ЛЕВ КОТЮКОВ
уж у него бытовой талант был, черт возьми!, помимо гени
альности. А тут еще во все горло распевается, аж этажи
дрожат:
Я в ту ночь позабыл все хорошие вести,
Все призывы и звоны из Кремлевских ворот.
Я в ту ночь полюбил все тюремные песни.
Все запретные мысли, весь гонимый народ.
Ну, сколько предупреждали этого Рубцова — ну, не
пой ты своих песен! Ну, просто грех не среагировать быв
шему работнику органов,— и хвать крамольного Рубцо
ва! И за ушко, но не на солнышко и не на Лубянку, а про
сто-напросто вон из общежития.
Ну, так что же? Пускай осыпаются листья.
Пусть на город нагрянет затаившийся снег.
На тревожной земле, в этом городе мглистом,
Я по-прежнему добрый, неплохой человек.
—...Человек-то он, может, впрямь неплохой. Но пусть
дома пьет и свои песни распевает! — был ответ комендан
та заступникам. А на сетования, что Рубцов детдомовец и
бездомник, был совсем уничтожающий ответ:
—...Вместо того, чтоб впустую на гитаре бренчать, на
шел бы какую-нибудь дуру с московской пропиской — и
оженился бы, а не бездомничал бы без дела. Вон сколько
баб кругом незамужних, рубль ведро!..
Но не шли впрок разумные советы коменданта, не скла
дывалась семейная жизнь у поэта ни в столице, ни в про
винции.Зато складывались отношения с ненормальными,
окололитературными дамочками, так называемыми по
этессами, черт бы их драл.
Эх, дихлофосом бы их!!!
Но, увы, запасы поэтесс в России явно превосходят за
пасы ядохимикатов. Да и бесы с демонами не зевают, “скра
шивают” одиночество поэтов поэтессами, — и обращает
ся одиночество смертью.
И вместо разумного бытоустройства Рубцов прятался