Мне письмо от Даши. Короткое. Написаннбё наспех.
Я
его
выучил наизусть. «Деремся, Саша, мы здесь, как черти. Даже
мне нередко приходится браться за автомат. Все мысли только
о столице. Отступать нам некуда. За нами Москва. Если б ты ви-
дел, какие здесь люди. Тело изрешечено пулями, а боец шеп
чет: «Подай, сестренка, автомат. Я еще могу стрелять».
Очень не хватает тебя. Не знаю, нужно ли было, чтобы мы
прошли с тобой через такое испытание, только в одном уве-
рена: если нас пощадит война, мы будем ценить нашу любовь,
наше счастье еще больше. Оно оплачено кровью.
Но когда все это кончится? Так хочется прижаться к твоей
груди. Услышать стук твоего сердца, а не пальбу танков. Зовут.
Бегу. Целую тебя много раз. Даша».
Письмо согрело. Хорошо, что уже вечер. Шюцкоровцы вро
де немного успокоились. Ветер тоже. Можно выйти из землян
ки и подставить снежинкам разгоряченное лицо.
26 октября.
Алешка пришивает подворотничок и мурлычет песенку. Во
обще его трудно представить без этого постоянного мурлы
канья.
— Что напеваешь?,
— Не знаю. — Глаза смотрят с откровенным удивлением,
точно
я
спросил о чем-то совершенно невероятном.
— Но откуда у тебя эта мелодия?
— Не знаю. Она ниоткуда. Просто прислушиваюсь к себе,
а она тихонько так внутри у меня звенит. Я и повторяю
ее
вслух.
Помолчали.
— Если меня не убьют, я напишу музыку о войне.
— Как это, о войне?
— Чтобы все прозвучало в ней: и артналет, и пулеметная
очередь, и тихий окопный разговор, и стон раненого... Не вери
те? — обиженно протянул он, заметив мою улыбку.
— Верю, — поспешил я его успокоить. — После войны надо
дать людям много хорошей музыки, чтобы они отдохнули.
— Музыка— это не только отдых, услада, — наставительно
заметил Алексей. — Это и материал для раздумий.
Я рассмеялся. Уж как-то слишком напыщенно прозвучали
его слова.
— Так всегда Федор Иванович говорил, догадавшись о
причине моего смеха, добавил он. — Музыка должна быть та
42
