— Вот те раз! — искренне изумился Новосиль
цев. — Что это тебя вдруг дернуло? Хоть бы с това
рищем посоветовался.
— О чем? — напрягся Яновский.
— Да вот об этом самом. Я понимаю, влюбился,
и, вероятно, не в первый раз. Ахи и охи и нежные
вздохи, кому ж это не знакомо! Но нельзя ж так
сразу — и под венец!
— Да почему же нельзя? Не век же холостым
быть.
— Ну-у, знаешь, — неопределенно протянул Но
восильцев, — ты мог бы рассчитывать на более бле
стящую партию. Все же купеческая дочь, и хоть папа
сам Баранов, а все равно купец.
— Так и что из того? — нетерпеливо сказал Янов
ский. — Пойми, я же люблю ее и даже думать те
перь не могу, чтоб мы расстались. У нее чистая и
нежная душа, она совсем неплохо воспитана, хоть и
жила всю жизнь в этой глуши. И тоже горячо любит
меня. Зачем же бежать мне от своего счастья?
— Да помилуй, Семен, она же наполовину, по
матери, дикарка. Уж неужели ты этого не знаешь?
Ее предки всю жизнь в лесах жили и молились сво
им деревянным идолам.
— Так и это для меня не важно. Я душу ее люб
лю, и ежели хочешь знать, она лучше многих сто
личных барышень, которые хорошо научены своими
мамашами, как делать глазки, улыбочку, как завле
кать мужчину. В ней же этого всего нет — она чис
та, непосредственна, способна к глубоким, искренним
чувствам; говорит то, что думает, и не испорчена всем
этим мусором, который вдалбливают в головы девиц
в так называемых благородных семействах.
— Ну, ежели это тебя в ней и привлекает, то я,
несмышленый, пасую. Для чего ж ты позвал меня,
коли на мои слова тебе все равно наплевать? — начал
горячиться Новосильцев.
— Да с кем же могу я поделиться, поговорить
открыто, как не с тобой?
— Смотри, Семен, как бы тебе все же не опло
шать! Где мать-то ее, кстати, видел ты ее?
490
