назад

Так уж случилось, что Гиляровский долго не мог вспомнить о том, как и когда началось его знакомство с Чеховым. Ту, первую встречу, он даже и не заметил. А помнил лишь только вторую, что состоялась в редакции журнала «Будильник». Его редактор Кичеев, представляя Гиляровскому симпатичнейшего юношу с заброшенными назад волосами, просто сказал:
- Знакомьтесь: Антоша Чехонте — дядя Гиляй.
- Мы уже знакомы — сказал, несколько конфузясь, этот юноша Гиляровскому. — Нас познакомил председатель Русского гимнастического общества Селецкий. Помните? Вы еще тогда мне чуть-чуть руку не сломали...
Гиляровский ничего подобного не помнил. Лишь много позже, когда они давно уже стали друзьями, он, принимая у себя дома Чехова, завел с ним разговор о Русском гимнастическом обществе, и тот лукаво улыбнулся:
- Я ведь тоже член-учредитель этого общества. Селецкий меня и брата Николая записал в учредители. Просто так, для счета. Да, кстати, там-то, Гиляй, мы с тобой и познакомились. Помнишь?
С друзьями Гиляровский был всегда и во всем откровенен, а потому и признался Чехову:
- Нет, не помню.
- Разве? А у меня и сейчас перед глазами две здоровенные фигуры в железных масках, нагрудниках и огромных перчатках, стоящие посреди огромного гимнастического зала в доме Редлиха на Страстном бульваре. Они изо всех сил лупят друг друга по голове и бокам железными полосами. Я тогда любовался на них и думал, что живу триста лет назад.
Кругом на скамьях расположились зрители. Сели и мы с Селецким. Он сказал мне, что один из противников — Тарасов, первый боец на эспадронах во всей России, а другой —в высоких сапогах - его постоянный партнер, начинающий поэт Гиляровский. Селецкий представил меня вам обоим, а ты и не поглядел на меня (где уж тут запомнить?), зато так руку мне сжал, что я чуть не заплакал.
После этого памятного рукопожатия Чехов так больше ни разу и не бывал в Русском гимнастическом обществе. Но уже в девяностых годах, когда его председателем выбрали Гиляровского, он снова вошел в число его постоянных членов. Гиляровский же принял возвращение Чехова в общество всерьез и даже привез как-то ему в Мелихово полный список всех его членов.
Увидев среди прочих и свою фамилию, Чехов смутился:
- Ну, какой же я гимнаст! Я человек слабый, современный, а вы с Тарасовым точно из глубины веков выплыли. Тамплиеры! Витязи! Как тогда хлестались вы мечами! Никогда не забуду. А ты и меня в гладиаторы! Нет уж, куда мне! Да и публика у вас не по мне.
- Нет, Антоша, публика у нас самая простая – конторщики, приказчики, студенты, - не согласился с другом Гиляровский. – Это все люди активные. Ну, а те вот – Морозовы, Крестовниковы, Смирновы – виноторговцы и и еще некоторые – только платят членские взносы.
- Значит, как и я, - мертвые души? – усмехнулся Чехов.
Впрочем, Чехов в течение нескольких лет и после этого разговора аккуратно платил членские взносы и продолжал оставаться в списках Русского гимнастического общества. Ведь силу и ловкость в других но очень ценил.

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

В мае 1904 года Чехов покинул Ялту и выехал в Москву, где его женой, Ольгой Леонардовной, была уже нанята квартира. Сразу же по приезде у Антона Павловича обострился плеврит, и лечащий врач настоял на поездке его в Германию, на знаменитый легочный курорт Баденвейлер. А пока повидаться с Чеховым заходили его ближайшие друзья и приятели, получившие от него коротенькие — из двух слов — записки: «Я в Москве».
Получил такую записку-приглашение и только что вернувшийся с юга Гиляровский.
Поднявшись на четвертый этаж дома N22 по Леонтьевскому переулку, где остановился Чехов, он уже было протянул руку к звонку, как вдруг дверь сама отворилась и из нее вышел доктор Таубе.
— Хорошо, что вы приехали, Владимир Алексеевич, — сказал он, протягивая руку. — Антон Павлович вас только что вспоминал.
— Да каков он?
— Слаб. Отбывает послезавтра на лечение за границу, — сокрушенно проговорил Таубе и ушел.
В прихожую выглянула на шум их голосов встревоженная Ольга Леонардовна:
— А я было испугалась, думала, не чужой ли кто. Проходите в кабинет, Антоша рад вам будет.
Лицо Антона Павловича, сидевшего с ногами на турецком диване, было осунувшееся, покрытое каким-то неестественно бледным, восковым налетом.
Увидев Гиляровского, он широко улыбнулся:
— Гиляй, милый, садись ко мне на диван.
Ольга Леонардовна заторопилась оставить их вдвоем:
— И правда, Владимир Алексеевич, вы посидите, а я на полчасика вас покину.
Когда она вышла, Гиляровский бережно, чтобы, не причинить ненароком боли, пожал похудевшую, горячую и сухую чеховскую руку.
— Ты откуда, Гиляй? — спросил его Чехов.
— Из Задонья, из табунов.
— Опять, наверное, лошадей объезжал?
— Не без этого...
— Гиляй, а какой портвейн у меня! Три бутылки! — вдруг спохватился Чехов. И добавил совершенно некстати:— А я вот за границу еду...
— Вот и прекрасно. А как вернешься, в степи тебя повезу, Антоша, в табуны.
— Ах, степи, степи! Вот ты счастливец, силы там набираешься. Бронзовый весь стал, не то что мы, — по-хорошему позавидовал другу Чехов. Потом помедлил немного, пристально вглядываясь в Гиляровского, и сказал наставительно:
— Только смотри у меня: водку до пятидесяти лет, а потом не смей, на пиво переходи.
И в словах этих совершенно неожиданно для себя Гиляровский уловил не только очередной совет опытного врача, к услугам которого прибегал он уже не однажды, но и нечто такое, от чего сердце его болезненно сжалось, а в голове промелькнула невесть откуда взявшаяся мысль: «Да никак Антоша мне завещание свое оставляет. Неужели дела его в самом деле так плохи?»
Чехов дремал, а Гиляровский смотрел на его отливавшие желтизной неподвижно лежащие руки с явственно обозначившимися синими-синими жилками и думал: «Нет, друг мой, Антоша, не пивать тебе больше у меня сливянки. Не видать тебе и своих донских степей, тех самых, целинных, платовских, что так прекрасно описал ты когда-то».
Предчувствие не обмануло Гиляровского. Всего лишь через какой-нибудь месяц после этой их московской встречи вся Россия была потрясена вестью о том, что в маленьком курортном городке на юге Германии в ночь на 2 июля 1904 года скончался Антон Павлович Чехов.