ЛЕВ КОТЮКОВ
Как торчали эти всепогодные мухоморы в годы моей
юности на опушке российской словесности, так и ныне все
еще торчат, когда я уже почти старик. И все вопят эти му
хоморные рыла, что их теснят, притесняют, топчут. Да не
топчет их никто! Они сами все ничтожат: и напоена мухо-
морьей кровью земля, и травит черная кровь простодуш
ных, и затмевают демоны мороком вторичности первород
ное, и вязаться с ним нет сил и охоты. Слава Богу, что в
новые времена их обойти можно, пусть они подписывают
свои расстрельные письма, пусть самочаруются деклама
цией, — лгущие обречены.
Но не о них речь, тем более, давно за плечами опушка,
темь тяжелая слева и справа, — и далеки светлые чащи, но
нет им конца — и нет возвратной дороги.
Рубцов украшал застолье стихами. Читал тяжело, мед
ленно, верно выдыхая слова, внимая словам, а не себе, — и
завораживало его чтение. Но не буду лукавить: сами стихи
не произвели на меня сначала особого впечатления. А чи
тал он ставшее хрестоматийным:
Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны...
“Это что — на одной ноге, что ли?..” — хмыкнул я, но,
слава Богу, за общим одобрительным гулом моя придирка
осталась нерасслышанной. Но впоследствии я упорно до
нимал этим замечанием Рубцова. Он морщился, с угрюмой
неохотой соглашался, что да, неудачно, неблагозвучно, но
упорно не желал редактировать стихотворение, как буд
то знал, что все равно ему суждено украшать хрестоматии,
— и стоит ли огород городить.
Кстати, я и сейчас остаюсь при своем мнении — и будь
на то воля, — враз бы подредактировал кое-какие стихи и
строчки Рубцова. Но воля с поэтом в бессмертии. Истин
ное совершенство для смертных недостижимо — но, мо
15