62 / 196
лютый-прелютый, и мы спешили. Но не только из-за мо
роза, а чтобы успеть к пересменке вахтеров, ибо Рубцову
после сессии было запрещено проживать в общежитии. А
в суете пересменки легче было отвлечь внимание согляда
таев и провести его под родной казенный кров.
Не нужно думать, что вахтеры наши были бессердеч
ными людьми. Очень даже сердечными, особенно женщи
ны.
И вот идем мы вдоль кирпично-проволочной угрюмой
стены мясокомбината, — и вдруг оттуда летит объемный
тяжелый предмет, — и хрустко грохается в снег недалече
от нас. А вослед за предметом со стены ловко спрыгивает
мелкий неопозноваемый человек.
— Стой! Стрелять буду! — крикнул я.
Человечек всполошенно оглянулся, схватил было свою
законную добычу, но, заслышав мое повтороное беспо
щадное: “Стой! Застрелю, ворюга!”, налегке бросился на
утек и навеки исчез за темным обледенелым углом.
— Ну, живем! Можно поздравить нас с мясцом! — ска
зал я, наклонился и развязал мешок.
Каково же было наше удивление, когда вместо возже-
ланного мясца или, на худой случай, печенки, мы обнару
жили в мешке грязную, твердокаменную картошку.
— Ну, зачем ты человека напугал?! И так у нас народ
запуган до безобразия... — с укором сказал Рубцов.
— А какого же черта он с мясокомбината картошку та
щит?! Пыльным мешком его, что ли, огрели?! — угрюмо не
согласился я. — Нашел, понимаешь, что тащить! —
— Ну мало ли из чего теперь колбасу делают... — глу
бокомысленно заметил Рубцов.
— Ну, не совсем же уж из картошки!
— Не совсем... А людей все равно пугать не надо.
— Не надо! — согласился я, — и спор наш погас, как
спичка в метели.
Мешок с картошкой оказался дырявым, но, просыпая
ЛЕВ КОТЮКОВ