К былинам новеллистического типа относится и былина про Ставра Годиновича. Она ценна и интересна не только конфликтом с князем боярина, который умно разрешает его жена, но и своей исторической основой, значение которой для изучения былины признавало большинство дореволюционных исследователей. В дореволюционной науке историческую основу былины признавали Л. Н. Майков и О. Ф. Миллер, М. Г. Халанский, В. Ф. Миллер и А. В. Марков; в современной науке — М. О. Скрипиль, Б. А. Рыбаков, В. П. Аникин, Ф. М. Селиванов и др. В основе былины сообщение первой Новгородской летописи о том, что в 1118 г. Владимир Мономах со своим сыном Мстиславом привел в Киев на суд к князю новгородских бояр за попытку ограбления двух новгородцев. Заявивших о своей непричастности привели «к честному кресту» и отпустили домой, виновных же князь оставил у себя. Он особенно разгневался на тех, кто грабил Даньславу и Ноздрьчу (имена ограбленных) и «на сочького на Ставра и заточи я вся».91 [91 НПЛ. С. 204-205]. Заточение новгородского боярина Ставра, бывшего к тому же сотским, и составило завязку былины. Б. А. Рыбаков напомнил также в своей книге, что молодой Ставко Гордятинич (Ставко — уменьшительное от Ставр) назван в «Поучении» В. Мономаха. Он сопровождал юного тогда князя в Смоленск в 1069-1070 гг., а в 1100 г. — князя Изяслава в Берестье, о чем Мономах упомянул в своей автобиографии.92 [92 Ивакин И.М. Князь Владимир Мономах и его «Поучение». Ч. 1. М., 1901. С. 5-8. Указано Б. А. Рыбаковым].
Летописец Никон повествовал про двор отца Ставра Гордяты в Киеве. Двор был расположен к северу от Десятинной церкви в аристократической части древнего города. В Софийском соборе Киева в 1962 г. на стене обнаружены записи — граффити, одна из них представляет автограф Ставра, а другая его подтверждение, написанное уже другим неизвестным почерком.93 [93 Воспроизведены в книге Б. А. Рыбакова «Древняя Русь». С. 128-129, означают: «Господи, помози рабу своему Ставрови, недостойному рабу твоему». Далее другим почерком: «[Писал] Ставр Гордятинич»]. Эти факты говорят о том, что Ставр Гордятинич был знатным человеком в Киеве до назначения его новгородским сотским, поэтому немилость к нему Владимира Мономаха не могла не привлечь общественное внимание и послужила для эпических певцов поводом сложить об этом происшествии былину. А. В. Марков нашел в «Уставе» Мономаха положение, ограничивающее срок взимания (уплаты) процентов с данного в долг капитала до двух лет, затем долг становился беспроцентным. Это положение не одобряли и не хотели признавать новгородцы, у них рост доходил до 60 и 80% со ста денежных единиц. Это и был чистый грабеж (Марков. 4. С. 447).
Популярное имя Ставра певцы прикрепили к очень известному и распространенному сюжету о муже, которого спасает, выручает (освобождает) жена, переодетая в мужской костюм. Былина имела успех, записана во всех эпических центрах страны и уже в XVII в, попала в рукописные песенники.94 [94 Рукописные тексты XVII в. см.: Былины в записях и пересказах XVII и XVIII веков. М.; Л., 1960]. А. В. Марков считал, что выбор сюжета не был случайным. «Эта тема, — писал он, — давала возможность скоморохам, слагателям былины, широко проявить свое расположение к пикантным замысловатым эпизодам и сальным намекам. Такими сальностями обильно уснащена былина о Ставре, но мы находим их и в былинах о Чуриле и Терентии» (Марков. 4. С. 448). Следует заметить, что и В. Ф. Миллер, и А. В. Марков судили о скоморохах по самым поздним представлениям о них, которые сложились в XVII в. Между тем скоморохи менялись в соответствии с изменениями эпохи. В XII в. они стояли ближе к эпическому типу певца, пользовались большим уважением, считались колдунами и знахарями, которых опасно обидеть, и сами поддерживали свою репутацию чинным поведением и соблюдением правил принятого тогда этикета, что нашло отражение в запевах и концовках былин. Певцов привлекло не только имя, но и общественный интерес к происшедшему. В начальных текстах, надо полагать, не было ни пикантных эпизодов, ни сальных намеков, они были внесены в тексты гораздо позднее, вероятно, в тот период, когда эпос бытовал на севере страны. Былина начинается традиционно пиром у князя Владимира. Нет никаких указаний, что это Владимир II, Мономах. При князе та же княгиня Апраксия, иногда вместо нее племянница или дочь. Гости хвалятся (ведь в похвалах заключался и обмен новостями), Ставр молчит, на это обращают внимание. Тогда Ставр похвалился своим богатым поместьем, хорошо налаженным хозяйством и наконец женой, которая так умна, что может обмануть не только бояр, но и самого князя. Иногда Ставр хвалится тем, что дает деньги в рост. Наговорщики-бояре доносят об этом князю. Ставра бросают в погреб, закрывают железной доской и засыпают песком. Князь намерен отправить гонца в поместье Ставра, чтобы его описать. Но один из верных слуг успевает предупредить о происшедшем жену Ставра Василису Микуличну. Она обрезает волосы, переодевается иностранным послом и перехватывает княжеского гонца, с которым вместе и едет в Киев, взяв с собой дружину. Она является в образе грозного посла, явившегося за данью, раскидывает под Киевом белые шатры для дружины и особый, с золоченой маковкой, для себя. Появление неведомого посла испугало князя (возможно, у него всегда были какие-либо дани-невыплаты). Однако княгиня Апраксия заподозрила, что посол — женщина. Чтобы испытать посла, устраиваются состязания в рукопашной борьбе, стрельбе из лука, игре в шахматы. Посол с честью выходит из состязаний, а борцы, выставленные князем, уходят «в тасках» (избитые). Посол просит князя потешить его и позвать хороших игрецов. Приходят на пир игрецы-скоморохи, играют, но послу невесело. Тогда князь приказывает освободить Ставра, известного как самый лучший гусляр в Киеве. Ставр не сразу узнал жену в облике посла, но наконец происходит их взаимное узнавание перед князем, который восхищен умом, красотой и ловкостью Василисы Микуличны. Он отпускает их с миром и приглашает Ставра торговать в Киеве беспошлинно.
По данным В. П. Аникина и Ф. М. Селиванова, былина зафиксирована в количестве 50 вариантов (у Селиванова — 51). Исследователи делят тексты по типам сюжета на уральско-сибирскую и олонецкую группы, к ним примыкают отдельные записи из других районов и два текста из рукописных песенников XVII и XVIII вв.95 [95 Аникин. 7. Традиции былины о Ставре и исторический анализ ее вариантов и версий. С. 165-285; Селиванов Ф. М. Устойчивость и изменяемость образной системы в былине о Ставре // Традиции русского фольклора. M., 1986. С. 25-68]. В самых ранних рукописных текстах Ставр проявляет себя на пиру как гусляр и импровизатор, выпевая под звон гуслей свою похвальбу гостям. В олонецкой группе текстов посол приезжает не за данью, а посвататься за дочь или племянницу князя. Однако невеста с уверенностью заявляет, что посол — женщина, и приводит различные забавные доказательства, проявляя почти скоморошью насмешливую наблюдательность: посол «на лавке сидит, коленца жмет, добра бережет», у него и «пальчики тоненьки, беленьки» и т. п. В текст вводятся дополнительные эпизоды испытания посла баней и постелью. Посол велит выпустить перед баней коня, которого все бросаются ловить, а мнимый посол тем временем быстро моется в бане и выходит до появления князя, который намерен был помыться с ним вместе. В постели посол ложится ногами на изголовье, чтобы показать ширину своих плеч. Тут князь без колебаний назначает день свадьбы. Но посол вдруг загрустил, затосковал и просит князя пригласить «веселых молодцев», чтобы развеселиться, слушая их игру. Приходят княжеские гусляры, но послу их игра не нравится. Князь колеблется: «дать Ставра — не видать Ставра, а не дать Ставра — огрубить посла». Ставра выпускают, он играет превосходно, но не узнает жену в одежде посла. Она загадывает ему двусмысленные загадки, но он не понимает их подтекста. Тогда Василиса Микулична переодевается в свое обычное платье и предстает перед ошеломленными гостями и князем. Она обращается к князю, просит за мужа: ведь он похвастал «былицей», она обманула и князя, и бояр. Смущенный князь прощает Ставра, предлагает беспошлинно торговать в Киеве и отпускает вместе с женой.
Текст из сборника Кирши Данилова, по мнению В. Ф. Миллера, имеет черты новгородского происхождения: с Василисой борются ребята Хапиловы, а в древнем Новгороде был на торжище Хопильский ряд, который принадлежал купцам Хопиловым. Кроме того, в олонецкой группе текстов отчетливо видны следы скоморошьей обработки: привнесены сказочные мотивы об испытании одетой послом девушки баней и постелью. Известно, что олонецкие земли в древности принадлежали Новгороду, где было сильное ядро скоморохов, которые могли неоднократно побывать со своим репертуаром в Олонецком крае. «Думаю, — писал В. Ф. Миллер, — что "веселые люди", кстати и упоминаемые в былине (их как раз и вызывают играть на свадебном пиру), вносили в наш эпический репертуар именно подобные пикантные сюжеты и уснащали их красными словцами и двусмысленными загадками, которые так же нравились публике того времени, как и нашего» (Миллер. Очерки. 1. С. 263-282).
Олонецкая редакция, возможно, доработана позднее северными скоморохами. Другая в переделке новгородских скоморохов, постепенно растерявшая непонятные на новых местах новгородские реалии, была занесена самими новгородцами на Урал и оттуда уже попала в Сибирь. В этой же редакции былина была, видимо, известна и во Владимирском крае, где записана в 1883 г. в селе Бережок Юрьевского уезда.96 [96 Бережков М. Еще несколько образцов народных исторических песен, записанных во Владимирской губернии (с. 6—11)]. В этом тексте, как и рукописных, богатырство Василисы в роли посла показано несколько слабее. Б. Н. Путилов заметил, что «эта веселая, полная неправдоподобных ситуаций былина разрушает традиционные представления о слабости женского пола.
<...> Сюжет условен — герои подыгрывают друг другу, как актеры на сцене».97 [97 Путилов Б. Н. Застава богатырская. С. 148]. Заметим, что разрушение традиционных и привычных представлений — одна из черт художественной манеры в поэзии скоморохов. В тексте былины много диалогов, так что она вполне могла разыгрываться в лицах, возможно, что и это сыграло свою роль в ее распространенности и популярности.
Исследователи предпринимали многократные усилия, чтобы установить поточнее происхождение всей сюжетной схемы. Огромный сравнительный материал по песне и сказке был подобран И. П. Созоновичем.98 [98 Созонович И. П. Песни о девушке-воине и былины о Ставре Годиновиче. Варшава, 1896; см. также: Кржижановский Ю. Девушка-воин (К истории мотива «перемена пола») // РФ. Вып. VIII. М.; Л., 1963. С. 56-66]. Исследователь считал, что поскольку в сербских и болгарских песнях есть сюжет об освобождении мужа переодетой женой, то на создание былины мог повлиять южнославянский фольклор. В. Ф. Миллер отверг это положение в пяти пунктах: 1) сходство между былиной и указанными песнями неблизкое; 2) нет мотива о сватовстве за женщину; 3) нет исторических данных из русского быта о женщинах-богатыршах, чтобы считать реальными средства освобождения богатыря; 4) исторический Ставр жил в конце XI — начале XII в., а южнославянские песни возникли позднее; 5) Ставр — искусный гусляр, его освобождают для игры на пиру у князя, чего нет в южно-русских песнях. А. Н. Веселовский также считал, что мотивы, содержащиеся в былине, не встречаются в одном сюжете, а все существуют порознь или в другой связи.99 [99 Веселовский А. Н. Былины о Ставре Годиновиче и песни о девушке-воине // ЖМНП. 1889, май. С. 26-55]. Это свидетельство того, что сюжетная схема не копировалась, а создавалась творчески с использованием тех мотивов, которые были известны слагателям. Веселовский находил позднейшими песни с загадками, иногда осложненные мотивом борьбы. Включение этих мотивов на более поздней стадии жизни текста изменило традиционный тип Ставра-гусляра. В дальнейшем сюжет былины еще более осложнился некоторыми мотивами из сказок о девушке-воине. За последние полвека трудами исследователей материал с параллелями из сказок и песен увеличен почти вдвое. Итог изучению былины подвел Б. Н. Путилов: «История об умной, ловкой и смелой женщине, в мужском облике являющейся в стан противника, имеет множество параллелей в мировом фольклоре: сказках, песнях, балладах. Мотивы поступка различны, но всякий раз героиня должна пройти через различные испытания, чтобы выручить брата, отца, мужа, — и всегда выходит победительницей. Есть варианты, когда ей приходится уезжать, не раскрыв свою тайну. Песни этого типа есть в Югославии, Греции, Италии, Испании, Португалии, Чехословакии и у восточных славян на Украине и в Белоруссии. Былина о Ставре — русская вариация международного сюжета» (с. 148). Былина ценна тем, что, созданная на заре русской государственности, она, по существу, утверждала право женщины (конечно, достойной прежде всего) на равенство с мужчиной. Перешедшая от эпических поэтов в скоморошью среду, она, судя по версиям и вариантам, неоднократно дополнялась и переделывалась в отдельных своих частях уже поэтами из скоморохов, знакомыми с мотивами греческого, южнославянского и европейского фольклора и владеющими глубоко национальными фольклорными традициями, отсюда отточенность вошедших в нее формул, пословиц, загадок, иносказаний. У певца А. Е. Чукова развеселившийся посол спрашивает Ставра:
Помнишь, Ставер, памятуешь ли,
Как мы маленьки на улицу похаживали?
Мы с тобой сваечкой поигрывали:
Твоя-то была сваечка серебряная,
А мое-то было колечко позолоченное.
Я-то попадывал тогды-сегды,
А ты-то попадывал всегды-всегды?
На угрюмое замечание Ставра «Я с тобой сваечкой не игрывал» Василиса отвечает новой загадкой:
Мы ведь вместе с тобой грамоте училися:
Моя была чернильница серебряная,
А твое было перо позолочено.
А я-то поманивал тогды-сегды,
А ты-то помакивал всегды-всегды.
(Рыбн. I. №31)
Честность Василисы не позволяет ей согласиться со Ставром на воровской отъезд из Киева, они возвращаются «свадьбу доигрывать» и добиваются от князя справедливого решения. Выражения типа «испариться» с дороги, «поддать жару», по жуковиньям «место знать» и пр. привнесены наблюдениями над северным крестьянским бытом. На Севере же сохранились в лексике старинные древнерусские слова и названия (ложня теплая, парна баенка, стегна, добры комони и др.) и представления о заточении виновных в глубокие погреба (черта древнерусского быта, сохраненная в эпосе).