Глава 6
Восточносибирские мореходы
В 40–80-х годах XVII века по морскому пути между Леной и Колымой плавало много судов, перевозивших самые различные грузы как для снабжения промыслов, так и для удовлетворения запросов коренного населения в русских товарах (78).
Кормщиками (штурманами) здесь, как и всюду в Сибири, были выходцы из Русского Поморья, чаще всего крестьяне. У себя на родине они были хорошо знакомы с мореходным делом, свыклись с «морской службой» и на Лену пришли уже опытными моряками. Запрещение плавать в Мангазею оставило без промысла ту часть русских поморов, которая на протяжении веков занимались «судовым делом». Поморы, в памяти которых не изгладилось воспоминание о «мангазейском ходе», пополняли ряды служилых и промышленных людей, направлявшихся в Сибирь. Теперь, с выходом в «Студеное море», на востоке пригодились славные морские традиции, сложившиеся в свое время в Поморье
Частые походы по морю оказали сильное влияние на весь уклад жизни якутских казаков и промышленников, обогатили их новыми впечатлениями, расширили их кругозор. Плавая у берегов неизвестных земель, они все чаще задумывались над географическими вопросами, пытались определить место новых открытий в общем устройстве моря и суши. Эти представления были наивными, но вместе с тем подчас и исключительно оригинальными.
Небезынтересно в связи с этим привести один факт, свидетельствующий о том, насколько логично истолковывали простые русские люди явления, с которыми им приходилось сталкиваться на Крайнем Севере. Со слов Витсена мы знаем, что русские мореходы рассматривали появление мамонтов в Арктике в тесной связи с потеплением арктического климата, которое они относили к очень давнему времени (79). Современные научные данные подтвердили правильность этих воззрений русских людей XVII века. Кстати сказать, сам Витсен, ученый-географ, решительно возражал против такого объяснения и выдвигал вместо него библейский миф о потопе, водами которого мамонты были якобы занесены на берега Ледовитого океана из Индии.
Для географических представлений первых землепроходцев, появившихся на северо-востоке Сибири, характерен следующий факт. В конце 30-х годов XVII века существовало твердое убеждение, что позади вновь открытых рек – Алдана, Олекмы, Витима и других, а также их восточных притоков, вокруг всего восточного сибирского массива течет река Лама. Истоки этой реки помещались где-то в «Китайском царстве», а устье – на берегах «Студеного моря», так что реки Шилка, Охота, Улья и другие, по мнению служилых и промышленных людей, должны были впадать в эту огромную реку. Исходя из этого неверного представления, опровергнутого позднейшими открытиями, енисейский воевода в 1636 году послал десятника Елисея Юрьева Бузу к устью реки Ламы, убежденный, что оно расположено где-то к востоку от устья Лены. Плавание Елисея Бузы в 1636-1639 годах показало, что реки Ламы к востоку от устья реки Лены нет.
Как мы уже не раз упоминали, мореходы ходили на судах, называвшихся кочами.
В дополнение к главе II, содержащей характеристику судового дела Поморья, необходимо сказать несколько слов об особенности ленского судостроения. Оказавшись в огромном крае – на Лене и ее притоках, а затем и на побережье восточносибирских морей, казна и торговые люди должны были позаботиться о налаживании средств передвижения. Заботы о ленском судостроении возлагались на Якутское и Илимское воеводства.
Ежегодно в адрес Якутска и Тобольска перевозилось на Лену большое количество оснастки и такелажа – до 5 тысяч аршин холста на паруса, до 10 тысяч штук судовых скоб, несколько десятков железных якорей. Для верфи под Якутском с верховьев Лены сплавлялся строевой лес, причем особенно ценился тот, что шел на выделку мачт и рулевых устройств. Со временем при воеводской канцелярии была образована специальная служба – «судный стол», в обязанности которого входило распределение судов по зимовьям и острогам, хранение снастей и палубных лодок. Илимское воеводство поставляло для реки Лены, ее притоков и для морских поездок дощаники, струги, барки и кочи. Илимские верфи располагались на Ленском волоке и в устьях рек Купа и Кута, в районе которых имелся особенно ценный корабельный лес. К судовому делу широко привлекались крестьяне верхоленских волостей – в порядке государственной повинности их обязывали завозить на верфи щегольный (мачтовый) и собцовый (рулевой) лес, пеньку, смолу, веревки и канаты. По данным илимского воеводы Т.В. Шушерина, в 1649 году устькутские и Ленского волока плотбища построили для Якутска 8 кочей («на заморские реки») и 18 дощаников (для служб на Лене, Алдане, Олекме, Витиме, Вилюе и др.) (3, стр.198-200).
И все же основными заказчиками ленских судов являлись торговые люди, для которых, по утверждению якутского воеводы Ивана Барятинского, не в пример казенным строились «добрые кочи». По свидетельству того же воеводы, казне приходилось покупать «торговые кочи дорогою ценою».
На Северо-Востоке постройка таких сложных кораблей, как кочи, стоила очень дорого.
Кроме Ленского волока, Якутска и рек таежной зоны кочи изготовлялись и в северо-восточных бассейнах – Колымы, Индигирки и Яны. В перечнях товаров, перевозимых на эти реки, всегда присутствуют судовые инструменты – топоры, сверла, долоты, без чего немыслимо было не только построить, но и починить ледовое судно.
Что касается архитектуры и оснастки полярных кораблей северо-восточных мореходов, то по сравнению с поморскими в них не было внесено сколько-нибудь существенных изменений. Море Лаптевых, Восточно-Сибирское и Чукотское моря бороздили такие же корабли, которые можно было встретить в Обской и Тазовской губе, на путях к Шпицбергену и Новой Земле. Это были кочи большой грузоподъемности, поднимавшие от тысячи до двух тысяч пудов кроме 20-30 человек. На путях между дельтой Лены и Колымы почти не ходили «малые кочи». Ввиду небольшой их осадки, а следовательно, и малой остойчивости им запрещалось выходить в море.
Плававшие на северо-востоке Сибири крестьяне из Мезени и Пустоозера, Холмогор и Пинеги, Кевролы и Устюга – северо-восточные мореходы были щедро наделены самообладанием и отвагой. Об их походах рассказывают ветхие, пожелтевшие от времени документы архива Якутской приказной избы. Вот некоторые цифры: за время от появления первого русского судна в водах северо-восточных морей и до спада мореплавания, наступившего в конце XVII века, в течение больше пятидесяти лет ими совершено 177 крупных морских экспедиций между Леной, Колымой и Анадырем по трассе протяженностью, по меньшей мере, в шесть тысяч километров, то есть примерно равной полпути из Европы в Америку. Но по трудности и опасности этот морской путь несравним с атлантическим.
Здесь царствует ледяная стихия. Ледяные поля, нагромождаясь друг на друга, передвигаются вдоль всего побережья, и каждый миг может стать роковым для судна и его экипажа. Переменчивые ветры то нагоняют, то отжимают массы морского льда. Моря полны подводных банок и мелей. Особенно опасно заходить в устья рек, протоки которых, незаметно переходя в море, имеют мелкое неровное дно.
Но это все не испугало мореходов. Они научились преодолевать трудности ледового мореплавания. Так, например, дождавшись отжимных ветров, они успешно проходили в проливах, а в случае нагона крупного льда шли заберегой – полосой чистой воды, образовавшейся между берегом и сидящими на мели стамухами. Выли случаи, когда сквозь лед «прорубались» и «просекались», то есть применяли активные методы борьбы со льдом. Конечно, средства, употреблявшиеся в этой борьбе, были еще очень несовершенны, и люди часто отступали перед слепыми силами природы.
Бесспорной заслугой русских мореходов является установление постоянного сообщения между устьями рек северо-востока Сибири. Им удалось наладить связь между отрезанными от мира районами Колымы и Чукотки и центром воеводства – Якутском.
Благодаря налаженному полярному мореплаванию стали развиваться морские и лесные промыслы, велась оживленная торговля, втягивавшая в обороты всероссийского рынка коренное население Сибири. Мореплавание обеспечило дальнейшее быстрое продвижение русских к берегам Чукотки, Камчатки и Аляски. Судьба этих отдаленных окраин России могла быть иной, если бы русским не удалось наладить развитого мореплавания, проложив пути в океане-море.
Летопись морской истории сохранила имена людей, совершивших этот величественный подвиг. Их сотни.
Наиболее прославился смелыми морскими переходами упоминавшийся казак Иван Ребров. Он ходил на кочах на Оленек, на Алазею и Колыму. Например, летом 1652 года он совершил плавание от устья Лены до Алазеи. Через два года он снова вышел в море, теперь уже от устья реки Колымы, стремясь достичь Жиганска, куда прибыл поздней осенью. В 1663 году он снова предпринял морскую поездку с Лены на Колыму (80).
Его товарищ Тимофей Булдаков одним из первых водил караваны судов от устья Лены на Колыму. В 1650 году он предпринял выдающееся, полное героизма плавание по морю Лаптевых. Несколько раз его суда были отброшены льдами к исходному пункту путешествия, к дельте Лены, но настойчивость Булдакова и мужество его товарищей победили. Достигнув устья реки Индигирки, кочи Булдакова попали в лед и с ним отдрейфовали в «голомя» [1] [Голомя – открытое море]. Предвидя неизбежную гибель судов, Булдаков отправился на нартах по льду к населенным пунктам реки Индигирки, откуда по суше достиг места назначения – реки Колымы. Летом 1653 года он с группой промышленных людей предпринял не менее тяжелое обратное плавание.
«Морем идучи, – рассказывает Булдаков, – ветры были страшные и прижимные, большое море чисто, не ледяно, зыбь большая, не можно никак отстоятца, коч весь розбило и шеймы прирвало и якори приломало – четыре якоря». Пять раз буря выбрасывала судно на мель. «Сымались долгое время и ход опоздало, все лето на море мучилися и голод терпели, ели постели оленьи и ровдуги и дошли в осень поздно, уже на море губы стали».
На Яне мореходы застали пустое зимовье. Голод и холод угнали отсюда людей. «А у нас, – пишет Булдаков, – с собою с Колымы сетей и мереж не было, рыбы добывать ловить нечем». Только после годового скитания в тундре отважные люди вышли наконец на Лену, а оттуда доехали до Якутска (81).
За год до Булдакова другой мореход, Василий Бурлак, на коче пытался пройти от Лены к Колыме. Из-за ветров коч простоял в устье Лены до 17 августа. Бурлак успел в оставшиеся до наступления морозов дни (до 7 сентября) пройти к устью Индигирки, где его коч «относною погодою отнесло со льдом на море и носило в море четверо суток в великих льдах». С «великой нужею» мореходы провели свой коч к материку, но за четыре версты от берега им встретились такие «великие льды», что пришлось оставить судно и продолжать путь на нартах (82).
В том же году, немногим раньше Бурлака, от Лены до Алазеи прошел новый приказчик по реке Хроме Третьяк Алексеев вместе с караваном торговых и промышленных людей. Алексеев потратил несколько дней на поиски устья реки Хромы. Тем временем погода изменилась, подул сильный ветер, на море разыгрался шторм; «судом божиим, – пишет Алексеев, – морскою погодой на море нас било и выбросило на усть Алазейки реки на сухую кошку (мель. – М.Б.)». Недостаток продовольствия не сломил моряков; они чуть «голодною смертью не померли», но остались у судна, дожидаясь весны (83).
Прекрасными мореходами считались на Лене и Колыме торговцы и промышленники Ворыпаевы. На Колыме у них были солидные торги. Они имели свои суда, которые искусно водили в водах Северного Ледовитого океана. Сохранившиеся документы оставили нам имена 13 человек, принадлежавших к этому большому и деятельному семейству. И все они были мореходами. Наиболее известными из них были Никита Федоров и Никита Ворыпаев. Купец Никита Ворыпаев совершил десятки опасных морских путешествий с Лены на Индигирку и Колыму и обратно. Так, летом 1650 года он проплыл от устья Лены на Индигирку, в 1654 году от Колымы до Жиганска, в 1660 году он повторил этот маршрут, в 1664 году он снова ходил от Колымы, но был остановлен льдами в районе Янских островов, в 1685 году, в период упадка мореходства, он предпринял один из последних морских походов с Колымы на Лену (84). Хорошо знал «заповедную дорогу» в «море-океяне» казак Никита Ворыпаев-младший. В 1679 году якутский воевода И. Бибиков, накладывая резолюцию на челобитную Никиты, признал, что «послан он, Никитка, для морского ходу, что ему тот хот за обычай и от Колымы дорогу за Нос знает, и для того послан». Никита был направлен на службу в Анадырский острог. Существует предположение, что во время этой своей поездки Ворыпаев повторил подвиг Семена Дежнева – прошел от Колымы вокруг Чукотского полуострова (85). Однако имеющиеся в делах Якутской приказной избы документы не подтверждают этого. Они определенно говорят о том, что Никита Ворыпаев, пройдя по морю от Лены до Колымы, оставшуюся часть пути совершил по суше (86). Отважным мореходом был Семен Сорокоумов, совершивший походы в 60–80-е годы на Колыму и Яну (87).
Из года в год плавали якутские казаки по «Студеному морю», из поколения в поколение передавались их славные морские традиции. Можно с точностью проследить, как на протяжении всего XVII века тяжелые службы на «заморских реках» несли одни и те же казачьи семейства. На смену умершему отцу, опытному мореходу, приходил его сын или племянник.