конницы и трех тысяч
пехоты, взамен этого Шуйский отказывался от всяких при-
тязаний на Ливонию, уступал шведам город Корелу с уез-
дом и обязался вечным союзом против Польши, -- условия
тяжелые для Московского государства.
Шведы выполнили свое обещание и дали М. В. Скопи-
ну-Шуйскому вспомогательный отряд под начальством Дела-
гарди. Скопин со шведами в 1609 г. двинулся от Новгоро-
да к Москве, очищая северо-запад Руси от тушинских ша-
ек. Под Тверью встретил он значительные силы Вора, раз-
бил их и заставил тушинцев снять осаду Троицкого монас-
тыря. Успех сопровождал его всюду, несмотря на то что
шведы, не получая обусловленного содержания, часто от-
казывались ему помогать.
Посылая за помощью к шведам, Шуйский в то же время
старался собрать против Вора все свои войска, какими
мог располагать. В 1608 г. вызывает он из Астрахани к
Москве Ф. И. Шереметева, где тот подавлял мятеж. Шере-
метев, двинувшись вверх по Волге, шел по необходимости
медленно, очищая край от воров, иногда терпел от них
поражения, но в конце концов успел приблизиться к Моск-
ве и соединиться осенью 1609 г. со Скопиным в знамени-
той Александровской слободе. Соединенные силы шведов и
Русских были бы в состоянии разгромить Тушино, если бы
оно уцелело до их прихода под Москву, но Тушино уже ис-
чезло: временный воровской городок, образовавшийся в
Тушине, был оставлен Вором и сожжен до появления Скопи-
на в Москве. Не одни опасения движения Скопина и Дела-
гарди заставили Тушино исчезнуть: опаснее для него ока-
зался другой поход -- поход на Русь Сигизмунда, короля
польского.
Поход этот был ответом на союз Шуйского со шведа-
ми. Как известно, Сигизмунд Польский, происходивший из
дома Вазы и наследовавший шведский престол после своего
отца Иоанна, был свергнут с этого престола. Шведы изб-
рали королем его дядю Карла IX, но Сигизмунд не мог с
этим помириться и объявил Швеции войну. Когда же Карл
заключил против него союз с Шуйским, то Сигизмунд и
Шуйского стал считать врагом. Убедив сенат и сейм, что
война с Москвой необходима в интересах Польши и что он,
Сигизмунд, этой войной будет преследовать только пользы
государства, а не личные, король выступил в поход и в
сентябре 1609 г. осадил Смоленск. Сигизмунд отовсюду
получал вести, что в Московском государстве он не
встретит серьезного сопротивления, что москвичи с ра-
достью заменят непопулярного царя Василия королевичем
Владиславом, что Смоленск готов сдаться и т. п. Но все
это оказалось ложью: Смоленск, первоклассная крепость
того времени, надолго удержал Сигизмунда, а Шуйский
продолжал царствовать, даже тушинский Вор был популяр-
нее на Руси, чем королевич Владислав.
1609 год, таким образом, ознаменовался иноземным
вмешательством в московские дела. Шведов Москва позвала
сама и этим навлекла на себя войну с Польшей. Вмеша-
тельство иноземцев явилось новым и очень существенным
элементом смуты: его влияние не замедлило отозваться на
общем ходе дела, и прежде всего оно отозвалось на Туши-
не, как это ни кажется странным на первый взгляд. Осада
Смоленска затянулась надолго. Со времен глубокой древ-
ности Смоленск был стратегическим "ключом к Днепровской
Руси". И Москва, и Литва отлично понимали всю важность
обладания этим городом и целые века за него боролись. В
1596 г., чтобы прочнее владеть Смоленском, московское
правительство укрепило его каменными стенами. Кроме
сильного гарнизона и крепости стен искусство смоленско-
го воеводы Шеина создавало много трудностей Сигизмунду,
и осада с самого начала потребовала много военных сил,
а у Сигизмунла их не хватало. И вот Сигизмунд отправля-
ет в Тушино посольство сказать тушинским полякам. что
им приличнее служить своему королю, чем самозванцу. Но
тушинцы не все сочувствен но отнеслись к этому: тушинс-
кие паны привыкли уже смотреть на Московское государс-
тво как на свою законную, кровью освященную добычу, и
один слух о походе короля возмутил их. Они говорили еще
в то время, как только услыхали о походе Сигизмунда под
Смоленск, что король идет в Москву загребать жар чужи-
ми, т.е. их, руками, и были не согласны идти "а соеди-
нение с королем. Но Сапега, осаждавший Троицкий монас-
тырь, и простые поляки, бывшие в Тушине, склонялись на
сторону короля -- последние потому, что надеялись от
него получить жалованье, которого давно не видали в Ту-
шине. В Тушине, таким образом, произошел раскол. Авто-
ритет Вора совсем упал, над ним смеялись и его поносили
в глаза и за глаза, особенно влиятельный в Тушине пан,
гетман Рожинский. При таких обстоятельствах Вор с 400
донских казаков пробовал уйти из Тушина, чтобы изба-
виться от унизительного положения, но Рожинский воротил
его и стал держать, как пленника, под надзором. Вор,
однако, убежал (в конце 1609 г.) и переодетый отправил-
ся в Калугу, где вокруг него стало собираться казачест-
во; к нему пришел Шаховской с казаками, хотя и не лю-
бивший Тушина, но сохранивший верность самозванцу.
С удалением Вора Тушино стало разлагаться на свои
составные части. Этому способствовал и Вор, озлобленный
на поляков: он старался перессорить оставшихся в Тушине
и успел в этом. Поляки частью отправились к королю,
частью составили шайки, никому не служившие и только
грабившие. Казаки переходили к Вору; земские русские
люди, бывшие при Ворс, шли в Калугу или ехали с
повинной к царю Василию. Очень многие, впрочем, из
таких русских избрали особый выход -- обратились к ко-
ролю Сигизмунду. Изверившись в Вора, не желая обращать-
ся к Шуйскому, они решают вступить в переговоры с коро-
лем о том, чтобы он дал им в цари своего сына Владисла-
ва. Не владея ни Москвой, ни страной, они избирают царя
государству, Кто же были эти русские по своему общест-
венному положению?
Собравшись вместе на думу в Тушине, эти лица, ду-
ховные и светские, отправляют к королю от себя посоль-
ство просить на царство Владислава. В число послов по-
падают, конечно, люди известные, имевшие в Тушине вес и
значение, понимавшие дело. И вот среди них мы не видим
ни особенно родовитого боярства (которого и не было у
Вора), ни представителей той черни, которая сообщила
Тушину разбойничью физиономию. Во главе посольства сто-
ят Салтыковы, князья Масальский и Хворостинин, Плещеев,
Вельяминов, т.е. все "добрые дворяне"; в посольстве
участвовали дьяки Грамотин и другие; рядом с ними были
и люди низкого происхождения: Федор Андронов, Молчанов
и т. д., но это не "голытьба", не гулящие люди. Таким
образом, представителями русских тушинцев являются люди
среднего состояния и разных классов. Они обращаются к
королю, желая достичь осуществления своих надежд, уже
не с помощью тушинского царька, который их обманул, а
посредством избрания Владислава и договора с ним.
Этот договор, заключенный 4 февраля 1610г. под
Смоленском, чрезвычайно любопытен. Им и следует пользо-
ваться для того, чтобы определить, кто за ним стоял,
какие русские люди его создали и выразили в нем свои
надежды и желания. Хотя первым очень метко оценил этот
договор С. М. Соловьев в своей "Истории России", но
никто из исследователей не останавливался на нем так
внимательно, не комментировал его так обстоятельно, как
В. О. Ключевский. Прежде всего надо заметить, что дого-
вор этот отличается вообще национально-консервативным
направлением. Он стремится охранить московскую жизнь от
всяких воздействий со стороны польско-литовского прави-
тельства и общества, обязывая Владислава блюсти неиз-
менно православие, прежний административный порядок и
сословный строй Москвы. Договор состоит из 18 статей;
главнейшие его постановления таковы: 1) Владислав
венчается на царство от русского патриарха. 2) Правос-
лавие в Московском государстве должно быть почитаемо и
оберегаемо по-прежнему. 3) Имущество и права как духо-
венства, так и светских чинов пребудут неприкосновенны-
ми. 4) Суд должен совершаться по старине, изменения в
законах не зависят от воли одного только Владислава:
"то вольно будет боярам и всей земле". Таким образом, в
законодательстве участвует не одна дума боярская, но и
земский собор. 5) Владислав никого не может казнить без
ведома думы и без суда и следствия, родню виновных лиц
он не должен лишать имущества. 6) Великих чинов людей
Владислав обязан не понижать невинно, а меньших должен
повышать по заслугам. Для науки будет дозволен свобод-
ный выезд в христианские земли. 7) Подати собираются
"по старине", назначение новых податей не может прои-
зойти без согласия боярской думы. Крестьяне не могут
переходить ни в пределах Московского государства, ни из
Руси в Литву и Польшу. Этот пункт нельзя еще считать
доказательством того, что в 1610г. переходы крестьянс-
кие были в Москве уже уничтожены. В этом требовании
могло выразиться только желание договаривавшихся унич-
тожить переход, а не отмечался совершившийся факт. 8)
Холопы должны оставаться в прежнем состоянии, и воль-
ности им король давать не будет.
Остальные статьи договора устанавливают внешний
союз и внутреннюю независимость и автономию Московского
и Польского государств. В своем изложении этот договор
представляется договором с русскими не Владислава, а
Сигизмунда; личность Сигизмунда совершенно заслоняет в
нем личность Владислава, тогда как по-настоящему дого-
вор своей сущностью почти совсем и не касается короля,
а имеет в виду королевича.
Рассматривая договор 4 февраля по отношению к вы-
разившимся в нем стремлениям русских людей, мы замечаем
прежде всего, что это не "воровской" договор. Он очень
далек от преобладающих в Тушине противогосударственных
вкусов и воззрений. На качество договор смотрит как на
нечто постороннее, не свое. Интересы религии и нацио-
нальности охраняются в нем очень определенно и искрен-
не. Говорят, что Салтыков плакал, когда просил короля о
защите веры и церкви в Москве. Далее договор имеет в
виду интересы не одного класса, а общегосударственные;
он заботится о людях всех чинов Московского государс-
тва, всем предоставляет большие или меньшие обеспечения
их состояния и прав, хотя в нем, как и в самом Московс-
ком государстве, выше всех стоят интересы служилых лю-
дей. На это указывают статьи о крестьянах, холопах и
казаках. Устанавливая государственный порядок, договор
4 февраля очень недалеко отходит в своих положениях от
существовавшего тогда в Москве порядка. Он не предпола-
гает никаких реформ, не знакомых московской жизни и не
вошедших в сознание московских людей. Ограничение еди-
ноличной власти Владислава думой и судом бояр и советом
"всея земли" вытекало в договоре не из какой-либо поли-
тической теории, а из обстоятельств минуты, приводивших
на московский престол иноземного и иноверного государя
Это ограничение имело целью не перестройку прежнего по-
литического порядка, а, напротив, охрану и укрепление
"обычаев всех давних добрых" от возможных нарушений со
стороны непривычной к московским отношениям власти.
Действительно новинкой, хотя и малозаметной на
первый взгляд, является в договоре мысль о повышении
"меньших людей" сообразно их выслуге, "заслугам" и тре-
бование свободы выезда за границу для науки. О послед-
нем требовании Соловьев говорит, что оно внесено при-
верженцами первого Лжедмитрия, который, как известно,
хотел дозволить русским выезд за границу. Что же каса-
ется повышения "меньших людей", то в этой статье Со-
ловьев видит влияние дьяков и неродовитых людей, выхва-
ченных бурями смутного времени снизу наверх; их в Туши-
не было много, и они хотят долее удержать свое выслу-
женное положение. Сильнее и полнее толкует эту статью
Ключевский; она-то и помогает ему вскрыть общественное
положение людей, стоявших за договором. Сопоставляя эту
статью с рядом других своих наблюдений над высшим слоем
московских служилых людей в начале XVII в. и с общест-
венным положением тушинских послов (Салтыков и другие),
выработавших этот договор вместе с польскими сенатора-
ми, Ключевский приходит к тому выводу, что договор 4
февраля был выражением стремлений "довольно посредс-
твенной знати и выслужившихся дельцов". Среди таких лю-
дей Ключевский замечает еще в XVI в. стремление под-
няться до боярства, достигнуть высшего положения в го-
сударстве. Но боярство занимало высшие места благодаря
своей "высокой породе", чего не было за этими сравни-
тельно незнатными людьми. Они могли подниматься по
службе, благодаря только своим личным заслугам. Им хо-
телось этими заслугами, "выслугой", заменить то арис-
тократическое начало, на котором созидало свое положе-
ние знатное боярство. Они иногда и высказывали, что
"велик и мал живет государевым жалованьем", т.е., что
без "государева жалованья", благоволения, одной породой
человек жить и держаться не может, а государь может жа-
ловать и знатного и незнатного. Стремясь к высшему по-
ложению, эти люди думали достичь его службой первому
самозванцу, а когда в Москве образовалось боярское пра-
вительство Шуйского, ушли в Тушино достигать высшего
положения там. Обманутые Вором, они не возвратились в
Москву к боярам, а обратились к Сигизмунду. Ими-то, по
мнению Ключевского, и был создан договор 4 февраля, --
догадка остроумная, которую нельзя не принять. Действи-
тельно, не боярство первое обратилось к Владиславу, а
обратились к нему люди низших родов, но люди не совсем
простые.
Падение тушинского и московского правительств.
Несмотря на обращение тушинцев к королю, в Тушине про-
должались смуты. Оно пустело, ему грозили и войска Ско-
пина-Шуйского, подошедшие тогда к Москве, и Вор из I
Калуги. Наконец Рожинский, не имея возможности держать-
ся в Тушине, ушел к Волоколамску и сжег знаменитый ту-
шинский стан, а его шайка скоро распалась, так как сам
он умер в Волоколамске.
Тушино уничтожилось, в Москву пришли войска, прие-
хал Скопин-Шуйский; эти события хорошо повлияли на
-москвичей: они ликовали. Их радости не мешало то, что
один сильный враг был у Смоленска, другой сидел в Калу-
ге, что общее положение было так же сложно и серьезно,
как и раньше. Шуйский праздновал падение Тушина, народ
-- прибытие Скопина. Молодой, блестящий воевода (Скопи-
ну было тогда 24 года), Михаил Васильевич Скопин-Шуйс-
кий пользовался замечательной любовью народа. По заме-
чанию Соловьева, он был единственной связью, соединяв-
шей русских с В. И. Шуйским. В Скопине народ видел пре-
емника царю Василию; он терпел дядю ради племянника,
надеясь видеть этого племянника своим царем. Есть слу-
хи, что Ляпунов еще при жизни царя Василия предлагал
престол Скопину, когда тот был в Александровской слобо-
де, и что это способствовало будто бы охлаждению Шуйс-
кого к Скопину, хотя Скопин и отказался от этого пред-
ложения. Восстановить личность Скопина-Шуйского и опре-
делить мотивы народной любви к нему мы не можем, потому
что мало сохранилось известий об этом человеке и лич-
ность его оставила после себя мало следов. Говорят, что
это был очень умный, зрелый не по летам человек, осто-
рожный полководец, ловкий дипломат. Но эту замечатель-
ную личность рано унесла смерь, и судьба таким образом
очень скоро разрушила связь Шуйского с народом. Скопин
умер в апреле 1610 г., и народная молва приписала вину
в этом Шуйским, хотя, может быть, и несправедливо.
Над войском Скопина-Шуйского стал после его смерти
воеводой брат царя Василия, Дмитрий Шуйский, надменный,
неспособный, пустой и мелочный человек, изнеженный ще-
голь. Он двинулся на освобождение Смоленска, встретился
у деревеньки Клушина с шедшим к нему навстречу искусным
и талантливым польским гетманом Жолкевским и был им
разбит наголову (в конце июня 1610 г.). Это клушинское
поражение решило судьбу Шуйского. Жолкевский от Клушина
быстро шел к Москве, завладевая русскими городами и
приводя их с большой дипломатической ловкостью к прися-
ге Владиславу. В то же время, прослышав об исходе клу-
шинской битвы, двинулся к Москве и Вор со своими толпа-
ми, опередил Жолкевского, и когда тот был еще в Можайс-
ке (верст за 100 от Москвы), Вор уже стоял под самой
Москвой, в селе Коломенском. Положение Шуйского вдруг
стало так плохо, что он даже думал вступить в перегово-
ры с Жолкевским о мире. но не успел: не прошло и месяца
с клушинской битвы, как царь Василий Иванович уже был
сведен с царства.
Тотчас после кончины Скопина-Шуйского Прокопий Ля-
пунов явно восстает против царя Василия, думает о том,
как бы "ссадить" его с престола, засылает своих прияте-
лей в Москву, чтобы агитировать там о свержении царя.
Но в Москве все оставалось спокойным до тех пор, пока
москвичи не узнали об исходе клушинского сражения. Ког-
да же возвратился в Москву Дмитрий Иванович Шуйский,
Москва взволновалась, -- был "мятеж велик во всех лю-
дях", повествует летописец: "подвигошася на царя".
Москвичи поняли, что Клушино поставило их в безвыходное
положение, и всю вину в этом возлагали на Шуйских,
больше же всего на царя Василия. В народе стали гово-
рить, что он государь несчастливый, что "из-за него
кровь многая льется". И прежде не особенно народ любил
Шуйского, а теперь прямо вооружился против него, не же-
лая более терпеть его и его родню, из которой только
Михаил Васильевич Скопин и пользовался народной симпа-
тией. Когда подошел к Москве Вор и пришли вести, что
Жолкевский идет на Москву, волнение еще более возросло.
Московские люди у Данилова монастыря съезжались с во-
ровскими людьми из Коломенского, беседовали с ними о
делах и убеждали оставить своего тушинского царька, го-
воря, что тогда и они оставят Шуйского, соединятся в
одно, вместе выберут царя и вместе будут стоять против
врагов Русской земли -- ляхов. Хотя этим широким планам
не суждено было сбыться и хотя воры не отстали от свое-
го Лжедмитрия, тем не менее москвичи от слов против ца-
ря Василия очень скоро перешли к делу против него же.
Настроением москвичей воспользовались приятели Ля-
пунова. 7 июля 1610 г. Захар Ляпунов с толпой своих
единомышленников пришел во дворец к Шуйскому и про
сил его оставить царство, потому что из-за него кровь
льется, земля опустела, люди в погибель приходят. Шуйс-
кий ответил твердым отказом. Тогда Ляпунов и прочие,
бывшие с ним, ушли из дворца на Красную площадь, где
уже собрался народ, узнав, что в Кремле происходят ка-
кие-то необычайные вещи. Скоро Красная площадь не могла
вместить всего народа, прибывшего туда. Все сборище по-
этому перешло на более просторное место, за Арбатские
ворота, к Девичьему монастырю. Туда приехали патриарх
Гермоген и много бояр, говорили о свержении Шуйского и,
несмотря на протесты Гермогена и некоторых бояр, решили
"осадить царя". Во дворец отправился князь Воротынский
и от лица народа просил Шуйского оставить царство.
Шуйский покорился, уехал из дворца в свой старый боярс-
кий дом и тотчас же стал хлопотать о возвращении прес-
тола, устраивать интриги; чтобы окончательно отнять у
него возможность достигнуть власти, его постригли в мо-
нахи "насильством", так что патриарх не хотел и призна-
вать его пострижения.
Третий период смуты:попытка восстановления порядка
Москва лишилась правительства в такую минуту, ког-
да крепкая и деятельная власть была ей очень необходи-
ма. Враги подходили к стенам самой Москвы, владели за-
падным рубежом государства, занимали города в централь-
ных и южных областях страны. С этими врагами необходимо
было бороться не только за целость государственной тер-
ритории, но и за независимость самого государства, по-
тому что их успехи угрожали ему полным завоеванием.
Нужно было скорее восстановить правительство; это была
такая очевидная истина, против которой никто не спорил
в Московском государстве. Но большое разногласие вызвал
вопрос о том, как восстановить власть и кого к ней
призвать. Разные круги общества имели на это разные
взгляды и высказывали разные желания. От слов они пере-
ходили к действию и возбуждали или открытое народное
движение, или тайную кружковую интригу. Ряд таких явных
и скрытых попыток овладеть властью и создать правитель-
ство составляет главное содержание последнего периода
смуты и подлежит теперь нашему изучению.
Среди многих попыток этого рода три в особенности
останавливают внимание. В первую минуту после свержения
Шуйского московское население думало восстановить поря-
док признанием унии с Речью Посполитой и поэтому приз-
вало на московский престол королевича Владислава. Когда
власть Владислава выродилась в военную диктатуру Сигиз-
мунда, московские люди пытались создать национальное
правительство в лагере Ляпунова. Когда же и это прави-
тельство извратилось и, потеряв общеземский характер,
стало казачьим -- последовала новая, уже третья попытка
создания земской власти в ополчении князя Пожарского.
Этой земской власти удалось наконец превратиться в
действительную государственную власть и восстановить
государственный порядок.
Избрание Владислава. Шуйского москвичи удалили, не
имея никого в виду, кем бы могли его заместить, и поло-
жение Москвы, очень трудное в ту минуту, осложнилось от
этого еще более. Присягнули временно Боярской думе, ибо
помимо ее некому было присягнуть. Но это новое прави-
тельство имело так же мало сил и средств, как и Шуйс-
кий. А около Москвы стояли по-прежнему два врага, и
по-прежнему "Московскому государству с обеих сторон бы-
ло тесно". Сперва Москва полагала, что ей возможно бу-
дет избрать царя правильным выбором, "согласившись с
всеми городами, всею землею". Но правильного выбора не-
возможно было устроить, потому что для созвания собора
надо было время, а враги -- поляки и воры -- не стали
бы ждать этого собора и завладели бы бессильной Моск-
вой. Было невозможно выбирать того, кого захотелось бы
выбрать, а надо было выбирать одного из двух врагов
претендентов: Владислава или Вора, иначе Москва погибла
бы непременно. Находясь перед такой дилеммой, москвичи
не знали, что делать, и рознь появилась между ними. У
разных общественных слоев ясно проявились в этом деле
разные вкусы. Патриарх и духовенство хотели русского
царя;
но Гермоген указывал на молодого Михаила Федорови-
ча Романова, а прочие духовные более других хотели кня-
зя Василия Васильевича Голицына. Мелкий московский люд,
служилый и тяглый, как и патриарх, стояли за Романова;
знать желала Владислава, отчасти потому, что не хотела
пустить на престол боярина, помня неудачные в разных
отношениях опыты бояр-царей Бориса и Шуйского, отчасти
потому, что ожидала от Владислава льгот и милостей, а
главнее всего потому, что привыкшая уже к переворотам
московская чернь не скрывала своих симпатий к Вору, ко-
торый был врагом московского общественного порядка во-
обще и боярства в частности. Торжество Вора было бы
горше для боярства не в одном только политическом отно-
шении, -- поэтому оно и боялось больше всего переворота
в его пользу, а произвести такой переворот в ту минуту
чернь была в состоянии.
Во избежание такой развязки, не имея возможности
обдумать хорошо вопрос об избрании царя, бояре, пользу-
ясь властью, торопят Жолкевского из Можайска к Москве,
и он идет "освобождать Москву от Вора", как сам выража-
ется. Таким поступком бояре передали Москву в руки по-
ляков и предрешили вопрос об избрании Владислава. По-
дойдя к Москве, Жолкевский прежде всего начинает дело
об избрании Владислава в цари, потому что иначе в его
глазах помогать Москве не имело смысла. Страх перед са-
мозванцем и польской военной силой заставил московские
власти, а за ними и население склониться на избрание в
цари поляка: 27 августа Москва присягнула Владиславу.
Этой присяге, впрочем, предшествовали долгие пере-
говоры. В основу их был положен знакомый нам договор 4
февраля. В него бояре внесли некоторые изменения: они
решительно настаивали на том, что Владислав должен при-
нять православие и (что очень интересно) вычеркнули
статьи о свободе выезда за границу для науки, а также
статьи о повышении меньших людей. Тотчас же по заключе-
нии договора и принесении присяги Жолкевский прогнал
Вора от Москвы, и Вор убежал опять в Калугу. Таким об-
разом Москва избавилась от одного врага ценой подчине-
ния другому.
Договор об избрании Владислава был отправлен на
утверждение Сигизмунду с "великим посольством", в сос-
тав которого вошло более тысячи человек. Во главе по-
сольства стояли митрополит Филарет и князь В. В. Голи-
цын. Оба они были представителями знатнейших московских
родов, таких, которые могли выступить соперниками Вла-
дислава. Удаление их из Москвы приписывается необыкно-
венной ловкости Жолкевского, и это более чем вероятно.
Жолкевский был очень умный человек и горячий патриот.
Явясь в Москву, он быстро ознакомился с настроением
московского общества (в его записках мы находим любо-
пытнейшие заметки о Москве 1610 года), умел воспользо-
ваться всем, что могло служить к пользе Владислава и
Польши. Зная, что Москва выбирает Владислава царем не
совсем охотно, видя, что у народа есть свои излюбленные
кандидаты -- Голицын и сын Филарета, -- чувствуя, что
при перемене обстоятельств дело Владислава может повер-
нуться в пользу этих кандидатов, Жолкевский успевает
удалить из Москвы опасных для Владислава лиц. В то же
время он, прогнав Вора, пользуется страхом его имени и
ставит дело так, что бояре допускают, даже сами просят
его занять Москву польским гарнизоном во избежание бун-
та в пользу Вора. И вот маленькое войско Жолкевского,
которое подвергалось опасности быть истребленным, стоя
под Москвой, в открытом поле, становится большой силой
в стенах московских крепостей. Устроив так блестяще де-
ла Владислава в Москве, Жолкевский сдает команду одному
из своих подчиненных, Гонсевскому и, уезжая из Москвы,
увозит с собой, по приказу Сигизмунда, Василия Шуйского
с братьями. Чем объяснить такой отъезд Жолкевского? По-
ведением Сигизмунда.
Этот король, не совсем твердо носивший корону в
Польше, имел еще претензии на престолы шведский и мос-
ковский. Прикрываясь именем сына, он сам хотел стать
московским царем. Жолкевский, еще до заключения догово-
ра с Москвой, получал королевские инструкции -- дейс-
твовать так, чтобы заменить для Москвы Владислава
Си-гизмундом. Но талантливый гетман, понимая всю невоз-
можность желаний короля, не решался заговорить с русс-
кими о присяге на имя Сигизмунда; он видел, как ненави
стен москвичам король, притеснитель православных, до-
бившийся унии в 1596 г. Однако чем дальше шло время,
тем труднее становилось Жолкевскому скрывать от русских
цели Сигизмунда, а Сигизмунд все определеннее и опреде-
леннее их высказывал. Присягой Владиславу Москва упрос-
тила свое положение, нашла себе выход из затруднений,
доставила Сигизмунду и полякам важную победу. Дело, ка-
залось, шло к развязке, а Сигизмунд своими личными
стремлениями его запутывал, давал завязку новой драме.
Стоило Жолкевскому вскрыть игру Сигизмунда в Москве, и
Москва восстала бы против поляков и уничтожила все пло-
ды трудов Жолкевского, и Жолкевский молчал. Он различал
польское дело отличного Сигизмундова, сочувствовал пер-
вому, честно работал для польских интересов, вовсе не
желая трудиться и работать для Сигизмунда. Вот почему
увидав, что Сигизмунд не оставит своих притязаний, он
отказался от продолжения дела и уехал из Москвы.
Притязания Сигизмунда действительно завязали новую
драму и стали известны в Москве. Уже вскоре по отъезде
Жолкевского великое посольство писало (с дороги к Смо-
ленску) в Москву, что многие русские люди под Смоленс-
ком целуют крест не Владиславу, а самому Сигизмунду.
Великому посольству первому и пришлось считаться с за-
теями короля.
По приезде посольства к королю под Смоленск там
начались переговоры по поводу избрания Владислава. До-
говор, заключенный под Москвой, не нравился, конечно,
[Сигизмунду, не нравился и сенаторам польским. В
совете короля было решено не отпускать королевича в
Москву по причине его малолетства, а московские послы
требовали немедленного приезда Владислава, говоря, что
это необходимо для успокоения Московского государства.
В ответ на
это поляки заявили им, что Сигизмунд сам успокоит
Москву и потом уже даст москвичам своего сына, но для
этого надо, чтобы Смоленск сдался на имя короля, иначе
сказать, стал польской крепостью. Кроме того, поляки не
хотели, чтобы королевич принимал православие. Такие
требования не могли удовлетворить московских послов:
Москва не желала иметь короля-католика и отдаться во
власть
Сигизмунда. Время шло в бесполезных пререканиях;
напрасно послы заявили, что король нарушает своими тре-
бованиями договор, заключенный Жолкевским; сенаторы
объявили им, что этот договор не обязателен для Польши.
Однако послы держались договора и не уступали ничего.
Тогда Сигизмунд увидел, что ему не осуществить своих
желаний законным путем и стал действовать иначе: в по-
сольстве старались произвести раскол, стали разными
способами склонять его второстепенных участников приз-
нать желание Сигизмунда и отпускали таких передавшихся
лиц в Москву, чтобы они приготовили москвичей к приня-
тию условий Сигизмунда. Король, таким образом, повел
свое дело мимо посольства. В числе лиц, принявших его
милости, находился и троицкий келарь (управитель) Авра-
амий Палицын, который, получив от короля подачки, уехал
в Москву. Его защитники говорят, что признал он Сигиз-
мунда для того, чтобы освободиться из-под Смоленка и на
свободе тем лучше служить родине. Но можно ли оправды-
вать такой иезуитский патриотизм рядом с патриотизмом
главных лиц посольства (например, дьяка Томилы Луговс-
кого), которые честно исполняли порученное им дело по-
сольства, не бежали от него, а терпели горькие неприят-
ности?