25 / 97
Москве. Работа одного водителя с «корочками»
оценивалась как труд четырех грузчиков.
На сегодняшний день вроде бы особых пла
нов не намечалось и, взяв в руки когда-то прине
сенный из дома альбом с фотографиями, Яковле
вич присел на диван.
«Дожили! - усмехнулся он про себя. - Сижу,
чаи гоняю, альбомчики листаю или книжечку. И
плантации дачные радуют, только не расслабляйся.
А как выживали в те годы?!
Те годы! Это о тех военных и послевоенных,
из-за которых сейчас появился у них, пожилых уже
людей, официальный статус «дети войны». На пер
вый взгляд даже странно, что при воспоминании о
детстве не приходит каких-то исключительных эмо
ций или переживаний. Что это? Равнодушие? Нет,
не может быть. Скорее, это от давности событий,
от сравнительно уверенного образа жизни послед
них лет, спокойствия, приобретенной в те годы при
вычкой терпеть, переносить, выживать. С воспоми
наниями на душе становится будто бы теплей, хотя
именно тепла в те тревожные годы как раз и не хва
тало.
Если смотрим фильм о блокадном Ленингра
де, то от воя сирен даже и сейчас проходит озноб
по коже. Мы это знали не по фильму. Тогда до
вольно часто и реально слышали завывание сирен
и суровый голос из черной тарелки репродуктора:
«Граждане, воздушная тревога!» И блокадник Юрка
с Невского на углу Мойки, почти мой ровесник, с
матерью, бабушкой и тетей из эстонского Тарту
почти два года жили с нами в одной квартире. Этот
тревожный голос заставлял нас, детишек, подни
маться, хотя очень хотелось спать.
Тревоги объявлялись в основном ночью. Ок
на заклеены бумажными полосками и завешаны
листами плотной черной бумаги. Мама, Валентина
Александровна, быстро собирала детей. Женька со
старшим братом Юрием, схватив приготовленные
на этот случай узлы, в темноте, по стенке, держась
друг за дружку, спускались во двор, где были выры
ты так называемые бомбоубежища: траншеи, стены
которых были укреплены жердями, а потолок пред
ставлял собой бревенчатый накат, засыпанный
землей. Сыро, темно, холодно, пахнет мышами,
сквозь щели сыпется земля. Страшно. В бомбоубе
жище спускались только женщины и дети. В темно
те соседи рассаживались на влажные скамейки,
сделанные из жердей, крепко прижимая узелки с
пожитками. Взрослые и дети постарше успокаивали
младших. Иногда на короткое время зажигалась
коптилка или лучина. Все делалось на ощупь. Если,
проходя в темноте и толкотне через двор, соседи
иногда между собой беззлобно, скорее по привыч
ке, переругивались то в бомбоубежище сидели в
основном молча, тревожно прислушиваясь к гулу
высоко пролетающих самолетов. Детей во время
тревоги на улицу не выпускали. Самих бомбежек
Яковлевич не помнит, да, вероятно, их и не было.
Уже, будучи взрослым, слышал, что Вологда утопа
ла в зелени, особенно летом, и очень хорошо была
замаскирована. Потому немцы ее и не бомбили -
не могли найти.
А вот немецкие самолеты он сам видел. Один,
говорили, сбитый под Вологдой, стоял в центре го
рода на площади, недалеко от кинотеатра имени
Горького (сейчас там установлен поклонный крест).
Даже немецкий летчик был в кабине, наверное, ма