ВОСТОЧНЫЙ ВАЛ

Рано утром Конев снова был в войсках. Все его замыслы сосредоточены только на одной цели – Днепр.

Третья по величине река в Европе, мощнейшая водная преграда, каких еще не приходилось форсировать Красной Армии. Летом сорок первого здесь происходили трагические события – упорная оборона, окружение наших армий, тяжкие поражения, прорыв танковых армий врага вглубь страны. Но теперь, наконец, стратегическая инициатива в наших руках. Теперь не они, а мы диктуем свою волю.

Оценивая обстановку, Конев пришел к выводу, что гитлеровское командование для создания непреодолимой обороны решило отвести войска за Днепр. И отвести организованно, вывезти все захваченное на Левобережной Украине имущество, запасы продовольствия, скот. Кроме того, ожесточенно цепляясь за каждый рубеж, враг старался измотать упорной обороной, ослабить наши войска, наступающие на Днепр. Наметились и главные пути отхода – Днепропетровск и Кременчуг. Причем, как показала воздушная разведка, в районе. Кременчуга создано мощное предмостное укрепление: противотанковые рвы, минные поля, проволочные заграждения, земляные укрепления.

Промежуточный рубеж – река Ворскла и крупный областной центр, превращенный в крепость, – Полтава.

Таким образом, перед командующим фронтом вставало несколько задач. Первая, постараться с ходу, не втягиваясь в многодневные, а значит, и кровопролитные бои, взять Полтаву. Для этого предназначалась 53-я армия генерала Манагарова с механизированным корпусом Соломатина и прибывшая из Воронежского фронта 5-я гвардейская армия генерала Жадова, надежного и опытного командира.

Вторая задача предлагала сразу же двинуться на Кременчуг и захватить предмостные плацдармы, помешать гитлеровскому командованию планомерно провести эвакуацию.

И наконец, третья и главная стратегическая цель состояла в захвате плацдармов на правам берегу Днепра. Но где именно?

Конев считал, что лучше всего это сделать между Днепропетровском и Кременчугом. Он недостаточно хорошо знал этот район. Правда, в тридцать пятом году, командуя в Белоруссии стрелковой дивизией, он участвовал вместе с Днепровской флотилией в полевых учениях, но то было севернее, где в Днепр впадает Припять. Теперь предстояло действовать в среднем течении Днепра. Он читал, что именно здесь после Полтавской битвы конница Меншикова преследовала Карла XII.

Командующий решил позвонить в Москву начальнику инженерных войск Красной Армии генералу Воробьеву, которого он хорошо знал по Западному франту.

Сначала они договорились о подаче фронту понтонных средств, необходимых для форсирования Днепра. Конев напомнил, что на Дальнем Востоке имеется тяжелый мостовой парк, пригодный для наведения переправы через крупные военные преграды (в 1940 году он был председателем государственной комиссии при испытании этого парка на реке Зее). Воробьев обещал поинтересоваться этим вопросом и, если возможно, перебазировать парк к Степному фронт. В заключение беседы Конев спросил:

– Вы не помните, Михаил Петрович, где переправлялся Карл XII и Мазепа через Днепр после Полтавского разгрома?

– Помню. В районе Переволочной.

– Спасибо. Как раз в полосе моего фронта.

Бои за Полтаву несколько затягивались. Это не устраивало командующего. Он, дав поручение Захарову по разработке планов форсирования Днепра, немедленно направился в армию Жадова. Вместе с командармом: Конев побывал в дивизиях, вышедших на берег Ворсклы. Договорились, как форсировать реку, где наносить удары артиллерии.

– Вам, полковник, придется форсировать реку как раз там, где ее форсировал Петр, – сказал он командиру дивизии Анциферову, рассматривая в бинокль подступы к Полтаве. – Исторические места.

Ночью завязался бой в городе, но наутро Полтава была освобождена.

Конев все же проехал по улицам освобожденного областного центра, хотя не мог задерживаться здесь долго, надо было заниматься Кременчугом, а главное, сегодня же побывать у Шумилова в районе Переволочной, где гвардейцы-сталинградцы вышли на Днепр. Вечером они уже шли вдоль берега могучей реки, всматриваясь в противоположный берег.

Тихо. Но было понятно, что берег сильно укреплен и тишина обманчива.

– Переправочных средств очень мало, – сказал Шумилов раздумчиво.

– Знаю. Те, что направила Ставка, в пути. Дороги забиты. Придется форсировать реку на подручных средствах.

– Мы уже кое-что заготовили – плоты, лодки. Но восемьсот метров не шутка.

– Ждать нельзя. Если утром не начать переправу, противник еще сильнее укрепит берег. Я думаю, что здесь у немцев еще нет сплошной обороны – лишь очаги. Главные силы они держат у Кременчуга. Но если почувствуют, что мы будем форсировать реку именно здесь, сразу перебросят танки.

– Я понимаю...

– Ну, раз так, желаю успеха.

Конев должен был ехать в штаб фронта, где шла разработка всей стратегической операции. Да надо подтянуть тылы, добиться, наконец, чтобы понтонные парки подали к Днепру. В районе Харькова пополняется 5-я гвардейская танковая армия Ротмистрова, выведенная пока в резерв. Надо ускорить получение танков. Эта армия станет главной ударной силой после форсирования Днепра.

В штаб фронта он прибыл поздно вечером и сразу погрузился в документы. Утром Шумилов сообщил, что передовые батальоны, поддерживаемые артиллерийским огнем, зацепились за правый берег. Плацдарм, правда, пока небольшой, создан.

Пожелав Шумилову успеха, Конев сосредоточился на вопросах, связанных с перебазированием к берегам Днепра прибывшей из резерва Ставки 37-й армии. Она должна сменить уставшие войска и принять участие в создании на правом берегу Днепра плацдарма оперативного масштаба. Командующий этой армией генерал Шарохин был опытным штабным работником, служил в Генштабе, возглавлял штабы армий и даже фронта. Но в качестве командующего выступал впервые. А это иная работа, в которой очень важны волевые качества. И Конев решил побывать в армии, помочь Шарохину включиться в новую роль.

Манагаров и Жадов докладывали о боях за Кременчуг. Противник упорно сопротивлялся, не желая отдавать важный плацдарм и железнодорожную переправу. Передовой отряд, танковая бригада полковника Хилобока, прорвался к Днепру, пехота ведет бои на улицах... Но в обед Конев получил тревожное донесение от Шумилова:

– Товарищ командующий. Противник перебросил в район плацдарма танки и имеет превосходство в воздухе. Идут ожесточенные бои. Батальоны не выдерживают вражеских атак. Прошу разрешения покинуть плацдарм, а затем как следует подготовиться к повторному форсированию реки.

Конев побледнел. Несомненно, в другом случае он наговорил бы самых жестких слов, хотя потом и корил бы себя за несдержанность. Но это говорил Шумилов – герой Сталинграда, опытнейший и умелый генерал. Значит, там действительно тяжело.

Конев произнес:

– Приказываю держать плацдарм. Отход запрещаю. Вылетаю к вам.

Через сорок минут с полевого аэродрома поднялся самолет У-2. Летели низко. Было хорошо видно, как по степи, по полевым дорогам движутся сплошным потоком машины и конные повозки. Это начала перебазироваться новая 37-я армия Шарохина. Когда подлетели к Днепру, сквозь шум мотора отчетливо слышали канонаду. Вдруг совсем рядом – яркая вспышка, еще и еще. И хотя звука не было слышно, Конев понял, что попали под зенитный обстрел с того берега. Летчик рванул рычаг управления. Самолет резко нырнул вниз и полетел над самой землей, почти касаясь верхушек, деревьев. Конев без труда определил по карте то место, где он был вчера, беседуя с Шумиловым. Сели у небольшой высотки.

Командарм подъехал к самолету на машине. Он был взволнован. Доложил Коневу, что положение на плацдарме не улучшилось. Бойцы с трудом защищают кромку берега. Потери велики. В небе господствует немецкая авиация.

Конев выслушал доклад и молча зашатал к блиндажу.

Там кроме члена военного совета армии генерала Сердюка находились командиры авиационного истребительного корпуса генерал Подгорный и штурмового корпуса генерал Рязанов.

– Ну, авиаторы, где же ваши самолеты? – без вступлений жестко начал Конев. – Люди гибнут на плацдарме, а в небе только «хейнкели». Как это понимать?

– Товарищ командующий, – начал докладывать Подгорный, – утром в небе были истребители. Но аэродромы не близко...

Конев резко прервал его:

– Объяснения вы будете давать после операции. У вас есть связь с полками?

– Есть, товарищ командующий.

– Поднимите все полки в воздух. Весь летный состав. Весь. Понятно? По тревоге.

– Понятно.

– Действуйте. А вы, – он обратился к Рязанову, – поднимите в воздух всю имеющуюся штурмовую авиацию. Если она действует на других направлениях, срочно переадресуйте сюда.

Конев соединился со штабом фронта и сказал Захарову, чтобы он поручил немедленно воздухом подать на аэродромы Подгорного и Рязанова горючее. Кроме того, попросил в срочном порядке перебазировать в полосу Шумилова имеющуюся поблизости артиллерию – гаубичную и противотанковую. К утру она должна быть у Днепра.

Вместе с Шумиловым они пошли на берег. Сюда же выдвигались артиллерийские полки армейского резерва. Плацдарм был хорошо виден. Слышались хлопки танковых пушек, пулеметные очереди, разрывы мин и снарядов. Шел бой.

Но в небе по-прежнему господствовала вражеская авиация. Сейчас над плацдармом нависли девятнадцать «юнкерсов». Отбомбившись, они развернулись над гладью реки и скрылись за горизонтом. Появилась новая группа самолетов, не менее тридцати.

Но вот над плацдармом из облаков вынырнула девятка «илов» и бесстрашно врезалась в плотный строй «юнкерсов». Трассы реактивных снарядов разрезали воздух, самолетные пушки стреляли в упор.

Атака была стремительна и необычна – штурмовики против бомбардировщиков. Строй «юнкерсов» был смят и рассеян. Несколько тяжелых машин, охваченных огнем, упало в воду.

Истребителей пока в небе не было. Двойка «мессершмиттов» выскочила из облаков и перерезала строй штурмовиков. Один «ил», дымя, рухнул на землю. Еще один... Но вот, наконец, появились три двойки «лавочкиных». Завязался бой. Одна за другой подходили девятки «илов».

Конев и Шумилов с берега наблюдали эту воздушную схватку. Когда стало ясно, что противник уже не господствует в воздухе, вернулись на наблюдательный пункт. Конев подошел к Рязанову:

– Кто командовал первой девяткой «илов»?

– Я выясню.

– Смелый и находчивый летчик. Сумел рассеять строй «юнкерсов».

– Да, «лапотникам» досталось.

В авиации Ю-87 называли «лапотниками» за причудливый профиль – шасси у них не убиралось.

– Вот что, Рязанов, нельзя ли доставить этого парня сюда?

– Через час он будет здесь.

Конев снова углубился в дела. Говорил по телефону с Захаровым, размышлял о порядке введения на плацдарм новой армии.

Уже темнело, когда в землянку вошел совсем молодой офицер в летной кожаной курточке.

Ловко приложил руку к козырьку, доложил:

– Товарищ командующий, капитан Нестеренко по вашему приказанию прибыл.

– Вот ты какой. Объявляю благодарность вашей девятке. И вручаю этот знак доблести.

Адъютант передал командующему красную коробочку с орденом Александра Невского.

– Новый орден. Первый раз вручаю. Но война впереди большая. Ты еще немало орденов заслужишь.

Ночью на плацдарм удалось переправить два полка противотанковой артиллерии, полк зениток и несколько батальонов пехоты. К утру стали прибывать мощные артиллерийские системы резерва фронта.

Положение на плацдарме явно улучшалось.

Но Конев понимал, что Шумилову будет по-прежнему трудно, если соседи справа и слева не форсируют Днепр и не создадут один большой плацдарм оперативного назначения, если не будут наведены понтонные переправы, доставлены на правый берег танки и тяжелая артиллерия.

В обед к берегу Днепра прибыл самолет, и командующий вернулся в штаб фронта.

Сняв комбинезон и помывшись с дороги, Конев сразу же пригласил к себе начальника штаба генерала-Захарова и члена военного совета генерала Сусайкова.

– Нам теперь надо думать о втором этапе операции, – сказал Конев, как только генералы вошли в хату и сели на скамье у окна.

– Но мы еще этот этап не завершили, – заметил генерал Сусайков, присаживаясь к столу. – Ведь Шарохин только начинает форсирование Днепра, да и у Шумилова тяжеленько...

– Это ясно, – прервал его Конев, – я видел все сам. Но плацдарм Шумилов удержит. Обязательно удержит. Шарохину надо помочь. Послезавтра я снова буду там. А вас, Иван Захарович, прошу съездить к Ротмистрову. Танки из Нижнего Тагила пришли. Предстоит марш, почти двести километров. Вы старый танкист и понимаете, что пятая танковая будет играть первую скрипку в предстоящей операции. Прыжок за Днепр, вглубь Украины.

Сусайков действительно смолоду был танкистом, окончил академию механизации и моторизации Красной Армии, в начале войны командовал танковым училищем. Теперь как член военного совета фронта, столь насыщенного техникой, мог квалифицированно руководить политической работой в войсках. Он не был дилетантом в военном деле, и это нравилось Коневу. Не то, что Мехлис или Булганин, с которыми ему доводилось работать.

Сусайков встал из-за стола.

– Я, пожалуй, пойду собираться. – И, уходя, добавил: – Завтра позвоню от Ротмистрова.

– Хорошо.

Конев и Захаров сидели допоздна. Командующий, покуривая папиросу, рассуждал вслух:

– Знаешь, Матвей Васильевич, когда в двадцать шестом году я учился на курсах усовершенствования высшего начсостава, был там у нас профессор Лигнау. Бывший царский полковник, а может быть, даже и генерал. Прекрасный знаток стратегии. Он просто влюблен был в свой предмет и нам молодым командирам и комиссарам, тем, кто хотел, конечно, учиться, прививал эту любовь. Так вот, он часто повторял, что победа в операции зависит не от одной, а от обеих сторон. Я думаю, что старик Лигнау прав. Чтобы победить, надо не только иметь мощный кулак и знать, как противник поступит в каждом конкретном случае, но и угадать, где он ошибется. Мы поступили правильно, теперь это ясно, избрав для форсирования Днепра район Переволочной, как раз посередине между Кременчугом и Днепропетровском, где они переправляют свои войска на правый берег. Мы смогли сравнительно быстро форсировать почти километровую реку потому, что Манштейн не мог создать прочную оборону по всему берегу. Да и удар мы нанесли встык их восьмой полевой и первой танковой армий. Манштейн допустил ошибку, сосредоточив все свои главные силы на переправах в районе Кременчуга и Днепропетровска и ослабив центр, не прикрыл должным образом стык своих армий. Сейчас он лихорадочно перебрасывает сюда танки, пытаясь сбросить седьмую гвардейскую в реку. Но уже поздно. Шумилову тяжело, но плацдарма он все-таки не отдаст. Ему должна помочь армия Шарохина. К середине октября у нас будет, я в этом уверен, большой плацдарм оперативного значения. Тогда мы сможем ввести в прорыв Ротмистрова.

– Но для этого нам надо не только расширить плацдарм, но и прорвать оборону за Днепром, которую, наверняка, сейчас они спешно укрепляют – уточнил Захаров.

– Да, это так. Днепровский вал мы еще не прорвали. Манштейн постарается исправить свою ошибку. Поэтому я снова поеду к переправам. Есть там некоторые замедления, придется опять подгонять. Без этого пока не получается. А вы здесь завершайте подготовку документов.

– Работа идет.

– До завтра.

Весь следующий день Конев работал вместе с Захаровым и Костылевым, уточняя план второго этапа операции. К вечеру Шарохин доложил, что удалось захватить плацдарм на правом берегу. Сооружается понтонная переправа. Но обстановка на плацдарме тяжелая, противник непрерывно атакует.

Когда Захаров и Костылев ушли, в дверях появился адъютант Соломахин.

– Что там еще?

– Вас желает видеть корреспондент «Правды». Я ему сказал, что времени у командующего нет...

– Правильно сказал. Пусть идет к Захарову.

– Я ему говорил, но он настаивает, утверждает, что вы знакомы. Я его тоже помню.

– Как его фамилия?

– Майор Кампов.

– Это же писатель Борис Полевой. Так бы и говорил. Пусть заходит.

В хату вошел высокий кудрявый майор: Начал представляться по форме.

– Ладно, – прервал его Конев, – все равно доклад у вас не получается. Все же вы человек гражданский, штатский. Садитесь. Значит, мы не виделись полтора года?

– Да, товарищ генерал армии. С Калининского фронта. Мы у вас с Фадеевым тогда были.

– Где же сейчас мой дальневосточный дружок?

– В Москве. Извините, товарищ генерал армии, я хотел посоветоваться с вами, где сейчас целесообразнее всего быть корреспонденту «Правды»?

– Поезжайте к Шумилову. Он занял плацдарм, идут бои. Серьезные бои. Главное, закрепиться там прочно. Главное. Но извините, Борис...

– Николаевич.

– Извините, Борис Николаевич, дел по горло. Беседовать не могу. Встретьтесь с Захаровым. Он вас введет в курс дела.

– Мы знакомы, но к нему трудно попасть. Строгий генерал...

– Дело у нас такое. Строгое. Но я скажу ему.

– Еще один вопрос, можно?

– Еще один можно.

– Куда мы двинемся дальше? На Кировоград или на Кривой Рог?

Конев нахмурился, его светлые глаза прищурились.

– Знаете, майор, это, пожалуй, вопрос уже лишний. Даже для писателя.

– Понятно, товарищ генерал армии.

– Ну, раз понятно, тогда желаю удачи. Встретимся за Днепром.

Первого октября в штаб Степного фронта приехал Жуков. Он ознакомился с проектом плана операции, сделал несколько уточнений, в тот же день уехал на Воронежский фронт, где шли упорные бои на плацдармах южнее и севернее Киева.

Директива за подписью Сталина и Антонова пришла очень скоро. Она полностью воспроизводила предложения Жукова и Конева.

Сталин после Сталинграда изменил тактику общения с командующими. Уже не учит, с какого фланга наносить удар или где обороняться, как это делал в прошлом. Грубые стратегические просчеты первого года войны, ошибочные советы, видимо, его многому научили. Он уже не игнорирует Генштаб, как в начале войны. Целиком и полностью опирается на Жукова, Василевского, предоставив им такие права, которые никогда и никому не предоставлял. И с командующими фронтами разговаривает более спокойно, но звонит почти каждый день, справляясь об обстановке. Вернее сказать, почти каждую ночь. Сколько раз Конев, до крайности утомленный дневными делами, вымотанный поездками на передний край, взвинченный непростыми встречами с подчиненными командирами, уже в полночь, наконец, добирался до постели, но в два или в три часа ночи – звонок из Москвы. Надо снова мобилизовать себя и взвешенно, а главное, уверенно (Сталин чутко замечает малейшую заминку, интонацию), докладывать обстановку.

Карта у Конева всегда в голове, как живая. Здесь помех быть не может. И память у него завидная. В штабе говорили: наш командующий, как шахматист, рассчитывает варианты, думает за противника, а иногда и играет вслепую. Поэтому он был всегда готов для доклада Верховному. Однако неожиданные, а иногда и каверзные вопросы тоже выматывают.

Но все же это не то, что было в сорок первом и сорок втором, когда Сталин срывался, угрожал. Его указания были противоречивы, от него можно было ожидать всего что угодно.

Конев знал, что и сейчас Сталин внимательно следит за Жуковым, Василевским и за командующими фронтами. Уже во время Сталинградской битвы Сталин поручил начальнику своей охраны генералу Власику организовать охрану Жукова и Василевского. С тех пор их всюду сопровождают офицеры НКВД. Присутствуют при всех встречах, при всех разговорах. Слава Богу, у него, у Конева, своя охрана – несколько сержантов-фронтовиков, шофер. И с ним всегда рядом, еще со Смоленского сражения, Соломахин, адъютант, порученец, помощник. И в дни поражений, и в дни побед.

...От природы Конев не был человеком особенно общительным. В свободное время, которого у него было всегда очень мало, он читал, делал выписки, изучал карту. С молодых лет он любил книгу, стремился иметь библиотеку, но это далеко не всегда получалось. Мешали перемещения по службе. Но за текущей литературой он следил.

Конев был требовательный начальник, даже очень требовательный. Но и себе не давал пощады. Никто не видел командующего фронтом праздным, расслабленным. Нет – всегда сосредоточен, подтянут. Занят делом и только делом. Делом войны.

Он ни с кем особенно не сближался. Хотя ему были симпатичны многие из тех, с кем довелось воевать.

Он давно знал и глубоко уважал генерала Захарова, ценил его военную эрудицию, штабную культуру. Они понимали друг друга с полуслова. И, тем не менее, держались строго в служебных рамках. Только оставаясь один на один, дружески беседовали, иногда спорили. Также было и с командармами. Он полагал, что иначе нельзя. Слишком ответственная у него должность. Слишком трудная шла война. И очень сильный, высокоподготовленный, опытный противник. Расслабишься – потеряешь нить операции. Дашь себе и другим малейшее послабление – глядишь, противник уже предпринял что-то новое, опасное, неожиданное. Перехитрил тебя.

Он никогда не бравировал личной храбростью. Артиллерийский обстрел и бомбежку считал обычным делом. Когда возникала опасная ситуация, сохранял абсолютное спокойствие. Знал, что на него смотрят подчиненные.

Под Харьковом он стоял на бруствере окопа рядом с командармом Крюченкияым и наблюдал в бинокль, как идет штурм последнего оборонительного обвода.

Противник огрызался. Снаряды рвались то впереди, то сзади.

Конев продолжал наблюдать за полем боя. Снаряд разорвался совсем близко, и его обдало горячей землей. Рядом упал офицер штаба армии – осколок угодил ему в ногу.

Конев легко спрыгнул в окоп, но в блиндаж не пошел, стряхнул с гимнастерки пыль и спокойно сказал Крюченкину:

– Твои артиллеристы работают неважно. Надо подавить эту батарею. Она мешает пехотинцам. Им трудно. Пошли из резерва самоходный полк.

И сейчас на Днепре он работал, как бы не замечая постоянного артиллерийского огня с того берега и частых бомбежек.

Главное – дело. Главное – знать, как ведет себя противник, и принимать верное решение.

На этот раз, отправляясь в район плацдарма, он предварительно переговорил с начальником разведотдела фронта Ханиным – высоким, грузным полковником.

Пока разведка не подводила командующего фронтом. Данные о противнике, добытые накануне сражения, как правило, подтверждались в его ходе. И сейчас Ханин доложил, что противник сосредоточил в районе плацдармов новые танковые соединения и среди них дивизию СС «Мертвая голова» и мотодивизию «Великая Германия». Показал на карте район их дислокации. Превосходство в танках и авиации оказалось на стороже противника.

Значит, размышлял Конев, надо срочно производить перегруппировку.

Итак, по берегу Днепра от Кременчуга до Верхнеднепровска мы имеем ряд пока еще небольших плацдармов. Эти, безусловно, в нашем активе. Но некоторые из них явно неперспективны. Слишком сильны вражеские оборонительные рубежи в районах Черкасс и Кременчуга. Манштейн, оберегая свои главные переправы, а том числе железнодорожные, позаботился создать здесь, на обоих берегах Днепра мощные укрепления. В ход пошли не только железобетон и дерево, но и гранит. Кременчугский плацдарм противника – предмостное укрепление на левом берегу удалось довольно быстро ликвидировать. По существу, с ходу. Это тоже в активе. Если бы левобережный плацдарм остался, Манштейн мог угрожать флангу нашей наступающей группировки. Но был и минус. Плацдарма на западном берегу Днепра в районе Кременчуга оперативного масштаба создать пока не удалось. Чувствовалось, что здесь главные силы противника, и они сделают все для того, чтобы не допустить нашего продвижения. Манштейн вероятнее всего предполагает, что именно в районе Кременчуга мы будем наносить главный удар.

Какой же выход? В перегруппировке сил и средств. И командующий фронтам решил снять с плацдарма испытанную в боях за Полтаву и Кременчуг 5-ю общевойсковую армию генерала Жадова, сменив ее другой армией. Гвардейцы Жадова должны скрытно совершит марш вдоль берега и переправиться на плацдармы, захваченные Шумиловым и Шарохиным. Несколько южнее будет сосредоточена еще одна армия, переданная Коневу из соседнего фронта. Сюда же, в район Перевалочной, прибудет из Харькова 5-я гвардейская танковая армия генерала Ротмистрова, которой предстоит совершить двухсоткилометровый марш, а затем уже с плацдарма войти в прорыв и двинуться в сторону Кривого Рога.

Перегруппировка войск дело не простое, требующее организованности, четкости. Кроме того, перегруппировка теряет смысл, если о ней узнает противник. Значит, ее надо произвести быстро и скрытно. Двигаться только ночью, на плацдарм переходить тоже в темноте. И ни в коем случае не прекращать активных действий на Кременчугском плацдарме и в районе Черкасс. У противника не должно создаваться впечатление, что ударная сила отсюда ушла.

Еще перед поездкой на Днепр Конев поделился своими соображениями с Захаровым и поручил штабу организовать перегруппировку и одновременно вести тщательные наблюдения за поведением противника, используя и. воздушную разведку, и ночные поиски, и захват «языков». Точный анализ разведданных должен помочь командующему фронтом принять единственно верное решение.

– Вы останетесь у Шарохина и от него будете вести всю работу по разведке, – сказал Ханину командующий.

Начальнику инженерных войск генералу Цирлину Конев приказал лично заняться устройством переправ для танков.

С командующим артиллерией фронта генералом Фоминым уточнил порядок переброски на плацдарм тяжелых орудий. После того, как танкисты Ротмистрова и гвардейцы Жадова переправятся на правый берег и изготовятся к атаке, понадобится мощный огневой удар по обороне противника.

– Надеюсь, что все будет как перед Белгородско-Харьковской операцией, – сказал Конев.

– Времени на подготовку у нас здесь меньше, – спокойно ответил Фомин. – Но артиллерия прорыва уже сосредоточивается у Днепра. Задача будет выполнена.

Прибыв в район переправ, Конев решил лично проверить устойчивость плацдармов. Он не предупредил командарма Шарохина, что будет в полосе его армии, я не поехал на армейский командный пункт. Сойдя с машины, он сказал офицеру-оперативнику:

– Поезжайте на армейский наблюдательный пункт. Передайте Шарохину, я у него буду через полтора часа. Пригласите туда и Шумилова. – И добавил, обращаясь к адъютанту: – А мы пойдем пешком.

Моросил мелкий дождь. Дорога, ведущая к переправе, раскисла. Сапоги вязли в грязи. У самой переправы в глубокой колее буксовала груженная снарядами полуторка.

– Чернозем. Машинам и танкам придется туго, – раздумчиво произнес командующий.

Из-за кустов выбежал молодой майор и, увидев генеральскую фуражку, Конев был в кожаном пальто без погон, стал докладывать:

– Товарищ генерал, на переправе сегодня никаких происшествий не произошло. С утра противник бомбит переправу, но бомбы попали в воду.

Конев, выслушав доклад, ничего не ответил и зашагал по тряским доскам понтонного моста. Сзади шли адъютант Соломахин и три автоматчика охраны.

На высоком правом берегу через пелену дождя отчетливо виднелось село. За крайними хатами в небо вздымался черный дым. Слышались орудийные выстрелы, пулеметные очереди, гулко хлопали танковые пушки – шел бой.

Когда они вышли на песчаную косу правого берега, увидели врытые в обрыв землянки. В одной из них располагался командный пункт полка.

Командир, крепкий широкоплечий подполковник, толково доложил обстановку, показал на карте расположение переднего края, сказал, что утром его артиллеристы с помощью переправившейся вчера ночью механизированной бригады из 1-го механизированного корпуса отбили атаку противника, сожгли шесть вражеских танков и четыре бронетранспортера.

– А где командир дивизии? – опросил Конев.

– На левом берегу, – ответил подполковник.

Вместе с командиром полка и подошедшим начальником штаба механизированной бригады они поднялись по раскисшей тропинке на крутой склон, вошли в деревенский порядок. Большинство хат сожжены или искорежены артиллерийским огнем, лишь в некоторых размещались тыловые службы и полковые медсанроты. За селом спустились в овраг, изрытый окопами и ходами сообщения. Отсюда, с закрытых позиций, вели огонь орудия и тяжелые минометы. Впереди, в километре-двух, на гребне холма располагались семидесятишестимиллиметровые пушки, поставленные на прямую наводку, и несколько танков, врытых в землю.

Из салона крытой штабной машины по лесенке спустился офицер в комбинезоне.

– Командир девятнадцатой механизированной бригады полковник Ершов, – доложил он.

– Где ваши позиции? – спросил Конев.

Полковник вынул из планшета карту, развернул ее:

– Вот здесь артдивизион и минометный батальон. Вот – танки. Но их осталось только двенадцать. В мотострелковых батальонах тоже большие потери. Мы располагаемся на участие стрелковой дивизии. Она свежая, недавно в бою. Рядом с нами – корпусной истребительно-противотанковий полк.

– А где командир корпуса?

– На том берегу, подтягивает тылы.

– Скажите, полковник, вы считаете плацдарм надежным?

– С самого утра отбиваем атаку. У противника много танков. Но с плацдарма мы не уйдем. Маловато, правда, у нас противотанковой артиллерии. Хорошо помогает мой сосед справа – танковая бригада полковника Хилобока, но и в ней танков мало.

Коневу понравился этот спокойный, уверенный в себе командир.

– Держитесь. Мы вам поможем.

В небе в светлой прогалине серых дождевых туч появилась девятка немецких бомбардировщиков, рядом шли истребители.

– Надо сойти в блиндаж, товарищ генерал армии. Сейчас будут бомбить.

– Нет, – вглядываясь в небо, ответил Конев. – Они уже пролетели мимо нас. Пошли на переправу.

И верно. Гулкие разрывы сотрясли воздух, захлопали залпы зениток.

Дождь перестал, когда командующий фронтом и его спутники возвращались на переправу.

Понтонный мост был цел. Только у самого обрыва, где совсем недавно располагалась землянка командира полка, зияли огромные воронки. Убитых уже закапывали в песок, раненым делали перевязки тут же у берега.

Перейдя мостовую переправу, сели в машины и быстро помчались вдоль берега. Из-под колес виллисов, веером летела грязь.

В домике, где располагался Шарохин, были командующий артиллерией Фомин, начальник инженерных войск Цирлин и только что приехавший Шумилов.

Совещание проводилось сжато. Для длинных раз говоров не было времени. У Шумилова продолжались упорные бои, но он заверил, что в ближайшие два дня сможет соединиться с Шарохиным и будет создан один большой плацдарм. Шарохин еще не успел переправить на правый берег все свои войска и артиллерию. Но тоже считал, что создание плацдарма оперативного масштаба – дело трех-четырех суток.

Конев, выслушав командармов, сказал:

– О перегруппировке вам уже известно. Плацдарм, где я был сегодня, считаю устойчивым. Но, спрашивается, почему многие командиры дивизий устроили себе наблюдательные пункты на левом берегу? Что за наблюдательный пункт, откуда нельзя наблюдать. Даже в стереотрубу ничего не увидишь, кроме разве бугра на том берегу. Перенести на правый берег. И сделать это сегодня. Иначе мы здесь пробуксуем еще долго.

Потом по картам уточнили задачи второго этапа операции.

Обедать Конев не остался, спешил в штаб.

Генерал-фельдмаршал Манштейн к вечеру прибыл в Кировоград. Он покинул свою ставку в Запорожье, где находиться было уже нельзя, противник подошел слишком близко. До Кировограда ехал на машине, несколько раз попадал под бомбардировку. В городе на путях пересел в свой штабной поезд. В салон-вагоне, освещенном мягким светом плафонов, среди мебели красного дерева он чувствовал себя уютно и уверенно. Но настроение было скверное. Казалось, что после неудач на Курской дуге можно укрепиться на Днепре. Широкая река, правый, западный берег крутой, выше левого, для обороны удобней. Заранее, еще с весны, здесь начаты инженерные работы – сооружение Восточного вала. Имеются предмостные укрепления на пяти переправах – в районе Киева, Канева, Кременчуга, Днепропетровска и Запорожья.

Но все неуклонно рушится. Давно ли фюрер прилетал в Запорожье и Манштейн тогда заверил его, что сможет удержать русских по Ворскле. На полтавском рубеже. Говорил и о предмостных укреплениях в Кременчуге и Запорожье.

Полтава давно в руках противника. Кременчугский плацдарм удержать не удалось, не смогли даже выполнить категорический приказ Геринга – вывезти запасы зерна, пригнанный сюда скот и оборудование заводов. Запорожский плацдарм еще в наших руках, но надолго ли? Сейчас Воронежский фронт русских расширяет свои позиции на западном берегу реки севернее и южнее Киева, а Степной – между Кременчугом и Днепропетровском. Здесь он удара никак не ожидал. Все это нервировало фельдмаршала.

Совсем недавно состоялся неприятный разговор с фюрером. На этот раз Гитлер не прилетал на фронт. Он вызвал фельдмаршала Манштейна и командующего группы армий «Центр» фельдмаршала Клюге в «Волчье логово» – свою Ставку в Восточной Пруссии. Эта встреча происходила в деревянном доме, стоящем рядом с бетонными подземными бункерами, укрытыми в лесной чаще.

Гитлер был мрачен. Он молча заслушал доклад Манштейна о положении, сложившемся на Днепровской дуге. Потом порывисто встал из-за стола и пустился в пространные рассуждения. Заявил, что всегда уважал и ценил фельдмаршала. Однако сегодняшний доклад его удивил. Давно ли фельдмаршал обещал, что русские будут задержаны на харьковском рубеже? Но мы оказались на Днепре. А где же Восточный вал? Русские захватили обширные плацдармы на западном берегу этой реки километровой ширины. Где же они будут завтра?

Фельдмаршал Манштейн, с трудом скрывая обиду, заявил, что командование группы армий «Юг» делает все, чтобы сдерживать мощный напор русских. Не хватает резервов. Русское командование научилось стратегическому маневрированию. Они умело используют танковые и механизированные корпуса. Мы имеем дело поистине с гидрой, у которой из одной отрубленной головы вырастают две новые...

Гитлер остановил фельдмаршала и уже примиряющим тоном сказал, что передаст ему с западного театра четыре танковые дивизии.

– Я сделаю все, что необходимо, – добавил фюрер и снова опустился в кресло за столом.

Сейчас в штабном поезде, стоящем на путях станции Кировоград, Манштейн беседовал за чашкой кофе с начальником штаба генералом Буссе, старым боевым товарищем еще со времен кампании в Крыму. Они давно знали друг друга и потому могли говорить откровенно.

– Русские скрытно провели перегруппировку, и у них на плацдарме сейчас свежие силы и целая танковая армия.

– Да, мы на рубеже трагических испытаний. Теперь наступление русских уже не остановить.

– Нам не удастся, очевидно, быть в этом Кировограде слишком долго. Я полагаю, что следует перенести штаб группы в Винницу. Там есть удобные для работы помещения – бывшая ставка фюрера «Вервольф».

– Я думал об этом и даже послал туда квартирьеров.

Манштейн откинулся на спинку обитого плюшем дивана и медленно произнес:

– Как ни тягостно говорить теперь с фюрером, он в нервном напряжении, но я вынужден просить хотя бы две свежие танковые дивизии. Иначе русские в ближайшие недели будут в Кривом Роге и здесь, в этом городе. Я его, кстати, даже не осмотрел...

Через восемь лет генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн, работая в американской военной тюрьме над своими мемуарами «Утерянные победы», напишет:

«Мы, конечно, не ожидали от советской стороны таких больших организаторских способностей, которые она проявила… » И далее: «В течение всего октября Степной фронт противника, командование которого было, вероятно, наиболее энергичным на стороне противника, перебрасывал все новые и новые силы на плацдарм».

Да, старый фельдмаршал должен был признать, что генерал с простой русской фамилией и столь распространенным в России именем Иван действовал напористо и умело, с полным пониманием тайн стратегии и оперативного искусства. А ведь это всегда считалось привилегией «германского военного гения». Более того, этот русский генерал угадывал его, Манштейна, замыслы, выдвигал точные контрмеры, а стрелковые дивизии и танковые корпуса Красной Армии преодолели Днепр и вошли в пределы Правобережной Украины.

Генерал армии Иван Степанович Конев командующий Степным фронтом, переименованным в конце октября во 2-й Украинский, в те дни был поглощен делами на плацдарме. Он постоянно бывал у Шумилова, Шарохина и у Жадова, которому удалась рокировка. Его дивизии передали свои боевые позиции соседям, а сами, совершив стокилометровый марш, сосредоточились на плацдарме.

Небольшие участки земли на западном берегу великой реки ценою неимоверных усилий, крови, героизма, захваченные пехотинцами, превратились ныне в мощный плацдарм, на котором располагались дивизии трех общевойсковых армий со всеми необходимыми средствами усиления. Теперь сюда должна переправиться 5-я гвардейская танковая армия генерала Ротмистрова. Понтонные мосты, способные выдержать многотонные боевые машины, были готовы. Почти тысяча танков и самоходных орудий, более десяти тысяч тяжелых грузовиков, орудия, минометы, «катюши» ночами сосредоточивались в прибрежных селах и заросших кустарником оврагах.

Солнце недавно взошло и сразу закрылось тучами. Октябрь в этом году был пасмурным.

Конев разыскал Ротмистрова у самого берега реки. Командарм устроил себе спальню и кабинет в овечьей кошаре – большом плетеном шалаше. У входа стояли танк и машина с рацией. Он только что встал с постели.

– Какой-то странный у тебя, Павел Алексеевич, наблюдательный пункт, – произнес Конев, с удивлением рассматривая жилище Ротмистрова.

– Я решил не городить здесь, на этом берегу, блиндажи и землянки. Нам надо скорее туда, – он показал рукой на западный берег Днепра, укутанный утренним туманом.

Канонада едва слышалась. Передний край передвинулся почти на двадцать километров вперед.

Конев спросил командарма о порядке движения на плацдарм.

Ротмистров показал рукой на понтонные мосты и сказал, что там пойдут два танковых корпуса, а механизированный пока останется на этом берегу во втором эшелоне.

– Профессор, а докладываешь как кавалерист в гражданскую войну, – шутливо заметил командующий фронтом.

– Штаб завершает подробный приказ, где точно обозначаются маршруты движения на плацдарм и порядок ввода корпусов в прорыв. Мы вчера вечером обо всем договорились. Я доложу вам сегодня в полдень.

– Ну, это другое дело.

Конев был уверен, что этот образованный, умелый командарм все сделает как надо.

Вместе прошли вдоль берега, встретились с командирами корпусов, которые всю ночь готовились к переправе на западный берег. Часть танков и артиллерии уже там.

Через суда: мощная артподготовка сотрясла днепровские берега. Пехотинцы прорвали оборону, и танковые корпуса вошли в пробыв. 19 октября Ротмистров смог доложить командующему фронтом, что танкисты, обогнав пехоту, прорвались на железнодорожный узел Пятихатка. Рокадные коммуникации и железная дорога перехвачены. Восточный вал, рубеж по Днепру, на который так рассчитывали и Гитлер и Манштейн, окончательно взломан. Началось освобождение Правобережной Украины.

Фронт под командованием генерала Ивана Степановича Конева форсировал Днепр, захватил плацдарм и нанес удар в стык 1-й танковой и 8-й полевой армий противника, разорвав их фланги.

Это была большая победа.

Но Конев понимал, что враг еще очень силен и будет сопротивляться с отчаянной энергией. Впереди еще немило испытаний, кровопролитных сражений, сложнейших операций.

Но понимал и другое – теперь он может диктовать свою полководческую волю этому опытному и опасному противнику. Теперь он полностью владеет тем, что можно назвать стратегическим искусством.

Завершались третье лето и третья осень войны. И невольно память возвращалась к первому лету и первой осени – страшному времени начала войны.