покойного Друбича, скачущий зайцем вдоль торговых ря
дов, —все нынче спуталось и теснилось кошмаром...
К ночи движения его становились нелепы до смеха и тя
желы. Но женщины отдавали должное: Пэрисон оставался
мужчиной. Измученный, захлестанный ветром и снежной
крупой, он спрыгивал с облучка саней и, если случалось, что
ночь заставала в поле или в лесу, начинал заниматься их обу
стройством.
Вцепившись одеревеневшими пальцами в бахромчатые
края рогожи —единственной защиты от стонущего ветра, —
они наглухо затягивали короб возка. Рогожа пузырилась и
хлопала на ветру, изрыгая звуки, схожие с пистолетными вы
стрелами, рвалась из онемевших рук, будто раненый зверь,
полный жажды свободы и мщения.
Однажды, когда позади была переправа через быстро
течную Чайю, где лошади ахнулись в полынью, умокшие и
застуженные, путники пили разбавленный талым снегом
спирт, готовясь к ночевке. Замоченный тент превратился в
лед, бей топором —не разрубишь. Линда тихо ревела, глядя
на порванные рукавицы, а Пэрисон, сжав зубы, возился с ко
стром.
Аманда теряла рассудок, глядя на мрачный лес, черным
строем замерший на фоне блеклого неба и дальних красных
зубцов гор. Бессильные слезы склеивали концы ресниц и за
мерзали на обмороженных скулах. «Не могу больше. Не мо-гу-
у-у-у-у!» Бросив веревки и что-то еще мужицкое, грубое, она
побежала, спотыкаясь, вдоль молчаливой сибирской реки.
Упала, вскочила и тут же провалилась по пояс. «Ненави
жу! Все ненавижу-у!» Она исступленно молотила кулаками
по снегу, покуда не затихла, теряя сознание. Барон поднял
девушку и кое-как дотащил до костра, где Линда расстелила
медвежий полог.
— Все обойдется, мисс... Все обойдется! —хрипел Пэри
сон, раздвигая ее бледные губы горлышком фляжки. —Чер
това Россия! Но будь я проклят, если эта старая сука нас
одолеет!
Он попытался ободряюще улыбнуться, но болезненно
схватился за губы. На них лопнула корка и засочилась кровь.
Всю ночь трещал огромный костер, косматыми рыжими
хлопьями отражаясь в пугливых глазах лошадей.
478
