267
J g r
прибились к суровому берегу, как прибивается разбитая
в щепки шлюпка к враждебным скалистым берегам. Вы
грузились.
Разместились кое-как под открытым небом. Заползли в
щели развалин. Заполнили могильные склепы. И под осен
ним дождем, сумрачные и растерянные, стали сгружать
прибывающие палатки, тяжелые мешки с консервами и хле
бом, которые чья-то рука посылала в это место последнего
отчаяния.
Где ты, дорогая Россия? Где ты, наша надежда на осво
бождение? Вместе с Перекопским валом разбилась наша
последняя мечта, на полях Таврии напрасно пролилась бла
городная кровь. Красная волна захлестнула остатки нашей
армии. Армии уже нет. А есть беженцы, потерявшие кров.
Есть рабочие, согнувшиеся под тяжестью груза. И во всех
этих согнутых спинах, во всех этих потупленных глазах, в
тяжелой походке, вморщинах, избороздивших запыленные
лица, видно одно: о т ч а я н и е !
В это время на берегу то тут, то там, в самой густой тол
пе, появлялся генерал в блестящих генеральских погонах.
Ходил спокойный, с немного насмешливым взглядом, то
суровый, то неожиданно веселый. Людей, которые потеря
ли все, которым было не до чинопочитания и отдания че
сти, подтягивал, как будто это было на параде. Иногда вдруг
останавливался перед проходившей частью, бросал:
—Спасибо, молодцы артиллеристы.
И часть, затаив дыхание, подняв голову, выпрямив спи
ну, тяжело ступая по камням мостовой, отвечала по-сол-
датски:
—Рады стараться, Ваше Высокопревосходительство.
Жизнь говорила: вы —беженцы, вы —конченные, вы —
бывшие люди. А генерал все время, каждым своим движе
нием как бы повторял:
—Вы не беженцы, вы солдаты...
Так нас воспитывали.
И мало-помалу из толпы, пришедшей сюда на кораблях,
образовывались войска. Войска, спаянные идеей, подчи
няющиеся единой воле. Войска, которые продолжали ра
ботать, таскать тяжести, подметать улицы, строить палат
