Стенограмма выступления К. Г. Паустовского на вечере, посвященном 100-летию со дня рождения Владимира Алексеевича Гиляровского, 8 декабря 1953 года в Центральном Доме литераторов // Вопросы литературы. – 1969. – №5. – 177-181.

Владимир Алексеевич Гиляровский для многих из нас стал человеком легендарным. Я считаю, что мне очень повезло — я знал Гиляровского. Правда, я впервые увидел его после революции, уже довольно поздно, но и тогда он был уже легендарным. Я был тогда юношей. Я знал о Гиляровском очень много. Главное — я знал, что это один из тех людей, которые создали удивительный образ культурной Москвы конца XIX — начала XX века, и трудно было себе представить Москву без Гиляровского. Собственно говоря, она переставала быть в какой-то мере Москвой, если бы не было в Москве Гиляровского. Может быть, это несколько странно прозвучит, но мне кажется, что это все равно, как если отнять от Москвы Воробьевы горы, так и отнять ту необыкновенную культурную жизнь, которая шла в конце XVIII — начале XIX века в Москве. И вот если отнять от Москвы Гиляровского,— в такой же мере характер Москвы, характер города как бы изменился.
И вот Гиляровский был целиком связанным с Москвой человеком, одним из создателей этой старой и очень интересной Москвы. Он соединил в себе все своеобразие этого города и был как бы таким фокусом всей московской жизни того времени.
По существу Гиляровский был энциклопедией Москвы.
Очень любопытна моя первая встреча с Гиляровским. Она произошла в редакции одной из мелких газет. В эту редакцию вошел высокого роста, очень коренастый человек, старик, очень похожий на Тараса Бульбу, с запорожскими усами, в серой украинской свитке, в папахе, человек необыкновенно оживленный, очень быстро двигающийся, и я бы сказал, человек несколько шумный. И я даже немного растерялся, когда меня с ним познакомили. Прежде всего он, конечно, вынул серебряную табакерку и угостил меня нюхательным табаком. Табакерку он называл скобелевской. Насколько я знаю, он ее получил в подарок от Скобелева. Потом только я узнал, что это та самая табакерка, которую он перед самой смертью показывал Чехову, и Чехов рассматривал ее очень печально, гладил ее, вспоминая свою молодость вместе с Гиляровским. Тогда я уже знал, что Гиляровский был изображен на барельефе памятника Гоголю. Тарас Бульба на барельефе памятника Гоголю был Гиляровский. Скульптор Андреев лепил портрет с него.
И тут одна очень интересная вещь. Когда встречаешь таких людей, как Гиляровский, всегда возникает какая-то боязнь. Когда я| впервые увидел Гиляровского, у меня возникла такая боязнь, — примет он меня или не примет. Это был такой человек, что с первого взгляда вы чувствовали в нем такую силу и такую цельность, что вам обязательно хотелось, чтобы он вас принял. Я помню, что вот это первое ощущение при встрече с Гиляровским меня очень смутило.
И вот он вошел. Это был интересный внешне запорожец. Я знал, что Гиляровский действительно потомок запорожских казаков, и он любил свое прошлое в самом хорошем смысле этого слова. И я, тоже в какой-то мере потомок этого запорожского племени, не решился ему сказать о том, что я тоже запорожец, потому что он бы мне не поверил. Это было совершенно ясно. У Гиляровского были совершенно ясно и очень резко выраженные черты подлинного запорожца, а во мне этих черт не было и нет, и для него я не представлял такого запорожского интереса. Поэтому мне пришлось об этом промолчать. Он же был ярко выраженный запорожец, начиная с его совершенно неслыханной физической силы. 
Здесь вспоминали о кочерге. С кочергой была очень интересная история. Не только Гиляровский сам, но и вся семья его обладала этой необыкновенной запорожской силой. И вот Гиляровский, как-то приехав к отцу, взял кочергу и завязал ее. Отец сказал: эти вещи ты можешь портить у себя дома, а у меня нельзя. И развязал эту кочергу. Надо сказать, что отцу было около 80 лет. И потом вся наружность Гиляровского, вся его повадка, манера одеваться были запорожские. Он обладал к тому же бесстрашием, беспощадной правдивостью. Это свойство Владимира Алексеевича иногда даже пугало людей. Он весь искрился шуткой, юмором, смехом. Основное свойство В. А. Гиляровского — это его жадность к жизни, свойство очень, ценное для нас, его товарищей по перу.
И, кроме того, у Гиляровского было очень много поучительных черт, поучительных для писателя, так же как и вся его жизнь была для нас очень поучительной.
Что сделал Гиляровский? Он создал свою биографию, живописную и цельную по своему внутреннему рисунку. Он совершенно сознательно менял профессии: он был бурлаком, работал в цирке, был репортером, наконец — писарем. По существу у него была единственная профессия, из которой образовались все эти добавочные профессии. Эта профессия была — жадное изучение жизни, стремление все испытать и все знать. И здесь мне кажется, что я не ошибаюсь: мне кажется, что Гиляровский стал писателем под огромным давлением своей биографии, под давлением того обширного жизненного материала, который он накопил и который требовал какого-то выхода. Очень жаль, что Гиляровский сравнительно мало писал, потому что огромные пласты материала, который он накопил в своей жизни, остались за границами литературы, за рамками его книг.
И вот этот путь в литературе, писательский путь, которым шел Гиляровский, — это совершенно правильный, бесспорный путь — путь создания своей биографии, который шел от материала, накопленного им.
Здесь по существу Горький, который жил так же, как Гиляровский, или Гиляровский жил так же, как Горький, — но они прошли один и тот же путь в литературе, и вот этого жизненного материала, которым обладал Гиляровский, хватило бы, конечно, на десяток писателей, и каждый испытал это на себе, потому что каждый из нас менял много профессий для того, чтобы как-то обогатить себя, изучить жизнь во всех ее аспектах, во всех ее проявлениях.
Пример жизни Гиляровского — великолепный пример для писателей, к сожалению, еще существующих, правда, в небольшом числе, которые живут на худосочном жизненном материале.
Чем еще обладал Гиляровский?
У меня было всего несколько встреч с ним. Он обладал огромной верой в силу слова, которой он никогда не терял и которой обладают далеко не многие люди и далеко не все писатели.
Он обладал огромной верой не только в силу слова, но и во всепобеждающую правду, причем эта вера Гиляровского, я бы сказал, была несколько детской. Это очень хорошо, в ней был оттенок (не могу подобрать другого слова) какой-то детскости. Он чисто, глубоко и искренне в это верил, верил в то, что слово правды всегда победит. И этим, очевидно, и вызвано то, что он вмешивался в жизнь. Всем известно, и об этом здесь говорили, что В. А. Гиляровский непрерывно вмешивался в жизнь, и иначе представить себе Гиляровского нельзя. Что бы ни случилось, он всегда вмешивался, искал правды, ничего не боясь, потому что он был бесстрашен, нак запорожец. Он писал о Ходынке; пожалуй, впервые о Ходынке была написана правда, совершенно чудовищная правда. Он писал о русско-японской войне, о тыле русской армии, в то время совершенно разложившемся, ничего не боясь. Он был, в хорошем смысле слова, разоблачителем. Затем его любовь к литературе была какая-то особенная, трепетная, я бы сказал, какая-то святая любовь. 
Как-то я пришел к Гиляровскому, и он меня, юношу, по существу мальчишку, провел к себе в кабинет. Кабинет у него был весь,завален книгами, и он мне сказал, что к себе в кабинет он пускает далеко не всякого, потому что в то место, где живет литература нельзя пускать случайных людей. В данном случае он, очевидно, меня признал. Но не в этом дело. Он действительно так вел себя, он не допускал к книгам плохих людей. Это был очень бурный, очень искрометный человек, и я считаю, что он был очень этим счастлив.
Он был счастлив тем, что он знает Чехова, и Толстого, и Глеба Успенского, и Ермолову, и Шаляпина. Он прикасался не только к огромной русской культуре, но и к богатству языка, которое эти люди в себе носили, и я считаю, что как писатель Гиляровский до сих пор недооценен. Надо утверждать это смело, хотя бы на основании одной его книги «Москва и москвичи».
Я еще хотел сказать о темпераменте писателя. Есть такое ходячее выражение — писательский темперамент. Это ведь не с потолка взятое выражение. Действительно, для того, чтобы работать в области, нужен темперамент. Вовсе не обязательно, что должен быть бурный, пламенный темперамент, но открытый, большой, напряженный темперамент обязательно должен быть. Этот темперамент был у Гиляровского, и внутренний и внешний.
Возьмите такой случай. Вот он прочел «Отверженные» Гюго. Мы все читали, но мы после этого ничего не делали. А Гиляровский после этого спустился в клоаки Москвы, в реку Неглинку, взятую в трубу, потому что в «Отверженных» Гюго он прочел о клоаках Парижа. Вот человек, который в силу своего темперамента сейчас же претворил литературу в жизнь, и, по-видимому, у него не было разрыва между этими двумя понятиями.
Теперь несколько слов о книге «Москва и москвичи». Эта книга обладает очень высокими писательскими качествами также и в силу того, что он был журналистом, был хорошим репортером и привык писать очень кратким языком. Книга написана кратко и просто. Но не в этом даже дело. Она написана с совершенно доскональным знанием старой Москвы. Возьмите главу о трактирах. Это ведь поэма о трактирах. Это ведь по существу совсем не то, что мы можем себе представить сейчас на расстоянии большого времени. Tpактирв — это были народные клубы, которые делились по профессиям. Были трактиры для холодных сапожников, трактиры для извозчико, трактиры для актеров, трактиры для любителей соловьиного пения.
Это был удивительный быт, необыкновенный быт, и вот глава его о трактире совершенно замечательна.
Или Хитровка — Хива, как ее называли; для того чтобы попасть на Хитровку, надо было обладать не только бесстрашием, но и любить народ и знать его характер. На Хитровке нельзя было ошибаться.| Там ошибка была равносильна смерти.
И вот Владимир Алексеевич Гиляровский совершенно спокойно ходил на Хитровку и вел туда кого? Станиславского.
Я считаю, что одним из примеров его большого бесстрашия было то, что он повел на Хитровку Татьяну Львовну Щепкину-Куперник.
Я хотел бы видеть, как эта субтильная девушка, как эта женщина, которая привыкла вращаться в среде, где был очень корректный русский язык, — как она попала на Хитров рынок под охраной этого Гиляровского. Это было совершенно необыкновенное зрелище. Очень жаль, что Владимир Алексеевич об этом так мало написал.
С посещением Хитровки связано еще одно качество Владимира Алексеевича. Это — любовь к народу, любовь к этим людям, совершенно обездоленным, в силу многих обстоятельств спустившим вниз, по существу невинным людям, и вот у него было такое отношение к этим несчастным людям, — что это не арестанты, не беглецы, а несчастные люди, и в этом случае он был продолжателем дела одного очень интересного, но совершенно забытого нами доктора Гааза, человека, который всю жизнь посвятил только помощи арестантам на этом потерял свое огромное состояние. Это был единственный человек, который по-настоящему думал о них и любил их, и поэтому смерть, этого Гааза была для этих людей большой потерей.
Гааз говорил: «Спешите делать добро!» Это изречение Гааза относится целиком к Владимиру Алексеевичу Гиляровскому. Он был очень добр, несмотря на суровую внешность. Когда вы с ним встречались, то иногда было несколько даже неудобно, стеснительно с ним разговаривать. Очень сурова была его внешность, но потом, когда с ним разговоришься, то обнаруживаешь очень доброго и даже ребячливого человека за этой запорожской сивоухой внешностью.
Он по существу, можно сказать, перефразировал Гааза. Гааз говорил: «Спешите делать добро!» — а на основании, к сожалению, очень немногочисленных встреч с Гиляровским я могу сказать, что он как бы говорил: «Не прозевайте жизнь!»
Это был человек необыкновенно активный.
У меня был учитель в гимназии — учитель словесности. (Tогда был такой термин — учитель словесности.) Очень хороший человек был этот учитель словесности, и когда заходил разговор о литературе, писателях и писательстве, — он говорил: «Чтобы быть писателем нужно обладать тремя качествами: первое — быть очень интересным человеком; второе — смелым человеком и третье — благородным человеком». И вот всеми этими тремя качествами был щедро наделен Владимир Алексеевич Гиляровский.
Поэтому его жизнь очень поучительна для нас, для его младших товарищей по перу.