чер в ярко-красной чалме и синем кафтане дернул
уздцы, и коляска покатилась, ритмично стуча коле
сами по булыжной мостовой.
Подушкин сидел рядом с Барановым, но, стесня
ясь начинать разговор, молчал. Неудобно же каждый
день спрашивать о самочувствии, кормежке в отеле
да как почивалось, тем более что Баранов, когда бы
вал не в настроении, таких вопросов на дух не пере
носил.
— Вчерась я дал им прикурить, — неожиданно
довольным голосом сказал Баранов.
— Кому, Александр Андреевич? — не понял По
душкин.
— Да москитам. Попросил слуг трактирных, чтоб
подымокурили немного в нумере. Живо разлетелись.
А под полог несколько все ж забилось, махоньких,
что наша мошка сибирская. Ну а там я сам их изло
вил. А ведь две ночи мучился. Облепят полог над кро
ватью и гудят, гудят...
— А в купальню-то, Александр Андреевич, хо
дили?
— Лишь заглянул разок. Не пристало мне, Яков,
с немощным моим телом, рядом с молодыми резвить
ся. Стыдоба! Я уж и так пореже стараюсь из нумера
высовываться, чтоб и их не пугать, и самому не пу
гаться. Намедни вышел на террасу поутру, а там жен
щины в таком срамном виде гуляют и кофей за сто
ликами пьют, что и глаза поднять неудобно. И не
яванки — европейки. Поди, цивилизованными себя счи
тают.
— А видели б, Александр Андреевич, здешние тан
цы! — без связи со словами Баранова живо подхва
тил Подушкин.
— А где ж ты танцы их подглядел?
— В деревне, недалеко от города. Уговорил вчера
штурмана Ефима Клочкова составить мне компанию,
и выехали, посмотрели кой-чего. Уж так выплясыва
ют, что сандвичанкам очко вперед дадут, а уж те-
то танцевать горазды, засмотришься! Но любят бе
тель жевать, отчего зубы совсем черные становятся,
и то особым шиком у яванцев почитается. Да и в
9
