ПОСЛЕДНИЙ ШТУРМ

Ранним зимним утром с Центрального аэродрома» в Москве с двухминутным интервалом в воздух поднялись два самолета. На первом находился маршал Жуков. На втором – Конев.

Ставка утвердила разработанный в штабах фронтов, план Берлинской операции и теперь, ровно через две недели, предстоит претворить его в жизнь.

Цель была одна. Но замысел командующих значительно различался.

Войска Жукова располагались прямо перед Берлином на кюстринском плацдарме за Одером. Он решил для прорыва сильных оборонительных рубежей применить прожектора, ослепить передний край и после артподготовки двинуть танки и пехоту.

Войска Конева располагались на значительном удалении от столицы германского рейха, на берегу Нейсе. Ему предстояло перейти эту реку, затем форсировать Шпрее и двигаться дальше, к Эльбе, охватывая берлинский район с юга и юго-запада. Для прорыва вражеской обороны Конев решил использовать дымовую завесу, которую должны поставить вдоль реки самолеты-штурмовики, чтобы замаскировать место, где наносится главный удар и где должны войти в прорыв танковые армии.

Полководцы мыслили нестандартно, новаторски.

...Издавна военные теоретики спорят, что предпочтительнее для полководца – знания или воля. И сходятся на том, что необходимо сочетание интеллекта и воли. Конев на этой войне встречал немало генералов, безусловно, смелых, готовых идти в огонь, подвергая свою жизнь опасности, но слабое знание основ оперативного искусства, отсутствие военной интуиции, умения думать за противника вело их к неудачам. Знал он и хорошо образованных командиров, умудренных знаниями стратегии и военной истории, но теряющихся при всякой перемене обстановки, при неожиданных и критических ситуациях, которые так часты на войне. Нередко такие командиры принимали половинчатые решения, колебались и даже меняли свои оценки обстановки или же начинали бесконечно согласовывать свои решения с начальством. В результате терялось дорогое время, а колебания и сомнения командира немедленно передавались войскам. Командование противника, в большинстве своем опытное и искусное, немедленно реагировало на такие колебания и выдвигало свои контрмеры, наносило удар именно там, где чувствовало отсутствие волевого начала.

Потому, может быть, самая главная черта полководца – способность взять на себя ответственность. За исход своего решения, исход операции. Это качество как бы вбирает в себя и волю и знания.

Конев упорно учился на войне, закалялся в весьма драматических поворотах своей командирской судьбы, анализировал неудачи, упорно вырабатывая полководческий почерк.

Высоко оценивая полководческие качества маршала Жукова и сопоставляя его с Коневым, маршал А. М. Василевский, в годы войны начальник Генерального штаба, отмечал: «...Столь же сильный характер имел И. С. Конев. По моим наблюдениям, он любил много бывать в войсках».

Конев тщательно, дотошно готовил каждую операцию, а потом, когда решение принято, и штаб сформулировал его в четких строчках приказа, выезжал в войска, как можно ближе к переднему краю, чтобы лично видеть, как на деле выполняется этот приказ, как действуют стрелковые дивизии, танковые корпуса, артиллерийские и авиационные соединения, как функционирует служба тыла. И не только видеть, но и контролировать ход действий всего многосложного фронтового механизма, обращая внимание на срывы, неудачи, неверные или поспешные решения подчиненных, исправлять на ходу то, что необходимо. Он был требователен, иногда сурово требователен, особенно к командирам высоких рангов, считая, что от них зависит и успех в бою, и жизнь подчиненных. Но обладая цепкой памятью, никогда не забывал тех, кто проявил инициативу, самостоятельность, дерзость на поле боя. Он выдвигал таких командиров на более крупные должности, представлял к самым высоким наградам. Именно на его фронте танковые командиры Рыбалко, Лелюшенко, Драгунский, Якубовский стали дважды Героями Советского Союза, а летчик Александр Покрышкин – трижды Героем. Многих солдат и сержантов он награждал прямо на поле боя, тут же вручая награду. Нередко бывало и так: сегодня маршал резко отчитал командира за неверное или опрометчивое решение, а завтра, когда видел, что тот понял свою ошибку, на деле исправляет ее, уверенно ведет бой, приказывал представить этого командира к награде.

Конев еще в предвоенные годы был в буквальном смысле слова увлечен учениями, маневрами, полевыми выходами. Любил повторять: «Я – человек поля». Он и на войне всегда стремился быть там, где это необходимо по обстановке, там, где складывалась самая непредсказуемая и опасная ситуация.

А вдохновение? На войне оно совершенно необходимо полководцу. Да и как можно без вдохновения управлять миллионной группировкой в постоянно меняющейся обстановке, находить верное решение задач, которые ежедневно, ежечасно выдвигает опытный и искусный противник.

Имея сильную волю, Конев умел добиваться выполнения того, что задумал и что было сформулировано в четких параграфах приказа, разработанного его штабом. Бывал и резок, особенно когда встречал нерадивость командиров. Правда, потом жалел о тех словах, которые высказал по поводу тех или иных проступков подчиненных. Но всегда поддерживал и поощрял инициативу, когда видел, что подчиненный ему командир нашел оптимальный ответ на задачу, предложенную противником. Он высоко ценил командующего 5-й гвардейской танковой армией Павла Алексеевича Ротмистрова, видя в нем подлинного знатока механизированных войск, и многому научился у него.

Конев сразу сошелся с выдающимся танковым командиром второй мировой войны Павлом Семеновичем Рыбалко, командующим 3-й гвардейской танковой армией. Эта армия стала главным инструментом в сложных, маневренных операциях, которые так искусно проводил командующий фронтом. Конев почувствовал в командарме Рыбалка родственную душу, творческое начало, умение находить выход из самых сложных ситуаций, которые на войне возникают постоянно. Это творческое начало маршал особенно четко ощутил, когда в Львовско-Сандомирской операции Рыбалко решился ввести свою армию, почти тысячу танков, в узкий Колтувский коридор. Конев сам взялся за обеспечение безопасности этой дерзкой, невиданной в истории войны операции.

В Силезской операции танки Рыбалко вырвались к мощной крепости на Одере – Бреслау, но Конев отказался от штурма.

Маневр танковых и общевойсковых армий спас древний Краков, обреченный на уничтожение, заставил гитлеровцев спешно покинуть Силезский бассейн, не разрушив его.

В Висло-Одерской операции Конев прочно опирался на талант Рыбалко, дерзость Лелюшенко, искусство Жадова, Курочкина, Пухова и других командиров, на мужество пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков, высокую ответственность и энергию работников тыловых служб.

И вот операция, которая должна поставить точку в четырехлетнем противоборстве, – Берлинская операция.

В начале операции маршал Конев, как всегда, находился на главном направлении. Это был наблюдательный пункт командарма Пухова. С высокого берега Нейсе в стереотрубу хорошо видно поле, изрытое окопами, ходами сообщений, артиллерийскими позициями, вдали – сосновый лес, там вторая линия вражеской обороны и танки, готовые нанести контрудар по наступающим войскам.

Командующий фронтом взглянул на часы. Шесть часов пятнадцать минут. В сером утреннем небе должны появиться штурмовики. Вот они. На реку, на заснеженные поля, на лесные массивы стала надвигаться дымовая полоса. Штурмовики работали слаженно, менее чем за час они сумели окутать дымом трехсотдевяностокилометровую полосу фронта. И сразу началась артподготовка.

Семь часов пять минут – в воздухе эшелоны бомбардировщиков. Семьсот тонн бомб обрушиваются на противника. Их прикрывают истребители дивизии трижды Героя Советского Союза Александра Покрышкина.

Восемь часов тридцать минут – над полем боя снова штурмовая авиация, но сейчас для поддержки форсирования реки. Хорошо видны трассы реактивных снарядов, маленьких «катюш», огненным вихрем летящих с неба на землю. Инженерные войска подводят к реке мостики и лодки. Батальоны пехотинцев начинают переправляться через реку.

Все идет по плану, разработанному в штабе фронта, точно, час в час, минута в минуту.

Восемь часов сорок минут – огонь артиллерии перенесен в глубину вражеской обороны, а главные ударные силы фронта уже на западном берегу.

Десять часов – Коневу докладывает генерал Пухов: прорвана главная полоса вражеской обороны, стрелковые дивизии вошли в лесной район, охваченный пожарищами. Саперы навели прочные мосты через реку.

В полдень начинают действовать танковые и механизированные корпуса, с ходу форсируют Нейсе и устремляются к другой водной преграде – Шпрее.

На часах маршала тринадцать часов тридцать минут: Пора, надо ехать вперед.

Его машина проскакивает тряский понтонный мост и устремляется по полевой дороге, пересекающей первую линию вражеской обороны.

Когда маршал подъехал к Шпрее, танки уже начали переправу. У берега он увидел обоих командармов-танкистов Рыбалко и Лелюшенко.

– Ну, как у вас тут?

– Порядок, – ответил Рыбалко.

– Только вот горит, – добавил маленький бритоголовый Лелюшенко.

Горел лес на том берегу, и густой дым стелился по земле.

– Это очень опасно для танков? – спросил маршал.

– Опасно. На каждой машине запасные баки с горючим. Могут стать факелами. Но, думаю, проскочим. Саперы уже ладят проходы.

– Проскочим, – уверенно произнес Рыбалко.

– Учтите, вам снова придется входить в узкий коридор, оборона прорвана только здесь, справа и слева идут бои, – маршал по карте показал командармам обстановку на этот час.

Враг ожесточенно сопротивляется и в районе города Котбус, важном, ключевом узле дорог, надеется блокировать прорыв. Опять, как в Львовско-Сандомирской операции, как в Силезии, танкистам придется идти в отрыве от пехоты и артиллерии, занятых «дочисткой» вражеской обороны на нейсенском рубеже, и на этом рискованном пути их может подстерегать опасность. Противник способен ударить под основание прорыва, у него есть в резерве танки и штурмовые орудия. В Верхней Силезии уже был такой случай, когда у Рыбалко неприятельские танки отрезали один из корпусов. Командарм нашел выход из этой опасной ситуации, но пришлось приложить немало усилий. Тогда ему хорошо помог Пухов, который и сейчас руководил прорывом вражеской обороны.

Маршал видел, что командармы-танкисты не совсем спокойны, и, свертывая карту, после паузы сказал:

– Я буду находиться в коридоре, устрою здесь свой командный пункт. Не беспокойтесь. Сам буду следить за флангами.

И маршал похлопал себя по плечам, показывая, как он будет оберегать фланги прорыва.

К вечеру он вернулся на свой командный пункт и здесь получил донесение, что танковые армии стремительно идут в заданном направлении.

Операция развертывалась успешно. Танковые и механизированные корпуса охватывали весь южный и юго-западный фланги берлинской группировки, протянувшейся по фронту более чем на шестьсот километров. Общевойсковые армии, сокрушив узел обороны в районе Котбуса, также шли вперед, оставляя у себя в тылу крупную вражескую группировку.

Неделя прошла в напряженных боях, в динамике маневренных операций.

Три дня – 24, 25 и 26 апреля – для маршала были самыми напряженными в Берлинском сражении.

После поездки в войска он на своем командном пункте принимал доклад начальника разведки фронта о противнике и начальника тыла о наличии в войсках горючего, продовольствия, боеприпасов и об организации приема пленных. Добавилась еще одна забота: тысячи людей – русских, украинцев, французов, югославов, бельгийцев, итальянцев, освобожденных из гитлеровских лагерей, шли по дорогам с запада на восток. Значит, надо так организовать этот поток, чтобы не затруднить движение транспорта к передовой, да еще позаботиться о питании измученных в неволе людей. Во время зимнего наступления войска фронта освободили несколько лагерей, где угнанные с Украины девушки в чудовищных условиях работали на военных заводах Силезии. Довелось освобождать и лагеря американских и английских военнопленных. Но самая страшная картина открылась перед танкистами, проводившими маневр западнее Кракова, когда они увидели лагерь смерти Освенцим. Колючая проволока, горы человеческих костей, мрачные трубы крематория. В живых оставалось не более трех тысяч заключенных, для них сразу организовали питание, оказали медицинскую помощь. Позже специальная комиссия, приехавшая из Москвы, установила, что в Освенциме уничтожено четыре миллиона человек.

Конев не смог тогда заехать в Освенцим, поскольку был занят сложной перегруппировкой в Силезии, но теперь постоянно следил за освобождением лагерей.

Наступающие войска несли свободу не только порабощенным народам, но и немецкому народу. В городах, отбитых у противника, назначались комендатуры, налаживалась нормальная жизнь населения. Из лагерей возвращались немецкие антифашисты.

Поздно вечером 23 апреля начались доклады по ВЧ командующих армиями о положении дел за день. К полуночи доклады закончились. На их основе можно определить план за завтра, 24 апреля, ключевой, как полагал маршал, день Берлинского сражения. В два часа ночи приехал начальник штаба фронта генерал армии Петров с оперативной сводкой для Ставки.

Иван Ефимович Петров прибыл на 1-й Украинский фронт всего две недели назад в самый канун Берлинской операции. Перед этим Коневу позвонил Сталин и спросил, не будет ли он возражать, если начальником штаба фронта вместо Соколовского, назначенного заместителем Жукова, будет Петров. Конев ответил, что он согласен, хотя знал, что Петров не имеет опыта штабной работы. Сталин только что снял Петрова с должности командующего 4-м Украинским фронтом по навету Мехлиса. Конев считал это несправедливым: Петров, герой Севастополя, был человеком высокой военной и общей культуры. Еще летом сорок четвертого года Конев предложил Ставке образовать на левом, далеко отходящем фланге очень растянувшегося, большого и мощного фронта новое фронтовое объединение для действий в Карпатах. Сталин тогда поддержал это предложение, и был образован 4-й Украинский фронт из двух армий – 1-й гвардейской и 18-й. На Сандомирский пладцарм, где располагался командный пункт маршала, приехали командующий новым фронтом Петров и член военного совета Мехлис, чтобы познакомиться с обстановкой на участке своего мощного соседа и согласовать действия. Мехлис поздравил Конева с маршальским званием и вообще держался весьма учтиво, как со старым знакомым. Конев знал, конечно, цену этой учтивости. Учитывая вероломство Мехлиса, он подумал, что долго Петрову с его мягким характером не прокомандовать, съест его Мехлис, как уже съел однажды на 2-м Белорусском фронте, где они тоже работали вместе. И вообще, недоумевал маршал, как это могло получиться, что всего два месяца назад Сталин по навету своего любимца снял Петрова и назначил с понижением, а теперь снова их соединил. Что это значит? И надолго ли?

И вот Петров прислан к Коневу. А Мехлис остался на том же месте, но уже с новым командующим – генералом Еременко.

Конев дружески помог Петрову освоиться со своими обязанностями. Иван Ефимович впервые встретился с таким гигантским фронтом, действующим на главном направлении, но довольно быстро сработался и с командующим, и с высокопрофессиональным коллективом штаба, которым руководил до этого известный в Красной Армии специалист штабной службы Соколовский.

Утром Конев выслушал доклад оперативного дежурного о событиях, происшедших за ночь, и отправился на наблюдательный пункт к Рыбалко. Сейчас, полагал маршал, гвардейцы-танкисты начали форсировать Тельтов-канал – последний, сильно укрепленный водный рубеж Берлинского оборонительного района. В машине хотел подремать, спал в эту ночь всего три часа, но не удалось. «Виллис» постоянно останавливался из-за встречных потоков, часто приходилось делать объезды по болотистым, искореженным танками проселкам в лесу. Опытный водитель донской казак Григорий Губатенко, прошедший с маршалом всю войну, и тот с трудом удерживал машину, чтобы не съехать за пределы дорожной колеи – лес еще не был полностью очищен от минных полей. Сзади шли еще два «виллиса» с офицерами-оперативниками и четырьмя автоматчиками охраны. Бронетранспортера в дорогу Конев не взял, хотя еще прошлой весной на этот счет пришло строгое указание Сталина. Этот приказ последовал после того, как командарм Хоменко заехал на машине прямо в расположение немцев. Генерал в плен не попал, был сразу убит, но Сталин весьма разгневался по этому поводу и приказал лишить армию номера и расформировать.

Конев иногда брал для охраны американский бронетранспортер. Но когда спешил, а спешил он весьма и весьма часто, обходился без него. Громоздкий, хотя, впрочем, надежный, он все же затруднял быстрое передвижение. Сейчас маршал на большой скорости мчался на прекрасной, юркой и быстрой машине к окраинам Берлина.

Маршал размышлял о сегодняшнем дне. И карта вновь оживала в его памяти.

«Память, в том числе и зрительная, – писал уже после войны маршал, – была у меня в то время настолько обострена, что все основные направления, все географические и даже главные топографические пункты всегда как бы стояли перед глазами. Я мог принимать доклад без карты; начальник оперативного отдела, докладывая, называл пункты, а я мысленно видел, где и что происходит. Мы оба не тратили время на рассматривание карты; он лишь называл цифры, связанные с упоминаемыми им пунктами, – нам обоим было все ясно.

Конечно, эта ясность от крайнего напряжения памяти, но такой порядок докладов настолько отработался в нашей боевой практике, что лично я этого напряжения даже не замечал».

И сейчас в его сознании возникали дороги, населенные пункты, узлы сопротивления. Получалось, что в полосе фронта как бы пять самостоятельных оперативных узлов. Первый узел – выход танковых армий к Берлину. На второй день наступления, когда фронт на Нейсе был прорван и танковые армии Рыбалко и Лелюшенко перешли по понтонным переправам реку, позвонил Сталин. Он выслушал доклад Конева об обстановке на фронте и сказал, что у Жукова наступление развивается медленно, Зееловские высоты, преграждавшие путь в Берлин, оказались трудным препятствием. Может быть, танковые армии 1-го Белорусского фронта перебросить через боевые порядки 1-го Украинского фронта? Конев возразил – создастся путаница в управлении войсками. Не лучше ли танковые армии Рыбалко и Лелюшенко повернуть на Берлин, как это было предусмотрено во втором варианте операции, рассмотренной в Ставке. Сталин дал согласие.

Здесь надо сделать одно отступление. Дело в том, что когда шло обсуждение Берлинской операции в Ставке, Сталин, утвердив планы Жукова и Конева, обозначил разграничительную линию между фронтами только до города Люббен, что в шестидесяти километрах от Берлина. А когда командующие фронтами ушли из кабинета, он сказал начальнику Генштаба генералу Антонову и его заместителю Штеменко: «Кто первый ворвется, тот пусть и берет Берлин». Это, конечно, было весьма странно с точки зрения военного искусства. Сталин явно интриговал, пытаясь вызвать противоречия между командующими фронтами. В конце минувшего года он вместо Рокоссовского назначил командующим 1-м Белорусским фронтом Жукова, освободив его от обязанностей представителя Ставки. Рокоссовский, назначенный на менее важный, 2-й Белорусский фронт, обиделся на Жукова. Теперь Сталин стремился между Жуковым и Коневым обострить отношения, которые всегда были деловыми, товарищескими.

Конев, предложив повернуть танковые армии на Берлин, понимал, конечно, что Жукову наступать на столицу рейха в лоб очень трудно, там сосредоточена самая мощная группировка противника. Безусловно, Жуков прорвет оборону и не позднее 21–22 апреля его войска будут в Берлине; но для окончательного преодоления Зееловских высот приходится использовать силы танковых армий, и они несут потери. В то же время танковые армии Конева не участвовали в прорыве обороны на Нейсе и остались в полном составе. Значит, Рыбалко и Лелюшенко могут в кратчайшие сроки совершить маневр в сторону Берлина. Не теряя времени, Конев продиктовал директиву, в которой указал командарму 3-й гвардейской танковой армии и командарму 4-й гвардейской танковой армии в течение ночи с 17 на 18 апреля форсировать ржу Шпрее и развивать стремительное наступление в общем направлении. На главном направлении танковым кулаком смелее и решительнее прорываться вперед. Города и крупные населенные пункты обходить и не ввязываться в затяжные фронтальные бои. Получив приказ, гвардейцы-танкисты Рыбалко и Лелюшенко устремились к Берлинскому оборонительному обводу, охватывая столицу с юга и юго-запада. Теперь это, конечно, будет способствовать быстрому окружению всей берлинской группировки противника. Участие в Берлинской операции помимо двух танковых армий 1-го Белорусского фронта еще двух танковых армий 1-го Украинского фронта улучшит обстановку, снизит потери у пехотинцев, которые должны штурмовать улицу за улицей, дом за домом. И еще. Если Берлин будет в ближайшие дни окружен, резервы, которые наверняка есть у гитлеровского командования, не смогут прийти на помощь берлинскому гарнизону. Все это плюсы. А минусы? Фронт Жукова способен самостоятельно штурмом взять. Берлин. Но ведь если в Берлинской операции будет участвовать еще шесть свежих танковых и механизированных корпусов, разве это не приведет к ускорению победного исхода битвы и сохранению жизни тысяч бойцов?

Вообще, все могло идти совсем по другому, оптимальному плану, если бы Сталин не взял на себя в последний год войны координацию действий фронтов. Когда Жуков был представителем Ставки, выполнял функции заместителя Верховного Главнокомандующего и координировал фронты на месте, никаких трений между командующими не существовало, они действовали слаженно и эффективно. Целесообразнее было бы и сейчас планировать совместную операцию двух фронтов, 1-го Белорусского и 1-го Украинского, или даже трех фронтов – со 2-м Белорусским. Это могло ускорить исход борьбы.

Но тогда, в апреле сорок пятого, гвардейские танковые армии 1-го Украинского фронта достигли военного городка Цоссен, где всю войну располагался генштаб гитлеровского рейха, и устремились к Берлину. Уже 24 апреля войска двух фронтов соединились и окружили большую, двухсоттысячную группировку противника в лесном районе, юго-восточнее Берлина, обозначенную на оперативных картах как франкфуртско-губенская группировка.

Так образовался второй узел операции.

21 апреля войска Жукова ворвались на восточные и северо-восточные окраины Берлина и начали бои на его улицах. В тот же день танки Конева подошли к внешнему оборонительному обводу Берлина. Через три дня они форсировали Тельтов-канал, последнюю водную преграду на южных и юго-западных окраинах Берлина, и развернули уличные бои. Танковая армия генерала Лелюшенко стремительно двигалась к Потсдаму, чтобы, встретившись с войсками 1-го Белорусского фронта, замкнуть кольцо окружения.

В день форсирования Тельтов-канала на южной окраине Берлина Конев находился на наблюдательном пункте, расположенном на крыше восьмиэтажного дома. Прозрачный весенний воздух сотрясала артиллерийская канонада. От осколков и пуль отскакивали куски кирпича больших дымоходных труб. Маршал не обращал внимания на этот обстрел, но когда по железу крыши забарабанили пулеметные очереди, раздраженно сказал стоящему рядом командиру артиллерийского корпуса:

– Ну, это уж слишком.

Тот немедленно дал приказание ближайшему артполку, и огневые точки, обстрелявшие наблюдательный пункт, были подавлены.

Прямо перед домом протекал довольно широкий канал, закованный в бетон. На том берегу располагались мощные корпуса заводов, выходящие своими тылами на канал. Справа видны уличные кварталы вполне целых домов. Слева, в облачной дымке, большая парковая зона, а еще дальше поблескивает река Хафель. Это – юго-западная окраина города.

Берлин огромен и, в общем, совсем не похож на города, встречавшиеся на пути фронта от Курской дуги до Одера и Нейсе. Он похож не на столицу страны, а как бы на маленькую страну: городки особняков, озера с островами, парки, каналы, серые улицы с прочными каменными домами, могучие заводские строения, скелеты разрушенных бомбежкой зданий, огромные бетонные бункеры, неуязвимые ни для бомб, ни для снарядов.

Маршал опустил бинокль и увидел подошедшего к нему Бориса Полевого.

– И журналисты здесь.

– Исторический момент, товарищ маршал. Берлин все-таки. Кончится операция, я вас побеспокою.

– Ну вот, когда кончится. А сейчас дел еще хватает. Много дел.

И маршал повернулся к командиру гвардейского авиационного корпуса генералу Рязанову:

– В самый раз поднять «илы». Надо помочь танкистам.

– Я уж отдал приказ. Через семь минут они будут здесь.

Дела на Тельтов-канале шли хорошо. Лелюшенко по телефону доложил, что его танки выходят к парковой зоне и озерам. К вечеру подойдут креке Хафель, разделяющей Потсдам на две части.

Таким образом, основные задачи дня по этому оперативному узлу выполняются успешно. Конев мог возвратиться на свой командный пункт.

По искореженным фермам взорванного железнодорожного моста через Тельтов-канал мотострелки смогли перебраться на тот берег и захватили плацдарм. Саперам стало легче работать – пулеметный огонь теперь гитлеровцы вести не могли.

К вечеру по понтонному мосту на плацдарм перешли танки и самоходки армии Рыбалко.

Улицы в южной и западной части Берлина неразрушенные, крепкие. Танкам трудно маневрировать, а в каждом окне может таиться опасность – противотанковая пушка или фольксштурмовец с фаустпатроном. Поэтому танки двигались осмотрительно, им помогали автоматчики десанта, стреляя по предполагаемым засадам. Поработали и армейские умельцы. Они сделали железные экраны перед танковыми башнями, предохраняющие танк от фаустпатрона. Саперы разминировали проходы.

Впервые за всю войну бои в таком гигантском городе, как Берлин, вели танковые соединения.

Некоторые историки упрекают Жукова и Конева за то, что они применили в берлинских уличных боях большие массы танков. Вряд ли можно с этим согласиться. Конечно, танковые части несли потери, гитлеровцам удалось подбить сотни танков, но участие танковых и механизированных корпусов в сражении за Берлин спасло немало жизней пехотинцев.

Бои шли на улицах города, опоясанного сетью надземной железной дороги, превращенной в оборонительный рубеж. В столице кроме каналов протекали две большие реки – Шпрее и Хафель, закованные в гранит и бетон. Парки, большие водоемы, дома с забетонированными нижними этажами, превращенными в узлы обороны, огромные железобетонные бункеры на перекрестках – все это надо было преодолеть пехоте, танкистам, артиллерии, саперам. Шли трудные, упорные бои...

С востока и северо-востока к центру города двигались армии 1-го Белорусского фронта. С юга – 1-го Украинского.

Утром 25 апреля, проезжая по фронтовой дороге, забитой техникой, двигающейся к передовой, и тележками освобожденных из фашистской неволи людей, идущими в обратном направлении, маршал Конев размышлял о положении на всех оперативных узлах, которые возникли в полосе фронта.

Берлинский узел – здесь было все в порядке. Бои идут в городе. Танкисты Рыбалко вошли в соприкосновение с соседями – гвардейцами Чуйкова и танкистами Катукова из фронта Жукова.

Танковая армия Лелюшенко ведет бой в Потсдаме и сегодня, наверняка, встретится с войсками Жукова, – танковой армией генерала Богданова и общевойсковой армией генерала Перхоровича.

Франкфуртско-губенская группировка зажата в тисках двух фронтов. Но это – сильная группировка, в ее составе 9-я армия во главе с очень опытным генералом Буссе, бывшим на Украине и в Польше начальником штаба у Манштейна. Да и сама эта армия памятна Коневу с сорок первого года, когда она теснила его войска. Там же, в котле, часть сил 4-й танковой армии, более трехсот танков. Они дерутся с ожесточением даже сейчас, когда поражение рейха неизбежно. Пытаются вырваться из кольца.

Вчера выявился еще один, третий, узел операции. Навстречу танкистам Лелюшенко противник выдвинул сильные резервы, в том числе танковые. Конев давно ожидал такого поворота событий, тем более, что разведка установила перегруппировку на западном направлении. Он понимал, что гитлеровское командование не примирится с окружением Берлина и попытается его деблокировать имеющимися у него резервами. Где? Скорее всего, полагал командующий, в районе Потсдама, и он выдвинул на опасное направление механизированный корпус из состава армии Лелюшенко. Прогноз маршала вскоре подтвердился. Мехкорпус генерала Ермакова встретил неприятельскую ударную группировку, завязался бой западнее Потсдама. Стала понятна и цель этого контрудара – прорваться к окруженной франкфуртско-губенской группировке и совместными усилиями спасти Берлин. Разведка установила и состав, атакующих войск. Это оказалась сильная армия генерала Венка, до того державшая оборону на западном театре против американских войск. Гитлер приказал снять все войска с западного фронта и бросить против Красной Армии. Он шел на полное оголение фронта на западе, надеясь, что в конце войны обязательно возникнет конфликт между союзниками, и он сможет как-то воспользоваться этим конфликтом.

Однако надежды фюрера не оправдались. Генерал Венк так и не прорвался ни к генералу Буссе, ни в Берлин. Танковые, механизированные корпуса и общевойсковые армии перегородили ему путь.

25 апреля во второй половине дня Коневу позвонил командарм Жадов.

– Товарищ маршал, – торжественно доложил командующий 5-й гвардейской армией, – на Эльбе произошла встреча частей корпуса генерала Бакланова с патрулями первой американской армии.

– Спасибо, Алексей Семенович. Срочно передай в штаб фронта подробное донесение. Будем докладывать в Москву.

Это была хорошая новость. Исторический момент, которого так долго ждали. Незамедлительно пришли подробности встречи. Первыми пожали друг другу руки командир роты старший лейтенант Голобородько и командир разведгруппы лейтенант американской армии Коцебу. Почти одновременно в районе города Торгау разведчики дивизии генерала Русакова во главе с лейтенантом Сильвашко встретились, с патрулем младшего лейтенанта Робертсона. Конев знал и командира корпуса Бакланова и комдива Русакова, молодых тридцатипятилетних генералов. Было приятно сознавать, что выросли новые, прекрасные командные кадры!

Позже, в районе Торгау, Коневу довелось встретиться с командующим американской армейской группой генералом Омаром Бредли. Встреча проходила торжественно и в то же время дружественно. В присутствии доброй сотни американских репортеров два полководца, русский и американский, крепко пожали друг другу руки, а потом, склонившись над картой, увлеченно беседовали. Переводчик едва успевал переводить: разговаривали профессионалы, обсуждая закончившуюся крупнейшую стратегическую операцию.

За обильным праздничным столом беседа продолжилась. Произносили тосты – за Красную Армию и ее руководителей, за армии союзников, за советско-американскую дружбу, за победу. Генерал Бредли сказал:

– Для меня большая честь встретиться за этим столом с предводителем войск группы Первого Украинского фронта. Наш народ всегда с восхищением следил за боями и победами славной Красной Армии, и мои солдаты и офицеры стремились подражать боевому примеру, который подавали им войска Первого Украинского фронта.

Он вручил Коневу высший американский боевой орден и подарил «виллис». Конев в ответ, подарил американскому генералу донского скакуна. А потом в Висбадене вручил Бредли орден Суворова.

Но это было позже. А сейчас сражение за Берлин продолжалось и носило сложный и маневренный характер. Именно в те дни, когда наши войска вышли на Эльбу, а танковые армии Рыбалко и Лелюшенко охватывали Берлин с юга и с юго-запада, осложнилась обстановка на дрезденском направлении. Генерал-фельдмаршал Шернер, командующий миллионной по численности группой армий «Центр», располагавшейся на тоге Германии и в Чехословакии, нанес внезапный и сильный удар по левому флангу фронта. Целью этого удара было выйти на дальние тылы наступающих на Берлин армий и сорвать или, по крайней мере, замедлить это наступление. Существовала и иная цель – деблокировать многотысячный гарнизон города-крепости Бреслау, до сих пор находившийся в окружении.

Вначале гитлеровцам удалось потеснить дивизии армии генерала Коротеева и нанести удар по тылам 2-й Польской армии генерала Сверчевского. В течение дня, Конев не имел связи со Сверчевским, и это его весьма обеспокоило. Он знал итого умного, опытного командующего, героя Испании, которому, видимо, сейчас приходится тяжело. Конев приказал в срочном порядке перебросить из района Эльбы часть сил генерала Жадова, направить туда же из своего резерва механизированный корпус. Для выяснения обстановки направил к Коротееву и Сверчевскому начальника оперативного отдела Костылева, которому не раз приходилось выполнять ответственные поручения маршала.

Ночью связь со Сверчевским восстановилась. Польские солдаты, а это была молодая недавно сформированная армия, выдержали тяжкое испытание. Оборона была восстановлена и левый фланг обезопасен. Авантюра фельдмаршала Шернера не удалась.

В таких ситуациях Конев обычно сам выезжал на опасные участки полосы своего фронта. Но сейчас он не мог покинуть свой командный пункт на берлинском направлении. Как опытный шахматист, он держал в голове расположение всех фигур сражения. Маршал должен был руководить сразу пятью оперативными узлами, чтобы не утерять нити сражения, перешедшего в заключительную, самую ответственную фазу. Он был уверен, что и Коротеев, и Сверчевский, и Костылев разберутся в той сложной ситуации, которая возникла на левом фланге фронта, сделают все необходимое и поправят дело. Правда, он чувствовал, что в операциях на этом участке фронта есть и его просчет. Видимо, в какой-то момент он недоучел возможности противника.

Выход наших войск на Эльбу – четвертый узел операции. А бои с переменным успехом на дрезденском направлении – пятый узел.

Более всего маршал был сосредоточен на главных, по его мнению, в данный момент оперативных узлах – втором и третьем: ликвидация франкфуртско-губенской группировки и предотвращение попыток Венка прорваться в Берлин.

Германское командование в эти дни отчаянно стремилось хотя бы немного продлить существование фашистского рейха. А для этого необходимо затянуть бои не только в Берлине, но и пробить коридор от армии Венка в столицу. И одновременно вывести из окружения франкфуртско-губенскую группировку, главную силу которой составляла 9-я армия генерала Буссе.

Еще в начале операции Коневу в полночь позвонил командарм Гордов и сообщил, что, хотя его дивизии блокируют франкфуртско-губенскую группировку, генерал Буссе обладает значительными силами и рвется на запад. Гордов не мог гарантировать, что отдельные вражеские части не прорвутся через его оборонительные порядки, кольцо еще не сплошное, да и район лесистый. Маршал не стал упрекать командарма за это предостережение: как, мол, так прорвутся, почему? Он знал состав сил и средств у Гордова и понимал, что такой казус может произойти, хотя считал генерала смелым и высокоподготовленным военачальником. Более того, если даже отдельные части окруженной группировки пройдут, то они выйдут на тылы танковой армии, Рыбалко, штурмующей Берлин. А это опасно.

И маршал принял решение. Он поручил штабу немедленно выдвинуть на северный фланг кольца находящуюся в резерве армию генерала Лучинского. Эта свежая армия только что прибыла из Прибалтики, и Конев не смог даже толком познакомиться с командармом. Тем не менее, он приказал этот маневр произвести в очень быстрых темпах, за ночь.

– Передайте Лучинскому весь свободный автотранспорт, – сказал он начальнику штаба фронта Петрову. – Утром его дивизии должны быть у южных окраин Берлина.

На рассвете, проезжая по шоссе в сторону Берлина, Конев увидел машину Лучинского. Маршал остановился. Командарм подошел к командующему фронтом и доложил, что маневр проходит успешно. Дивизии сосредоточиваются в указанных районах.

По карте маршал уточнил задачи армии: частью сил помочь Гордову в уничтожении окруженной франкфуртско-губенской группировки, а другой частью помочь танкистам в боях на улицах Берлина.

Командарм Лучинский ему понравился. Задачу выполняет оперативно, докладывает четко и грамотно. Чувствуется хорошая подготовка, знание дела. Понравился и внешне – высокий, подтянутый, красивый.

Разрыв, образовавшийся между армией Гордова и танкистами Рыбалко, в кратчайшие сроки ликвидирован. Теперь кольцо стало более плотным.

Сражение за Берлин развивалось в высоких темпах.

Вот как фиксировал эти события офицер оперативного управления генерального штаба сухопутных войск вермахта. Он аккуратно и довольно объективно излагал в Журнале боевых действий обстановку на фронте: «20 апреля. Передовым танковым подразделениям русских удалось прорваться в район Барута, находящегося в 18 км от Цоссена. На основании событий этого дня на фронтах можно сделать следующие выводы относительно преследуемых противником целей: на фронте советских войск четко вырисовывается направление главного удара на Берлин, в то время как наступление в Саксонии и в районе Штеттина имеет целью сковать крупные немецкие силы, прорвать в нескольких местах оборону и как можно дальше продвинуться на запад...»

Цоссен – знаменитое место. В этом городке и его подземных бункерах всю войну располагался генеральный штаб сухопутных сил. Именно здесь разрабатывался план «Барбаросса», призванный уничтожить Красную Армию, сокрушить Советский Союз. А что произошло? Советские танки у Цоссена. Может быть, завтра, послезавтра русские солдаты будут в этом кабинете и советский офицер или генерал сядет за этот стол.

Так и случилось. Через трое суток в Цоссене расположился штаб танковой армии Рыбалко. И Павел Семенович показывал приехавшему в Цоссен маршалу Коневу коттеджи и бункеры, где размещались гитлеровские офицеры и генералы – «мозг вермахта».

Генеральный штаб вермахта спешно переместился в военный городок Крампниц в районе Потсдама, но и там стало опасно – подходили гвардейцы-танкисты Лелюшенко и пехотинцы Пухова.

Однако Журнал боевых действий все еще велся. Офицер генштаба германской армии записывал: «22 апреля 1945 г. Гитлер принимает, наконец, для самого себя решение не бежать на юг, а лично руководить борьбой за Берлин и остаться в имперской канцелярии.

23 апреля 1945 г. Битва за Берлин приняла особенно ожесточенный характер. Генерал-фельдмаршал Кейтель в 10 часов прибывает к генералу Венку, находящемуся в лесничестве «Альте Хелле» около Визенбурга, и обсуждает с ним план наступления на Берлин в направлении Потсдама с целью соединиться с войсками 9-й армии. Таким образом, с армии снимается стоявшая до сих пор перед ней невыполнимая задача борьбы на два фронта и она может целиком посвятить себя борьбе против советов.

В 15 часов Кейтель и Йодль снова отправляются в сопровождении своих адъютантов для доклада фюреру в имперскую канцелярию.

После оперативного совещания в имперской канцелярии и возвращения в Крампниц генерал-фельдмаршал Кейтель, уверовавший в то, что его личное воздействие может благоприятно повлиять на развитие операций в районе Берлина, сразу же снова направляется в штаб 12-й армии Венка.

24 апреля 1945 г. Преодолевая ожесточенное сопротивление немецких войск, русские продолжают наступление, и вышли в район юго-восточнее Бранденбурга, южнее Потсдама, севернее Кенигс-Вустерхаузена, а также заняли восточную и северную окраины столицы.

Командование все еще питает надежду, что в результате наступления войск 12-й армии Венка, расположенной западнее и юго-западнее Берлина, удастся задержать наступление войск противника, продвигающихся с юга, а также продвижение вражеских сил, пытающихся охватить Берлин с севера и северо-запада.

В 19 часов 45 минут 12-я армия получает приказ о наступлении на Берлин. Но к этому моменту 12-я армия уже больше не в состоянии создать сплошной фронт, обращенный на восток. Наступление на противника приходится вести отдельными боевыми группами, чтобы замедлить его дальнейшее продвижение.

Начальник штаба оперативного руководства вооруженными силами отдает особую директиву, предписывающую бросить все имеющиеся в распоряжении силы против смертельного врага, против большевизма. При этом не следует обращать внимания на то, что англо-американские войска могут овладеть значительной территорией.

25 апреля 1945 г. В течение всего дня внимание всех приковано целиком и полностью к развитию событий в районе Берлина. Для главного командования все задачи отходят теперь на задний план. Главная задача – это оказание помощи и деблокирование войск, находящихся в столице.

26 апреля 1945 г. Генерал-фельдмаршал Кейтель и генерал-полковник Йодль, обеспечивая выполнение отданных приказов, занимаются почти исключительно организацией наступления на Берлин с целью его деблокирования.

Обстановка здесь еще более осложнилась. Во всех предместьях города идут ожесточенные уличные бои.

В 18 часов в последний раз состоялся телефонный разговор между генерал-полковником йодлем и Гитлером...»

Офицер, заполнявший Журнал боевых действий, уже не мог вести записи. Военный городок Крампниц оказался под ударом двух фронтов, смыкающих кольцо вокруг всей берлинской группировки.

Эта последняя неделя апреля была для маршала Конева особенно напряженной. Он не помнил такого круговорота событий с той памятной зимы сорок четвертого, когда проводил Корсунь-Шевченковскую операцию. Тогда, находясь в огненном «коридоре» между двумя рвущимися навстречу друг другу ударными группировками противника, он вместе с небольшой группой штабных офицеров прямо на поле боя принимал ответственные решения, организовывал взаимодействие пехоты, артиллерии, авиации, танков и, по существу, непосредственно на поле боя руководил сражением. Сейчас, в завершающие дни войны, конечно, все было иначе. Штаб фронта имел непрерывную и четкую связь с каждой армией, каждым корпусом, каждой дивизией, войска действовали исключительно слаженно, и командующий фронтом мог в любую минуту получить необходимые сведения об обстановке на всех оперативных узлах битвы и внести свои коррективы. Но напряжение боев и теперь было исключительно велико. Всем, и командующему фронтом, и рядовому бойцу, хотелось как можно скорее добиться окончания войны. А это значит добиться победы, полного разгрома фашистского рейха. Не дать агонизирующему гитлеровскому руководству возможности попытаться плести интриги между союзниками.

Пять оперативных узлов сражения постоянно находились под контролем командующего фронтом. Был и шестой узел – Бреслау. Командующий армией, блокирующей город-крепость, генерал Глуздовский, каждый день, как было договорено, в час ночи докладывал обстановку. И каждый раз он просил разрешения начать генеральный штурм.

Конев, выслушав доклад, коротко отвечал:

– Не время. Они никуда не денутся.

Маршал полагал, что штурм – это большие и ненужные жертвы. После завершения Берлинского сражения сильный гарнизон крепости капитулирует сам, а сейчас можно вести лишь активные действия, не допуская деблокировки Бреслау.

В районе Потсдама в конце апреля окончательно соединились 1-й Украинский и 1-й Белорусский фронты, преградив путь Венку. Франкфуртско-губенская группировка так и не смогла вырваться из стальных клещей двух фронтов. Лишь отдельные, разрозненные отряды прошли через лесной район на запад.

Когда Конев выслушивал доклад начальника оперативного отдела о ликвидации котла, на связь вышел командарм Лелюшенко. Сразу, без вступлений, генерал произнес:

– Наши танкисты освободили Эррио.

Командующий не сразу понял, о чем говорит Лелюшенко.

– Эррио, премьер-министра Франции.

Конев, конечно, знал имя этого государственного деятеля, друга нашей страну, и приказал немедленно доставить его на свой командный пункт.

Через два часа они беседовали в гостиной старинного замка, где располагалось одно из штабных учреждений фронта. Бывший французский премьер выглядел очень плохо, видно, что измучен заключением, утомлен, нездоров, но старался выразить свое восхищение воинами Красной Армии, благодарил маршала за любезный прием и внимание. Сразу по прибытии Эррио его осмотрел врач, ему устроили русскую баню и соответствующим образом экипировали.

После беседы Конев приказал своим личным самолетом отправить Эдуарда Эррио в Москву.

Среди освобожденных нашими войсками заключенных было немало офицеров союзных армий, немецких антифашистов, французских и норвежских генералов.

Берлинское сражение подходило к концу. Войска Жукова штурмовали центр города, двигались к рейхстагу, освободили восточные, северо-восточные и юго-восточные районы гигантского города, простирающегося с востока на запад почти на сорок километров и с севера на юг на тридцать километров.

В канун Первомая Коневу доложили, что танковая бригада полковника Драгунского встретилась в западной части Берлина у стен зоосада с 1-м механизированным корпусом из состава войск маршала Жукова. Таким образом, замкнулось кольцо в самом центре города – остался лишь небольшой район, в парке Тиргартен, где войска Жукова штурмуют рейхстаг и имперскую канцелярию.

И в этот день Конев получил приказ вывести свои войска из города, передать освобожденные районы соседу и немедленно начать подготовку к наступлению на Прагу, чтобы разгромить миллионную группировку «Центр» генерал-фельдмаршала Шернера, не дать ей возможность уйти на запад.

Это означало, что и танковым и общевойсковым армиям придется без паузы, без отдыха начать движение из района западнее Дрездена через Рудные горы и Судеты в Чехословакию.

Снова пришел в движение весь фронт. В канун начала операции маршал собрал в штабе командующих армиями. С планами все были уже ознакомлены. Цель тоже ясна.

– Мы должны не просто быстро пройти Судеты. Мы должны перелететь через них, – сказал маршал.

Конечно, в этой операции не было крупных сражений, но она продемонстрировала не только мощь Красной Армии, но и искусство стратегического и оперативного руководства, слаженность действий, четкую работу штабов: за несколько дней армии фронта преодолели Судетские горы и отрезали пути отхода на запад миллионной группировки фельдмаршала Шернера, на которую еще рассчитывал преемник Гитлера гроссадмирал Дениц, стремившийся в какой-то степени осложнить отношения между союзниками.

«После Берлинской мне пришлось провести еще и Пражскую операцию, – вспоминал маршал. – Это тоже интересная, большая операция, но здесь я хотел высказать о ней немного, отметить, прежде всего, стремительность действий... Решающую роль в этой операции сыграли войска Первого Украинского фронта, которые были насыщены большим количеством танков. На Прагу мной было запущено одновременно 1600 танков, на широком фронте, с большим маневром. Они спасли Прагу от разрушения, спасли чехословацкий народ от тех кровавых злодеяний и расправ, которые готовили немецкие злодеи».

Сказано очень скупо, ведь это было достойное завершение войны...

Хочется рассказать еще об одной стороне деятельности Конева.

Сохранился небольшой особняк на берегу Эльбы, рядом с Дрезденом. В этом доме маршал обсуждал вместе с представителями дрезденского магистрата вопросы снабжения немецкого населения, принимал посетителей – жителей города. Дрезден был уничтожен варварской бомбардировкой американо-английской авиации, и фронтовые тылы по приказу маршала выделили немцам хлеб, мясо, жиры, заботились о крове для беженцев...

Как-то маршал спросил в политуправлении фронта:

– Есть ли сведения с Дрезденской галерее?

Ему ответили, что в 5-й армии Жадова напали на след, ведутся поиски.

Командующий вспылил:

– Что это значит, напали на след? А кто этим занимается? Выделены ли специальные люди? Как обеспечена охрана? Неужели на нашем фронте, где миллион бойцов, не найдется толковый искусствовед или художник?

Да, ответили ему, один майор из тылов армии занимается поисками картин. Он, кажется, специалист.

– Завтра в девять ноль-ноль привести ко мне этого человека.

Маршал располагался в эти дни в старинном особняке на берегу Эльбы, из широких окон виднелись скелеты дворцов и остовы церквей Дрездена, освещенные ярким весенним солнцем.

В приемную командующего вошел офицер и спросил:

– Как мне пройти к маршалу?

Дежурный с удивлением оглядел майора в видавшем виды хлопчатобумажном обмундировании и стоптанных сапогах.

– А вы кто такой? И как сюда попали?

– Меня вызвал командующий. Моя фамилия Рабинович. Он знает.

Дежурный с опаской открыл дверь кабинета и сказал:

– Какой-то майор говорит, что вы его вызывали.

– Пусть войдет.

Офицер вошел в кабинет, доложил по форме.

– Вы кто по образованию?

– Искусствовед, отчасти художник.

– Хорошо. Садитесь, рассказывайте все, что знаете о картинах.

Майор присел на край кресла и начал быстро рассказывать. По полученным сведениям, картины Дрезденской галереи эвакуированы из города и скрыты в старых штольнях. В ближайшие дни, несомненно, будут найдены эти хранилища.

– Вот что, майор, идите в комнату рядом. Там мой порученец генерал Воробьев. Вместе с ним составьте приказ. Мой приказ. Напишите, сколько вам надо людей, и каких людей. Сколько машин.

– А сколько я могу просить?

– Столько, сколько нужно. Вы назначаетесь старшим по всей этой операции. Вам будет подчинено все, что нужно для дела. Идите. Я позвоню Воробьеву.

Через двадцать минут генерал Воробьев и майор Рабинович принесли проект приказа. Конев надел очки, взял черный карандаш, вписал поручение разведотделу фронта выделить группу опытных разведчиков и вставил несколько грозных фраз насчет ответственности за невыполнение распоряжений майора.

– А вам я разрешаю докладывать мне лично о ходе поисков и о вопросах, которые могут возникнуть, и которые вы не можете решить без меня.

Через три дня адъютант доложил, что его просит майор Рабинович.

Конев снял трубку телефона. Офицер взволнованно говорил, что главные картины найдены.

– Срочно приезжайте сюда, – сказал маршал и сразу позвонил начальнику штаба фронта Петрову.

– Иван Ефимович, поедем Сикстинскую мадонну смотреть.

– А где она?

– Нашлась. Вы ведь, кажется, любитель живописи?

– Да, когда-то собирал книги по искусству.

– Ну и прекрасно. Через час подъезжайте к моему дому.

Три машины мчались на запад от Эльбы по широкому шоссе. Потом съехали на узкую, обсаженную деревьями дорогу. Небольшое село. Тупик железнодорожной ветки. У железных ворот, вделанных в каменный откос горы, дремал часовой – пожилой солдат, видно из тыловых команд. Услышав шум машин, встрепенулся, оправил гимнастерку, приложил к ноге винтовку, которая до того лежала рядом, на камнях. Вскоре прибежал лейтенант, старший караульной команды. Ворота открыли. Конев и Петров вошли в бункер. Рабинович светил фонариком. Потом включили, электрический свет. Ящики с картинами валялись на мокрой земле, некоторые картины были завернуты в какие-то полотнища. Видно было, что ящики повреждены. Сыро, темно. С потолка капает вода.

Конев вышел из штольни сердитый.

– Надо, Иван Ефимович, срочно перебазировать отсюда картины в более подходящее место.

Генерал Петров заметил, что на окраине Дрездена сохранилась летняя резиденция саксонских королей. Может быть, туда?

– Если там сухо и светло – можно и туда. А сейчас проследите за дальнейшими поисками. А вы, майор, продолжайте докладывать мне лично по всем вопросам. Я позвоню в Москву и попрошу прислать к нам опытных специалистов-реставраторов.

И этот вопрос с Дрезденской галереей маршал Конев решал также быстро и решительно, как он привык решать вопросы боевых действий войск.

А через неделю, когда бои закончились, он, Петров, член военного совета Крайнюков и командарм Жадов в просторных нарядных залах летнего дворца короля Августа осматривали картины Дрезденской галереи. К этому времени вся коллекция была уже найдена и перевезена во дворец. В старинных крепостях обнаружены и коллекции ценнейшего фарфора, золотых и серебряных изделий, скульптуры.

Пояснения давала прилетевшая из Москвы искусствовед Наталья Соколова.

– А вот Сикстинская мадонна.

Маршал и генералы остановились у картины Рафаэля, освещенной весенним солнцем. Задумчивое лицо молодой женщины и светлый лик младенца поражали ясностью и какой-то внутренней силой. Казалось, вот кончилась война и этот образ, сотворенный гениальным художником, освещает мир.

* * *

В заключение хочется привести слова Ивана Степановича, сказанные им за год до смерти и выражающие то, что он считал самым важным: «Когда сейчас, спустя двадцать семь лет после окончания войны, думаешь о минувших событиях, в памяти ярко встает прошлое, пережитое, и горечь неудач, и радость побед. Вспоминается 1941 год, когда враг в зените своей боевой мощи, используя все ресурсы покоренной Европы, стоял у ворот Москвы, рассчитывая на легкую победу. Но он понес под Москвой, а затем под Сталинградом и в других битвах, как на территории Советского Союза, так и в операциях по освобождению стран Европы, тяжелые поражения, не смог спасти свою имперскую столицу от падения. Под обломками поверженного Берлина было погребено и само фашистское государство вместе с преступником и зачинщиком войны Гитлером. Какой назидательный урок! От первых неудач начального периода войны к полной капитуляции побежденного врага – гитлеровской Германии – такой великий путь нашей армии в минувшей войне. Это ли не выдающийся исторический пример?.. Пройдут века, но никогда не изгладится в памяти грядущих поколений героический подвиг советского народа и его Вооруженных Сил, разгромивших гитлеровскую Германию в Великой Отечественной войне. Слава им!»