Но не  все  русские  люди 30-х и 40-х годов думали
так;                                                   
     некоторые не соглашались с тем, что германская ци-
вилизация есть верхняя ступень прогресса,  что славянс-
кое племя есть племя неисторическое. Они не видели при-
чины,  почему  мировое  развитие должно остановиться на
германцах.  Из русской истории вынесли  они  убеждение,
что  славянство  было  далеко от застоя,  что оно могло
гордиться  многими  драматическими  моментами  в  своем
прошлом и что оно,  наконец,  имело свою культуру.  Это
учение  было   хорошо   изложено   И.   В.   Киреевским
(1806--1856). Он говорит, что славянская культура в ос-
нованиях своих была самостоятельна и  отлична  от  гер-
манской.  Во-первых,  славяне  получили христианство из
Византии (а германцы -- из Рима) и их  религиозный  быт
получил иные формы, чем те, которые сложились у герман-
цев под влиянием  католичества.  Во-вторых,  славяне  и
германцы  выросли  на  различной культуре:  первые-- на
греческой,  вторые -- на римской.  В то время, как гер-
манская культура выработала свободу личности,  славянс-
кие общины совершенно поработили ее.  В-третьих,  госу-
дарственный строй был создан различно.  Германия сложи-
лась на римской почве. Германцы были народ пришлый; по-
беждая туземное население,  они порабощали его.  Борьба
между побежденными и победителями,  которая легла в ос-
нование государственного строя Западной Европы, перешла
впоследствии в антагонизм сословий;  у славян государс-
тво  создалось  путем  мирного договора,  добровольного
признания власти. Вот различие между Россией и Зап. Ев-
ропой,  различие  религии,  культуры,  государственного
строя.  Так думали славянофилы,  более  самостоятельные
последователи  германских философских учений.  Они были
убеждены,  что самостоятельная русская  жизнь  достигла
наибольшего  развития  своих  начал в эпоху Московского
государства.  Петр В.  грубо нарушил это развитие,  на-
сильственною реформою внес к нам чуждые,  даже противо-
положные начала  германской  цивилизации.  Он  повернул
правильное течение народной жизни на ложный путь заимс-
твования,  потому что не понимал заветов  прошлого,  не
понимал нашего национального духа. Цель славянофилов --
вернуться на путь естественного развития, сгладив следы
насильственной петровской реформы.                     
     Общая точка  зрения западников и славянофилов слу-
жила им основанием для толкования не только смысла  на-
шей истории,  но и отдельных ее фактов: можно насчитать
много исторических  трудов,  написанных  западниками  и
особенно  славянофилами (из славянофилов историков сле-
дует   упомянуть   Константина   Сергеевича   Аксакова,
1817--1860). Но их труды были гораздо более философски-
ми или публицистическими, чем собственно историческими,
а  отношение  к истории гораздо более философским,  чем
научным.                                               
     Строго научная  цельность  исторических  воззрений
впервые  создана  была у нас только в 40-х годах XIX в.
Первыми носителями новых исторических идей были два мо-
лодые  профессора Московского университета:  Сергей Ми-
хайлович Соловьев (1820-- 1879) и Константин Дмитриевич
Кавелин (1818--1885). Их воззрения на русскую историю в
то время назывались "теорией родового  быта",  а  впос-
ледствии  они  и другие ученые их направления стали из-
вестны под названием историко-юридической школы. Воспи-
тывались  они под влиянием германской исторической шко-
лы.  В начале XIX в. историческая наука в Германии сде-
лала большие успехи.  Деятели так называемой германской
исторической школы внесли в изучение истории чрезвычай-
но  плодотворные руководящие идеи и новые методы иссле-
дования. Главною мыслью германских историков была мысль
о том,  что развитие человеческих общин не есть резуль-
тат случайностей или единичной воли отдельных лиц: раз-
витие общества совершается,  как развитие организма, по
строгим законам, ниспровергнуть которые не может ни ис-
торическая случайность,  ни личность,  как бы гениальна
она ни была. Первый шаг к такому воззрению сделал еще в
конце  XVIII столетия Фридрих Август Вольф в произведе-
нии "Prologomena ad Homerum",  в котором  он  занимался
исследованием  происхождения и состава греческого эпоса
"Одиссеи" и "Илиады".  Давая в своем труде редкий обра-
зец исторической критики, он утверждал, что гомеровский
эпос не мог быть произведением  отдельной  личности,  а
был постепенно, органически созданным произведением по-
этического гения целого народа.  После труда Вольфа та-
кое  органическое развитие стали искать не только в па-
мятниках поэтического творчества,  но и во всех  сферах
обществен  ной  жизни,  искали  и  в истории и в праве.
Признаки органического роста античных  общин  наблюдали
Нибур в римской истории,  Карл Готфрид Миллер в гречес-
кой.  Органическое развитие правового сознания  изучили
историки-юристы Эйхгорн (Deutsche Staatsung Rechtsgesc-
hichte, в пяти томах, 1808) и Савиньи (Geschichte      
     des ro mischen Rechts in Mittelalter,  в шести то-
мах,  1815-- 1831).  Эти труды, носившие на себе печать
нового направления,  к половине XIX в. создали в Герма-
нии блестящую школу историков, которая и до сих пор еще
не пережила вполне своих идей.                         
     В идеях и приемах ее выросли наши  ученые  истори-
ко-юридической  школы.  Одни  усвоили  их путем чтения,
как,  напр., Кавелин; другие -- прямо слушанием лекций,
как,  напр.,  Соловьев, который был учеником Ранке. Они
усвоили себе  все  содержание  немецкого  исторического
направления.  Некоторые  из них увлекались и германской
философией Гегеля. В Германии точная и строго фактичес-
кая  историческая школа не всегда жила в ладу с метафи-
зическими учениями гегелианства; тем не менее и истори-
ки, и Гегель сходились в основном воззрении на историю,
как на закономерное развитие  человеческих  обществ.  И
историки и Гегель одинаково отрицали в ней случайность,
поэтому их воззрения могли ужиться в  одной  и  той  же
личности.  Эти  воззрения  и  были  впервые приложены к
русской истории нашими учеными Соловьевым и  Кавелиным,
думавшими  показать в ней органическое развитие тех на-
чал, которые были даны первоначальным бытом нашего пле-
мени  и которые коренились в природе нашего народа.  На
быт культурный и экономический они обращали меньше вни-
мания,  чем  на внешние формы общественных союзов,  так
как имели убеждение,  что главным  содержанием  русской
исторической жизни была именно естественная смена одних
законов общежития другими.  Они надеялись подметить по-
рядок  этой смены и в нем найти закон нашего историчес-
кого развития.  Вот почему их исторические трактаты но-
сят несколько односторонний историко-юридический харак-
тер.  Такая односторонность не составляла  индивидуаль-
ности наших ученых,  а была занесена ими от их германс-
ких наставников. Немецкая историография считала главной
своей  задачей  исследование  именно юридических форм в
истории;  корень этого взгляда кроется в  идеях  Канта,
который понимал историю, "как путь человечества" к соз-
данию государственных форм.  Таковы были те  основания,
на  которых строилось первое научно-философское воззре-
ние на русский исторический быт.  Это не  было  простое
заимствование чужих выводов,  не было только механичес-
кое приложение чужих идей к плохо  понятому  материалу,
--  нет,  это было самостоятельное научное движение,  в
котором взгляды и научные приемы  были  тождественны  с
германскими, но выводы отнюдь не предрешались и зависе-
ли от материала.  Это было научное творчество, шедшее в
направлении своей эпохи,  но самостоятельно. Вот почему
каждый деятель этого движения сохранял  свою  индивиду-
альность и оставил по себе ценные монографии, а вся ис-
торико-юридическая школа создала такую схему нашего ис-
торического  развития,  под влиянием которой до сих пор
живет русская историография.                           
     Исходя из мысли,  что отличительные черты  истории
каждого  народа  создаются  его природой и его первона-
чальной обстановкой,  они и обратили внимание на перво-
начальную  форму русского общественного быта,  которая,
по их мнению,  определялась началом родового быта.  Всю
русскую историю представляли они,  как последовательный
органически стройный переход  от  кровных  общественных
союзов,  от  родового  быта -- к быту государственному.
Между эпохою кровных  союзов  и  государственною  лежит
промежуточный период,  в котором происходила борьба на-
чала кровного с началом государственным. В первый пери-
од личность безусловно подчинялась роду, и положение ее
определялось не индивидуальной деятельностью  или  спо-
собностями, а местом в роде; кровное начало господство-
вало не только в княжеских, но и во всех прочих отноше-
ниях,  оно определяло собою всю политическую жизнь Рос-
сии.  Россия в первой стадии своего развития  считалась
родовой собственностью князей; она делилась на волости,
соответственно числу членов  княжеского  дома.  Порядок
владения  обусловливался  родовыми  счетами.  Положение
каждого князя определялось его местом в роде. Нарушение
старшинства  порождало междоусобицы,  которые,  с точки
зрения Соловьева,  ведутся не за волости,  не за  нечто
конкретное,  а за нарушение старшинства, за идею. С те-
чением времени изменились обстоятельства княжеской жиз-
ни  и деятельности.  На северо-востоке Руси князья яви-
лись полными хозяевами земли, сами призывали население,
сами строили города. Чувствуя себя создателем новой об-
ласти, князь предъявляет к ней новые требования; в силу
того, что он сам ее создал, он не считает ее родовой, а
свободно распоряжается ею и передает  ее  своей  семье.
Отсюда возникает понятие о собственности семейной,  по-
нятие,  вызвавшее окончательную гибель  родового  быта.
Семья,  а не род,  стала главным принципом; князья даже
начали смотреть на своих дальних родственников,  как на
людей чужих, врагов своей семьи. Наступает новая эпоха,
когда одно начало разложилось,  другого еще  не  созда-
лось. Наступает хаос, борьба всех против всех. Из этого
хаоса вырастает случайно усилившаяся  семья  московских
князей, которые свою вотчину ставят выше других по силе
и богатству.  В этой вотчине мало-помалу вырабатывается
начало единонаследия -- первый признак нового государс-
твенного порядка,  который и  водворяется  окончательно
реформами Петра Великого.                              
     Таков, в самых общих чертах,  взгляд С. М. Соловь-
ева на ход нашей истории,  взгляд,  разработанный им  в
двух  его  диссертациях:  1) "Об отношениях Новгорода к
великим князьям" и 2) "История отношений между князьями
Рюрикова дома".  Система Соловьева была талантливо под-
держана К.  Д.  Кавелиным в нескольких его исторических
статьях  (см.  том 1 "Собрания Сочинений Кавелина" изд.
1897 г.). В одной лишь существенной частности расходил-
ся Кавелин с Соловьевым: он думал, что и без случайного
стечения благоприятных обстоятельств на севере Руси ро-
довой  быт княжеский должен был разложиться и перейти в
семейный,  а затем в государственный. Неизбежную и пос-
ледовательную  смену начал в нашей истории он изображал
в такой краткой формуле: "Род и общее владение; семья и
вотчина  или отдельная собственность;  лицо и государс-
тво".                                                  
     Толчок, данный талантливыми  трудами  Соловьева  и
Кавелина русской историографии, был очень велик. Строй-
ная научная система,  впервые данная нашей истории, ув-
лекла  многих  и  вызвала  оживленное научное движение.
Много монографий было написано  прямо  в  духе  истори-
ко-юридической школы. Но много и возражений, с течением
времени все более и  более  сильных,  раздалось  против
учения этой новой школы.  Ряд горячих научных споров, в
конце концов,  окончательно расшатал стройное  теорети-
ческое воззрение Соловьева и Кавелина в том его виде, в
каком оно появилось в их первых трудах. Первое возраже-
ние  против школы родового быта принадлежало славянофи-
лам.  В лице К. С. Аксакова (1817--1860) они обратились
к изучению исторических фактов (к ним отчасти примкнули
московские профессора [В.  Н.] Лешков и [И. Д.] Беляев,
1810--1873); на первой ступени нашей истории они увиде-
ли не родовой быт,  а общинный  и  мало-помалу  создали
свое учение об общине. Оно встретило некоторую поддерж-
ку в трудах одесского профессора  [Ф.  И.]  Леонтовича,
который постарался определить точнее примитивный харак-
тер древней славянской общины;  эта община, по его мне-
нию, очень походит на существующую еще сербскую "задру-
гу",  основанную отчасти на родственных,  отчасти же на
территориальных отношениях.  На месте рода, точно опре-
деленного школой родового быта,  стала не  менее  точно
определенная община, и, таким образом, первая часть об-
щеисторической схемы Соловьева и Кавелина потеряла свою
непреложность.  Второе  возражение  против частной этой
схемы сделано было ученым,  близким  по  общему  своему
направлению  к  Соловьеву и Кавелину.  Борис Николаевич
Чичерин (1828--1904),  воспитывавшийся в той же научной
обстановке, как Соловьев и Кавелин, отодвинул за преде-
лы истории эпоху кровных родовых  союзов  на  Руси.  На
первых  страницах  нашего  исторического бытия он видел
уже разложение древних родовых начал.  Первая форма на-
шей общественности,  какую знает история, по его взгля-
ду,  была построена не на кровных связях,  а на началах
гражданского  права.  В  древнерусском быту личность не
ограничивалась ничем,  ни кровным союзом,  ни государс-
твенными порядками.  Все общественные отношения опреде-
лялись гражданскими сделками -- договорами. Из этого-то
договорного  порядка  естественным  путем выросло впос-
ледствии государство. Теория Чичерина, изложенная в его
труде  "О духовных и договорных грамотах князей великих
и удельных",  получила дальней шее  развитие  в  трудах
проф.  В.  И.  Сергеевича  и в этой последней форме уже
совсем отошла от первоначальной  схемы,  данной  школою
родового быта. Вся история общественного быта у Сергее-
вича делится на два периода:  первый -- с преобладанием
частной и личной воли над началом государственным, вто-
рой -- с преобладанием  государственного  интереса  над
личной волей.                                          
     Если первое, славянофильское возражение явилось на
почве соображений об  общекультурной  самостоятельности
славянства,  если второе выросло на почве изучения пра-
вовых институтов,  то третье возражение школе  родового
быта  сделано скорее всего с точки зрения историко-эко-
номической.  Древнейшая Киевская Русь  не  есть  страна
патриархальная;   ее  общественные  отношения  довольно
сложны и построены на  тимократической  основе.  В  ней
преобладает аристократия капитала,  представители кото-
рой сидят в княжеской думе.  Таков взгляд проф.  В.  О.
Ключевского  (1841--1911)  в  его трудах "Боярская дума
древней Руси" и "Курс русской истории").               
     Все эти возражения уничтожили стройную систему ро-
дового быта,  но не создали какой-либо новой историчес-
кой схемы. Славянофильство оставалось верно своей мета-
физической основе, а в позднейших представителях отошло
от исторических разысканий.  Система Чичерина и Сергее-
вича  сознательно  считает себя системой только истории
права.  А точка зрения историко-экономическая  пока  не
приложена к объяснению всего хода нашей истории.  Нако-
нец,  в трудах других историков мы не встречаем  сколь-
ко-нибудь  удачной попытки дать основания для самостоя-
тельного и цельного исторического мировоззрения.       
     Чем же живет теперь наша историография?  Вместе  с
К.  [С.]  Аксаковым мы можем сказать,  что у нас теперь
нет "истории", что "у нас теперь пора исторических исс-
ледований, не более". Но, отмечая этим отсутствие одной
господствующей в историографии доктрины, мы не отрицаем
существования   у  наших  современных  историков  общих
взглядов, новизной и плодотворностью которых обусловли-
ваются последние усилия нашей историографии.  Эти общие
взгляды возникали у нас одновременно с тем, как появля-
лись в европейской науке;  касались они и научных мето-
дов,  и исторических представлений вообще. Возникшее на
Западе  стремление  приложить к изучению истории приемы
естественных наук сказалось у нас в  трудах  известного
[А. П.] Щапова (1831--1876). Сравнительный исторический
метод,  выработанный английскими  учеными  [(Фриман)  и
др.]  и  требующий,  чтобы  каждое историческое явление
изучалось в связи с подобными же явлениями других наро-
дов и эпох, -- прилагался и у нас многими учеными (нап-
ример,  В. И. Сергеевичем). Развитие этнографии вызвало
стремление  создать  историческую  этнографию и с точки
зрения этнографической рассмотреть вообще явления нашей
древнейшей истории (Я.  И.  Костомаров,  1817 -- 1885).
Интерес к истории экономического быта,  выросший на За-
паде,  сказался  и у нас многими попытками изучения на-
роднохозяйственной жизни в разные эпохи (В. О. Ключевс-
кий  и  другие).  Так называемый эволюционизм имеет и у
нас своих представителей в лице  современных  универси-
тетских преподавателей.                                
     Не только то, что вновь вносилось в научное созна-
ние,  двигало вперед нашу историографию. Пересмотр ста-
рых уже разработанных вопросов давал новые выводы,  ло-
жившиеся в основание новых и  новых  изысканий.  Уже  в
70-х годах С.  М. Соловьев в своих "Публичных чтениях о
Петре Великом" яснее и доказательнее высказал свою ста-
рую мысль о том, что Петр Великий был традиционным дея-
телем и в своей работе реформатора руководился идеалами
старых  московских  людей  XVII  в.  и пользовался теми
средствами, которые были подготовлены раньше него. Едва
ли не под влиянием трудов именно Соловьева началась де-
ятельная разработка истории Московской Руси, показываю-
щая  теперь,  что  допетровская Москва не была азиатски
косным государством и действительно шла к  реформе  еще
до  Петра,  который сам воспринял идею реформы из окру-
жавшей его московской среды.  Пересмотр  старейшего  из
вопросов русской историографии -- варяжского вопроса [в
трудах В. Гр. Васильевского (1838-- 1899), А. А. Куника
(1814--1899),  С. А. Гедеонова и других] освещает новым
светом начало нашей истории.  Новые исследования по ис-
тории  западной  Руси  открыли  перед нами любопытные и
важные данные по истории и быту литовско-русского госу-
дарства [В.  Б.  Антонович (1834--1908), Дашкевич (р. в
1852 г.) и другие].  Указанными примерами не исчерпыва-
ется,  конечно,  содержание  новейших  работ  по нашему
предмету;  но эти примеры показывают,  что  современная
историография  трудится над темами весьма крупными.  До
попыток исторического синтеза,  поэтому,  может быть  и
недалеко.                                              
     В заключение  историографического  обзора  следует
назвать те труды по русской  историографии,  в  которых
изображается постепенное развитие и современное состоя-
ние нашей науки и которые поэтому должны служить  пред-
почтительными  руководствами для знакомства с нашей ис-
ториографией: 1) К. Н. Бестужев-Рюмин "Русская История"
(2 т., конспективное изложение фактов и ученых мнений с
очень ценным введением об источниках и  историографии);
2)  К.  Н.  Бестужев-Рюмин "Биографии и характеристики"
(Татищев,  Шлецер,  Карамзин, Погодин, Соловьев и др.).
СПб., 1882; 3) С. М. Соловьев, статьи по историографии,
изданные Товариществом "Общественная  польза"  в  книге
"Собрание сочинений С. М. Соловьева" СПб.; 4) О. М. Ко-
ялович "История русского самосознания".  СПб., 1884; 5)
В.  С. Иконников "Опыт русской историографии" (том пер-
вый, книга первая и вторая). Киев, 1891;               
     6) П.  Н. Милюков "Главные течения русской истори-
ческой  мысли"  -- в "Русской мысли" за 1893 год (и от-
дельно).                                               

     Обзор источников русской истории                  
     В обширном смысле слова исторический источник есть
всякий остаток старины,  будет ли это сооружение, пред-
мет искусства, вещь житейского обихода, печатная книга,
рукопись или,  наконец,  устное предание.  Но  в  узком
смысле  источником  мы называем печатный или письменный
остаток старины,  иначе говоря, той эпохи, которую изу-
чает историк. Нашему ведению подлежат лишь остатки пос-
леднего рода.                                          
     Обзор источников может быть  веден  двумя  путями:
во-первых,  он может быть простым логически-систематич-
ным перечнем различных видов исторического материала, с
указанием главнейших его изданий;  во-вторых, обзор ис-
точников может быть построен исторически и совместит  в
себе  перечень материала с обзором движения у нас архе-
ографических трудов.  Второй путь ознакомления с источ-
никами для нас гораздо интереснее,  во-первых,  потому,
что здесь мы можем наблюдать появление археографических
трудов в связи с тем, как в обществе развивался интерес
к рукописной старине,  и,  во-вторых,  потому еще,  что
здесь мы познакомимся с теми деятелями, которые собира-
нием материалов для родной истории составили себе  веч-
ное имя в нашей науке.                                 
     В эпоху  допетровскую отношение к рукописям в гра-
мотных слоях Московского общества было самым вниматель-
ным, потому что в то время рукопись заменяла книгу, бы-
ла источником и знаний  и  эстетических  наслаждений  и
составляла ценный предмет обладания; рукописи постоянно
переписывались с большой тщательностью и часто  жертво-
вались перед смертью владельцами в монастыри "по душе":
жертвователь за свой дар просит монастырь или церковь о
вечном поминовении его грешной души. Акты законодатель-
ные и вообще все рукописи юридического характера,  т.е.
то,  что  мы  назвали бы теперь официальными и деловыми
бумагами,  тоже ревниво сберегались. Печатных законопо-
ложений, кроме Уложения царя Алексея Михайловича, тогда
не существовало,  и этот рукописный материал был как бы
кодексом  действовавшего права,  руководством тогдашних
администраторов и судей.  Законодательство  тогда  было
письменным, как теперь оно печатное. Кроме того, на ру-
кописных же грамотах монастыри и частные лица основыва-
ли  свои льготы и различного рода права.  Понятно,  что
весь этот письменный материал был дорог в обиходе  тог-
дашней жизни и что его должны были ценить и хранить.   
     В XVIII в. под влиянием новых культурных вкусов, с
распространением печатной книги и печатных  законополо-
жений  отношение  к  старым рукописям очень изменяется:
упадок чувства их ценности замечается у нас в продолже-
ние всего XVIII века. В XVII в. рукопись очень ценилась
тогдашним культурным классом,  а теперь в XVIII в. этот
класс  уступил место новым культурным слоям,  которые к
рукописным источникам старины относились  презрительно,
как к старому негодному хламу. Духовенство также перес-
тавало понимать историческую и духовную ценность  своих
богатых  рукописных собраний и относилось к ним небреж-
но. Обилие рукописей, перешедших из XVII в. в XVIII в.,
способствовало  тому,  что их не ценили.  Рукопись была
еще,  так сказать, вещью житейской, а не исторической и
мало-помалу  с  культурных верхов общества,  где прежде
вращалась, переходила в нижние его слои, между прочим и
к раскольникам,  которых наш археограф П. М. Строев на-
зывал "попечителями наших рукописей".  Старые же архивы
и монастырские книгохранилища, заключавшие в себе массу
драгоценностей, оставались без всякого внимания, в пол-
ном пренебрежении и упадке.  Вот примеры из уже XIX в.,
которые показывают,  как невежественно обращались с ру-
кописной  стариной  ее владельцы и хранители.  "В одной
обители благочестия,  к которой в исходе XVII  в.  было
приписано  более 15 других монастырей,  -- писал П.  М.
Строев в 1823 г., -- старый ее архив помещался в башне,
где в окнах не было рам. Снег покрывал на поларшина ку-
чу книг и столбцов, наваленных без разбору, и я рылся в
ней,  как в развалинах Геркулана. Этому шесть лет. Сле-
довательно,  снег шесть раз  покрывал  эти  рукописи  и
столько же на них таял, теперь верно осталась одна ржа-
вая пыль..." Тот же Строев в 1829 г.  доносил  Академии
наук, что архив старинного города Кевроля, по упраздне-
нии последнего перенесенный в Пинегу, "сгнил там в вет-
хом сарае и,  как мне сказывали,  последние остатки его
не задолго перед сим (т.е. до 1829 г.) брошены в воду".
     Известный любитель и исследователь старины  митро-
полит Киевский Евгений (Болховитинов,  1767--1837), бу-
дучи архиереем во  Пскове,  пожелал  осмотреть  богатый
Новгородский-Юрьев  монастырь.  "Вперед  он дал знать о
своем приезде,  -- пишет биограф митр [ополита] Евгения
Ивановский,  --  и  этим разумеется заставил начальство
обители несколько посуетиться и привести  некоторые  из
монастырских  помещений  в  более  благовидный порядок.
Ехать в монастырь он мог одной из двух дорог: или верх-
ней,  более проезжей, но скучной, или нижней, близ Вол-
хова,  менее удобной, но более приятной. Он поехал ниж-
ней. Близ самого монастыря он встретился с возом, ехав-
шим к Волхову в сопровождении инока.  Желая узнать, что
везет инок к реке, он спросил. Инок отвечал, что он ве-
зет разный сор и хлам, который просто кинуть в навозную
кучу  нельзя,  а надобно бросить в реку.  Это возбудило
любопытство Евгения.  Он подошел в возу,  велел припод-
нять рогожу, увидел порванные книжки и рукописные листы
и затем велел иноку возвратиться в  монастырь.  В  этом
возу оказались драгоценные остатки письменности даже XI
в." (Ивановский "Митр. Евгений", стр. 41--42).         
     Таково было у нас отношение к  памятникам  старины
даже в XIX в.  В XVIII в.  оно было, конечно, не лучше,
хотя нужно отметить, что рядом с этим с начала уже XVI-
II ст.  являются отдельные личности,  сознательно отно-
сившиеся к старине.  Сам Петр I собирал старинные моне-
ты,  медали  и другие остатки старины,  по западноевро-
пейскому обычаю, как необыкновенные и курьезные предме-
ты,  как своего рода "монстры".  Но, собирая любопытные
вещественные остатки старины,  Петр желал вместе с  тем
"ведать государства Российского историю" и полагал, что
"о сем первее трудиться надобно,  а не о начале света и
других государствах, понеже о сем много писано". С 1708
г. по приказу Петра над сочинением русской истории (XVI
и  XVII  вв.)  трудился тогдашний ученый деятель Славя-
но-греко-ла-тинской академии Федор Поликарпов,  но труд
его  не  удовлетворил Петра,  а нам остался неизвестен.
Несмотря, однако, на такую неудачу, Петр до конца свое-
го  царствования не оставлял мысли о полной русской ис-
тории и заботился о собрании для нее материала;  в 1720
г.  он  приказал  губернаторам пересмотреть все замеча-
тельные исторические документы и  летописные  книги  во
всех монастырях, епархиях и соборах, составить им описи
и доставить эти описи в Сенат.  А в 1722 г. Синоду было
указано  по этим описям отобрать все исторические руко-
писи из епархий в Синод и сделать с них списки.  Но Си-
ноду не удалось привести это в исполнение:  большинство
епархиальных начальств отвечало на запросы Синода,  что
у них нет таких рукописей,  а всего в Синоде было прис-
лано до 40 рукописей,  как можно  судить  по  некоторым
данным,  и из них только 8 собственно исторических, ос-
тальные же  духовного  содержания.  Так  желание  Петра
иметь историческое повествование о России и собрать для
этого материал разбилось о невежество и небрежность его
современников.                                         
     Историческая наука  родилась у нас позже Петра,  и
научная  обработка  исторического  материала   началась
вместе  с  появлением у нас ученых немцев;  тогда стало
выясняться мало-помалу и значение рукописного материала
для нашей истории.  В этом последнем отношении неоцени-
мые услуги нашей науке оказал известный уже нам  Герард
Фридрих Миллер (1705--1785).  Добросовестный и трудолю-
бивый ученый, осторожный критик-исследователь и в то же
время  неутомимый  собиратель  исторических материалов,
Миллер своей разнообразной деятельностью вполне  заслу-
живает имя "отца русской исторической науки", какое ему
дают наши историографы. Наша наука еще до сих пор поль-
зуется собранным им материалом. В так называемых "порт-
фелях" Миллера, хранящихся в Академии наук и в Московс-
ком главном архиве Министерства иностранных дел, заклю-
чается более 900 номеров разного рода исторических  бу-
маг.  Эти  портфели и теперь еще для исследователя сос-
тавляют целое сокровище,  и  новые  исторические  труды
часто черпают из них свои материалы;  так,  археографи-
ческая комиссия до последнего времени наполняла его ма-
териалом  некоторые  из своих изданий (Сибирские дела в
дополнениях к  "Актам  историческим").  Миллер  собирал
письменные памятники не в одной только Европейской Рос-
сии,  но и в Сибири, где он провел около 10 лет (1733--
1743).  Эти  изыскания в Сибири дали важные результаты,
потому что только здесь  Миллеру  удалось  найти  массу
ценных документов о смуте, которые были потом напечата-
ны в Собрании Государственных грамот и Договоров во  II
томе.  При императрице Екатерине II Миллер был назначен
начальником Архива Коллегии Иностранных Дел и  имел  от
императрицы  поручение составить собрание дипломатичес-
ких документов по примеру Амстердамского издания Дюмона
(Corps universel diplomatique du droit des Gens,  8 т.,
1726--1731).  Но Миллер был уже стар для такого гранди-
озного труда и,  как начальник архива, успел только на-
чать разбор и упорядочение архивного материала и приго-
товить  целую  школу своих учеников,  которые по смерти
учителя продолжали работать в этом архиве и вполне раз-
вернули  свои силы позднее в так называемую "Румянцевс-
кую эпоху". Рядом с Миллером действовал Василий Никитич
Татищев  (1686--1750).  Он намеревался писать географию
России, но понимал, что география без истории невозмож-
на и потому решил сперва написать историю и обратился к
собиранию и изучению рукописного материала. Собирая ма-
териалы,  он  нашел  и первый оценил "Русскую Правду" и
"Царский Судебник". Эти памятники, как и самая "История
Российская" Татищева,  изданы были уже после его смерти
Миллером.  Кроме собственно исторических трудов Татищев
составил инструкцию для собирания этнографических,  ге-
ографических и археологических сведений о  России.  Эта
инструкция была принята Академией наук.                
     Со времени  Екатерины  II дело собирания и издания
исторического материала очень развилось. Сама Екатерина
находила досуг для занятий русской историей, живо инте-
ресовалась русской стариной,  поощряла и вызывала исто-
рические труды.  При таком настроении императрицы русс-
кое общество стало больше интересоваться своим  прошлым
и  сознательнее  относиться  к остаткам этого прошлого.
При Екатерине как  собиратель  исторического  материала
действует,  между прочим,  граф А. Н. Мусин-Пушкин, на-
шедший "Слово о полку Игореве" и старавшийся собрать из
монастырских библиотек в столицу все рукописные летопи-
си в видах их лучшего хранения и издания. При Екатерине
начинаются  многочисленные издания летописей в Академии
наук и при Синоде,  издания, впрочем, еще несовершенные
и не научные.  И в обществе начинается то же движение в
пользу изучения старины.                               
     В этом деле первое место занимает Николай Иванович
Новиков (1744--1818),  больше известный нашему обществу
изданием сатирических журналов, масонством и заботами о
распространении образования.  По своим личным качествам
и гуманным идеям это редкий в своем веке человек, свет-
лое явление своего времени. Он нам уже известен как со-
биратель и издатель "Древней Российской Вивлиофики"  --
обширного сборника старых актов разного рода,  летопис-
цев, старинных литературных произведений и исторических
статей.  Издание свое он начал в 1773 г. и в 3 года из-
дал 10 частей. В предисловии к Вивлиофике Новиков опре-
деляет  свое  издание  как "начертание нравов и обычаев
предков" с целью познать "великость духа их, украшенно-
го простотою".  (Надо заметить, что идеализация старины
уже сильна была и в первом сатирическом журнале Новико-
ва "Трутень",  1769--1770 г.) Первое издание "Вивлиофи-
ки" теперь уже забыто ради второго, более полного, в 20
томах (1788--1791). Новикова в этом его издании поддер-
живала сама Екатерина II и деньгами,  и тем, что допус-
тила его к занятиям в архиве Иностранной коллегии,  где
ему очень радушно помогал старик Миллер.  По содержанию
своему,  "Древняя Российская Вивлиофика" была случайным
сводом под руку попавшегося материала,  изданного почти
без всякой критики и без всяких научных приемов, как мы
их понимаем теперь.                                    
     В этом отношении еще ниже стоят "Деяния Петра  Ве-
ликого" курского купца Ив.  Ив.  Голикова (1735--1801),
который с детства восторгался деяниями Петра, имел нес-
частье попасть под суд,  но был освобожден по манифесту
по случаю открытия памятника Петру. По этому поводу Го-
ликов решил всю свою жизнь посвятить работе над биогра-
фией Петра.  Он собирал все известия,  какие только мог
достать, без разбора их достоинств, письма Петра, анек-
доты о нем и т. п. В начале своего собрания он поместил
краткий обзор XVI и XVII вв.  На труд Голикова обратила
внимание Екатерина и открыла ему архивы,  но этот  труд
лишен  всякого  научного  значения,  хотя по недостатку
лучших материалов им пользуются и теперь. Для своего же
времени он был крупным археографическим фактом (1-е из-
дание в 30 т. 1778-1798. 11-е издание в 15 т. 1838).   
     Кроме Академии и частных лиц, к памятникам старины
обратилась  деятельность и "Вольного Российского собра-
ния", ученого общества, основанного при Московском уни-
верситете в 1771 г. Это общество было очень деятельно в
помощи отдельным ученым,  открывая им доступ в  архивы,
сооружая ученые этнографические экспедиции и т.  д., но
само издавало немного памятников старины:  в 10 лет оно
выпустило только 6 книг своих "Трудов".                
     Такова, в самых общих чертах,  деятельность второй
половины прошлого века по собиранию и изданию  материа-
лов.  Эта деятельность отличалась случайным характером,
захватывала только тот материал,  который,  если  можно
так выразиться, сам шел в руки: забот о тех памятниках,
которые были в  провинции,  не  проявлялось.  Сибирская
экспедиция Миллера и собрание летописей, по мысли Муси-
на-Пушкина,  были отдельными эпизодами  исключительного
характера,  и  историческое богатство провинции остава-
лось пока без оценки и внимания.  Что же касается исто-
рических изданий прошлого столетия,  то они не выдержи-
вают и самой снисходительной критики. Кроме разных тех-
нических подробностей, мы требуем теперь от ученого из-
дателя, чтобы он пересмотрел по возможности все извест-
ные  списки издаваемого памятника,  выбрал из них древ-
нейшие и лучшие,  т.е.  с исправнейшим текстом, один из
лучших  положил  в  основу издания и печатал его текст,
приводя к нему все варианты других  исправных  списков,
избегая малейших неточностей и опечаток в тексте. Изда-
нию должна предшествовать проверка исторической ценнос-
ти памятника; если памятник окажется простой компиляци-
ей,  то лучше издать его источники,  чем самую компиля-
цию.  Но  в XVIII в.  на дело смотрели не так;  считали
возможным издавать,  например,  летопись по  одному  ее
списку  со  всеми ошибками,  так что теперь,  по нужде,
пользуясь некоторыми из изданий  за  неимением  лучших,
историк постоянно в опасности сделать ошибку, допустить
неточность и т.  под.  Только Шлецер теоретически уста-
навливал  приемы  ученой  критики,  да Миллер в издании
"Степенной книги" (1775 г.) соблюдал некоторые  из  ос-
новных правил ученого издания. В предисловии к этой ле-
тописи он говорит о своих приемах издания:  они у  него
научны,  хотя  еще не выработаны;  но в этом его нельзя
упрекать, -- полная разработка критических приемов яви-
лась у нас только в XIX столетии, и ей более всего спо-
собствовали ученики Миллера.                           
     Старея, Миллер просил императрицу Екатерину назна-
чить  после  его  смерти начальником Архива Иностранной
Коллегии кого-нибудь из его учеников.  Просьба его была
уважена,  и после Миллера Архивом заведовали его учени-
ки:  сперва И.  Стриттер,  потом Н. Н. Бантыш-Каменский
(1739--1814).  Этот  последний,  составляя описание дел
своего архива, на основании этих дел занимался и иссле-
дованиями,  которые, к сожалению, далеко не все напеча-
таны.  Они очень много помогали Карамзину при составле-
нии "Истории государства Российского".                 
     Когда в первые годы XIX столетия архив Иностранной
Коллегии поступил в главное ведение графа Николая  Пет-
ровича Румянцева (1754--1826), в архиве воспиталась уже
целая семья археографов,  и для Румянцева  были  готовы
достойные  помощники.  Именем  Румянцева означают целую
эпоху в ходе нашего народного самопознания,  и справед-
ливо. Граф Н. П. Румянцев явился в ту самую пору, когда
приготовлялась "История государства Российского" Карам-
зина, когда назревало сознание, что необходимо собирать
и спасать остатки старой народной жизни,  когда,  нако-
нец, явились и деятели по этой части с научными приема-
ми.  Граф Румянцев стал выразителем сознательного отно-
шения к старине и,  благодаря своему положению и средс-
твам,  явился центром нового  историко-археологического
движения, таким почтенным меценатом, пред памятью кото-
рого должны преклоняться и мы,  и все грядущие  поколе-
ния.                                                   
     Родился Румянцев в 1754 г.; отцом его был знамени-
тый граф Румянцев-Задунайский.  Начал свою службу Нико-
лай Петрович в среде русских дипломатов Екатерининского
века и более 15 лет был чрезвычайным посланником и пол-
номочным  министром  во  Франкфурте-на-Майне.  При имп.
Павле I хотя Румянцев и был в милости у императора,  но
не занимал никаких должностей и оставался не у дел.    
     При Александре  I  ему  был  дан портфель министра
коммерции,  а затем в  1809  г.  поручено  Министерство
иностранных дел с сохранением поста министра коммерции.
Стечением времени он был возведен  в  звание  Государс-
твенного  Канцлера  и  назначен председателем Государс-
твенного  совета.  Во  время  управления  Министерством
иностранных дел и его Архивом сказалась любовь Румянце-
ва к старине,  хотя почвы для нее по-видимому  не  было
никакой.  Уже в 1810г. граф Николай Петрович предлагает
Бантыш-Каменскому составить план издания Сборника госу-
дарственных грамот и договоров. Этот план был скоро го-
тов,  и гр.  Румянцев ходатайствовал пред Государем  об
учреждении,  при Архиве иностранной коллегии,  Комиссии
для напечатания "Государственных грамот  и  договоров".
Все издержки по изданию он принимал на свой счет,  но с
условием, что комиссия останется в его ведении и тогда,
когда он оставит управление ведомством иностранных дел.
Желание его было исполнено,  и 3 мая 1811 года комиссия
была  учреждена.  Двенадцатый  год задержал выпуск 1-го
тома, но Бантыш-Каменский успел спасти вместе с архивом
и  напечатанные листы этого первого тома,  и первый том
вышел к 1813 г. под заглавием "Собрание Государственных
Грамот и Договоров, хранящихся в Государственной Колле-
гии Иностранных Дел".  На  заглавном  листе  красовался
герб Румянцева,  как и на всех его прочих изданиях.  Во
вступлении к первому тому  главный  его  редактор  Бан-
тыш-Каменский так объяснял потребности, вызвавшие изда-
ние,  и цели, какие оно преследовало: "Испытатели древ-
ностей Российских и желавшие приобрести познание в дип-
ломатике отечественной не могли довольствоваться неисп-
равными  и противоречащими отрывками грамот,  в Древней
Вивлиофике помещенных,  ибо потребно было полное собра-
ние коренных постановлений и договоров, которое бы объ-
ясняло постепенность возвышения России.  Не  имев  сего
путеводства,  они принуждены были допытываться о проис-
шествиях и союзах своего государства у иностранных  пи-
сателей  и  сочинениями их руководствоваться" (СГГ и Д,
т. 1, стр. II). Слова эти справедливы, потому что изда-
ние  гр.  Румянцева  было  первым  систематическим сво-
дом-документом,  с которым не могло соперничать ни одно
предшествовавшее  издание,  В  выпущенном (первом) томе
были собраны замечательные грамоты  времени  1229--1613
гг. С их появлением входила в научный оборот масса цен-
ного материала. изданного добросовестно и роскошно.    
     Второй том Румянцевского собрания вышел в 1819  г.
и заключает в себе грамоты до XVI в.  и документы смут-
ного времени. Бантыш-Каменский умер до выхода 2-го тома
(1814 г.), и вместо него работал над изданием Малиновс-
кий.  Под его редакцией вышел в 1822 г. третий том, а в
1828-м, когда Румянцева уже не стало в живых, и четвер-
тый.  Оба эти тома заключают в себе документы XVII в. В
предисловии к 2-му тому Малиновский объявил,  что изда-
ние грамот переходит в ведение Коллегии иностранных дел
и зависит от ее распоряжений; однако и до сей поры дело
не пошло далее начала пятого тома,  который с недавнего
времени  обращается в продаже и заключает в себе дипло-
матические бумаги. Если бы деятельность Румянцева огра-
ничилась  только  этим изданием (на которое он затратил
до 40 000 р.),  то и тогда бы память его жила  вечно  в
нашей науке, -- такое значение имеет этот сборник доку-
ментов.  Как историческое явление,  это первый  научный
сборник актов,  ознаменовавший собою начало у нас науч-
ного отношения к старине,  а как исторический источник,
это  и  до  сих пор один из важнейших сводов материала,
имеющий значение для основных  вопросов  общей  истории
нашего государства.                                    

К титульной странице
Вперед
Назад