Около 20 августа 1612г. ополчение из Ярославля
двинулось под Москву, и здесь между ополченцами и каза-
ками установились сперва враждебные, потом холодные от-
ношения, как этого и надо было ожидать; ополчение стало
особым станом и этим навлекло на себя неприязнь каза-
ков. Польский гарнизон в Кремле и Китай-городе, окру-
женный со всех сторон и лишенный всякой серьезной помо-
щи, мужественно защищался и дошел до крайней нужды Но,
несмотря на его мужество, Китай-город 22 октября 1612
г. был взят, а затем сдался русским и Кремль. По взятии
Москвы Пожарский грамотой от 15 ноября звал по десяти
человек от городов для выбора царя.
Делу избрания царя помешал было поход Сигизмунда
на Москву. Сигизмунд дошел до Волоколамска; три раза
подступал к Волоку, три раза был отброшен и ушел обрат-
но. Вот тогда на первом, так сказать, досуге, по взятии
Москвы, русские поспешили (с) избранием царя. Дело это,
как они совершенно верно понимали, было настоятельно
нужно. Они говорили, что им без государя "ни малое вре-
мя быти не можно; пещися о государстве и людьми Божьими
промышлять некому". Но, думая о государе, вовсе и не
думали признать им Владислава или кого-нибудь из самоз-
ванцев. Действительно, ни Владислав, ни жалкие самоз-
ванцы, до подлинности которых не было дела никому даже
из их приверженцев, не могли быть сколько-нибудь серь-
езными кандидатами в цари: они лишились всякого креди-
та, как "всей крови заводчики". Царя нужно избрать дру-
гого, чтобы его имя могло быть знаменем для всех друзей
порядка. И это знамя нужно было водрузить скорее, пока
земщина была сильнее поляков и казачества, пока элемен-
ты беспорядка не возобладали снова и не выдвинули како-
го-нибудь нового претендента.
Избрание на царство Михаила Федоровича Романова.
Выборные люди съехались в Москву в январе 1613 г. Из
Москвы просили города прислать для царского выбора лю-
дей "лучших, крепких и разумных". Города, между прочим,
дожны были подумать не только об избрании царя, но и о
том, как "строить" государство и как вести дело до изб-
рания, и об этом дать выборным "договоры", т. е инс-
трукции, которыми те должны были руководствоваться. Для
более полного освещения и понимания собора 1613 г. сле-
дует обратиться к разбору его состава, который может
быть определен лишь по подписям на избирательной грамо-
те Михаила Федоровича, написанной летом 1613 г. На ней
мы видим всего 277 подписей, но участников собора, оче-
видно, было больше, так как не все соборные люди подпи-
сывали соборную грамоту. Доказательством этого служит,
например, следующее: за Нижний Новгород на грамоте под-
писались 4 человека (протопоп Савва, 1 посадский, 2
стрельца), а достоверно известно, что нижегородских вы-
борных было 19 человек (3 попа, 13 посадских, дьякон и
2 стрельца). Если бы каждый город удовольствовался де-
сятью человеками выборных, как определил их число кн.
Дм. Мих. Пожарский, то выборных в Москве собралось бы
до 500 человек, так как на соборе участвовали предста-
вители 50 городов (северных, восточных и южных); а
вместе с московскими людьми и духовенством число участ-
ников собора простиралось бы до 700 человек. Собор был
действительно многолюден. Собирался он часто в Успенс-
ком соборе, быть может, именно потому, что из других
московских зданий ни одно не могло бы его вместить. Те-
перь является вопрос, какие классы общества были предс-
тавлены на соборе и полон ли был собор по своему сос-
ловному составу. Из 277 упомянутых подписей 57 принад-
лежат духовенству (частью "выборному" из городов), 136
-- высшим служилым чинам (боярам -- 17), 84 -- городс-
ким выборным. Выше уже сказано, что этим цифровым дан-
ным далеко нельзя верить. По ним провинциальных выбор-
ных на соборе было мало, а на деле эти выборные несом-
ненно составляли большинство, и, хотя с точностью нель-
зя определить ни их количества, ни того, сколько было
из них тяглых и сколько служилых людей, тем не менее
можно сказать, что служилых было, кажется, более, чем
посадских, но и посадских был очень большой процент,
что на соборах редко бывало. И, кроме того, есть следы
участия "уездных" людей (12 подписей). Это были,
во-первых, крестьяне не владельческих, а черных госуда-
ревых земель, представители свободных северных кресть-
янских общин, а во-вторых, мелкие служилые люди из юж-
ных уездов. Таким образом, представительство на соборе
1613 г, было исключительно полным.
О том, что происходило на этом соборе, мы ничего
точного не знаем, потому что в актах и литературных
трудах того времени остались только открывки преданий,
намеки и легенды, так что историк здесь находится как
бы среди бессвязных обломков древнего здания, восстано-
вить облик которого он не имеет сил. Официальные доку-
менты ничего не говорят о ходе заседаний. Сохранилась,
правда, избирательная грамота, но она нам мало может
помочь, так как написана далеко не самостоятельно и
притом не заключает в себе сведений о самом ходе избра-
ния. Что же касается до неофициальных документов, то
они представляют собой или легенды, или скудные, темные
и риторические рассказы, из которых ничего нельзя изв-
лечь определенного.
Однако попробуем восстановить не картину заседаний
- это невозможно, -- а общий ход прений, общую последо-
вательность избирательной мысли, как она пришла к лич-
ности Михаила Федоровича. Избирательные заседания собо-
ра начались в январе. От этого месяца до нас дошел пер-
вый по времени документ собора -- именно грамота, дан-
ная кн. Трубецкому на область Вагу. Эта область, целое
государство по пространству и богатству, в XVI и XVII
сто-летиях обыкновенно давалась во владение человеку,
близкому к царю; при Федоре Ивановиче она принадлежала
Годунову, при Вас. Ив. Шуйском -- Дмитрию Шуйскому те-
перь же переходила к знатному Трубецкому, по своему бо-
ярскому чину занявшему тогда одно из первых мест в
Москве. Затем стали решать вопрос об избрании, и первым
постановлением собора было не выбирать царя из иност-
ранцев. К такому решению пришли, конечно, не сразу, да
и вообще заседания собора были далеко не мирного свойс-
тва. Летописец об этом говорит, что "по многи дни бысть
собрании людям, дела же утвердити не могут и всуе мя-
тутся семо и овамо", другой летописец также свидетель-
ствует, что "многое было волнение всяким людям, кийждо
бо хотяше по своей мысли деяти". Царь из иностранцев
многим казался тогда возможным. Незадолго перед собором
Пожарский ссылался со шведами об избрании Филиппа, сына
Карла IX; точно так же начал он дело об избрании сына
германского императора Рудольфа. Но это был только дип-
ломатический маневр, употребленный им с целью приобрес-
ти нейтралитет одних и союз других. Тем не менее мысль
об иноземном царе была в Москве, и была именно у боярс-
тва: такого царя хотели "начальницы", говорит псковский
летописец. "Народы же ратные не восхотели ему быти", --
прибавляет он дальше. Но желание боярства, надеявшегося
лучше устроиться при иноземце, чем при русском царе из
их же боярской среды, встретилось с противоположным ему
и сильнейшим желанием народа избрать царя из своих. Да
это и понятно: разве мог народ симпатизировать иност-
ранцу, когда ему так часто приходилось видеть, какими
насилиями и грабежами сопровождалось на Руси появление
иноземной власти? По мнению народа, иноземцы повинны
были в смуте, губившей Московское государство.
Порешив один трудный вопрос, стали намечать канди-
датов из московских родов. "Говорили на соборах о царе-
вичах, которые служат в Московском государстве, и о ве-
ликих родех, кому из них Бог даст... быть государем".
Но тут-то и пришла главная смута. "Много избирающи ис-
каху" не могли ни на ком остановиться: одни предлагали
того, другие --другого, и все говорили разно, желая
настоять на своей мысли. "И тако препроводиша не малые
дни", по описанию летописца.
Каждый участник собора стремился указать на тот
боярский род, которому он сам более симпатизировал, в
силу ли его нравственных качеств, или высокого положе-
ния, или же просто руководясь личными выгодами. Да и
многие бояре сами надеялись сесть на московский прес-
тол. И вот наступила избирательная горячка со всеми ее
атрибутами - агитацией и подкупами. Откровенный летопи-
сец указывает нам, что избиратели действовали не совсем
бескорыстно. "Многие же от вельмож, желающи царем быти,
подкупахуся многим и дающи и обещающи многие дары". Кто
выступал тогда кандидатами, кого предполагали в цари,
прямых указаний на это мы не имеем; предание же в числе
кандидатов называет В. И. Шуйского, Воротынского, Тру-
бецкого. Ф. И. Шереметев хлопотал за родню свою М. Ф.
Романова. Современники, местничаясь с Пожарским, обви-
няли его в том, что он, желая царствовать, истратил 20
тыс. рублей на подкупы. Нечего и говорить, что подобное
предположение о 20 000 просто невероятно уже потому,
что даже казна государева тогда не могла сосредоточить
у себя такой суммы, не говоря о частном лице.
Споры о том, кого избрать, шли не только в одной
Москве: сохранилось, мало впрочем вероятное, предание,
что Ф. И. Шереметев был в переписке с Филаретом (Федо-
ром) Никитичем Романовым и В. В. Голицыным, что Филарет
говорил в письмах о необходимости ограничительных усло-
вий для нового царя, а что Ф. И. Шереметев писал Голи-
цыну о выгоде для бояр избрать Михаила Федоровича в
следующих выражениях: "Выберем Мишу Романова, он молод
и нам будет поваден". Эта переписка была найдена Ун-
дольским в одном из московских монастырей, но в печать
до сих пор не попала и где находится -- неизвестно,
Лично мы не верим в ее существование. Есть предание,
тоже малодостоверное, и о переписке Шереметева с иноки-
ней Марфой (Ксенией Ивановной Романовой), в которой
последняя заявляла о своем нежелании видеть сына на
престоле. Если бы действительно существовали сношения
Романовых с Шереметевым, то в таком случае Шереметев
знал бы о местопребывании своей корреспондентки, а он,
как можно думать, этого не знал.
Наконец, 7 февраля 1613г. пришли к решению избрать
Михаила Федоровича Романова. По одной легенде (у Забе-
лина), первый на соборе заговорил о Михаиле Федоровиче
какой-то дворянин из Галича, принесший на собор пись-
менное заявление о правах Михаила на престол. То же са-
мое сделал какой-то донской атаман. Далее, Палицын в
своем "Сказании" смиренным тоном заявляет, что к нему
пришли люди многих городов и просили передать царскому
синклиту "свою мысль об избрании Романова"; и по предс-
тавительству этого святого отца будто бы "синклит" изб-
рал Михаила. Во всех этих легендах и сообщениях особен-
но любопытна та черта, что почин в деле избрания Михаи-
ла принадлежит не высшим, а мелким людям. Казачество,
говорят, также стояло за Михаила.
С 7-го числа окончательный выбор был отложен до
21-го, и посланы были в города люди, кажется, участники
собора, узнать в городах мнение народа о деле. И города
высказались за Михаила. К этому времени надо относить
рассказы А. Палицына о том, что к нему явился какой-то
"гость Смирный" из Калуги с известием, что все северс-
кие города желают именно Михаила. Стало быть, против
Михаила, насколько можно думать, были голоса только на
севере, народная же масса была за него. Она была за не-
го еще в 1610г., когда и Гермоген, при избрании Владис-
лава, и народ высказывались именно за Михаила. Поэтому
возможна мысль о том, что собор приведен к избранию Ми-
хаила Федоровича давлением народной массы. У Костомаро-
ва ("Смутное время") эта мысль мелькает, но очень слабо
и неопределенно. Ниже мы будем иметь повод на ней оста-
новиться.
Когда Мстиславские и другие бояре, а также запоз-
давшие выборные люди и посланные по областям собрались
в Москву, то 21 февраля состоялось торжественное засе-
дание в Успенском соборе. Здесь выбор Михаила был решен
уже единогласно, вслед за чем последовали молебны о
здравии царя и присяга ему. Известясь об избрании царя,
города еще до получения согласия Михаила присягали ему
и подписывали крестоцеловальные записи. По общему
представлению, государя сам Бог избрал, и вся земля
Русская радовалась и ликовала. Дело теперь оставалось
только за согласием Михаила, получить которое стоило
немалого труда. В Москве не знали даже, где он находит-
ся: посольство к нему от 2 марта отправлено было в
"Ярославль или где он, государь, будет". А Михаил Федо-
рович после московской осады уехал в свою костромскую
вотчину, Домнино, где чуть было не подвергся нападению
польской шайки, от которой спасен был, по преданию,
крестьянином Иваном Сусаниным. Что Сусанин действитель-
но существовал, доказательством этого служит царская
грамота Михаила, которой семье Сусанина даются различ-
ные льготы. Однако между историками велась долгая поле-
мика по поводу этой личности: так, Костомаров, разобрав
легенду о Сусанине, свел все к тому, что личность Суса-
нина есть миф, созданный народным воображением. Такого
рода заявлением он возбудил в 60-х годах целое движение
в защиту этой личности: явились против Костомарова
статьи Соловьева, Домнинского, Погодина. В 1882 г. выш-
ло исследование Самарянова "Памяти Ивана Сусанина". Ав-
тор, прилагая карту местности, подробно знакомит нас с
путем, по которому Сусанин вел поляков. Из его труда мы
узнаем, что Сусанин был доверенным лицом у Романовых, и
вообще эта книга представляет богатый материал о Суса-
нине. Из Домнина Михаил Федорович с матерью переехал в
Кострому, в Ипатьевский монастырь, построенный в XIV
столетии Мурзой Четом, предком Годунова. Этот монастырь
поддерживался вкладами Бориса и при Лжедмитрии был по-
дарен последним Романовым, как предполагают, за все пе-
ренесенное ими от Бориса.
Посольство, состоявшее из Феодорита, архиепископа
Рязанского и Муромского, Авраамия Палицына, Шереме-тева
и др., приехало вечером 13 марта в Кострому. Марфа наз-
начила ему явиться на другой день. И вот 14 марта по-
сольство, сопровождаемое крестным ходом, при огромном
стечении народа, отправилось просить Михаила на царс-
тво. Источником для ознакомления с действиями посольст-
ва служат нам его донесения в Москву. Из них мы узнаем,
что как Михаил, так и инокиня мать сперва безусловно
отвергли предложение послов. Последняя говорила, что
московские люди "измалодушествовались", что на таком
великом государстве и не ребенку править не под силу, и
т. д. Долго послам пришлось уговаривать и мать, и сына;
они употребили все свое красноречие, грозили даже не-
бесной карой; наконец усилия их увенчались успехом --
Михаил дал свое согласие, а мать благословила его. Обо
всем этом мы знаем, кроме посольских донесений в Моск-
ву, еще из избирательной грамоты Михаила, которая впро-
чем, в силу ее малой самостоятельности, как мы уже го-
ворили выше, не может и меть особен ной ценности: она
составлена по образцу избирательной грамоты Бориса Го-
дунова; так, сцена плача народного в Ипатьевском монас-
тыре списана с подобной же сцены, происходившей в Ново-
девичьем монастыре, описанной в Борисовой грамоте (от-
туда взял ее Пушкин для своего "Бориса Годунова").
Как только согласие Михаила Федоровича было полу-
чено, послы стали торопить его ехать в Москву; царь
отправился, но путешествие это было чрезвычайно медлен-
но, так как разоренные дороги далеко не могли служить
удобным путем.
Значение новой династии. Такова внешняя сторона
воцарения Михаила Федоровича Романова. Но есть и внут-
ренний смысл в событиях этого важного исторического мо-
мента, сокрытый от нас ходячим преданием и восстановля-
емый детальным изучением эпохи.
Посмотрим на эту, так сказать, интимную сторону
московских отношений, приведших к образованию новой и
притом прочной династии.
В настоящее время можно считать совершенно выяс-
ненным, что руководители земского ополчения 1611 -1612
гг. ставили своей задачей не только "идти на очищение"
Москвы от поляков, но и сломить казаков, захвативших в
свои руки центральные учреждения в подмосковных "табо-
рах", а вместе с ними и правительственную власть. Как
ни слаба была на деле эта власть, она становилась попе-
рек дороги всякой иной попытке создать центр народного
единения; она покрывала своим авторитетом "всея земли"
казачьи бесчинства, терзавшие земщину, она грозила, на-
конец, опасностью социального переворота и водворения в
стране "воровского" порядка или, вернее, беспорядка.
Обстоятельства поставили для князя Пожарского войну с
казаками в первую очередь: казаки сами открыли военные
действия против нижегородцев. Междоусобная война русс-
ких людей шла без помехи со стороны поляков и литвы
почти весь 1612 год. Сначала Пожарский выбил казаков из
Поморья и Поволжья и отбросил их к Москве. Там, под
Москвой, они были не только не вредны, но даже полезны
для целей Пожарского тем, что парализовали польский
гарнизон столицы. Предоставляя обоим своим врагам исто-
щать себя взаимной борьбой, Пожарский не спешил из
Ярославля к Москве. Ярославские власти думали даже и
государя избрать в Ярославле и собирали в этом городе
совет всей земли не только для временного управления
государством, но и для государева "обиранья". Однако
приближение к Москве вспомогательного польско-литовско-
го отряда вынудило Пожарского выступить к Москве, -- и
там, после победы над этим отрядом, разыгрался послед-
ний акт междоусобной борьбы земцев и казаков. Приближе-
ние земского ополчения к Москве заставило меньшую поло-
вину казачества отложиться от прочей массы и вместе с
Заруцким, ее атаманом и "боярином", уйти на юг. Другая,
большая половина казаков, чувствуя себя слабее земцев,
долго не решалась ни бороться с ними, ни подчиниться
им. Надобен был целый месяц смут и колебаний, чтобы
пред-родитель этой части казачества, тушинский боярин
кн. Д. Т. Трубецкой, мог вступить в соглашение с По-
жарским и Мининым и соединил свои "приказы" с земскими
в одно "правительство". Как старший по своему отчету и
чину, Трубецкой занял в этом правительстве первое мес-
то;
но фактическое преобладание принадлежало другой
стороне, и казачество, в сущности, капитулировало перед
земским ополчением, поступив как бы на службу и в под-
чинение земским властям. Разумеется, это подчинение не
могло сразу стать прочным, и летописец не раз отмечал
казачье своеволие, доводившее рать почти "до крови",
однако дело стало ясно в том отношении, что казачество
отказалось от прежней борьбы с основами земского поряд-
ка и от первенства во власти. Казачество распалось и
отчаялось в своем торжестве над земщиной.
Такое поражение казачества было очень важным собы-
тием во внутренней истории московского общества, не ме-
нее важным, чем "очищение" Москвы. Если с пленом поль-
ского гарнизона падала всякая тень власти Владислава на
Руси, то с поражением казачества исчезла всякая возмож-
ность дальнейших самозванческих авантюр. Желавшее себе
царя "от иноверных" московское боярство навсегда сошло
с политической арены, разбитое бурями смутной поры. Од-
новременно с ним проиграла свою игру и казачья вольница
с ее тушинскими вожаками, измышлявшими самозванцев. К
делам становились "последние" московские люди, пришед-
шие с Кузьмой Мининым и Пожарским городские мужики и
рядовые служилые люди. У них была определенная мысль
"иных некоторых земель людей на Московское государство
не обирать и Маринки с сыном не хотеть", а хотеть и
обирать кого-нибудь из своих "великих родов". Так само
собой намечалось главное условие предстоявшего в Москве
царского избрания; оно вытекало из реальной обстановки
данной минуты, как следствие Действительного взаимоот-
ношения общественных сил.
Сложившаяся в ополчении 1611 -- 1612 гг. прави-
тельственная власть была создана усилиями средних слоев
московского населения и была их верной выразительницей.
Она овладела государством, очистила столицу, сломила
казачьи таборы и подчинила себе большинство организо-
ванной казачьей массы. Ей оставалось оформить свое тор-
жество и царским избранием возвратить стране правильный
правительственный порядок. Недели через три после взя-
тия Москвы, т.е. в серед и не ноября 1612г., временное
правительство уже посылает в города приглашения прис-
лать в Москву выборных и с ними о государском избрании
"совет и договор крепкой". Этим как бы открывался изби-
рательный период, завершенный в феврале избранием царя
Михаила. Толки о возможных кандидатах на престол должны
были начаться немедля. Хотя мы вообще и очень мало зна-
ем о таких толках, однако можем -- из того, что знаем,
-- извлечь несколько ценнейших наблюдений над взаимоот-
ношениями существовавших тогда общественных групп.
Недавно стало известно (в издании А. Гиршберга)
одно важное показание о том, что делалось в Москве в
самом конце ноября 1612 г. В эти дни польский король
послал свой авангард под самую Москву, а в авангарде
находились и русские "послы" от Сигизмунда и Владислава
к московским людям, именно: князь Данило Мезецкий и дь-
як Иван Грамотин. Они должны были "зговаривати Москвы,
чтобы приняли королевича на царство". Однако все их по-
сылки в Москву не привели к добру, и Москва начала с
польским авангардом "задор и бой". В бою поляки взяли в
плен бывшего в Москве смоленского сына боярского Ивана
Философова и сняли с него допрос. То, что показал им
Философов, было давно известно из московской летописной
записи. Его спрашивали: "хотят ли взять королевича на
царство? и Москва ныне людна ли и запасы в ней есть
ли?" По выражению летописца, Философову "даде Бог сло-
во, что глаголати", он сказал будто бы полякам: "Москва
людна и хлебна, и на то все обещахомся, что всем поме-
реть за православную веру, а королевича на царство не
имати". Из слов Философова, думает летописец, король
вывел заключение, что в Москве много сил и единодушия,
и потому ушел из Московского государства. Не так давно
напечатанный документ освещает иным светом показание
Философова. В изданных А. Гиршбергом материалах по ис-
тории московско-польских отношений мы читаем подлинный
отчет королю и королевичу князя Д. Мезецкого и Ив. Гра-
мотина о допросе Философова. Они, между прочим, пишут:
"А в роспросе, господари, нам и полковником сын боярс-
кой (именно Иван Философов) сказал, что на Москве у бо-
яр, которые вам, великим господарям, служили, и у луч-
ших людей хотение есть, чтоб просити на господарство
вас, великаго господаря королевича Владислава Жигимон-
товича, а именно де о том говорити не смеют, боясь ка-
заков, а говорят, чтобы обрать на государство чужезем-
ца; а казаки де, господари, говорят чтоб обрать кого из
русских бояр, а примеривают Филаретова сына и Воровско-
го Колужскаго. И во всем де и казаки бояром и дворяном
сильны, делают что хотят; а дворяне де и дети боярские
разъехалися по поместьям, а на Москве осталось дворян и
детей боярских всего тысячи с две, да казаков полпяты
тысячи человек (т.е. -- 4500), да стрельцов с тысячу
человек, да мужики чернь. А бояр де, господари, и князя
Федора Ивановича Мстиславского с товарищи, которые на
Москве сидели, в Думу не припускают, а писали об них в
городы ко всяким людям: пускать их в Думу, или нет? А
делает всякие дела князь Дмитрий Трубецкой да князь
Дмитрий Пожарский, да Куземка Минин. А кому вперед быти
на господарстве, того еще не постановили на мере". Оче-
видно, что из этих слов отчета о показании Философова
польский король извлек не совсем те выводы, какие пред-
положил московский летописец. Что в Москве большой гар-
низон, король мог не сомневаться: семь с половиной ты-
сяч ратных людей, кроме черни, годной по тем временам
для обороны стен, составляли внушительную силу. Среди
гарнизона не было единодушия, но Сигизмунд видел, что в
Москве преобладают, и притом решительно преобладают,
враждебные ему элементы. Не питая надежд на успех, он и
решился повернуть назад.
Такова обстановка, в какой известно нам показание
Философова. Обе воевавшие стороны придавали ему большое
значение. Москва знала его не в деловой, а, так ска-
зать, в эпической редакции; отступление Сигизмунда,
бывшее или казавшееся последствием речей Философова,
придало им ореол патриотического подвига, и самые речи
редактировались летописцем под впечатлением этого под-
вига, слишком благородно и красиво. Король же узнал по-
казание Философова в деловой передаче такого умного
дельца, каков был дьяк Ив. Грамотин. Сжато и метко
очерчивается в отчете кн. Мезецкого и Грамотина положе-
ние Москвы, и мы в интересах научной правды можем смело
положиться на этот отчет.
Становится ясно, что через месяц по очищении Моск-
вы главные силы земского ополчения были уже демобилизо-
ваны. По обычному московскому порядку, с окончанием по-
хода служилые отряды получали разрешение возвращаться в
свои уезды "по домам". Взятие Москвы было тогда понято
как конец похода. Содержать многочисленное войско в ра-
зоренной Москве было трудно; еще труднее было служилым
людям кормиться там самим. Не было и основания для то-
го, чтобы держать в столице большие массы полевого
войска -- дворянской конницы и даточных людей. Оставив
в Москве необходимый гарнизон, остальных сочли возмож-
ным отпустить домой. Это-то и разумеет летописец, когда
говорит о конце ноября: "Людие ж с Москвы все розъеха-
лися". В составе гарнизона, опять-таки по обычному по-
рядку, были московские дворяне, некоторые группы про-
винциальных, "городовых", дворян (сам Иван Философов,
например, был не москвич, а "смолянин", т.е. из смо-
ленских дворян), далее стрельцы (число которых уменьши-
лось в смуту) и, наконец, казаки, Философов точно опре-
деляет число дворян в 2000, число стрельцов в 1000 и
число казаков в 4500 человек. Получилось такое положе-
ние, которое вряд ли могло нравиться московским влас-
тям. С роспуском городских дружин служилых и тяглых лю-
дей казаки получили численный перевес в Москве. Их не-
куда было распустить по их бездомовности и их нельзя
было разослать на службу в города по их ненадежности.
Начиная с приговора 30 июня 1611 г., земская власть,
как только получала преобладание над казачеством, стре-
милась выводить казаков из городов и собирать их у себя
под рукой в целях надзора, и Пожарский в свое время, в
первой половине 1612 г., стягивал служилых подчинивших-
ся ему казаков в Ярославль и затем вел их с собой под
Москву. Поэтому-то в Москве и оказалось так много каза-
ков. Насколько мы располагаем цифровыми данными для то-
го времени, можно сказать, что указанное Философовым
число казаков "полпяты тысячи" очень велико, но вполне
вероятно. По некоторым соображениям приходится думать,
что в 1612 г. под Москвой с кн. Трубецким и Заруц-ким
сидело около 5000 казаков; из них Заруцкий увел около
2000, а остальные поддались земскому ополчению Пожарс-
кого. Не знаем точно, сколько пришло в Москву казаков с
Пожарским из Ярославля; но знаем, что немногим позднее
того времени, о котором идет теперь речь, а именно в
марте и апреле 1613 г., казачья масса в Москве была
столь значительна, что упоминаются отряды казаков в
2323 и 1140 человек и ими не исчерпывается еще вся на-
личность казаков в Москве. Таким образом, надобно ве-
рить цифре Философова и признать, что в исходе 1612г.
казачьи войска в Москве числом более, чем вдвое, пре-
восходили дворян и раза в полтора превосходили дворян и
стрельцов, вместе взятых. Эту массу надобно было обес-
печить кормами и держать в повиновении и в порядке.
По-видимому, московская власть этого не достигала, и
побежденное земцами казачество снова поднимало голову,
пытаясь овладеть положением дел в столице. Такое наст-
роение казаков и отметил Философов словами: "И во всем
казаки бояром и дворяном сильны, делают, что хотят".
С одной стороны, казаки настойчиво и беззастенчиво
требовали "кормов" и всякого жалованья, а с другой --
они "примеривали" на царство своих кандидатов. О кормах
и жалованье летописец говорит кратко, но сильно: он со-
общает, что казаки после взятия Кремля "начаша прошати
жалованья безпрестанно", они "всю казну московскую взя-
ша, и едва у них немного государевы казны отняша";
из-за казны они однажды пришли в Кремль и хотели
"побить" начальников (т.е. Пожарского и Трубецкого), но
дворяне не допустили до этого и меж ними "едва без кро-
ви проиде". По словам Философова, московские власти
"что у кого казны сыщут, и то все отдают казаком в жа-
лованье; а что (при сдаче Москвы) взяли в Москве у
польских и русских людей, и то все поимали казаки ж".
Наконец, архиепископ Арсений Елассонский согласно с Фи-
лософовым сообщает некоторые подробности о розысках
царской казны после московского очищения и о раздаче ее
"воинам и казакам", после чего "весь народ успокоился".
Очевидно, вопрос об обеспечении казаков составлял тогда
тяжелую заботу московского правительства и постоянно
грозил властям насилиями с их стороны. Сознавая свое
численное превосходство в Москве, казаки шли далее "жа-
лованья" и "кормов": они, очевидно, возвращались к мыс-
ли о политическом преобладании, утерянном ими вследс-
твие успехов Пожарского. После московского очищения во
главе временного правительства почитался казачий на-
чальник боярин князь Трубецкой, главную силу московско-
го гарнизона составляли казаки: очевидна мысль, что ка-
закам может и должно принадлежать и решение вопроса о
том, кому вручить московский престол. Стоя на этой мыс-
ли, казаки заранее "примеривали" на престол наиболее
достойных, по их мнению, лиц. Такими оказались сын быв-
шего тушинского и калужского царя "Вора", увезенный За-
руцким, и сын бывшего тушинского патриарха Филарета Ро-
манова. Московским властям приходилось до времени тер-
петь все казачьи выходки и притязания, потому что при-
вести казаков в полное смирение можно было или силой,
собрав в Москву новое земское ополчение, или авторите-
том всей земли, создав Земской собор. Торопясь с созы-
вом собора, правительство, конечно, понимало, что про-
извести мобилизацию земских ополчений после только что
оконченного похода под Москву было бы чрезвычайно труд-
но. Других средств воздействия на казачество в распоря-
жении правительства не было. Терпеть приходилось еще и
потому, что в казачестве правительство видело действи-
тельную опору против вожделений королевских привержен-
цев. Философов недаром говорил, что "бояре и лучшие лю-
ди" в Москве таили свое желание пригласить Владислава,
"боясь казаков". Против поляков и их московских друзей
казаки могли оказать существенную помощь, и Сигизмунд
повернул назад от Москвы в конце 1612 г. скорее всего
именно ввиду "полупяты тысячи" казаков и их противо-
польского настроения. Счеты с агентами и сторонниками
Сигизмун-да тогда в Москве еще не были закончены, и от-
ношения к царю Владиславу Жигимонтовичу еще не были
ликвидированы. Философов сообщал, что в Москве аресто-
вано "за приставы русских людей, которые сидели в оса-
де: Иван Безобразов, Иван Чичерин, Федор Андронов, Сте-
пан Соловецкий, Бажен Замочников; и Федора де и Бажена
пытали на пытце в казне". Согласно с этим и архиепископ
Арсений Елассонский говорит, что по очищении Москвы
"врагов государства и возлюбленных друзей великого ко-
роля, Ф. Андронова и Ив. Безобразова, подвергли многим
пыткам, чтобы разузнать о царской казне, о сосудах и о
сокровищах... Во время наказания их (т.е. друзей коро-
ля) и пытки умерли из них трое: великий дьяк царского
судилища Тимофей Савинов, Степан Соловецкий и Бажен За-
мочников, присланные великим королем довереннейшие каз-
начеи его к царской казне". По обычаю той эпохи, "худых
людей, торговых мужиков, молодых детишек боярских",
служивших королю, держали за приставами и пытали до
смерти, а великих бояр, виновных в той же службе коро-
лю, только "в думу не припускали" и, самое большое,
держали под домашним арестом, пока земский совет в го-
родах не решит вопроса: "пускать их в думу, или нет?"
До нас не дошли грамоты, которые были, по словам Фило-
софова, посланы в города о том, можно ли бояр князя
Мстиславского "с товарищи" пускать в думу. Но есть пол-
ное основание считать, что на этот вопрос в Москве в
конце концов ответили отрицательно, так как выслали
Мстиславского "с товарищи" из Москвы куда-то "в городы"
и произвели государево избрание без них. Все эти меры
против московского боярства и московской администрации,
служивших королю, временное московское правительство
кн. Д. Т. Трубецкого, кн. Д. М. Пожарского и "Куземки"
Минина могло принимать главным образом с сочувствием
казачества, ибо в боярах и лучших "людях" еще жива была
тенденция в сторону Владислава.
Таковы были обстоятельства московской политической
жизни в конце 1612 г. Из рассмотренных здесь данных
ясен тот вывод, что победа, одержанная земским ополче-
нием над королем и казаками, требовала дальнейшего уп-
рочения. Враги были побеждены, но не уничтожены. 0ни
пытались, как могли, вернуть себе утраченное положение,
и если имя Владислава произносилось в Москве негромко,
то громко раздавались имена "Филаретова сына и Воровс-
кого Калужского". Земщине предстояла еще забота - на
Земском соборе настоять, чтобы не прошли на престол ни
иноземцы, ни самозванцы, о которых, как видим, еще сме-
ли мечтать побежденные элементы. Успеху земских стрем-
лений в особенности могло мешать то обстоятельство, что
Земскому собору предстояло действовать в столице, заня-
той в большинстве казачьим гарнизоном. Преобладание ка-
зачьей массы в городе могло оказать некоторое давление
и на представительное собрание, направив его так или
иначе в сторону казачьих вожделений. Насколько мы можем
судить, нечто подобное и случилось на избирательном со-
боре 1613 г. Иностранцы после избрания на престол царя
Михаила Федоровича получили такое впечатление, что это
избрание было делом именно казаков. В официальных, ста-
ло быть ответственных, беседах литовско-польских дипло-
матов с московскими в первые месяцы после выбора Михаи-
ла русским людям приходилось выслушивать "непригожие
речи": Лев Сапега грубо высказал самому Филарету в при-
сутствии московского посла Желябужского, что "посадили
сына его на Московское государство государем одни каза-
ки донцы"; Александр Гонсевский говорил князю Воротынс-
кому, что Михаила "выбирали одни казаки". Со своей сто-
роны, шведы высказывали мнение, что в пору царского
избрания в Москве были "казаки в московских столпех
сильнейшии". Эти впечатления посторонних лиц встречают
некоторое под-тверждение и в московских исторических
воспоминаниях. Разумеется, нечего искать таких подт-
верждений в официальных московских текстах: они предс-
тавляли дело так, что царя Михаила сам Бог дал и всей
землей обрали. Эту же идеальную точку зрения усвоили
себе и все русские литературные сказания XVII в. Царс-
кое избрание, замирившее смуту и успокоившее страну,
казалось особым благодеянием Господним, и приписывать
казакам избрание того, кого "сам Бог объявил", было в
глазах земских людей неприличной бессмыслицей. Но
все-таки в московском обществе осталась некоторая па-
мять о том, что в счастливом избрании законного госуда-
ря приняли участие и проявили почин даже и склонные ко
всякому беззаконию казаки. Авраамий Палицын рассказыва-
ет, что к нему на монастырское подворье в Москве во
время Земского собора приходили вместе с дворянами и
казаки с мыслью именно о Михаиле Федоровиче Романове и
просили его довести их мысль до собора. Изданный И. Е.
Забелиным поздний и в общем недостоверный рассказ о
царском избрании 1613 г. заключает в себе одну любопыт-
нейшую подробность о том, что права Михаила на избрание
объяснил собору, между прочим, "славного Дону атаман".
Эти упоминания о заслугах казаков в деле объявления и
укрепления кандидатуры М. Ф. Романова имеют очень боль-
шую цену: они свидетельствуют, что роль казачества в
царском избрании не была скрыта и от московских людей,
хотя им она представлялась, конечно, иначе, чем инозем-
цам.
Руководясь приведенными намеками источников, мы
можем себе ясно представить, какой смысл имела кандида-
тура М. Ф. Романова и каковы были условия ее успеха на
Земском соборе 1613 г.
Собравшись в Москву в исходе 1612 или в самом на-
чале 1613 г., земские выборные хорошо представили собой
"всю землю". Окрепшая в эпоху смуты практика выборного
представительства позволила избирательному собору на
самом деле представить собой не одну Москву, а Московс-
кое государство в нашем смысле этого термина. В Москве
оказались представители не менее 50 городов и уездов;
представлены были и служилый и тяглый класс насе-
ления;
были и представители казаков. В своей массе собор
оказался органом тех слоев московского населения, кото-
рые участвовали в очищении Москвы и восстановлении
земского порядка; он не мог служить ни сторонникам Си-
гизмунда, ни казачьей политике. Но он мог и неизбежно
должен был стать предметом воздействий со стороны тех,
кто еще надеялся на восстановление королевской власти
или же казачьего режима. И вот, отнимая надежду как на
то, так и на другое, собор прежде всякого иного решения
торжественно укрепился в мысли: "А литовского и свийс-
кого короля и их детей, за их многия неправды, и иных
никоторых земель людей на Московское государство не
обирать, и Маринки с сыном не хотеть". В этом решении
заключалось окончательное поражение тех, кто думал еще
бороться с результатами московского очищения и с тор-
жеством средних консервативно настроенных слоев мос-
ковского населения. Исчезло навсегда "хотение" бояр и
"лучших людей", которые "служили" королю, по выражению
Философова, и желали бы снова "просити на государство"
Владислава. Невозможно было долее "примеривать" на
царство и "Воровского Калужского", а стало быть, меч-
тать о соединении с Заруцким, который держал у себя
"Маринку" и ее "Воровского Калужского" сына.
Победа над боярами, желавшими Владислава, доста-
лась собору, думается, очень легко: вся партия короля в
Москве, как мы видели, была разгромлена временным пра-
вительством тотчас по взятии столицы, и даже знатнейшие
бояре, "которые на Москве сидели", вынуждены были уе-
хать из Москвы и не были на соборе вплоть до той поры,
когда новый царь был уже избран: их вернули в Москву
только между 7 и 21 февраля. Если до собора сторонники
приглашения Владислава "именно о том говорити не смели,
боясь казаков", то на соборе им надобно было беречься
еще более, боясь не одних казаков, но и "всей земли",
которая одинаково с казаками не жаловала короля и коро-
левича. Другое дело было земщине одолеть казаков: они
были сильны своим многолюдством и дерзки сознанием сво-
ей силы. Чем решительнее земщина становилась против Ма-
ринки и против ее сына, тем внимательнее должна была
она отнестись к другому кандидату, выдвинутому казака-
ми, -- "к Филаретову сыну". Он был не чета "Воренку".
Нет сомнения, что казаки выдвигали его по тушинским
воспоминаниям, потому что имя его отца Филарета было
связано с тушинским табором. Но имя Романовых было свя-
зано и с иным рядом московских воспоминаний. Романовы
были популярным боярским родом, известность которого
шла с первых времен царствования Грозного. Незадолго до
избирательного собора 1613 г., именно в 1610 г., совсем
независимо от казаков, М. Ф. Романова в Москве считали
возможным кандидатом на царство, одним из соперников
Владислава. Когда собор настоял на уничтожении кандида-
туры иноземцев и Маринкина сына и "говорили на соборах
о царевичах, которые служат в Московском государстве,
но о великих родех, кому из них Бог даст на московском
государстве быть государем", -- то из всех великих ро-
дов естественно возобладал род, указанный мнением каза-
чества. На Романовых могли сойтись и казаки и земщина
-- и сошлись: предлагаемый казачеством кандидат легко
был принят земщиной. Кандидатура М. Ф. Романова имела
тот смысл, что мирила в самом щекотливом пункте две еще
не вполне примиренные общественные силы и давала им
возможность дальней шей солидарной работы. Радость обе-
их сторон по случаю достигнутого соглашения, вероятно,
была искренна и велика, и Михаил был избран действи-
тельно "единомышленным и нерозвратным советом" его бу-
дущих подданных.
Заключение. Результаты смуты. Освобождением Москвы
и избранием царя историки обыкновенно кончают повесть о
смуте, -- они правы. Хотя первые годы царствования Ми-
хаила--тоже смутные годы, но дело в том, что причины,
питавшие, так сказать, смуту и заключавшиеся в нравс-
твенной шаткости и недоумении здоровых слоев московско-
го общества и в их политическом ослаблении, эти причины
были уже устранены. Когда этим слоям удалось сплотить-
ся, овладеть Москвой и избрать себе царя, все прочие
элементы, действовавшие в смуте, потеряли силу и ма-
ло-помалу успокаивались. Выражаясь образно, момент изб-
рания Михаила -- момент прекращения ветра в буре;
море еще волнуется, еще опасно, но оно движется по
инерции и должно успокоиться.
Так колебалось Русское государство, встревоженное
смутой; много хлопот выпало на долю Михаила, и все его
царствование можно назвать эпилогом драмы, но самая
драма уже кончалась, развязка уже последовала, резуль-
таты смуты уже выяснились.
Обратимся теперь к этим результатам. Посмотрим,
как понимают важнейшие представители нашей науки факт
смуты в его последствиях. Первое место дадим здесь, как
и всегда, С. М. Соловьеву. Он (и в "Истории", и во мно-
гих своих отдельных статьях) видит в смуте испытание,
из которого государственное начало, боровшееся в XVI в.
с родовым началом, выходит победителем. Это чрезвычайно
глубокое, хотя, может быть, и не совсем верное истори-
ческое воззрение. К. С. Аксаков, человек с большим не-
посредственным пониманием русской жизни, видит в смуте
торжество "земли" и последствием смуты считает укрепле-
ние союза "земли" и "государства" (под государством он
понимает то, что мы зовем правительством). Во время
смуты "земля" встала как единое целое и восстановила
государственную власть, спасла государство и скрепила
свой союз с ним. В этом воззрении, как и у С. М. Со-
ловьева, нет толкований относительно реальных последс-
твий смуты. Это -- общая историческая оценка смуты со
стороны результатов. Но даже такой общей оценки нету И.
Е. Забелина; он результатами смуты как-то вовсе не ин-
тересуется, и о нем здесь мало приходится говорить.
Много зато можно сказать о мнении Костомарова, который
считает смутное время безрезультатной эпохой. Чтобы яс-
нее представить себе воззрение этого историка, приведем
выдержку из заключительной главы его "Смутного времени
Московского государства": "Неурядицы продолжались и
после, в царствование Михаила Федоровича, как последс-
твие смутного времени, но эти неурядицы уже не имели
тех определенных стремлений -- ниспровергнуть порядок
государства и поднять с этой целью знамя каких-нибудь
воровских царей; а таков именно был в начале XVII в.
характер самой эпохи смутного времени, не представляю-
щей ничего себе подобного в таких эпохах, какие случа-
лись и в других европейских государствах. Чаще всего за
потрясениями этого рода следовали важные изменения в
политическом строе той страны, которая их испытывала;
наша смутная эпоха ничего не изменила, ничего не внесла
нового в государственный механизм, в строй понятий, в
быт общественной жизни, в нравы и стремления, ничего
такого, что, истекая из ее явлений, двинуло бы течение
русской жизни на новый путь, в благоприятном или небла-
гоприятном для нее смысле. Страшная встряска перебуро-
вила все вверх дном, нанесла народу несчетные бедствия;
не так скоро можно было поправиться после того Руси, --
и до сих пор после четверти тысячелетия, не читающий
своих летописей народ говорит, что давно-де было "ли-
тейное разорение";