стекал по телу, подмораживая грудь и подмышки. Барон не
тратил силы на крик. Он и так знал, что от Линды, превра
тившейся в ледышку, проку, как от потерянного фартинга1, а
леди и без его указки уже щелкнула замком пистолета.
Впереди сквозь стон сосен и ветра слышался грохот выст
релов, звон и скрежет сшибаемой стали, крики.
Боли в руках Пэрисон более не чувствовал. Вернее, он
не ощущал их и не знал, сможет ли удержать обезумев
шую тройку. Натягивая поводья, он откинулся назад, по
куда не зарычал от боли, чувствуя, как затрещали вывора
чиваемые лопатки. «Если кони вынесут за выступающий
сосняк...»
Нет! Он не для того пропахал эту снежную бездну с запада
на восток, чтобы бездарно сгинуть в этой дьявольской глуши.
Кровь от напряжения ударила ему в десны, виски и уши,
но тройка, храпя и щерясь, встала. Горячее дыхание вырыва
лось из пенных морд и густыми молочно-белыми струями
липло на мокрую шерсть сверкающим инеем.
Аманда распахнула полы, когда барон, соскочив с козел,
уже воротил артачившихся лошадей. Снег визжал под поло
зьями, карета нехотя съехала с тракта в лес, оставляя за собой
одинокий след.
Окруженные чернолесьем, они, затаив дыхание, напрягали
слух. Высунувшая было нос Линда скрючилась и замерла,
как напакостившая кошка, под застуженным окриком:
— На место, дура!
Руки барона, сжимавшие трехствольники, не слушались,
мозг был сжат между полюсами пламени и льда: яростная
брань и пальба продолжались, хотя и переместились куда-то
в глубь чащи, туда, где горизонт закрывала угрюмая горная
цепь с голубыми шапками вечных льдов и синей щетиной ле
сов у взлобья.
Леди едва не лишилась чувств, услышав над головой хрип
лый грай. Оголяя ветвь, тяжело слетел снег: большая черная
птица зловеще уходила на восток. Аманда чувствовала, как
заходится сердце, грозя пробить своим боем грудь, и со сво
дящей с ума очевидностью понимала: случись им выдать се
бя —живыми не уйти!
1 Старинная английская мелкая монета
488
