нашего о верности пункта известный, будет точно в такой же
нерешимости, как и мы».
Разговор сей умножал час от часу более страх их, у которо
го, как говорит пословица, глаза велики. Лейтенант несколько
раз спрашивал: «Не сказать ли капитану?» Штурман отвечал
всегда, что от того не произойдет никакой пользы. «Мое бы
мнение, —продолжал он, —не сказывая ему, спуститься немно
го к шведским берегам и через полчаса взять опять тот путь,
которым идем теперь. Таким образом, если б и была предпо
лагаемая мною погрешность в исчислении, то мы, не дав ни
кому того приметить, поправили бы оную и миновали бы ост
ров». Лейтенант, по некотором колебании, согласился на его
предложение. Они переменяют путь, спускаются на два или
на три румба к шведскому берегу, чтоб уклониться от ужасаю
щего воображение их острова.
Не прошло десяти минут, как люди, стоящие на носу кораб
ля, стали кричать: «Кажется, как будто земля чернеется?» —
«Где?» —«В правой руке, перед носом». —«Вот, —вскричал об
радованный штурман, —это Борнгольм! Хорошо, что мы от
него отворотили, а то бы попали прямо на него». В это самое
время капитан выходит из своей каюты, ему говорят: «Борн
гольм виден». Он смотрит и говорит: «У меня глаза худы, я ни
чего не вижу».
Через две или три минуты с носу корабля вдруг несколько
голосов закричали: «Кругом видна земля!» Эти слова всех как
громом поражают. Кадетский капитан и лейтенант М. выбега
ют снизу наверх. Последний из них, посмотрев на компас и
видя, что корабль лежит не на том пути, как положено было
держать, закричал: «Лево руля!» Но едва он успел это произ
нести, как вдруг мы почувствовали такой удар, что едва могли
устоять на ногах.
Корабль тотчас повернуло. Он стал боком против ветра.
Паруса заполоскали. Ветер, не надувая их более, начал силь
но рвать и бить их о мачту. Под кораблем было 3 сажени во
ды: он стоял уже дном своим на дне моря. Волны, подобные
горам, то поднимали его кверху, то опускали стремительно
[ 856 ]
