- Нет, - говорили жители Минас Тирита. - Даже если бы Неназываемый пришел сюда, он не смог бы войти, пока мы живы.
      Но другие отвечали:
      - Пока мы живы? Но долго ли мы проживем. У него есть оружие, которое привело к падению многие крепости начала мира. Голод. Дороги отрезаны. Рохан не придет.
      Но машины не тратили на непробиваемые стены. Не простой капитан или предводитель орков руководил нападением на величайшего врага Мордора. Власть и злоба руководили им. Как только со множеством криков, со скрипом веревок и колес были установлены большие катапульты, они начали бросать снаряды удивительно высоко, так что они пролетали над укреплениями и с грохотом падали внутри первого круга города; и многие из них, благодаря тайному искусству, взрывались огнем, падая на землю.
      Вскоре возникла опасность большого пожара, и все, кто был способен, тушили огонь, вспыхивающий во многих местах. Потом на город обрушились другие снаряды, менее разрушительные, но более ужасные. На улицы города посылались маленькие круглые снаряды, которые не взрывались. Некоторые люди побежали посмотреть, что это такое, и они громко закричали и заплакали. Потому что враг бросал в город головы тех, кто погиб в Осгилиате, в Риммасе или на полях. Страшно было смотреть на них: некоторые были разбиты и бесформенны, некоторые грубо разрублены, но черты лица многих можно было разобрать, и казалось, что они умирали в мучениях; и на всех было выжжено клеймо в виде безвекого глаза. Но часто случалось, что люди узнавали лица своих знакомых, хотя они были изуродованы и обесчещены, которые недавно с оружием в руках гордо ходили по улицам, обрабатывали поля или приезжали на праздники с зеленых долин в горах.
      Напрасно люди бессильно угрожали кулаками врагам, толпившимся перед воротами. Те не обращали внимания на проклятия, да и не понимали языка жителей города, а их хриплые крики напоминали вопли хищников или пожирателей падали. Но вскоре мало осталось в Минас Тирите таких, кто мог бы бросить вызов врагам. У Повелителя Тьмы было и другое оружие, более быстрое, чем голод: ужас и отчаяние.
      Снова появились назгулы, и по мере того как Повелитель Тьмы разворачивал свои силы, их голоса, выражавшие лишь его волю и злобу, наполнялись злом и ужасом. Они кружили над городом, как грифы, ожидающие свой доли человеческого мяса. Их голоса потрясали воздух. С каждым новым криком они становились все непереносимее. Наконец даже самые могущественные падали на землю, когда скрытая угроза пролетала над ними, или останавливались, выронив оружие из онемевших рук, а разум их затягивала чернота, и они больше не думали о войне, а только об укрытии, о бегстве, о смерти.
      На протяжении всего этого черного дня Фарамир лежал в постели в комнате белой башни, горя в лихорадке: кто-то сказал, что он умирает и скоро это повторяли все люди на стенах и улицах. Рядом с ним сидел его отец, молчал, смотрел на него и совершенно не интересовался защитой города.
      Никогда, даже в плену у урук-хей, не испытывал Пиппин таких мрачных часов. Его обязанностью было ждать повелителя, и он ждал, забытый, по-видимому, стоя у двери в неосвещенной комнате и стараясь справиться с собственным страхом. Он смотрел, и ему казалось, что Денетор стареет на глазах, как будто что-то согнуло его гордую волю, а его строгий мозг разрушался. Может, это было результатом горя и раскаяния. Он видел слезы на этих никогда не плакавших глазах, и это было еще невыносимее, чем гнев.
      - Не плачьте, повелитель! - запинаясь, сказал он. - Может, он еще поправится. Вы спрашивали Гэндальфа?
      - Не успокаивайте меня колдунами! - ответил Денетор. - Надежды глупцов развеялись. Враг нашел его, и теперь его власть увеличилась; он видит все наши мысли; все, что мы делаем, обречено на поражение.
      Я послал моего сына, не поблагодарив и не благословив его, послал в ненужную опасность, и вот он лежит с ядом в венах... Нет, чем бы не кончилась война, моя роль в ней сыграна, а дому наместников пришел конец. Низкие люди будут править последними остатками королевства, прячась в холмах, пока их всех не переловят.
      К дверям подходили люди, звали повелителя города.
      - Нет, я не выйду, - отвечал он. - Я должен оставаться возле сына. Может, он еще заговорит перед концом. Конец близок. Слушайтесь кого хотите, даже серого дурака. Я остаюсь здесь.
      Так Гэндальф принял на себя командование последней обороной столицы Гондора. И где бы он не появлялся, люди веселели и крылатые тени уходили из их памяти. Безустанно сновал он от цитадели к воротам с севера на юг вдоль стен; вместе с ним был принц Дол Амрота в своей сверкающей кольчуге. Он и его рыцари по-прежнему вели себя как повелители, в которых живет раса Нуменора. Люди, видевшие их, шепотом говорили:
      - Старые предания говорили правду: в жилах этого народа течет кровь эльфов, потому что обитатели Нимроделя жили когда-то в этой земле.
      И они начинали петь строки легенд о Нимроделе или другие песни долин Андуина давно ушедших годов.
      И однако, когда они уходили, тень снова смыкалась над людьми, сердца их холодели, и слава Гондора превращалась в пепел. Так медленно переходили тусклые дни страха в тьму ночей отчаяния. Теперь в первом круге города уже не тушили пожары, и у гарнизона на внешней стене во многих местах были отрезаны пути отступления. Но мало кто оставался на своих местах, большинство бежало за вторые ворота.
      Вдали от битвы через реку быстро перекинули мосты, и весь день по ним переходили войска и возили оружие. Наконец в середине ночи началось нападение. Авангард нападающих прошел через траншею огня по многим оставленным там окольным тропинкам. Они двигались вперед, попадая в пределы досягаемости лучников, но не обращая внимания на потери. Впрочем, мало осталось таких, кто мог бы причинить им потери, хотя свет огней превращал нападающих в отличную цель для лучников, искусством которых некогда гордился Гондор. Догадавшись, что сопротивление города слабеет, скрытый капитан посылал вперед свои силы. Медленно катились вперед во мраке большие осадные башни, сделанные в осгилиате.
      В кабинете белой башни появились вестники, и Пиппин пропустил их потому что они пришли со срочным сообщением. Денетор медленно отвел взгляд от лица Фарамира и молча взглянул на них.
      - Первый круг города горит, повелитель, - сказали он. - Что вы прикажете? Ведь вы по-прежнему повелитель и наместник. Не все идут за Митрандиром. Люди бегут со стен и оставляют их беззащитными.
      - Почему? Почему эти глупцы бегут? - спросил Денетор. - Лучше сгореть раньше, чем позже, потому что мы все равно должны сгореть. Возвращайтесь к пожарам! А я? Я пойду на свой погребальный костер. На погребальный костер! Не будет могилы Денетора и Фарамира. Не будет могилы! Не будет долгого медленного сна набальзамированных. Мы сгорим, как языческие короли, до того как корабли приплыли сюда с запада. Запад обречен. Идите и горите!
      Вестники без поклонов и ответа убежали.
      Денетор встал и выпустил горячую руку Фарамира.
      - Он горит, уже горит, - печально сказал он. - Дом его духа сломлен.
      Подойдя к Пиппину, он сверху вниз взглянул на него.
      - Прощайте! - сказал он. - Прощайте, Перегрин, сын паладина! Ваша служба была короткой и теперь подошла к концу. Я освобождаю вас от того немногого, что осталось. Идите и умрите так, как считаете лучше всего. И с кем хотите, даже с другом, чья глупость привела вас к этой смерти. Пошлите за моими слугами и идите! Прощайте!
      - Я не стану прощаться, повелитель, - сказал Пиппин, опускаясь на колени. Затем неожиданно, по-хоббичьи, он вскочил и посмотрел в глаза старику. Я воспользуюсь вашим разрешением, сэр, - сказал он. - Потому что очень хочу видеть Гэндальф. Но он не глупец; и я не хочу думать о смерти, пока продолжается жизнь. И я не хочу освобождаться от службы у вас, пока вы живы. Если же они придут в цитадель, я надеюсь быть здесь, стоять с вами рядом и доказать, что вы недаром дали мне оружие.
      - Делайте, как хотите, мастер невысоклик, - сказал Денетор. - Но моя жизнь разбита. Пошлите за моими слугами.
      Он снова вернулся к Фарамиру.
      Пиппин оставил его и позвал слуг. Они пришли: шесть человек, сильных и красивых - но от этого вызова они дрожали. Денетор спокойным голосом приказал им потеплее укрыть Фарамира и вынести его постель. Они подняли постель и вынесли ее из кабинета. Они шли медленно, стараясь как можно меньше беспокоить раненого, и Денетор, опираясь на посох, шел за ними. Последним шел Пиппин.
      Как похоронная процессия, вышли они из белой башни во тьму, где низко нависшие тучи озарились далекими красными вспышками. Они пересекли двор и по приказу Денетора остановились у увядшего дерева.
      Было тихо, лишь внизу в из города доносился гул войны, и они слышали, как печально капает с мертвых ветвей вода в темный бассейн. Потом они прошли через ворота цитадели, где на них с удивлением и отчаянием смотрели часовые. Повернув на запад, они подошли наконец к двери в тыловой части шестого круга. Эту дверь называли Фен Холлен, и она всегда была закрыта, за исключением дней похорон, и лишь повелитель города мог проходить этим путем, а также те, кто ухаживал за домами мертвых. За дверью оказалась извилистая дорога, которая спускалась к узкой площадке под тенью пропасти Миндолуин. Здесь находились мавзолеи мертвых королей и их наместников.
      В маленькой будке у дороги сидел привратник: со страхом в глазах он вышел вперед, неся в руке лампу. По приказу повелителя он открыл дверь, она тихо скользнула в сторону; они вошли, взяв у него лампу. Внутри шел темный спуск между древними стенами и многочисленными колоннами, которые вырывал из тьмы луч лампы. Гул их шагов отдавался этом, когда они медленно спускались вниз, вниз, пока не пришли на Рат Динон - молчаливую улицу, по сторонам которой видны были бледные купола, пустые залы и изображения давно умерших людей; они вошли в дом наместников и опустили свою ношу.
      Пиппин, беспокойно оглядываясь, увидел широкое сводчатое помещение, темное, так что свет лампы с трудом доходил до стен. Смутно виднелись ряды столов, выточенных из мрамора; на каждом столе лежал человек со сложенными руками и головой на каменной подушке. Один из столов, самый ближний был пуст. На него по знаку Денетора положили Фарамира и его самого, укрыв их одним одеялом, и слуги стояли с опущенными головами, как присутствующие на похоронах у постели умершего. Тогда Денетор заговорил тихим голосом:
      - Здесь он будет ждать, - сказал он. - Но не присылайте бальзамировщиков. Принесите сухих дров и уложите вокруг нас и под нами; полейте дрова маслом. И когда я прикажу, бросьте факел. Сделайте это и больше не разговаривайте со мной. Прощайте!
      - С вашего разрешения, повелитель! - сказал Пиппин, повернулся и в ужасе убежал из этого дома смерти. - Бедный Фарамир! Я должен найти Гэндальфа, - думал он. - Бедный Фарамир! Он нуждается в лекарствах, а не в слезах. Где же мне найти Гэндальфа? В самой гуще событий, я думаю; и у него может не оказаться времени для умирающего или сумасшедшего.
      У дверей он сказал одному из слуг, оставшемуся на страже.
      - Ваш хозяин не в себе, - сказал он. - Вы действуйте медленнее. И не приносите сюда огня, пока жив Фарамир! Ничего не делайте до прихода Гэндальфа!
      - Кто хозяин Минас Тирита? - ответил тот хоббиту. - Повелитель Денетор или серый путник?
      - Серый путник или вообще никто, как кажется, - сказал Пиппин и заторопился по извивающемуся пути, как быстро могли нести его ноги, мимо изумленного привратника за дверь, вверх, пока не пришел к воротам цитадели. Часовой окликнул его, и Пиппин узнал голос Берегонда.
      - Куда вы бежите, мастер Перегрин? - спросил он.
      - Искать Митрандира, - ответил Пиппин.
      - Приказание повелителя срочное, и я не могу вас задерживать, - сказал Берегонд, - но ответьте мне быстро: куда пошел повелитель? Я только что заступил на дежурство, но слышал, что он прошел в закрытую дверь и что перед ним несли Фарамира.
      - Да, - сказал Пиппин. - На Молчаливую улицу.
      Берегонд наклонил свою голову, чтобы скрыть свои слезы.
      - Говорили, что он умирает, - сказал он, - а теперь он умер.
      - Нет, - возразил Пиппин, - еще нет. Даже сейчас его смерть можно предотвратить, я думаю. Но повелитель города, любимый Берегонд, пал раньше, чем взят его город. Он безумен и опасен. - Он быстро пересказал слова и странные поступки Денетора. - Я должен немедленно найти Гэндальфа.
      - Тогда вам нужно спустится к битве.
      - Я знаю. Повелитель отпустил меня. Но Берегонд, если сможете, сделайте что-либо, чтобы остановить ужасное.
      - Повелитель не разрешает одетым в черное и серебряное оставлять свой пост в любом случае, кроме его собственного приказа.
      - Что ж, придется выбирать между приказом и жизнью Фарамира, - сказал Пиппин. - Что же касается приказов, то теперь их отдает сумасшедший, а не повелитель. Я должен бежать. Вернусь, если смогу.
      Он побежал вниз к внешнему кругу. Мимо него пробегали люди, спасающиеся от пожаров. Некоторые видя его мундир, поворачивались и кричали, но он не обращал на них внимания. Наконец он добежал до вторых ворот, за которыми стеной поднимался огонь. Было необыкновенно тихо. Не слышались ни крики битвы, ни звон оружия. Потом раздался ужасающий крик и глухой удар эха. Преодолевая приступ ужаса, который чуть не опустил его на колени, Пиппин завернул за угол и увидел площадь перед городскими воротами. Он застыл. Он нашел Гэндальфа, но отшатнулся, прячась в тени.
      В середине ночи началось решающее наступление. Загремели барабаны. С севера и с юга отряд за отрядом враги устремились к стенам. Как дома, двигались мумаки - огромные животные из Харада, таща за собой через линии огня большие башни и машины. Капитан врага не очень заботился о том, что делают наступающие и сколько их убито: главная задача заключалась в том, чтобы испытать силу обороны и держать людей Гондора занятыми во многих местах. Главный удар обрушился на ворота. Ворота были очень прочны, сделаны из стали и железа, охранялись башнями и укреплениями из неприступного камня, однако это был ключ, самое слабое место всей высокой и несокрушимой стены.
      Барабаны загремели громче. Огни наступали. Большие машины ползли по полю; а в середине полз огромный таран, в сотню футов длиной, подвешенный на могучих цепях. Давно ковали его в темных кузнецах Мордора, а его отвратительный лоб из черной стали был отлит в виде воющего волка. Этот таран назывался Гронд, в память о молоте подземного мира древности. Большие животные тащили его, окруженные орками, а сзади шли горные тролли, чтобы управлять его работой.
      Но у ворот сопротивление было по-прежнему сильным, здесь стояли рыцари Дол Амрота и храбрейшие из гарнизона. Стрелы и снаряды падали дождем; осадные башни вспыхивали, как факелы. Земля по обе стороны ворот была усыпана обломками и телами убитых; но как безумные, стремились вперед все новые и новые враги.
      Гронд полз вперед. Его не мог затронуть огонь. И хоть время от времени огромное животное, тащившее его, в безумии бросалось по сторонам, топча бесчисленное количество орков, их тела отбрасывали с дороги, и другие занимали их место.
      Гронд полз вперед. Барабаны дико гремели. Над горами убитых появилась страшная фигура - всадник, высокий с капюшоном и одетый в черное. Медленно, топча павших, ехал он вперед, не обращая внимания на стрелы. Он остановился и выхватил длинный бледный меч. И когда он сделал это, сильнейший ужас охватил всех - и защитников, и осаждавших. Руки людей опустились, ни один лук не выстрелил. На мгновение все затихло.
      Барабаны гремели. Гронд, направляемый огромными руками, качнулся и устремился вперед. Он достиг ворот. Ударил. Глухой удар прогремел по городу, как гром из туч. Но железные двери и стальные столбы выдержали удар.
      Тогда черный капитан поднялся в стременах и закричал ужасным голосом, выкрикивая на каком-то забытом языке слова власти и ужаса, потрясшие сердца и камень.
      Трижды он крикнул. Трижды ударил тяжелый таран. И с последним ударом ворота Гондора разбились. Как от взрыва, они подались, блеснул огонь, и обломки упали на землю.
      Глава назгулов двинулся вперед. Большая черная фигура маячила на фоне огня, распространяя ужас и отчаяние. Вперед под арку ехал глава назгулов, куда никогда не входил враг, и все бежали перед ним.
      Все, кроме одного. Молча и неподвижно на площади за воротами ждал Гэндальф на Обгоняющем Тень. Лишь Обгоняющий Тень из всех лошадей мог выдержать этот ужас, не двигаясь, непоколебимый, как гравированное изображение из Рат Динен.
      - Здесь ты не пройдешь, - сказал Гэндальф, и огромная тень остановилась. - Возвращайся в бездну, приготовленную для тебя! Уходи! Провались в ничто, которое ждет тебя и твоего хозяина! Иди!
      Черный всадник откинул капюшон, и смотрите! На нем была королевская корона; но она сидела на невидимой голове. Красные огни просвечивали между короной и широкими черными плечами. Из невидимого рта донесся смертоносный хохот.
      - Старый дурак! - сказал черный всадник. - Старый дурак! Это мой час. Разве ты не узнаешь смерть? Умри и будь проклят!
      С этими словами он высоко поднял меч, и пламя пробежало по лезвию. Гэндальф не двигался. И в этот момент на каком-то городском дворе прокричал петух. Резко и чисто прозвучал его голос. Не зная ничего о колдовстве, ни о войне, он приветствовал утро, которое пришло далеко и высоко над тенями смерти.
      И как бы в ответ, издалека донеслись звуки. Рога, рога, рога. Темные склоны Миндолуина отразили их протяжным эхом. Звучали большие рога севера. Наконец пришел Рохан.
      5. РЕЙД РОХИРРИМ
      Было темно, и Мерри, лежавший на земле, завернувшись в одеяло, ничего не мог разглядеть; однако, хотя ночь была тихой и безветренной, он слышал, как вокруг него тихонько шумят невидимые деревья. Он поднял голову. И снова услышал слабый звук - как будто где-то далеко в лесистых холмах и на горных склонах били барабаны. Звук замолкал, потом раздавался из другого места, то ближе, то дальше. Мерри не мог угадать слышат ли его часовые.
      Он не видел их, но знал, что вокруг разместились отряды рохиррим. Он чувствовал во тьме запах лошадей, слышал их фырканье и негромкий стук копыт, переступавших по покрытой мхами земле. Войско остановилось на ночлег в сосновом лесу, раскинувшемся вокруг маяка Эйленаха - высокого холма, выступающего из длинной полосы леса Друидан, идущего вдоль большой дороги в восточном Анориене.
      Хотя Мерри очень устал, он не мог спать. Они ехали уже четыре дня, и все сгущающаяся тьма сказывалась на его духе. Он начал размышлять, зачем он так стремился ехать, когда у него была уважительная причина и даже прямое приказание оставаться. Он видел также, что будет, если старый король узнает о его непослушании и разгневается. А может, и нет. Казалось, существует какое-то понимание между Дернхелмом и Элфхелмом, маршалом командовавшим эордом, в котором они ехали. И он, и все его люди не обращали на Мерри внимания и делали вид, что не слышат, когда он говорит. Он просто был мешком, который вез Дернхелм. Дернхелм не был хорошим попутчиком, он почти не разговаривал. Мерри чувствовал себя маленьким, нежеланным и одиноким. Сейчас они находились менее чем в дневном переходе от внешней стены Минас Тирита, окружавшей пригородные поля. Вперед были посланы разведчики. Некоторые не вернулись. Другие торопливо прискакали и сообщили, что дорога впереди охраняется... Вражеское войско стоит на нем лагерем в трех милях к западу от амон дина, некоторые его отряды движутся по дороге и сейчас находятся не более чем в трех лигах... Холмы и леса вдоль дороги кишат орками. Король и Эомер устроили ночью совещание.
      Мерри очень хотел, чтобы кто-то поговорил с ним, и думал о Пиппине. Но эта мысль только усилила его беспокойство. Бедный Пиппин, заключенный в огромном каменном городе, одинокий и испуганный. И Мерри хотел бы быть высоким всадником, как Эомер, чтобы протрубить в рог и помчаться на выручку. Он сел, прислушиваясь к барабанам, которые теперь загудели уже гораздо ближе. Вскоре он расслышал также голоса и увидел, как за деревьями пронесли тусклые полуприкрытые лампадки.
      Высокий человек споткнулся о него, выругав древесные корни. Он узнал голос маршала Элфхелма.
      - Я не древесный корень, сэр, - сказал он, - и не мешок, а избитый хоббит. В виде извинения не скажете ли вы мне, что происходит?
      - Все что угодно может происходить в этой дьявольской тьме, - ответил Элфхелм. - Мы получили распоряжение быть в готовности, в любую минуту может прийти приказ о выступлении.
      - Значит, враг приближается? - беспокойно спросил Мерри. - А эти барабаны? Я думал, что это мое воображение, так как никто не обращает на них внимания.
      - Нет, нет, - сказал Элфхелм, - враг на дороге, а не холмах. Вы слышите восов, диких лесных людей. Говорят, они все еще живут в лесу Друидан. Остатки древних племен, они живут, скрываясь; их мало, они дики и осторожны, как звери. Они не воюют с Гондором или с Маркой, но теперь они встревожены темнотой и приходом орков. Они боятся возвращения темных годов, которое кажется теперь вероятным. И надо радоваться, что они не охотятся на нас: говорят, они используют отравленные стрелы, а в знании леса с ними никто не может сравниться. Они предложили свои услуги Теодену. Сейчас одного из их вождей ведут к королю. Вон там, где лампадки. Так я слышал, но больше ничего не знаю... А теперь я должен заняться своими делами. Упакуйтесь, мастер мешок!
      И он исчез во тьме.
      Мерри не понравился этот разговор о дикарях и об отравленных стрелах, но, помимо этого, какой-то ужас охватил его. Ожидание становилось невыносимым. Он хотел знать, что происходит. Он встал и устало двинулся за последней лампой, исчезнувшей среди деревьев.
      Вскоре он вышел на поляну, где под большим деревом для короля была установлена маленькая платка. Большая лампа, закрытая сверху, свисала с ветки и отбрасывала вниз бледный круг света. Здесь были Теоден и Эомер, а перед ними на земле сидел странный низкорослый человек, угловатый, как старый камень, волосы редкой бороды торчали на его шишковатом подбородке, как сухой мох. У него были короткие ноги и толстые жирные руки, одеждой ему служили лишь травяная циновка вокруг пояса. Мерри показалось, что он его уже где-то видел, и вдруг он встрепенулся и вспомнил пукель-людей из Дунхарроу. Одно из этих древних изображений теперь ожило - перед ним сидел человек, происходящий по прямой линии от тех давно ушедших людей, которые служили моделями забытому скульптору.
      Когда Мерри подобрался ближе, стояла тишина, а потом дикарь начал говорить, по-видимому, отвечая на какой-то вопрос. Голос у него был глубокий и гортанный, но, к удивлению Мерри, он говорил на общем языке, хотя и запинаясь и иногда употребляя незнакомые слова.
      - Нет, отец всадников, - сказал он, - мы не сражаемся. Только охотимся. Мы убиваем горгунов в лесах, ненавидим орков. Вы тоже ненавидите горгунов. Мы вам поможем, если сумеем. У диких людей длинные уши и хорошие глаза; они знают все дороги. Дикие люди жили здесь до каменных домов, до того, как по воде пришли высокие люди.
      - Но нам нужна помощь в битве, - сказал Эомер. - Как вы и ваш народ сможете помочь нам?
      - Приносить новости, - ответил дикарь. - Мы смотрим с холмов. Взбираемся на большие горы и оттуда смотрим вниз. Каменный город закрыт, вокруг него горят огни, теперь они горят и внутри. Вы хотите идти туда? Тогда вам нужно торопиться. Но горгуны и люди издалека, - он махнул короткой шишковатой рукой на восток, - оседали верховую дорогу. Очень много, больше, чем лошадиных людей.
      - Откуда вы это знаете? - спросил Эомер.
      Плоское лицо и темные глаза дикаря ничего не выражали, но голос потускнел от неудовольствия.
      - Дикие люди не дети, - ответил он. - Я великий вождь Гхон-Бури-Гхан. Я считаю множество вещей: звезды на небе, листья на дереве, людей в темноте. У вас десять раз двадцать на двадцать воинов и еще пять раз. А у них больше. Большая битва, а кто выиграет? И еще много их ходит вокруг каменного города.
      - Увы! Он прав, - сказал Теоден. - И наши разведчики сообщили, что они видели траншеи и завалы поперек дороги. Мы не можем рассчитывать на неожиданный удар.
      - И все же мы должны торопиться, - сказал Эомер. Мундбург в огне!
      - Пусть Гхон-Бури-Гхан кончит, - сказал дикарь. - Он знает больше, чем одну дорогу. Он поведет вас по дороге, где нет ям, где ходят не горгуны, а только дикие люди и звери. Много дорог было проложено, когда народ каменных домов был сильнее. Он резал холмы, как охотник режет мясо зверя. Дикие люди думают, что древние люди употребляли камни в пищу. Они проезжали через Друидан и Риммону на больших телегах. Больше они не ездят. Дорога забыта, но не дикими людьми. Через холмы и за холмами пролегает она, поросшая травой и деревьями, идет к Риммону и дальше к Дину, а потом снова возвращается к дороге лошадиных людей. Дикие люди покажут вам эту дорогу. Тогда вы убьете горгунов и своим ярким железом прогоните Тьму, и дикие люди снова смогут спокойно спать в диких лесах.
      Эомер и Теоден поговорили на собственном языке. Наконец Теоден повернулся к дикарю.
      - Мы принимаем ваше предложение, - сказал он. - Что с того, что мы оставляем позади себя вражеское войско? Если каменный город падет, мы все равно не вернемся. Но если он будет спасен, тогда само орочье войско будет отрезано. Если вы сдержите свое слово, Гхон-Бури-Гхан, мы дадим вам богатую награду, и вы навсегда приобретете дружбу Марки.
      - Мертвецы не друзья живым и не дают им дары, - ответил дикарь, - но если вы переживете Тьму, предоставьте диким людям свободно жить в лесах и больше не охотьтесь на них, как на диких зверей. Гхон-Бури-Гхан не заведет вас в ловушку. Он сам пойдет с отцом лошадиных людей, и если он поведет вас неправильно, вы убьете его.
      - Да будет так! - сказал Теоден.
      - Сколько времени потребуется, чтобы пройти мимо врагов и снова выйти на дорогу? - спросил Эомер. - Нам придется идти пешком, если вы поведете нас, и я не сомневаюсь, что дорога узкая.
      - Дикие люди быстро ходят пешком, - сказал Гхан. - Путь шириной в четыре лошади в долине каменных телег, вон там, - он махнул рукой на юг, но узок в начале и в конце. Дикие люди могут пройти отсюда до дина между восходом солнца и полднем.
      - Тогда для передовых должно получиться около семи часов, - сказал Эомер. - Но всего мы должны рассчитывать на десять часов. Непредвиденные обстоятельства могут задержать нас, и даже если мы их преодолеем, пройдет немало времени после выхода их холмов, прежде чем войско построится. Который час?
      - Кто знает? - сказал Теоден. - Теперь все ночь.
      - Все темно, но не все ночь, - сказал на это Гхан. - Когда восходит солнце, мы его чувствуем, даже если оно скрыто. Оно уже поднялось над восточными горами. В небесных полях начало дня.
      - Тогда мы должны выступить как можно быстрее, - сказал Эомер. - Даже в этом случае мы не сможем прийти на помощь Гондору сегодня.
      Мерри не стал больше ждать, но ускользнул в сторону, чтобы подготовиться к началу марша. Это был последний переход перед битвой. Ему казалось маловероятным, что многие переживут ее. Но он подумал о Пиппине и горящем Минас Тирите и отбросил в сторону свой страх.
      Все в этот день шло хорошо, и они не слышали и не видели врагов. Дикие люди выставили охрану из опытных охотников, так что ни один орк или другой шпион не мог узнать о движении в холмах. Свет становился все более тусклым по мере того, как они продвигались к осажденному городу и всадники двигались длинными цепями, как тени людей и лошадей. Каждый отряд вел дикий охотник; сам старый Гхан шел рядом с королем. Начало перехода затянулось, так как всадникам, ведшим за собой лошадей, потребовалось немало времени, чтобы найти проход в густых зарослях за их лагерем и пробраться в скрытую долину каменных телег. Уже много позже полудня передовые вышли к широкой полосе серых зарослей, тянувшихся по восточной стороне амон дина и скрывавшей большой проход с линии холмов. Этот проход с запада на восток шел от Нардола к Дину. Через проход спускалась древняя проезжая дорога, сворачивая к главному пути из Минас Тирита в анориен; уже много поколений на ней росли деревья, и она исчезла, разбитая и погребенная под листвой бесчисленных лет. Эти заросли давали всадникам укрытие перед выездом на открытую местность; за ними лежала дорога и прибрежные равнины, в то время как на восток и юг склоны были скалистые и обнаженные - здесь холмы собирались вместе и, поднимаясь, бастион за бастионом, подходили к главной массе Миндолуина.
      Передовой отряд остановился, и отряды, постепенно выходившие из долины каменных телег, расходились по сторонам, устраивая лагерь под серыми деревьями. Король созвал капитанов на совещание. Эомер разослал разведчиков в разные стороны, но старый Гхан покачал головой.
      - Плохо посылать лошадиных людей. Дикие люди увидят все, что можно в этом дурном воздухе. Они скоро придут и все мне расскажут.
      Собрались капитаны; потом из-за деревьев осторожно вышли другие пукель-люди, так похожие на старого Гхана, что Мерри с большим трудом мог их различить. Они разговаривали с Гханом на странном гортанном языке.
      Вскоре Гхан повернулся к королю.
      - Дикие люди рассказали многое, - сказал он. - Во-первых, будьте осторожны! Много людей в лагере у дина в часе ходьбы вон там, - он махнул рукой на запад к черному маяку. - Но между ними и новыми стенами каменного народа никого не видно. Многие заняты там. Стены больше не стоят: горгуны разбили их земляными громами и дубинами из черного железа. Они очень заняты и ни на что не обращают внимания. Они считают, что их друзья следят за всеми дорогами! - Тут старый Гхан испустил забавный булькающий звук; было похоже, что он смеется.
      - Хорошие новости! - воскликнул Эомер. - Даже в этой мгле засветилась надежда. Часто изобретения врага действуют ему во вред. Эта проклятая тьма послужит нам укрытием. А теперь, желая уничтожить Гондор и разобрать его камень за камнем, его орки устранили самую страшную нашу опасность. Внешнюю стену можно было долго удерживать против нас. Теперь же мы проскользнем.
      - Еще раз благодарю вас, Гхон-Бури-Гхан лесной, - сказал Теоден. - Пусть ждет вас удача за помощь нам.
      - Убейте горгунов! Убейте орков! Ничего не может быть приятнее диким людям, - ответил Гхан. - Прогоните дурной воздух и Тьму ярким железом.
      - Для этого мы и приехали так далеко, - сказал король, - и попытаемся сделать это. Но что нам удастся сделать покажет только утро.
      Гхон-Бури-Гхан присел на корточки и коснулся земли ороговевшим лбом в знак прощания. Затем встал, как бы собираясь уходить. Но неожиданно он остановился, глядя вверх, как испуганное лесное животное и принюхался. В его глазах блеснул огонь.
      - Ветер изменяется! - воскликнул он, и с этими словами в мгновение ока он и его товарищи растворились во тьме. Больше ни один из всадников Рохана их не видел. Далеко на востоке вскоре снова послышались слабые звуки барабанов. Но ни у одного из людей в войске Теодена не возникло опасение, что дикари предали их.
      - Больше нам не нужны проводники, - сказал Элфхелм, - в войске есть всадники, которые бывали в Мундбурге в дни мира. Я, например. Когда мы достигнем дороги, она свернет на юг, а перед нами еще будут семь лиг до внешней стены пригородных полей. По обе стороны дороги много лугов, поросших травой. Считалось, что здесь вестники Гондора развивают наибольшую скорость. Мы можем ехать быстрее и без шума.
      - Так как следует опасаться нападения и так как нам понадобятся все наши силы, - сказал Эомер, - я считаю, что сейчас мы должны отдохнуть и выступить ночью. Надо будет так рассчитать, чтобы прийти к городу утром.
      Король согласился с этим, и капитаны ушли. Но вскоре Элфхелм вернулся.
      - Разведчики ничего не обнаружили, повелитель, - сказал он, - за исключением двух человек: два мертвеца и две мертвые лошади.
      - Ну и что? - спросил Эомер.
      - А вот что: это вестники Гондора. Вероятно, один из них Хиргон. В руке он все еще сжимает красную стрелу, но головы у него нет. И еще вот что: по следам похоже, что они перед смертью скакали на запад. Я понимаю это так: они обнаружили врага у внешней стены или столкнулись с ним, возвращаясь, и это было две ночи назад, если они использовали свежих лошадей с застав, как у них принято. Они не могли добраться до города и повернули назад.
      - Увы! - сказал Теоден. - Значит Денетор не получал известий о нашем выступлении и не знает, что мы придем.
      - Нужда не терпит отлагательств, но лучше поздно, чем никогда. - Сказал Эомер. - Может быть, на этот раз старая поговорка окажется справедливей, чем когда-либо раньше.
      Была ночь. По обеим сторонам дороги молча двигалось войско Рохана. Теперь дорога, проходя мимо отрогов Миндолуина, повернула на юг. Далеко и прямо впереди виднелось красное зарево на черном небе, и склоны огромной горы казались черными на его фоне. Всадники приближались к Риммасу у Пеленора, но день еще не пришел.
      Король ехал в середине передового отряда, в окружении свое гвардии. Дальше ехал Эорд Элфхелма. И вот Мерри заметил, что Дернхелм оставил свое место и в темноте украдкой двинулся вперед, пока не оказался в тылу королевской охраны. Всадники остановились. Мерри услышал впереди негромкие голоса. Прискакали разведчики, которые уезжали вперед, к самой стене. Они докладывали королю.
      - Там большие пожары, повелитель, - сказал один. - Город окружен огнем и поле полно врагов. Но все заняты нападением. И насколько мы можем судить, на внешней стене осталось мало врагов, и они заняты разрушением и не бдительны.
      - Вы помните слова дикаря, повелитель, - спросил другой. - Я жил на открытом нагорье в дни мира, меня зовут Видфара, и мне воздух сообщил нечто новое. Ветер переменился. Он дует теперь с юга, в нем теперь соленый морской привкус, хотя и слабый. Утро принесет новые известия. Когда мы минуем стену, начнется рассвет.
      - Если вы говорите правду, Видфара, желаю вам пережить этот день и жить в благословении! - сказал Теоден. Он повернулся к своей гвардии и заговорил ясным голосом, так что всадники первого эорда тоже услышали его. - Настал час, всадники Марки, сыновья Эорла! Враги и огонь перед вами, а ваши дома далеко позади. Но хотя вы сражаетесь на чужих полях, слава, которую вы здесь завоюете, всегда будет вашей. Мы давали клятвы, теперь их нужно выполнять - клятвы повелителю, родине и друзьям!
      Люди ударили копьями по щитам.
      - Эомер, сын мой! - сказал Теоден. - Вы поведете первый Эорд, и с вами в центре пойдет королевское знамя. Элфхелм, ведите свой отряд направо, когда мы минуем стену. А Гримболд пойдет налево. Остальные отряды следуют за тремя. Ударим по собравшемуся врагу. Мы не можем строить других планов, не зная, что творится на полях. Вперед и не бойтесь Тьмы!
      Передовой отряд устремился вперед. Было по-прежнему темно, несмотря на предсказание Видфары. Мерри сидел за дернхелмом и держался левой рукой, а правой старался достать меч из ножен. Теперь он горько понимал правду королевских слов: что вы будете делать, Мериадок, в такой битве? "Только то, - подумал он, - что я буду мешать всаднику и надеяться, что меня не выбросят под копыта".
      Оставалось не больше лиги до внешней стены. Скоро они достигли ее слишком уж скоро, по мнению Мерри. Послышались крики и звон оружия, но все это продолжалось недолго. Орков на стене было мало, их захватили врасплох и перебили или разогнали. Перед развалинами северных ворот Риммаса король снова остановился. Первый эорд проехал мимо его. Дернхелм держался рядом с королем, хотя отряд Элфхелма повернул направо. Люди Гримболда тоже свернули и прошли через широкую брешь в стене дальше к востоку.
      Мерри смотрел из-за спины Дернхелма. Далеко, может быть в десяти милях или больше поднималось большое зарево, а между ним и всадниками широким полумесяцем тянулись огни. Ближайшая точка этого полумесяца находилась менее чем в лиге от них. Мерри мало что различал на темной равнине и не видел никаких проблесков утра, не чувствовал изменения ветра.
      Войско Рохана молча устремилось на поля Гондора, как мощный прилив через бреши плотины, которую люди считали целой. Но мозг и воля черного капитана были полностью поглощены гибнущим городом, и никаких известий не получал он о том, что в планы его вкралась ошибка, просчет.
      Через некоторое время король повернул со своими людьми немного к востоку, чтобы пройти между осаждающими и огнями на полях. Их по-прежнему не замечали, и Теоден по-прежнему не давал сигнала. Наконец он снова остановился. Город приблизился. Запах дыма и смерти заполнил воздух. Лошади волновались. Но король сидел на снежной гриве неподвижно, глядя на агонию Минас Тирита, как будто пораженный внезапной болью или ужасом. Казалось, он сморщился, ссохся от возраста. Мерри сам ощущал огромный вес ужаса и сомнения. Сердце его упало. Они опоздали! Слишком поздно, хуже, чем никогда. Наверное, Теоден дрогнет, склонит старую голову, повернется и ускользнет в проход между холмами.
      И тут Мерри ощутил внезапную перемену. Ветер дул ему в лицо! Стало чуть светлее. Далеко на юге стали видны медленно движущиеся облака, за ними лежало утро.
      В тот же момент блеснула вспышка, как будто молния ударила из-под земли в городе. На какое-то мгновение поднялся столб белого света на черном фоне, вершина его была подобна сверкающей мгле; затем тьма сомкнулась вновь, и над полями прокатилось тяжелое бум.
      При этом звуке согнутая фигура короля неожиданно распрямилась. Он вновь стал высоким и гордым; поднявшись в стременах, он крикнул громким голосом:
      Вставайте, вставайте, всадники Теодена!
      Проснулись свирепые дела: огонь и убийство!
      Будут трещать копья, будут ломаться щиты,
      День меча, красный день до захода солнца!
      Вперед! Вперед! Вперед к Гондору!
      С этими словами он взял у Гутлафа, своего оруженосца, большой рог и затрубил в него. И тут же загремели все рога в войске, и звук рогов Рохана был подобен буре на равнинах и грому в горах.
      Вперед! Вперед! Вперед к Гондору!
      Король крикнул что-то Снежной Гриве, и лошадь понеслась вперед. За ним развевалось на ветру королевское знамя - белый конь на зеленом поле, но он опережал его. За королем грузно скакали рыцари королевского дома. Здесь ехал Эомер, белый лошадиный хвост на его шлеме развевался: передние ряды Эорда летели вперед, как бурун прибоя, но догнать Теодена было невозможно. Ярость битвы новым огнем зажглась в его жилах, он был похож на древнего бога, на Ороме великого в битве валар, когда мир был еще молод. Его золотой щит сверкал, как солнце, трава разлеталась по сторонам из-под белоснежных ног его лошади. Щит сверкал, потому что пришло утро, утро и ветер с моря; Тьма отступила, и войско Мордора, охваченное ужасом, закричало; враги побежали, они умирали, и копыта гнева топтали их. И тут все войско Рохана запело, и, убивая, воины пели, потому что их охватила радость битвы, и прекрасные и ужасные звуки их пения долетели даже до города.
      6. БИТВА НА ПОЛЯХ ПЕЛЕННОРА
      Но не простой вождь орков руководил осадой Гондора. Тьма рассеялась слишком быстро, раньше даты, назначенной его хозяином: счастье на мгновение изменило ему и мир повернулся против него; победа ускользала в тот самый момент, когда он протянул к ней руки. Но у него были длинные руки. Он все еще располагал огромными силами. Король, Дух Кольца, глава назгулов - он владел многими видами оружия. Он покинул ворота и исчез.
      Теоден, король Марки, достиг дороги, соединяющей реку с городом, и повернул к городу, до которого теперь было не больше мили. Он немного уменьшил скорость в поисках новых врагов, и рыцари, а с ним и Дернхелм, догнали его. Впереди, ближе к стенам, люди Элфхелма появились у осадных машин; они рубили, убивали, сбрасывали врагов в огненные ямы. Вся северная часть Пеленнора была захвачена, здесь пылали палатки, орки толпами бежали к реке, как дичь перед охотниками. Рохиррим передвигались свободно во всех направлениях. Но они еще не сняли осаду и не освободили ворота. Много врагов оставалось перед ними, а на другой половине полей их войска еще не вступили в бой. Южнее, за дорогой, находились главные силы харадрим, и здесь всадники южан собирались вокруг знамени своего вождя. Вождь увидел, что знамя короля Рохана находится далеко впереди и окружено лишь небольшим отрядом. Он громко крикнул, развернул свое знамя - черный полумесяц на алом фоне - и поскакал к белому коню во главе большого отряда. Блеск кривых сабель южан напоминал блеск звезд.
      Теоден увидел это и не дожидаясь нападения, поскакал ему навстречу. Громкий звон сопровождал их встречу. Но ярость северянина была горячей, а рыцари короля были искусней во владении длинными копьями. Их было меньше, но они разбили южан, как молния жжет лес. Прямо через толпу скакал Теоден, сын Тенгела, меч его сверкал и обрушился на врага. Потом меч короля разрубил древко знамени и знаменосца - и черный полумесяц закатился. Тогда все уцелевшие всадники южан повернули и побежали.
      Но смотрите! Неожиданно в расцвете славы золотой королевский щит померк. Новое утро исчезло с неба. Тьма опустилась на поле. Лошади заржали. Люди падали с седел и десятками лежали на земле.
      - Ко мне! Ко мне! - кричал Теоден. - Вставайте, Эорлинги! Не бойтесь Тьмы.
      Но Снежная Грива в ужасе поднялась на дыбы, забила ногами в воздухе и затем с громким ржанием упала на бок: ее пронзила черная стрела. Король оказался под лошадью.
      Огромная тень опускалась, как падающее облако. И смотрите! Это было крылатое существо - птица, но больше всех других птиц, - и оно было голое, без перьев и пуха; его обширные крылья напоминали паутину между роговыми пальцами; от него исходило зловоние. Может, это было существо из древнего мира, чьи родители, скрываясь где-то в забытых горах, дожили до этих дней и вывели в отвратительном гнезде своего птенца, склонного ко злу. А Повелитель Тьмы взял его и кормил падалью, пока он не стал больше всех летающих существ; и дал его своему слуге в качестве крылатого коня. Вниз, вниз спускалась гигантская птица и затем, сложив крылья с пальцами, испустила хриплый крик и села у тела снежной гривы, выпуская когти и вытягивая голую шею.
      На птице сидела фигура в черном, огромная и зловещая. На голове у нее была корона, но между краем короны и одеждой не было ничего видно, кроме тусклого блеска глаз, - это был глава назгулов. Он снова вернулся, вызвав своего крылатого коня, когда Тьма подалась; и вот он снова явился, неся с собой уничтожение, превращая в отчаяние надежду и победу в смерть. И он размахивал большой черной булавой.
      Однако Теоден еще не был обречен. Рыцари его лежали вокруг мертвые, другие, не сумев справиться с безумством своих лошадей, были унесены ими прочь. Но один из рыцарей оставался здесь - юный Дернхелм, чья преданность была сильнее страха; он плакал, потому что любил своего повелителя, как отца. Мерри, невредимый, прошел рядом с ним через всю атаку, но когда пришла тень, Виндфола в ужасе сбросила Мерри и теперь дико скакала по равнине. Мерри полз на четвереньках, как оглушенное животное, и такой ужас охватил его, что он ослеп и оглох.
      - Человек короля! Человек короля! - кричало его сердце. - Ты должен остаться с ним. Ты сказал, что он будет тебе, как отец.
      Но воля его не отвечала, а тело дрожало. Он не осмеливался открыть глаза и взглянуть.
      Потом сквозь тьму, охватившую мозг, ему послышался голос Дернхелма, но голос это теперь казался странным и напоминал другой, женский, некогда слышанный голос.
      - Убирайся, гнусная тварь, повелитель падальщиков! Дай мир мертвым!
      Холодный голос ответил.
      - Не становись между назгулом и его добычей! Или он не убьет тебя просто так. Он унесет тебя в Дома Плача, за пределы всякой тьмы, где плоть твоя будет сожрана, а дрожащий разум предстанет обнаженным перед безвекими глазами.
      Послышался звон меча, извлекаемого из ножен.
      - Делай, что хочешь. Но я помешаю, если смогу.
      - Помешаешь мне? Ты дурак. Ни один живой муж не может помешать мне.
      И тогда Мерри услышал звук, совершенно необычный для того часа. Дернхелм смеялся, и его ясный голос был подобен звону стали.
      - Но я не муж! Ты видишь женщину. Я Эовин, дочь Эомунда. Ты стоишь между мной и моим королем и родственником. Убирайся, если ты не бессмертен! Я убью тебя, если ты притронешься к нему.
      Крылатое существо зарычало на нее, но Дух Кольца не ответил, как бы охваченный внезапным сомнением. Крайнее изумление победило страх Мерри. Он открыл глаза, и тьма покинула его. В нескольких шагах от него находилась огромная птица, и все вокруг нее было во тьме: на ней сидел глава назгулов, как тень отчаяния. Немного левее, лицом к ним, стояла она, та, кого он называл дернхелмом. Шлем упал с ее головы, и светлые волосы бледным золотом сверкали на ее плечах. Серые, как море, глаза смотрели твердо и жестоко; на щеках блестели слезы. В руке она держала меч и прикрывалась щитом от ужасных глаз врага.
      Это была Эовин. В мозгу Мерри вспыхнуло воспоминание о лице, которое он видел, когда уезжал из Дунхарроу, - лицо того, кто лишился надежды и ждет смерти. Жалость заполнила его сердце, и неожиданно проснулась медленно разгоравшаяся храбрость. Он сжал кулаки. Она не должна умереть, такая прекрасная, такая отчаянная! Не должна умереть одна, без помощи!
      Лицо врага было обращено не к нему, но Мерри по-прежнему не осмеливался двигаться, боясь, что на него упадет взгляд свирепых глаз. Мерри медленно пополз, но черный капитан обратил на него не больше внимания, чем на червя в грязи.
      Неожиданно крылатое существо взмахнуло крыльями, и поднялся зловонный ветер. Оно поднялось в воздух и с криком упало на Эовин, угрожая клювом и когтями.
      Она не отступила, девушка из Рохана, дочь королей, хрупкая, но прочная, как сталь, прекрасная, но и ужасная. Она нанесла сильный быстрый удар, искусный и смертоносный. Она ударила по вытянутой шее, и отрубленная голова упала, как камень. Огромное существо упало, раскинув крылья; Эовин отпрыгнула, и на нее упал луч света, волосы ее заблестели в лучах восхода.
      Высокий и злобный, поднялся черный капитан, возвышаясь над нею. С криком ненависти, оглушившим всех, поднял он свою булаву и ударил. Щит Эовин был разбит, рука сломана, она упала на колени. Он наклонился над ней, как туча, глаза его сверкнули; он поднял булаву, чтобы добить ее.
      Но неожиданно он тоже пошатнулся с криком боли, булава пролетела мимо Эовин и вонзилась в землю. Это Мерри ударил его мечом сзади, пробил черный плащ и под кольчугой перерезал мышцы могучей ноги.
      - Эовин, Эовин! - кричал Мерри. Шатаясь, борясь с беспамятством, напрягая последние силы, она подняла меч и ударила под корону, когда широкие черные плечи наклонились к ней. Полетели искры, меч разбился на много осколков. Корона со звоном откатилась в сторону. Эовин упала на своего врага. Но что это? Плащ и кольчуга пусты! Они, съежившись, бесформенно лежали на земле, разорванные и разбитые; и в задрожавшем воздухе послышался крик, перешедший в резкий вой, унесенный ветром, бестелесный крик; этот крик улетел, и больше никто никогда не слышал его в этом мире.

К титульной странице
Вперед
Назад