Другое выдающееся произведение новгородского эпоса — былины о Василии Буслаеве. В них два сюжета, иногда соединяемых в одну былину, чаще же исполняемых сказителями как два различных и самостоятельных произведения: 1) «Василий и новгородцы»; 2) «Василий Буслаев молиться ездил». Второй текст имеет и другое название: «Смерть Василия Буслаева». Наличие двух разных названий может означать, что различным было и разрешение сюжетного конфликта. Д. С. Лихачев отнес возникновение былин о Василии Буслаеве к XI в. (Лихачев. РНПТ. С. 230). Современная исследовательница Т. А. Новичкова считает, что «как герой сказаний и песен северных словен Василий Буслаев родился вместе с Новгородом» (Т. Н. С. 168). Основанием для такого вывода служат ранние тексты былины и чулковская обработка сюжета в качестве сказки, где о бое на мосту дружины Василия с новгородцами нет речи, как и в некоторых записях. М. К. Азадовский объяснял наличие фольклорных элементов в сказках М. Д. Чулкова его знакомством со скоморошьими песнями, на что указывает и раздел «Словенских сказок», озаглавленный «Сказки из обители святого Вавилы». Вавила — излюбленный персонаж скоморошьего фольклора (Азадовский. 1. С. 60). Моста через Волхов, по историко-археологическим данным, не было до начала XII в. (Колчин, Янин. С. 106-107). Мост впервые упомянут под 1134 г. Ю. И. Смирнов и В. Смолицкий относят появление былины к XIV-XV вв., поскольку уже упоминается Москва (НБ. С. 368). Этот аргумент отведен Новичковой: «Обобщенный тип историзма русского эпоса заставлял былинный сюжет впитывать реалии и факты разных эпох» (Т. Н. С. 160).
Сохраненные в былине воспоминания о древней княжеской власти в Новгороде подкрепляются современными научными данными. В. Л. Янин обнаружил в самых ранних новгородских писцовых книгах реликтовый слой древнейшего феодального землевладения и доказал, что обширный княжеский домен возник в древнем Новгороде на рубеже XI-XII вв. Ядро его составляла обширная территория между Селигером и Ловатью. Однако новгородская знать к XIII в. достигла такого могущества, что сломила княжескую власть и основала боярско-вечевую республику (Скрынников. С. 8-9).
События, отраженные в наиболее раннем тексте былины, относятся к периоду, когда князь управлял городом и Славенской землей «своей волею». Этот текст опубликован М. Д. Чулковым под названием «Повесть о сильном богатыре и старославенском князе Василии Богуслаевиче». Она сохранила наибольшую близость к былине и по содержанию, и по языку. Известный сказковед С. В. Савченко выделил ее как «настоящую былину» (Савченко. С. 78, 82). Он считал, что Чулков «был знаком с устной эпической традицией». Сам Чулков писал в предисловии: «Должно думать, что сии приключения богатырей русских имеют в себе отчасти дела быв-шия, и есть ли совсем не верить оным, то надлежит сумневаться и во всей древней истории, коя по большей части основана на оставшихся в памяти сказках» (Чулков. Сказки. С. 5. Ч. 1). Сюжет повести в основных частях близок былине. Поскольку повесть малодоступна, рассмотрим ее.
Княжич Василий Богуслаевич с детства отличался силой и ловкостью, в 15 лет, выходя на улицу Рогатицу, схватывался «с усатыми и бородатыми». Обеспокоенные посадники приходят к его матери с жалобами. В ответ на просьбы матери не ходить на улицу Василий выбирает себе дружину. Посадники хотят узнать о его намерениях. Они сделали пир, на котором княжич объявил о своем желании управлять всей Славенией. Ему предлагают уйти добровольно угрожая изгнать из города, но получают от него вызов на бой со всей силой новгородскою. Мать запирает его в погребе и бросается к посадникам с дарами, но они требуют его головы. Утром вечевой колокол сзывает силу на Рогатицу. Буслаевский двор заполняется народом. Служанка пытается разогнать людей коромыслом «в триста пуд», они отбиваются вязовыми дубинами.
Разбуженный шумом Василий выходит один с тележной осью (о дружине не упомянуто) и теснит всю силу по улице к реке, посадники сами идут с дарами к вдове Буслая. Отвергнутые («Сами начали, сами и кончайте»), они бросаются к старцу-многолетищу. Тот приходит с колоколом, но от удара «красная медь рассыпалась», старец присел к земле. Василий отпустил его «с честью». Посадники признают Василия князем Славении и пишут «записи крепкие». Чудь также согласилась платить ему дань. Он княжил многие годы и умер, не оставив потомства.
В более поздних былинных текстах есть с вышеизложенным сюжетом повести значительные расхождения. О княжеском происхождении обычно не упоминается. На пир герой приходит незваным: бой с новгородцами на мосту через Волхов начинает его дружина и уже «по колена в крови стоит», когда появляется разбуженный девушкой-водоноской богатырь. Старец-пилигримище оказывается крестным отцом Василия и убит ударом по колоколу, т. е. по голове. Город признает Васильеву победу, но конфликт этим не решен.
Во второй былине повествуется о том, как Василий с дружиной отправился в Иерусалим замаливать грехи: «Смолоду много бито-граблено, / Под старость надо душа спасать» (КД. № 19. ст. 64-65). Во время остановки в пути он пинает пустой череп, ответивший ему словами, что и с ним то же самое будет. В Иерусалиме Василий совершает новый грех, купаясь «нагим телом» в священной реке Иордане вопреки запрету. На обратном пути, когда корабль делает остановку, он подходит к белому горючему камню. Дружина прыгает поперек камня, а Василий — вдоль и убивается до смерти. Так он и «складывает на чужбине удалую и веселую голову», — заметил А. А. Морозов (Морозов. 1. С. 199). Перед смертью он наказал передать матери последний поклон.
Литература об этой былине огромна. Историки Н. И. Костомаров и С. М. Соловьев считали Буслаева типичным представителем новгородского ушкуйничества и иллюстрировали текстами былины нравы и обычаи вечевого периода в истории Новгорода. (Костомаров. Северно-русские народоправа. С. 370; Соловьев. История... Т. 36. Гл. 1. С. 4.) П. А. Бессонов, А. В. Марков, В. Ф. Миллер, А. И. Никифоров и др. считали Буслаева лицом историческим, т. к. в Никоновской летописи под 1171 г. сообщается: «Того же году преставися в Великом Новеграде посадник Василий Буслаев ». Современные исследователи считают, что сообщение основано на фольклорных источниках, поскольку в списках новгородских посадников такого имени нет.107 [107 Азбелев С. Н. Новгородские былины и летопись. С. 44—46]. Есть мнение, что должность посадника заместила в тексте имя древнего подлинного новгородского князя, каким М. Д. Чулков считал отца Василия Буслаева: у них был «дворец белокаменный с широкими резными воротами. Золотые чары весом по 30 пуд» (с. 6). Имя посадника сохранилось в фольклорной памяти, а из нее попало в летопись. Примем эту гипотезу и обратимся к судьбе текстов былины. Поздние переделки и дополнения, неизбежные в жизни фольклорного текста, уцелевшего в столетиях устной случайной передачи, основательно изменили в былине ее предполагаемую первоначальную основу. Самые существенные изменения и переработки произведены, видимо, в скоморошьей среде. И. Н. Жданов первым обратил на это внимание. По его мнению, скоморохи ввели в эпизод о старце-пилигримище комические подробности (диалог), чтобы ослабить тягостное впечатление от сцены расправы с ним Василия. «Такие изменения и добавки, — говорит он, — трудно объяснить случайным искажением. Изменения так важны и последовательны, что мы вправе принять их за указания на новую обработку древнего предания, на установление новой редакции былины &;lt;...&;gt;. Обнаруживается, очевидно, воздействие определенной среды, умевшей не только хранить древние сказания, но и переделывать старые погудки на новый лад... Тот новый лад, на который настроена былина в дошедших до нас пересказах, вполне отвечает вкусам и повадкам "веселых молодцев", их более чем снисходительной морали. Скоморохи позднейшей поры нашли, очевидно, в старой песне о новгородском ушкуйнике что-то, отвечавшее их тревожному житью-бытью, и переделали былину на свой лад. В этой переделке новгородский посадник был забыт, на смену его выступил удалой добрый молодец, большой греховодник, но парень лихой
<...>. Чем дальше отодвигалась в историческую даль былая новгородская жизнь, тем все менее понятной и интересной делалась древняя былина и тем успешнее и шире распространялась ее позднейшая переделка».108 [108 Жданов И. Н. Русский былевой эпос: Исслед. и материалы. I—XII. СПб., 1895. С. 401-402]. Дошедший до нас текст представляет своеобразную оппозицию былинам героическим. Герой ее богатырь, но воюет не против степных орд, а против своих сограждан. Он принимает их вызов вопреки церковному запрету на кулачные бои, азарт которых — «своеобразный показатель общественной безнравственности» (НБ. С. 371) Неординарность характера героя объясняется в современных исследованиях следствием противоречий окружающей среды. Сочувственное его изображение усилено привнесением черт, характерных для скоморошьих ватаг; появление на пиру незваным —. ситуация, скоморохам хорошо известная. Они искупали свое появление «сильной» игрой, а Василий — деньгами. Глумливость в отношении церковных запретов и благочестивого поведения, дерзости старой женщине, пытавшейся его остановить, катание на плакун-траве, выросшей от слез Богородицы (по преданию, когда она оплакивала Спасителя), — все это Василий совершает, не веря «ни в сон, ни в чох, ни в птичий грай». Но и скоморохи, если верить легенде, могли явиться в келью отшельника и затеять там такую игру и пляску, что и старец плясал с ними до изнеможения. Все это явления одного ряда. Неслучайна подробная разработка сцены боя на мосту: известна связь палочных и кулачных боев с традициями состязаний на похоронных тризнах и празднествах в честь культа предков, празднествах, в которых участвовали скоморохи, придавая шутливый характер состязаниям и пляскам в память умерших. Знание этих и подобных обычаев дало возможность ввести в былину диалог Василия со старцем, в котором за шутками явственна угроза:
А стой ты, Васька, не попархивай,
Молодой глуздырь, не полетывай!
Из Волхова воды не выпити,
Во Новеграде людей не выбити;
Есть молодцов сопротив тебе,
Стоим мы, молодцы, не хвастаем... —
Ай гой еси старец-пилигримишша,
А и бился я о велик заклад.
А и бился я о велик заклад
Со мужики новгородскими
Апричь почестнова монастыря,
Опричь тебе, старца-пилигримишша.
(КД. № 10)
Иногда старец призжает верхом и пытается остановить Василия без угроз: «Малолетно ты дитя, не запурхивай, / Прямоезжей дорожки не заваливай!» — на что Василий отвечает уже не шуточной угрозой:
Не дал я ти яичко о Христове дни,
Дак дам я ти яичко о Петрови дни.109 [109 Переосмысление обычая, имевшего охранительное значение. См.: Клингер. 2. С. 120-145].
Дважды ударив старца по голове тележной осью, он «спихнул его во риченко во Волхово». Калика из Красной Ляги с Каргопольщины спел иначе: Василий не стал убивать, а раздумался: «Старца убить — не спасенье добыть, а греха себе на душу». Эта вставка — результат искусственной христианизации текста. Иногда Василий наделяется чертами певца и скомороха: «А и нет у нас такого певца... / Сопротив Василья Буслаева» (ВС. I. С. 14).
Несмотря на принадлежность к богатому боярско-княжескому роду, он ведет себя как представитель городских низов и в дружину набирает людей из среды мелких ремесленников, но выдающихся теми или иными качествами:
Идут-то шильники, мыльники, игольники,
Всякие люди недобрые.
(Онч. № 88)
В дружину принят Фома Ременников (или Толстокожевников, «сам ремесленный»), «Котельная пригарина» — «в названии мы узнаем котельника... он черен, как изготовляемые им котлы», — объяснил Пропп (Пропп. 4. С. 435-436). Дружинниками оказались и увечные с виду калеки, на деле оказавшиеся сильными борцами: Потанюшка хроменький, Данилушка сутул-горбат. Костя Новоторженин прославился тем, что по-богатырски с помощью одной лошадиной челюсти разгонял полчища «поганой литвы» и, возможно, поэтому попал в состав дружины. Позднее он принял на себя подвиг юродства, прослыл святым и как Белозерянин, Потаня берет не чашу, а весь деревянный чан вина: «Выпивает его одним духом досуха, разбивает чан о сыру землю, и того чана не осталось ни щепочки» (Чулков. С. 9). Ремесленники, обычно живущие в посадах и слободах, — это родная для скоморохов среда. Писцовые книги отмечают их проживание рядом с какими-либо ремесленниками.
Употребление в былине традиционных эпических формул создает как бы второй план, подчеркивая отчасти памфлетную направленность былины: «Куды махнет — туды улица, перемахнет — переулочек»; дружина у Василия, как у лучших богатырей, — «30 молодцев без единого, а сам Василий во тридцатыих». Снаряжение тоже богатырское: «Приготовил смолоду сбрую ратную, копье мурзамецкое, тугой лук разрывчатой и саблю вострую». У него проявляются богатырские черты характера: задор, незаурядная сила, удальство, смелость, верность товарищам, любовь и уважение к матери. Возможно, эти качества характеризовали его в первоначальной основе былины. Позднее добавились скоморошья забубен-ность, зубоскальство, своеволие и азарт, доходящие до жестокости, пренебрежение общественными нормами поведения. В противостоянии главного персонажа былины и «мужиков новгородских», выражающих волю господствующих боярско-купеческих кругов, сказывается какой-то постоянный, вероятно, многовековой конфликт между независимой личностью или группой и правящей верхушкой горожан. Подобные конфликты хорошо известны, понятны и близки скоморохам, поневоле противостоящим ограничивающим их действия княжеской и церковной властям и самомнению отдельных влиятельных горожан, болезненно реагирующих на малейшее проявление протеста и даже только намечавшейся его возможности. Новгородский вечевой строй, управлявшийся финансовой олигархией, порождал людей, не удовлетворенных порядком и порывавших с ним.
Былина в ее втором плане представляет неявную оппозицию героическим былинам, приобретая в отдельных частях характер памфлета. Герою богатырских возможностей нет места и нет дела в условиях, где господствуют интересы наживы и чистогана, где процветает самодовольное благополучие «завидных на пиры» старост, которым Буслаев говорит:
Не боюсь я тебя, Никола Зиновьевич,
Не боюсь я тебя, Фома Родионович,
Не боюсь я всего Новагорода!
(Кир. V. № 3, с. 8)
«Веселый скоморох нередко оборачивается былинным богатырем, а богатырь — скоморохом, когда хитростью пробирается на братчину, где заперты ворота» — заметил А. А. Морозов (Морозов. 1. С. 199) и, добавим, с показным смирением говорит: «Мне где укажут угол, я там и сижу, / Мне что дадут, я то и съем». Но когда в своей самоуверенности он с пренебрежением бросил вызов силам судьбы, это был роковой шаг. «Стремление вырваться из тесных рамок требовало постоянного напряжения и борьбы. Василий не выдержал этой борьбы, но он остался верен себе до конца; он умер удальцом, не знающим страха, беспощадный к себе, но беспощадный и к другим» (Жданов. С. 123-124).
Одним из проявлений противоречивости характера героя явилось его желание ехать в Иерусалим, чтобы замолить совершенные прегрешения. Не принадлежит ли скоморохам идея второго сюжета, чтобы придать благопристойно-благочестивый вид произведению в целом и обеспечить возможность его свободного исполнения? В. Г. Мирзоев считает, что вторая былина возникла как альтернатива первой; если в первой Василий побеждает новгородцев и его действия вызывают сочувствие и даже одобрение авторов, несомненно готовых разделить протест героя, то во второй былине, «довольно постной по тону, Василий явно осуждается и приводится к гибельному концу» — в этом сказывается некая нарочитость замысла в несвойственной герою цели — замаливании грехов в Иерусалиме (Мирзоев. С. 61). Возможно, именно эта нарочитость и указывает на намеренное, несколько искусственное присоединение к бывает второго сюжета. Ведь существовало другое развитие судьбы героя, когда он мирно скончался в Новгороде посадником, после того как новгородцы были вынуждены признать его превосходство и поклонились ему всем городом.