непроходящей страсти и совершенства. О том, что могло за
тмить невзгоды и расцветить черно-белое одиночество.
И ют он встретил ее, ту, что заставила бунтующе кипеть
кровь в его жилах, гнать сон и мечтать, мечтать, мечтать... Алек
сандр прикрыл глаза, ослепленный сверкнувшей в памяти бело
молочной трепетной грудью. «Богты мой!..» Он с тоской взгля
нул на товарищей, прислушиваясь к их скучному «бу-бу-бу».
Отец Аристарх, взопревший от седьмого стакашку чая,
рассупонился: стянул с головы камилавку, иссырил платок
потом, но от осьмого не отказался; дул на кипяток, крестил
зевоту и щелкал щипцами куски сахару.
— Батюшка, а отчего вы вином брезгуете? Шилов слав
ный глинтвейн изобразил... и аромат корицы, и вкуснота... не
хуже штутгартского... —Каширин перемигнулся с мичманом;
колоритный поп забавлял их пыхтящим степенством и упря
мой борьбой с острым желанием отведать заморского напит
ка. Тучный и красный, он озабоченно вздыхал и волновался,
поглядывая на вино.
— А те, сыне, никак мало моего благословения на чрево
угодие?
— Никак нет, отец, но напиток-то!.. Ой сладок, что Божий
леденец! —подкалывал с другой стороны Гришенька и не по
простоте душевной, а с умыслом осушил демонстративно ды
мящийся кубок и тут же наполнил его вновь.
— О Господи Вседержитель! Бесовское варево — иску
шенье одно! —Отец Аристарх набычился на ведерко. Приот
крытый рот его в зарослях бороды и усов напоминал полу-
присыпанную нору крота.
И хотя вид у служителя Божьего был разбитый и огорчен
ный, но по особенному сиянию его физиономии, по хитрым
огонькам в припухших от морской лихоманки очах, по тем
слабеющим отказам на заманчивое предложение офицеры по
няли, что виктория их не за горами.
— Благословите нас, батюшка. — Каширин учтиво при
двинулся ближе к попу.
— Экое вы ерное водяное племя. Под носом-то у вас взо
шло, а в голове-то не посеяно. Назюзились в срам. Вот благо
словлю вас, ершей, посохом. Идите проспитесь.
— Не погуби, отче, благослови! —Мостовой даже слезу
обронил.
494
