ные ведрами и мешками сени, Тараканов оказался в
небольшой кухне. В нос ударил застоявшийся запах
прелой одежды, кислых щей.
Хлопотавшая у печи женщина оглянулась и, уви
дев вошедшего, всплеснула руками:
— Ой, Тимофей Осипович, Тима, вернулся-таки,
пропащий!
В черных волосах Фросьи уже наметилась близ
макушки седина.
Тараканов подошел к ней, обнял за плечи, прило
жился губами к щеке.
— Здравствуй, Фросьюшка, где ж сам хозяин?
— Да тута, тута он, отдыхает. В ночную смену
нонче заступал.
— В какую смену? — не понял Тараканов.
— Не знаешь, што ль, Кузьма уж третий год как
караул у крепости несет. Шибко кости у него стали
болеть на промыслах, вот и напросился у правителя,
чтоб его в караульную службу определили.
Фросья открыла дверь в горницу и звонко позвала:
— Кузьма, слышь, Кузьма, проснись, Тима Та
раканов вернулся!
Послышалось недоверчивое:
— Ох ты! Неужто впрямь Тима?
Вскоре вышел и сам Батурин, в черных, подпоя
санных тонким ремнем портах, с голой волосатой гру
дью. Был он высок, жилист, с взлохмаченными седо
ватыми волосами.
Друзья обнялись, пробуя силу друг друга.
— Ну хорош, хорош, отъелся небось на Сандви
чевых! — говорил, освободившись из железной хват
ки приятеля, Батурин и тут же — Фросе: — Сго
товь-ка нам, мать, что-нибудь для встречи. А ты,
Тима, проходи, пока Фрося стол накроет, в горницу,
расскажешь, как жил-был, много ль добра нажил.
Тараканов снял сапоги, босиком прошел по насте
ленным половикам в комнату, огляделся. Все то же:
икона Христа Спасителя в углу, большая, сработан
ная из дерева кровать вдоль стены, такой же грубой
работы стол и табуретки у окна. Из комнаты видны
две двери в соседние. Одну из них занимал Тарака
нов. Когда жил здесь, сам себе не готовил, столовал
502
