Гордиенко Евгения. Человек-легенда: [о В. А. Гиляровском] / Е. Гордиенко // Смена : Литературно-художественное приложение. -2010. - № 12. - С. 19-25.

«...Ах, дорогой дядя Гиляй,
крестный мой отец в литературе и атлетике,
скорее я воображу себе Москву
без Царя-колокола и Царя-пушки,
чем без тебя».
А. Куприн

Жил да был человек-легенда... Так начинаются сказки, но что еще рассказывать под Новый год, как не сказку?
 
Тем более что сказка с высоты сегодняшних времен кажется совершенно волшебной и нереальной. Итак, жил-был в стольном городе Москве журналист и писатель, актер, огромный талант и невероятной силы человек – Владимир Гиляровский...
 
Москва и не москвич
 
Гиляровский не родился в Москве. Более того, вырос он тоже не здесь. Его предки – и об этом легко догадаться по многочисленным портретам – донские казаки. Наделенный статью и внешностью казака-силача, Гиляровский всю жизнь с честью продолжал героические подвиги своих предков, но только не на поле брани, а на поле жизни, под знаменами справедливости...
 
Относительно года своего рождения Гиляровский не был уверен: то ли 1853, то ли 1855. Различные источники спорят насчет этой даты. Зато едины в том, где был рожден будущий московский бытописатель – в Сямских лесах Вологодской губернии, в семье управляющего лесным имением.
 
В восемь лет Владимир потерял мать, отец его вскоре женился на милой, доброй и воспитанной, по словам самого Гиляровского, Марии Ильинишне Разнатовской. Мачеха искренне полюбила пасынка, стала обучать его французскому, прививать светские манеры, послала учиться в гимназию. Но самому Гиляровскому гораздо больше нравилось воспитываться у старого друга отца и деда – беглого матроса Китаева. Именно благодаря ему, мальчик научился гимнастике, борьбе, плаванию, верховой езде...
 
Однако все это в определенный момент Владимиру наскучило. Кто-то дал гимназисту Гиляровскому роман Чернышевского «Что делать?». Юноша залпом прочитал книгу, и она произвела на него неизгладимое впечатление. Рахметов стал его кумиром. А сам Владимир, неудачно сдав экзамен в гимназии, решил последовать примеру Никитушки Ломова и в июне 1871-го без паспорта, без денег ушел из родного дома на Волгу, в бурлаки.
 
Там, накачав стальные мышцы, став среди бурлаков полностью своим, Гиляровский загорелся другой идеей – театром. Пришел он к нему очень «по-гиляровски». В Тамбове на площади кто-то стал бить актеров заезжего театра. Владимир заступился за них, после чего в качестве благодарности был принят в труппу.
 
Актерство стало его мечтой – по большей части недостижимой. Играл он много, но в провинциальных театрах, знал самого Мейерхольда, но в театр его не попал. Дружил с Чеховым, но не играл в пьесах, а лишь дарил ему сюжеты для рассказов...
 
Успев побыть и бурлаком на Волге, и крючником, и пожарным, и рабочим на заводе, и объездчиком диких лошадей, и циркачом, Гиляровский в 1877 году, когда началась Русско- турецкая война, добровольно стал солдатом.
 
А уже в 1881-м приехал в Москву и снял номер в гостинице на углу Тверской и Газетного переулка. И топоним стал пророческим...
 
«Из него вырастет неплохой репортер...»
 
Слова про «неплохого репортера» принадлежат одному из лучших друзей Владимира Гиляровского – Антону Павловичу Чехову.
 
Они подружились вовсе не за кулисами, как можно было бы предположить, а в школе гимнастики и фехтования, из которой потом возникло Русское гимнастическое общество. Для Чехова Гиляровский стал не только другом, но и постоянным источником сюжетов: и повесть о Каштанке, и рассказ «Злоумышленник» – вот только часть историй, «подаренных» дядей Гиляем классику.
 
Именно Чехов сказал другу: «Человек ты талантливый, все рамки ломаешь, но на сцене не смотришься. Тебе бы писать!»
 
И Гиляровский стал писать.
 
Почти сразу стало понятно, что быть репортером – именно то, что нужно этому деятельному, по-своему одаренному актерским талантом человеку.
 
Он готов был писать обо всем, но больше всего о том, что так или иначе показывало бы несправедливость по отношению к простым людям. Его волновали «люди дна», хитрованцы, которых страшилась вся Москва...
 
Он готов был идти на любые ухищрения, только бы репортаж получился интересным, говоря о самом себе: «Я словно вор на ярмарке». В каждом случае он искал то, о чем можно было бы написать. Мастер перевоплощений, применявший актерский талант на поприще репортера, Гиляровский отчасти стал прототипом сыщика Эраста Фандорина, описанного Борисом Акуниным.
 
Расследования вообще были коньком Гиляровского.
 
Он мог, будучи в гостях, поднять трубку вместо горничной и, услышав «позовите градоначальника!», откашляться и сурово произнести: «Градоначальник слушает!». Так он узнавал о пожарах, о крушениях поездов... И тут же устремлялся туда, где мог быть полезен и мог узнать то, что замалчивалось властями и чиновниками.
 
Именно Гиляровский первым написал о побоище на Ходынском поле, когда погибли в давке за царские подарки сотни людей.
 
У Гиляровского было огромное количество друзей. Помимо Чехова, он дружил со Станиславским,
 
Немировичем-Данченко, Шаляпиным. Гостеприимный и веселый, Владимир Алексеевич готов был развлекать гостей чем угодно: мог согнуть как монету, так и кочергу, подкрасться сзади к далеко не стройному гостю и поднять его вместе с креслом смеха ради.
 
С кочергой вообще раз вышел забавный случай. Уже будучи немолодым, Гиляровский приехал погостить к отцу. И во всегдашней своей шутливой манере взял да и согнул кочергу. Отец, не на шутку рассердившись, что сын портит хорошую вещь, в сердцах разогнул кочергу обратно...
 
Тихая хозяйка шумного дома
 
Говорили, что в доме Гиляровского бывает тихо, только когда хозяина там нет. Его обожали все: и домочадцы, и гости, и даже попугай Лорра, который по возвращении Гиляровского всегда кричал: «Здравствуй, Гиляй! Здравствуй, Гиляй!»
 
Но кто же содержал этот дом?
 
В 1884 году Гиляровский женился на Марии Ивановне Мурзиной и поселился в скромном доме де Ладвез на 2-й Мещанской улице. Сегодня это улица Гиляровского.
 
Влюбился Гиляровский в сироту из Пензы нешуточно. Писал своей невесте: «Ты одна для меня все на свете... Передо мной на столе, заваленном листами исписанной бумаги, стоит дорогая мне карточка с венком из колосьев и цветов на густой русой косе... И работается с удовольствием, с радостью».
 
Эта фотография стояла на его столе на протяжении всей его жизни.
 
Е. Киселева, родственница Гиляровского, писала: «По характеру своему Мария Ивановна была совершенной противоположностью дяде Гиляю. Замкнутая, очень спокойная, с постоянством привычек и нелюбовью к передвижениям, даже поездки в Крым ради здоровья дочери были для нее нежелательны. Мария Ивановна проводила свою жизнь дома неутомимым, бдительным и никем не заменимым стражем его благополучия. Дядя Гиляй, как бы ни был занят, с себя никогда хозяйственных забот не снимал, оставался деятельным и заботливым хозяином. И все же основой дома была Мария Ивановна».
 
Уже позже, когда переехали в Столешников, в дом, на котором и поныне висит памятная доска, Марии Ивановне приходилось терпеть многочисленных гостей мужа. И если «терпеть» Чехова и Станиславского и угощать их было довольно нетрудно, то видеть всех тех хитрованцев, что Гиляровский приводил домой, порой становилось невмоготу. Она боялась, что один из хитровских гостей попросту «прирежет ночью». Этого, к счастью, не случилось, зато вшей и прочих болячек гости натащили в дом достаточно...
 
Мария Ивановна прекрасно готовила, варила варенье, делала домашние настойки, шила, вязала, была интеллигентной, мудрой и даже помогала Гиляровскому в его работе. Часто приходилось все это совмещать – в чане на кухне варилось варенье, Мария Ивановна беседовала с Чеховым и Куприным, ожидающими возвращения хозяина дома, и при этом у нее в руках мелькали спицы.
 
Гиляровский умел ценить свою жену – ни разу не сказал ей грубого слова и всегда дарил ей первый экземпляр своих книг. А когда она увлеклась вдруг вегетарианством, даже в этом не перечил. Спокойно поедал морковные котлетки. Правда, перед обедом заворачивал в трактир, ел расстегаев, заливного поросенка и другие яства. А морковные котлетки были вроде десерта...
 
Жажда жизни
 
Гиляровский говорил, что любить человечество нетрудно, а вот любить одного человека – очень, нужно много сил, желания, времени и денег. И он никогда не жалел ни сил, ни времени. Хитровцы (или хитрованцы) любили его как своего защитника, как человека, который один понимал всю глубину хитрованского героя, его несчастий и опущенности.
 
Один только Гиляровский мог безнаказанно приходить в любое время дня и ночи в самые опасные хитровские трущобы. Его никто не посмел бы тронуть пальцем. Лучшей охранной грамотой было его великодушие. Оно смиряло даже самые жестокие сердца.
 
Как-то раз Гиляровский привел на Хитровку Станиславского и Немировича-Данченко, собиравшихся ставить пьесу «На дне». Едва они устроились вместе с Гиляем в одном из трактиров, как к художнику, делавшему зарисовки с натуры, подскочил хитрованец с криком: «Не так рисуешь!». К ним начали подбираться и другие. И только Гиляровский, взмахнув мощным кулаком, закричал: «Болдоха, отступись! А то на всю «Каторгу» скажу, где твои тайники с золотишком!»
 
Уже потом Гиляровский рассказал, что люди фартового Болдохи собирались грабить «экскурсантов». А услышав Гиляровского, заопасались – вдруг и правда про золото знает и расскажет при всем нечестном народе?
 
– Ну, Владимир Алексеевич, вы герой! По гроб жизни ваши должники, – благодарили Станиславский с Немировичем. Гиляровский лишь усмехнулся: «Должники-то должники, а в театр сыграть не зовете...»
 
Еще одна черта Гиляровского, которую отмечают все его друзья, – это ребячливость. Не было в жизни ничего, что не казалось бы ему достойным внимания. Например, однажды он отправил письмо по несуществующему адресу в Австралию, чтобы оно потом вернулось к адресату, а Гиляровский по почтовым штемпелям смог бы проследить его судьбу...
 
Даже когда с Гиляровским случались по-настоящему трагические вещи, он старался улыбаться им и видеть трагедию не свою, но человека, которому еще хуже, которому можно помочь.
 
Однажды, когда Гиляровский был уже очень немолод, возвращаясь на своей даче с прогулки к завтраку, он увидел у входа человека с финкой. Оказалось, что в дом забрались грабители и, согнав всех людей в одну комнату, методично грабили дом, а у входа оставили человека «на шухере». Как когда-то на Хитровке, Владимир Алексеевич строго сказал: «Убери». И бандит повиновался. Однако ограбление старому репортеру остановить не удалось. Бандиты на его увещевания лишь равнодушно ответили: «У каждого работа своя...» – и вынесли из дома почти все. Правда, к счастью, никого не тронули. Бандитов арестовали на другой же день. Гиляровский попросил о встрече с ними и принес теплые вещи и табак. Потом получил из лагеря письмо с извинениями и припиской: «...может, пожевать чего пришлете?». Гиляровский прислал.
 
Умер он в 1935 году, до конца жизни сохранив в душе ту чуткость, которая его самого сохранила в сердцах москвичей и поныне.