регулярная городская планировка. Историческая, архитектур
но-художественная часть Гомеля пострадала, но уцелела. Его
главной доминантой остается восстановленный и отреставри
рованный Румянцевский дворец, поодаль от него собор Святых
Петра и Павла, где Румянцев по его завещанию был похоронен.
В 1917 году собор подвергся поруганию. Саркофаг Румянцева
был разграблен и разрушен. Останки сохранить не удалось.
Внастоящее время дворец и окружающий его великолепный
парк —это культурный центр, где помимо помещений для офи
циальных общественных мероприятий и церемоний выделена
музейная часть. Там расположилась мемориальная экспози
ция, посвященная служению Румянцева, предметы и докумен
ты, свидетельствующие о гомельском периоде жизни выдаю
щегося россиянина. В декабре 1996 года в Гомеле состоялось
заседание возобновленного Румянцевского общества. Главным
событием стало открытие перед фасадом дворца памятника Ни
колаю Петровичу Румянцеву. В действующем соборе Святых
Петра и Павла состоялся чин освящения памятной мемориаль
ной доски. Она установлена в северном приделе, на стене, ря
дом с которой находился саркофаг с останками канцлера. С той
поры Румянцевские чтения в Гомеле стали традицией, прово
дятся регулярно, раз в два года.
* * *
Благотворительность в России имела свои уходящие в про
шлое традиции. В разное время, в зависимости от политико-
экономических условий, стремление к благодеяниям в пользу
отдельных людей, селений, городов, церквей и других граждан
ских институтов приобретало различный размах и формы. Осо
бенно щедрыми были пожертвования в пользу церкви, кото
рые мотивировались разными обстоятельствами. Как правило,
их основу составляли нереализованные религиозные чувства,
стремление заручиться духовной защитой от неизбежных ис
пытаний земной жизни. Мотивы других благотворительных
деяний, как правило, составляли личные амбиции, желание об
ратить на себя внимание власти и общества. Особенно превоз
носились деяния представителей царствующей династии. «Все
русские меценаты покровительствовали науке, искусству, про
свещению не то, чтобы совсем равнодушно, но как-то нераз
борчиво, впрохолод и свысока, не обнаруживая при этом той
горячей, постоянной участливости, которая больше относится
к предмету, нежели к удовлетворению какой-нибудь мимолет
ной прихоти, или к возвышению себя в глазах так называемого
высшего круга и самой власти, служащей ему естественным со-
256
