России абсолютная монархия на деле таковой не являлась. Он
всерьез не принимал, что кто-либо, особенно из свиты Алек
сандра, мог позволить себе выступить с осуждением политики
императора.
И тогда, и далее, в ходе регулярных встреч и бесед с пред
ставителями союзной Франции, Румянцеву приходилось нема
ло времени тратить на то, чтобы открыть собеседникам глаза
на российскую реальность. Нужно было терпеливо доказы
вать, что судить о России по легендам времен Ивана Грозного
или Петра Великого было бы глубоким заблуждением.
«Император Наполеон и в целом все у вас ошибаются на
счет России. Ее плохо знают. Думают, что Император царству
ет самовластно, что достаточно издать указ для того, чтобы из
менились мнения, или для того, чтобы за всех решить. Импе
ратор Наполеон мне это часто говорил. Он думает, что знак
государя способен всё изменить: он ошибается... Императри
ца Екатерина так хорошо знала свою страну, что она учитыва
ла все мнения —бережно относилась даже к противоречивому
духу некоторых старушек. Она мне сама говорила об этом...»1—
неоднократно подчеркивал Румянцев в беседах со своими фран
цузскими собеседниками.
Приняв на себя обязанность министра иностранных дел,
Румянцев вступил в самый драматический, но и в самый зна
чительный этап своей жизни. Он оказался в гуще важнейших
событий времени, вошел в круг самых видных деятелей эпохи.
Бремя ответственности, возложенное на него, требовало ис
ключительной самоотдачи. Наиболее трудным оказалось уми
ротворить российскую общественность, умерить страсти, уко
ренить здравый смысл, прежде всего во влиятельных кругах.
Элита, часть которой издавна была ориентирована на Анг
лию, другая часть —на Пруссию, третья —на Австрию, чувст
вовала себя отверженной, ее место оказалось на задворках
большой политики. Виновником перемен, ссылаясь на моло
дость и неопытность императора, считали Румянцева. Воен
но-политические обстоятельства, поставившие Россию в но
вые для нее условия, в расчет не принимались. Ожесточение,
с которым отодвинутые в тень царедворцы набросились на
Румянцева, не знало границ. Политическая близорукость оп
понентов усугублялась ненавистью ко всему, что исходило от
Наполеона. Государственные интересы, возможные выгоды от
союза с Францией предавались анафеме, а их последователи
объявлялись дураками. «Дурак, глупый, пустая голова, неве
жество, негодяй, презренный, ничтожный, лицемерный, гнус-
' РНБ. ОР. Ф. 859. К. 5. П. 10.
173
