Это цвели знаменитые одесские канны. Их крупные
оранжево-красные соцветия, как языки пламени1,
тянулись ввысь и чуть покачивались на ветру.
И горячее, точно слинявшее за день небо, и эти
цветы, и море на какое-то время заслонили то, ради
чего я приехала сюда. Людской поток привел меня
в парк культуры и отдыха имени Шевченко. И толь
ко тут, когда взгляд остановился на взметнувшемся
высоко в небо памятнике неизвестному матросу, все
снова встало на свои места. У подножия памятника
горел вечный огонь и лежали еще не успевшие за
вянуть огненные канны. Подумалось: сколько еще
на земле безымянных могил, нэ которых тоже ле
жат свежие цветы. И сколько следопытов, особенно
тюнеров и комсомольцев, с удивительным упорст
вом разыскивают имена тех, кто лежит в этих мо
гилах. Люди должны знать и помнить всех. Кто это
сказал? Кажется, Фучик. Да Фучик. Отлично ска
зал: «Я хотел бы, чтобы все знали, что не было бе
зымянных героев, а были люди, которыё имели свое
имя, свой облик, свои чаяния и надежды... Пусть
же люди эти будут всегда близкими вам, как
друзья, как родные, как вы сами...»
Час спустя я уже была у Бориса Григорьевича
Манна. Он разложил передо мной папки с фронто
выми фотографиями и газетными вырезками. Это
была живая история дивизии, только уже не в су
хих сводках и донесениях, а в лицах, в печатных
строчках, родившихся по горячим следам боев. Их
авторы не только очевидцы, но и участники тех со
бытий.
Сформированная в основном из сибиряков, 368-я
дивизия в десятых числах ноября сорок первого го
да прибыла на станцию Няндома Архангельской
68
