грамму Главнокомандующим по вопросу об отречении Госуда
ря от Престола».
Впоследствии и Рузский выражал такие же мысли.
«Кругом измена и трусость и обман», —записал Николай 11
в своем дневнике 2 марта 1917 года.
Российская империя сошла с исторической сцены. Ее эпо
ха была яркой и славной. Ее культура, ее храмы, ее военные по
беды сделали ее великой. И вот ее не стало. Устранением мо
нархии был нанесен сокрушительный удар авторитету и
цементирующей способности имперского центра, объединяв
шего многонациональные территории. Замена имперского
принципа идеей национальной России оборвала взаимосвязь
между центром и окраинами, которые держали государствен
ное здание. Взамен общегосударственного принципа родилась
идея договорных отношений между разными частями держа
вы. «Навыки и приемы императорской России были не по пле
чу ее наследникам»27.
Один из прощальных гимнов в честь Российской империи
принадлежит Уинстону Черчиллю, тогдашнему английскому
военному министру:
«Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к Рос
сии. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже
перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже
принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладе
ли властью, когда задача была уже выполнена...
Согласно поверхностной моде нашего времени царский
строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что
не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с
Германией и Австрией должен был бы исправить эти легковес
ные представления. Силу Российской империи мы можем из
мерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, кото
рые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она
развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась
способна.
В управлении государством, когда творятся великие собы
тия, вождь нации, кто бы он ни был, осуждается за неудачи и
прославляется за успехи. Дело не в том, кто проделывал рабо
ту, кто начертывал план борьбы; порицание или хвала за исход
довлеют тому, на ком авторитет верховной ответственности.
Почему отказывать Николаю II в этом суровом испытании?..
Бремя последних решений лежало на нем. На вершине, где со
бытия превосходят разумение человека, где все неисповедимо,
давать ответы приходилось ему. Стрелкою компаса был он. Во
90
