ЧЕРЕЗ ШЕСТЬ ВОДНЫХ ПРЕГРАД

В московской квартире корреспондента английской газеты «Санди Таймс» и радиокомпаним Би-Би-Си Александра Верта раздался телефонный звонок. Очень вежливый голос сказал:

– Господин Верт, вас беспокоят из Наркомата иностранных дел. Ваша просьба удовлетворена. Вы можете поехать на 2-й Украинский фронт маршала Конева. Сегодня к пяти часам вечера мы ждем вас в отделе печати наркомата.

Александр Верт был обрадован, поскольку давно просил разрешения поехать в действующую армию. Правда, находясь в Москве, он не раз выезжал на фронт. Был осенью сорок первого под Москвой, побывал в Сталинграде сразу после окончания великой битвы, выезжал в освобожденный Харьков. Но обычно эти поездки были коллективные – в группе журналистов в сопровождении сотрудников наркоминдела. На этот раз ему разрешили поехать одному, и это его особенно радовало. В наркоминделе, куда он прибыл точно в назначенное время, сказали, что завтра в восемь утра он должен быть на Центральном аэродроме. Самолет доставит его на полевой аэродром в районе Черкасс, там его встретят представители 2-го Украинского фронта.

Первую посадку транспортный самолет сделал в Харькове, вторую за Днепром. На фронтовом аэродроме его встретили два офицера. Один из них, высокий, кудрявый, представился:

– Майор Кампов – корреспондент «Правды» Борис Полевой. Маршал Конев поручил мне вас сопровождать.

– А, вот вы какой. Я читаю ваши корреспонденции. Передайте маршалу мою благодарность за внимание.

Верт хорошо говорил по-русски и не нуждался в переводчике, которым был второй офицер.

– Я могу сообщить важную новость, – сказал Полевой, – только что войска нашего фронта форсировали Южный Буг. А мы с вами полетим сейчас в Умань.

Для поездки Александра Верта в район боевых действий командование фронта предоставило два самолета У-2. На одном полетел он, на втором – Полевой. Верт был тепло одет – пальто, подбитое мехом, шапка, рукавицы, но холодный ветер и дождь хлестали в лицо. Летчик, сидящий впереди у плексигласового щитка, передал ему авиационные очки. Теперь можно детально рассматривать землю. Вот какая-то большая деревня, вот еще деревня – дома сожжены, а вот поле, снег еще не сошел, особенно в оврагах, и отчетливо видны скелеты разломанных машин, сгоревшие танки, задравшие хоботы пушки, огромное количество стальных касок. Верт понял – это поле последнего боя Корсунь-Шевченковского сражения, за которым он внимательно следил в Москве.

Опустились на окраине Умани. Здесь на полевом аэродроме базировались наши бомбардировщики и штурмовики, но остались и поврежденные немецкие самолеты.

Вместе с Полевым они сели в машину и поехали в освобожденный город.

Поездка на фронт, беседы с командирами, с жителями Умани дали английскому журналисту очень большой материал. О многом ему рассказал Борис Полевой – он прошел с фронтом весь путь от Харькова до Южного Буга.

В своей корреспонденции в редакцию Би-Би-Си Александр Верт сообщал: «В самую распутицу и бездорожье Конев начал свое фантастическое «молниеносное» наступление через слякоть и грязь». Далее журналист рассказывал, что за шесть дней наступления войска Конева выбили немцев из Умани, противник бросил сотни завязших в грязи танков и автомашин. В записную книжку Александр Верт записал: «Мы встретили здесь солдат, пробивавшихся через грязь к Южному Бугу, веселых, в прекрасном настроении».

А потом в своей книге, переведенной на многие языки. «Россия в войне» не без гордости отметил: «Счастье улыбнулось мне вскоре после ликвидации Кррсунь-Шевченковского «котла». Я оказался единственным корреспондентом западной прессы, которому было разрешено посетить 2-й Украинский фронт, где я провел одну из поучительнейших недель за все мои военные годы в Советском Союзе».

Верт сожалел тогда, что ему не довелось встретиться с Коневым. Маршал находился в районе переправ через Южный Буг, а туда добраться на машине, да и на У-2, в эти дни не представлялось возможным – весенние дожди и ранний паводок размыли дороги и посадочные площадки, овраги превратились в озера, любой подъем, покрытый жидкой, скользкой грязью, стал почти непреодолимым препятствием для транспорта. С трудом шли даже танки.

Александр Верт буквально допрашивал Бориса. Полевого о личности, командующего фронтом, его интересовали прежде всего детали. Он записал в свой блокнот: «Коневу сорок семь лет; активный участник гражданской войны; он строен, подтянут, у него простое открытое лицо; рано полысел; когда пишет и читает, одевает очки; очень строг и резок в суждениях, но внимателен к подчиненным; любит книгу и возит с собой маленькую библиотеку. Полевой видел у командующего в кабинете в местечке под Харьковом книги Тацита и Клаузевица; любит острое слово; блестяще разбирается в оперативных вопросах, имеет очень хорошую память...»

Александр Верт вернулся в Москву, наполненный впечатлениями от поездки в Умань, в войска фронта. Наступление продолжалось с невиданными для поры весенней распутицы и паводков темпами.

Маршал Конев готовил эту операцию с большой тщательностью, но сроки были предельно сжаты.

В день наступления вражескую оборону окутал туман, видимость не превышала и ста метров. Первой мыслью командующего было отменить артподготовку, чтобы не стрелять вслепую и перенести операцию сна завтра. Но он сразу отмел эту мысль. Надо начинать сейчас, когда цели хорошо разведаны, нанесены на карты и схемы. Манштейн не ждет удара в такую погоду, рассчитывает на передышку в боевых действиях после Корсунь-Шевченковской операции. Следовательно, надлежит наступать именно сегодня. Конев отдал приказ.

Артподготовка сокрушила главные огневые точки, и появилась возможность двинуть танки, чтобы окончательно сломить вражеское сопротивление. Танковые корпуса вошли в прорыв.

Перешел в наступление и 1-й Украинский фронт, которым теперь командовал маршал Жуков. В канун наступления Конев получил печальное известие о том, что смертельно ранен генерал Ватутин. С Харьковской операции их фронты шли рядом, они подали друг другу руки в Звенигородке, загнав в котел корсунь-шевченковскую группировку противника. Вместе испытали тяжесть и риск боев на внешнем и внутреннем кольце окружения.

И вот Ватутин, самый молодой из плеяды командующих фронтами, герой Сталинградской битвы, выбыл из строя.

Жуков на ходу принял войска, и теперь украинские фронты наступают рядом.

В распоряжении Конева находились уже не одна танковая армия, как в Корсунь-Шевченковской операции, а целых три – 5-я Ротмистрова, 6-я Кравченко и 2-я Богданова.

Три танковых армии и у Жукова. Таким образом, на двух Украинских фронтах действуют все танковые армии, имеющиеся в Советских Вооруженных Силах. Именно они и должны сыграть главную роль в изгнании врага из пределов Украины.

Конев часто вспоминал сражение за Москву, бои под Калинином. Тогда его фронт располагал всего полсотней танков, и это, конечно, сказывалось на ходе операции. В начале войны в Красной Армии было много танков, правда, в большинстве своем старых марок, с бензиновыми, огнеопасными моторами. Было и два механизированных корпуса, вооруженных новыми боевыми машинами Т-34. Механизированные корпуса, конечно, сыграли роль в приграничных сражениях. Но командиры, в том числе и высшие командиры, еще не имели опыта управления танковыми массами. Корпуса несли огромные потери, были плохо прикрыты с воздуха, отставали тылы, танки оказывались без горючего. И к началу июля сорок первого механизированных корпусов, а их было более десятка, уже не стало. Германское командование считало, что теперь Советам уже не удастся восстановить броневые силы, а искусством управления танковыми соединениями они не овладеют никогда. Противник гордился своими танковыми знаменитостями – Гудерианом, Готом, Гепнером, Клейстом.

Восстановление броневых сил в Красной Армии действительно проходило непросто. В Московской битве участвовали танковые бригады сравнительно небольшие по числу боевых машин. Лишь с весны сорок второго стали создаваться танковые корпуса, а осенью и танковые армии. Огневые испытания сражений выявляли командиров, способных водить броневые силы, и отметали тех, кому непосильно это искусство, требующее личной смелости, точного расчета, особого таланта. В Сталинградской битве, на Курской дуге, битве за Днепр танковые и механизированные корпуса, танковые армии показали свою мощь, а танковые командиры – свое искусство.

Теперь маршал Конев руководил тремя танковыми и семью общевойсковыми армиями, участвующими в наступлении в глубь Украины, к Молдавии, границам Румынии.

Операция развертывалась стремительно. В трехдневном сражении войска Конева не только разгромили уманскую группировку врага, ворвались в город, но и, не задерживаясь, устремились к Южному Бугу. Танки обгоняли пехоту, кромсали, разрывали на части немецкие дивизии, стараясь достичь Южного Буга до того, как: германское командование отведет туда свои силы и сможет организовать прочную оборону.

Когда начальник генштаба сухопутных войск генерал Цейтцлер получил донесение о падении Умани и прорыве русских танков к Южному Бугу, он сразу же позвонил Манштейну:

– Ваше решение, господин фельдмаршал?

– Надеюсь на распутицу. Она должна их задержать.

Распутица не задержала! Конев требовал, а он умел требовать, продвижения вперед без пауз и достижения поставленных целей до того, как подсохнут дороги и реки войдут в свои русла. Это трудно, но необходимо. В мае противник сможет успешнее маневрировать резервами, да и сформирует, конечно, новые дивизии, пополнит танками те, что размолоты в весеннюю распутицу. Конев, как обычно размышлявший с точки зрения противника, был уверен, что расчет германского командования сделан именно на ослабление напора из-за погоды, что даст возможность выиграть время.

Уже через четыре дня после освобождения Умани командующий 2-й танковой армией генерал Богданов докладывал по рации:

– Веду бой на западном берегу Южного Буга.

Конев сел в свою машину-вездеход, горьковскую эмку с восьмицилиндровым двигателем и передними ведущими колесами, и двинулся по разбитой проселочной дороге. Эта машина могла идти через грязь, по раскисшим проселкам, ведь дорог с твердым покрытием в полосе движения фронта не было.

К Южному Бугу прибыли, когда уже начало смеркаться.

Конев увидел у самой кромки воды высокую фигуру генерала Богданова. Рядом – машину с рацией и танк. Генерал что-то кричал в микрофон.

Заметив маршала, выходящего из машины, командарм быстро подошел и коротко доложил, что сопротивление противника на противоположном берегу сломлено. Танкисты дочищают плацдарм.

– Хорошо. Надо и Днестр взять с ходу. Но та река потруднее, – сказал Конев, здороваясь с генералом за руку. – Надеюсь на танкистов.

Богданов взял с сиденья машины эсэсовский сталь ной кортик и постучал им по броне танка. Из башни вылез офицер в танкошлеме.

– Сергеев, покажи маршалу, как ты вброд шел.

Танк заревел и съехал в воду. Сначала он двигался по мелководью разлива, потом погрузился по самую башню и выполз на том берегу.

– Как это вы умудрились? – спросил маршал.

– Наши умельцы нарастили выхлопные трубы, ветошью и тавотом задраили щели. Разведчики нашли брод, правда не мелкий, двухметровый, но машины прошли.

Богданов рассказал, что танки ворвались было на исправный мост, но немцам удалось его взорвать. Мотопехота на подручных средствах преодолела реку, захватила плацдарм. На плотах перевезли противотанковые пушки. Потом удалось переправить через брод два десятка танков. И сразу, не дожидаясь инженерных частей, саперные батальоны танковых корпусов начали строить понтонный, мост. Плацдарм поддерживали огнем танки и самоходки с левого берега, а заслон противника сбили те танки, которые перешли реку вброд. – Молодцы, танкисты.

Коневу сразу понравился этот красивый, уверенный в себе и явно опытный генерал. Настоящий танкист. Маршал читал личное дело Богданова. Рабочий-путиловец, прапорщик первой мировой войны, участник войны гражданской. В двадцатые и тридцатые годы Семен Ильич Богданов служил на командных должностях в молодых тогда мехвойсках. Но и его не минуло лихо конца тридцатых годок. Был оклеветан, арестован и вышел из тюрьмы лишь в канун войны. Воевал на западных границах, под Москвой, участвовал в Сталинградской битве. С Курской дуги – командующий танковой армией. В партию вступил только в сорок втором году, когда уже командовал корпусом.

С первых дней этой операции командарм проявил свои высокие «танковые качества».

Пришли вести от Ротмистрова и Кравченко. Они тоже форсировали Южный Буг.

Правое крыло фронта продвигалось, успешно превышая по темпам намеченный и утвержденный Ставкой план.

Конева теперь беспокоило левое крыло – там нет танковых армий, и потому движение идет не столь стремительно.

Прямо с командного пункта Богданова он продиктовал директиву левофланговым армиям:

«1. Ведете войска равномерно по всему фронту и как гребенкой прочесываете всю местность. Нет смелого маневра с выходом на пути отходя противника. Нет кулака для уничтожения противника при его сопротивлении на основных направлениях. В связи с этим вы даете противнику уводить его живую силу и технику.

2. Отрыв управления армий, корпусов, дивизий от войск. Особо отстают тылы. Войска всегда требуют твердого управления. Крепкое управление обеспечивает высокие темпы, и войска делают чудеса... Создайте на основных направлениях ударные кулаки и подвижные отряды для смелого маневра по тылам врага с задачей уничтожить прикрытие противника, перерезать пути его отхода... Главное – на основных направлениях глубже врезаться в расположение противника, не оглядываться назад и дезорганизовать его план отхода... Не бояться, что противник по углубившемуся нашему боевому порядку способен нанести серьезный удар.

Ведите разведку... Сейчас же подготовьте отряды для захвата переправ противника на реке Южный Буг. Форсирование реки Южный Буг провести с ходу, как это сделали армии правого крыла фронта».

Возвращался в штаб фронта ночью колонной из четырех машин. Включили фары, иначе по черному месиву не проедешь, сорвешься в канаву или в засасывающую хлябь пахотного поля. Звуки моторов вражеских самолетов никто ее услышал сквозь надсадное завывание двигателей автомашин, на малой скорости пробивающихся через море грязи. Только когда раздался гул и треск разрывающихся бомб и фонтаны грязи вздыбили дорогу, машины остановились. Шоферы выключили свет, но в «эмке» Конева произошло замыкание, и фары продолжали гореть, освещая дорогу. Сильный удар тряхнул машину, и она поползла к кювету. Выскочив из машины, Конев увидел, что вся ее задняя сторона была искорежена. Спасла командующего и водителя постель, что лежала на заднем сиденье. Полукилограммовый осколок застрял в подушке.

Еще с Корсунь-Шевченковского сражения Конев возил с собой одеяло и подушку – спать приходилось где придется. И сейчас, в наступлении, вся его повседневная жизнь проходила в движении. Выходит, что походная постель спасла ему жизнь. Всякое бывает на войне. Жаль было только «эмку», она выручала его и зимой на Калининщине, и на Западном фронте, и под Старой Руссой, и на Украине.

На командный пункт фронта они добрались, когда уже рассветало.

Надо, конечно, отдохнуть хоть пару часиков после такого напряженного дня и ночного приключения. Но есть дело, которое не терпит отлагательств. Тылы.

Для дальнейшего стремительного движения правого крыла фронта нужна четкая работа тылов. Дороги по существу непроходимы, даже танки идут с трудом, грузовики вязнут в грязи. Снабжать войска, находящиеся в движении, очень трудно.

Начальник тыла фронта генерал Вострухов прилагал все силы для бесперебойной работы тылов. Сам в прошлом строевой командир, на Калининском фронте успешно командовал армией, прекрасно проявил себя в сложнейшей Корсунь-Шевченковской операции, обеспечивая войска всем необходимым. Но сейчас возникла экстремальная ситуация и начальнику тыла надо помочь, используя власть командующего фронтом.

– Матвей Васильевич, – сказал маршал начальнику штаба генералу Захарову, снимая мокрую, грязную шинель, – надо сейчас же подготовить директиву о тылах. Очень строгую директиву. Возложить заботу о тылах персонально на командующих армиями и членов военных советов. Обратиться к населению. Крестьяне нам хорошо помогали в Корсуньской операции, помогут и сейчас. Выделить толковых политработников, закрепив их за тыловыми службами, мобилизовать все тракторы, на конную тягу перевести орудия, даже рации погрузить на телеги. Горючее танкистам мы будем подавать самолетами. А о движении тылов командующие армиями должны докладывать мне лично ежедневно в двадцать два часа. Ясно?

– Через час директива будет готова. А вам, Иван Степанович, надо бы отдохнуть.

– Хорошо. Значит, ежедневно в двадцать два ноль-ноль.

Наступление фронта продолжалось в быстром темпе. Усилили движение и левофланговые армии Жадова и Шумилова. Они освободили Первомайск, важный узел вражеского сопротивления, и открыли для себя путь в Молдавию.

Правофланговые армии, где наносился главный удар, форсировали Южный Буг на протяжении ста двадцати километров и стремительно двигались к Днестру. Генерал-Фельдмаршал Манштейн в своей книге «Утерянные победы» так вспоминал об этих событиях: «Обстановка продолжала изменяться все быстрее и быстрее. К 15 марта противнику удалось нанести сильный удар по левому флангу 8-й армии. Между этой армией и 1-й танковой армией образовалась широкая брешь от Умани до Винницы. Противник, продвигаясь дальше на юго-запад, выдвинул за Буг на участок 8-й армии передовые отряды пяти армий, в том числе одной танковой армии».

А через двое суток генерал Богданов доложил командующему фронтом по рации, что его танки достигли берега Днестра и ведут бой южнее пристани у Могилев-Подольского.

Это был большой успех. Вскоре туда подошли и танковые армии Ротмистрова и Кравченко.

Днестр – мощная река, течение быстрое, берега высокие, весной полноводная. Отступая, немцы взорвали мост в Могилев-Подольском, но армейские саперы заранее изготовили сотни плотиков и сумели быстро переправить пехоту, артиллерию, минометы. А через сутки инженерные части построили могучие понтонные мосты, длиной более двухсот пятидесяти метров. По ним могли идти тяжелые танки и самоходки. Переправу обеспечивала штурмовая авиация. Воздушные танки – «илы» летали и в дождь, и в туман, и в сплошную облачность.

Войска фронта одним флангом теснили разбитые дивизии врага к Карпатам, а другим – к Черному морю, не допуская их организованного отхода за Днестр.

Конев мастерски маневрировал своими танковыми и общевойсковыми армиями, осуществляя поворот фронта к границам Румынии – на Яссы.

Успешно наступал и сосед – фронт Жукова. Освобождены Винница, Проскуров, Каменец-Подольский, идет движение на Черновцы, и танковые армии фронта охватывают северный фланг и тыл двадцати дивизий 1-й танковой армии генерала Хубе – того самого, который не так давно рвался к Корсуньскому кольцу.

Наступление продолжалось. День 26 марта вошел в историю нашей страны. Войска маршала Конева, развивая наступление, вышли на реку Прут – государственную границу СССР. В Москве был произведен салют из трехсот двадцати орудий.

Танки и пехота сумели с ходу форсировать эту водную преграду и теперь вели бой на территории Румынии. В начале апреля они освободили город Ботошани и подошли к крупному центру, старинному румынскому городу Яссы. Другое крыло фронта вышло на подступы к столице Молдавии – Кишиневу. Немногим более чем за месяц фронт прошел в условиях полного бездорожья, весеннего половодья и распутицы свыше двухсот километров. Преодолены пять водных преград – реки Горный Тикич, Южный Буг, Днестр, Реут и Прут. Танки вышли на шестую водную преграду, реку Сирет, и захватили плацдарм на противоположном берегу.

Группа армий Манштейна «Юг» оказалась расколотом на части, и оперативная связь между двумя ее группировками – 1-й танковой армией и 8-й полевой армией окончательно нарушена. Фронт Конева навис и над северным флангом соседней группы армий «А» генерал-фельдмаршала фон Клейста. Никогда Манштейн не чувствовал себя так скверно, как в эти дни. Фронт рушился. Ежедневно на его оперативной карте удлинялись стрелы, обозначающие наступление противника.

Штаб группы армий «Юг» располагался теперь во Львове. Манштейн работал уже не в салон-вагоне штабного поезда, а в пышном, старинном особняке, где были большие кабинеты с дубовыми панелями, бронзовые люстры, мягкие ковры, картины на стенах. Но эта роскошь раздражала старого фельдмаршала. Он совсем не стремился сюда, в этот Лемберг, – так называли в рейхе старинный славянский город. Из Кировограда его штабному поезду пришлось срочно уйти, когда войска Конева подошли к городу. В Виннице, бывшей в начале войны полевой ставкой фюрера, Манштейн тоже пробыл недолго, сюда подходили войска Жукова. Не задержался салон-вагон фельдмаршала и в Проскурове.

И вот теперь он здесь, во Львове, должен выслушивать неприятные доклады своего штаба о прорыве противника и на левом и на правом флангах.

Звезда первого полководца рейха явно шла к закату. На Днепре оборону удержать не удалось, Восточный вал рухнул. Не удержали противника и на Южном Буге, и даже на такой мошной в период половодья преграде, как Днестр. На левом фланге, где действовал фронт Жукова, русские стремительно наступали. Им удалось блокировать танковую армию Хубе – двадцать дивизий. Правда, армия все же сумела пробиться через некрепкие еще заслоны на запад, в Карпаты, но по существу она была разгромлена, потеряла большую часть своей техники. Хубе хотел пробиваться на юг, но Манштейн выступил против, считая что, если Хубе предпримет этот маневр, его сомнут три танковые армии Конева. Гитлер сперва поддерживал план Хубе, но потом согласился с Манштейном. Согласился, но вызвал для объяснений в свою резиденцию в австрийских Альпах.

Когда фельдмаршал вошел в кабинет фюрера, тот без всяких предисловий, даже не заслушав его доклада, в резкой форме высказал свои претензии:

– Вы израсходовали все мои резервы. Вы хотели придавать своим действиям только маневренный характер. Осенью вы говорили, что Днепр будет удержан. Потом произошел прорыв под Киевом. Вы отвели фронт от Днепровской дуги. Вы не проявили твердости...

Такой фонтан обвинений еще не приходилось выслушивать старому фельдмаршалу. Манштейн побледнел и, с трудом сдерживаясь, с достоинством ответил:

– Мой фюрер, войска устали. Меня нельзя обвинить в мягкости. Я заменил ряд командиров. Это храбрые и исполнительные командиры, но они не смогли противостоять ослаблению духа своих войск...

Гитлер выслушал, но беседу прервал – аудиенция окончилась. Манштейн вернулся в свой штаб во Львове, так и не поняв, зачем его вызывали в ставку.

А буквально через три дня пришла еще одна неприятная новость...

Открылась массивная дверь, обитая бронзой, и в кабинет Манштейна вошел дежурный офицер и очень тихо сказал:

– Извините, господин фельдмаршал, на проводе генерал Шмундт.

Звонил адъютант фюрера, он сообщил, что завтра утром во Львов прилетит специальный самолет «Кондор», на борту которого будет командующий группой армий «А» фельдмаршал фон Клейст. Фюрер просит фельдмаршала Манштейна сесть на борт этого самолета и прибыть к нему в Бергхоф.

Манштейн, положив трубку, связался с начальником генштаба сухопутных войск генералом Цейтцлером и спросил;

– Это отставка?

– Пожалуй, мой фельдмаршал. Я искренне удручен. Просил фюрера освободить и меня, но он категорически отказался выполнить мою просьбу.

В самолете, который прибыл на львовский аэродром в точно назначенное время, Манштейн вежливо поздоровался с Клейстом, но в пути они не разговаривали, каждый был занят своими нелегкими думами.

Два фельдмаршала, два знаменитых стратега германского рейха ожидали отставки.

Гитлер принял Манштейна в большом, светлом зале своей ставки. В огромных до пола окнах в наступающих сумерках еще виднелись очертания гор и в туманной дымке Зальцбург.

На этот раз фюрер не говорил резких слов, был отменно вежлив. Он торжественно вручил фельдмаршалу «мечи» к «Рыцарскому кресту» – высшую награду рейха – и сказал полагающиеся по этому поводу приветственные слова. Потом он пригласил фельдмаршала за стол. Подали кофе, и фюрер доверительным тоном произнес:

– Я решил передать вашу группу армий Моделю. Время операций крупного масштаба, для которых вы особенно подходили, прошло. Сейчас важно удерживать позиции. Нужно новое имя и новый девиз.

Закончив эту высокопарную фразу, фюрер сделал паузу и добавил:

– Я вам бесконечно доверяю. Недостатков в управлении группой армий я не нахожу. Но вы командуете группой полтора года и несли слишком тяжелое бремя ответственности, и поэтому отдых кажется вполне заслуженным.

– Я готов передать дела Моделю без существенного ущерба для дела.

– Да, Модель подходит. Он будет носиться по всем дивизиям и выжмет из войск последнее. Группа армий «Юг» теперь будет называться «Северная Украина», а группа армий «А» – «Южная Украина».

Манштейн встал и торжественно сказал:

– Желаю вам, мой фюрер, чтобы ваше сегодняшнее решение не оказалось ошибочным.

В приемной уже ожидали новые командующие – Модель и Шернер.

Через два дня Манштейн сдал дела Моделю. Когда несколько близких к фельдмаршалу офицеров прощались с ним на львовском вокзале, шеф-пилот его самолета обер-лейтенант Ланглер произнес:

– Господин фельдмаршал, мы убрали сегодня с машины красный щит – наш знак победы.

Итак, военная биография одного из столпов германского вермахта генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна закончилась.

После беседы с фюрером он окончательно понял, что уже ничто не спасет гитлеровский рейх. Никто и ничто не остановит Красную Армию, обладающую мощной силой и возглавляемую теперь зрелыми и искусными полководцами.