ТЯЖКИЕ ИСПЫТАНИЯ

Станцию Рудня бомбили всю ночь и весь день. Немецкие самолеты шли волнами с интервалами в час-полтора. Наших истребителей в небе не было. Иногда в сторону Березины и Западной Двины пролетали две-три девятки наших тяжелых бомбардировщиков без прикрытия, возвращалось три-четыре самолета.

Командующий 19-й армией генерал лейтенант Конев стоял у полуразрушенного вокзала с часами в руке.

Через двадцать минут снова будет налет. Надо успеть разгрузить прибывший эшелон. Дивизии его армии неделю назад погрузили в эшелоны на Украине, в Черкассах, Белой Церкви, Фастове, и направили на Западный фронт, где создалось критическое положение. Но вовремя в район Витебска и Рудни, как предписывал своим приказом нарком обороны маршал Тимошенко, они прибыть не смогли. Все железнодорожные станции подвергались массированным бомбардировкам, и эшелоны разметало по станциям и полустанкам чуть ли не на пятисоткилометровый радиус. Конев получил известие, что несколько эшелонов оказались даже на станции Бологое, что на дороге Москва–Ленинград. Другие разгружались в Смоленске. Некоторые эшелоны вообще затерялись в пути. Конев несколько раз звонил в Москву, в наркомат путей сообщения, и. даже Кагановичу. Безрезультатно. Дороги забиты, станции разрушены бомбежкой. С запада на восток шли поезда с беженцами, ранеными, эвакуированным имуществом, с востока на запад – эшелоны с войсками, боеприпасами, техникой. Шоссейные дороги тоже забиты. И при этом – полное господство противника в воздухе.

К счастью, сегодня успел прийти эшелон, где размещался штаб армии и полк связи. Командующий получил известие, что в районе Смоленска разгружается дивизия генерала Городнянского – хорошее кадровое соединение. Конев знал генерала по Дальнему Востоку – тот служил на Камчатке.

Получены сведения о других дивизиях, успевших разгрузиться.

На рассвете, взяв с собой несколько офицеров штаба, Конев на двух машинах отправился в Смоленск, чтобы встретиться с маршалом Тимошенко.

Штаб фронта, а теперь Западного направления, располагался в дачном поселке в нескольких километрах от Смоленска. Нарком обороны, а ныне Главнокомандующий Западным направлением маршал Тимошенко принял Конева в деревянном домике. Высокий, атлетического сложения, с бритой головой, он стоял на веранде у стола, где были разостланы карты. Маршал был сосредоточен, ничто не выдавало его волнения, хотя от взрывов тряслись стекла в окнах – Смоленск жестоко бомбили. Бомба разорвалась совсем близко, очевидно, где-то здесь, в дачном поселке, но маршал не обратил на это никакого внимания. Он выразил удовлетворение, что на фронт пришла свежая армия, и без долгих вступлений показал на карте, где следует развертывать дивизии.

– Но многие эшелоны еще в пути, – заметил Конев.

– Это плохо. Мы постараемся разыскать эшелоны. Пусть ваш штаб установит связь с армиями Курочкина и Лукина. А ты, Иван Степанович, сейчас же поезжай в Витебск. По нашим сведениям, там сражаются пять дивизий, но связь с ними потеряна. Обстановка неясна. Подчиняй себе все наличные силы, всех отступающих, постарайся создать заслон на Западной Двине. Доложишь мне обстановку из обкома партии – там есть аппарат ВЧ.

Перед отъездом Конев зашел в дачный домик, где располагались прибывшие из Москвы маршал Шапошников и начальник Главпура, заместитель наркома обороны Мехлис. Представился. Бомбежка продолжалась. Но маршал спокойно оказал Коневу, что рад прибытию армии и желает ему скорее собрать дивизии и вступить в бой. Обстановку он обрисовал в самой общей форме. Мехлис тоже сказал какие-то ободряющие слова.

Немногое узнал Конев в штабе Западного направления. Правда, в оперативном управлении эму показали карту с расположением наших войск и войск противника, направления его предполагаемых ударов. Но и здесь далеко не все ясно. С некоторыми соединениями, ведущими бой, связи нет.

Уже в машине, большом черном «ЗИСе-101» (перед войной командующим округами прислали такие машины), он размышлял об увиденном и услышанном.

Конечно, на него произвел сильное впечатление уверенный тон маршала Тимошенко. Он держался по-солдатски, не чувствовалось и тени растерянности. При том, что обстановка на всем Западном направлении крайне опасная. Что произошло там, за Березиной, за Днепром, за Западной Двиной? Западного фронта, который был создан в первый день войны из Западного особого военного округа, уже не существовало. Фронт рухнул. Большинство стрелковых дивизий и механизированных корпусов попали в окружение. А сколько бойцов в плену? Десятки, сотни тысяч? Но ведь это прекрасные, кадровые войска. Очевидно, лишь немногие соединения вырвались из котла. Выходят из окружения и отдельные, часто весьма значительные группы красноармейцев и командиров, но они подавлены и не сразу смогут войти в строй новых частей. Потеряны, очевидно, почти все танки, а их было немало: только в Белостоке стоял механизированный корпус, вооруженный новейшими танками Т-34. Погибли все новые самолеты. Огромные утраты понесла артиллерия. Военные склады с запасами боеприпасов, горючего, продовольствия, снаряжения остались в западных районах Белоруссии. Ситуация поистине трагическая.

Теперь создается по существу новый фронт во главе с Тимошенко. Ему предстоит стать щитом, прикрывающим столицу. Дело крайне трудное.

Тимошенко пользовался уважением в Красной Армии. Герой гражданской войны, начдив 1-й Конной, он уже в двадцать третьем году командовал кавалерийским корпусом, а с начала тридцатых годов был заместителем командующего Белорусским военным округом Иеронима Петровича Уборевича. Прошел хорошую школу полевой выучки. Конев не раз участвовал в маневрах, которые он проводил. Тимошенко учился в конце двадцатых годов в Германии вместе с другими видными командирами Красной Армии. Словом, опытный военачальник. Когда Тимошенко был назначен наркомом обороны вместо Ворошилова, войска сразу почувствовали его твердую руку. Окрепла дисциплина, чаще стали проводиться учения в обстановке, приближенной к боевой. На многие командные должности назначены опытные командиры, хотя выбор у Тимошенко крайне мал. В тридцать седьмом – тридцать восьмом годах были арестованы все командующие округов и командиры корпусов, почти все командиры дивизий. Красная Армия ослаблена – это чувствовал каждый, кто занимал в ее рядах какой-либо ответственный пост. Это чувствовал и Конев. Его мучили вопросы: почему мы начали войну в обстановке внезапности; почему Сталин не привел войска в боевую готовность еще месяц назад, когда ясно, что война неизбежна? Было ясно и другое – во главе фронтов, прикрывавших границу, стояли генералы, не имеющие серьезного опыта и знаний в оперативном искусстве. До тридцать седьмого года они не командовали даже дивизиями. Командующий Западным фронтом генерал армии Павлов был, безусловно, храбрым командиром – танкист, герой Испании, но совершенно не имел опыта руководства такими крупными объединениями, как округ, да и вообще у него не было знаний в области стратегии. Безусловно, человек он был, конечно, честный и отважный. Теперь арестован, обвинен в измене и на него будет свалена вся ответственность за катастрофу.

Арестованы начальник штаба фронта генерал Климовских, командующий 4-й армией, прикрывавшей Брест, генерал Коробков, командующий артиллерией и начальник связи. Позже они будут расстреляны. Командующий авиацией генерал Колец – известный летчик, герой Испании – застрелился, как только ему сообщили, что вся новая авиация, почти тысяча самолетов, погибла на аэродромах в первую же ночь войны.

На новый Западный фронт прибывают войска из резерва Ставки. С Дальнего Востока пришла 20-я армия генерала Курочкина. Ему в начале этого года Конев передал. Забайкальский военный округ. Прибыла 16-я армия генерала Лукина, с которым они тоже знакомы еще с двадцатых годов. В районе Ярцева сосредоточивается оперативная группа Рокоссовского. Конев, знал, что он только в канун войны вышел из тюрьмы и восстановлен в командирских правах. Они встречались еще в гражданскую войну на Транссибирской магистрали, служили по соседству в двадцатые и тридцатые годы. Опытные командиры, многое повидавшие, многое испытавшие.

На фронт прибыли и другие армии. Правда, там командиры не столь опытны, они выдвинуты после тридцать седьмого года с небольших должностей, многие из состава погранвойск. Им будет трудно...

Теперь на Западный фронт прибывает и его, Конева, 19-я армия, сформированная из войск Северо-Кавказского военного округа.

Этот округ Конев принял совсем недавно, в январе сорок первого года. Месяц назад нарком обороны маршал Тимошенко вызвал его из Читы, где он командовал Забайкальским военным округом, в Москву на совещание и оперативно-тактическую игру. После разбора игры, проведенного в Кремле в присутствии Сталина, произошли кадровые изменения. Командующего Киевским военным округом Жукова, который выступал с докладом и успешно играл за «синих», назначили начальником Генерального штаба вместо генерала Мерецкова. Киевский особый военный округ поручили генералу Кирпоносу, отличившемуся в финской войне. Генерал армии Павлов, хотя и неудачно играл за «красных», остался командовать Белорусским особым военным округом. Конева из Читы перевели в Ростов командовать Северо-Кавказским военным округом.

Новый командующий, верный своим привычкам, уже на третий день своего пребывания в Ростове отправился в войска. За два месяца он посетил все крупные гарнизоны, объехал Черноморское побережье и пришел к выводу, что округ, как возможный театр военных действий, подготовлен неудовлетворительно. Почти нет оборонительных сооружений, большинство дивизий не укомплектованы, мало артиллерии и танков. Провел несколько оперативно-тактических игр на картах, установил, что многие из недавно выдвинутых на должность командиров дивизий имеют недостаточную оперативную подготовку. Но где взять других командиров? Начал готовить материалы для доклада наркому о положении дел в округе. Но в мае Тимошенко сам вызвал его в Москву.

Приказ, который он получил от наркома, был неожиданным. В срочном порядке сформировать из войск округа полнокровную боеспособную армию и передислоцировать ее на Украину в район среднего течения Днепра. Армия получила девятнадцатый номер. В беседе маршал сказал:

– Передислокацию надо провести в полной секретности. Вы остаетесь пока командующим Северо-Кавказским военным округом, но главная ваша задача срочно, под видом учений перевести войска армии на Украину. В случае войны девятнадцатая армия должна будет нанести фланговый удар по противнику и загнать его в Припятские болота. Задача ясна?

– Ясна, товарищ маршал.

И, переходя на «ты», Тимошенко добавил:

– Надеюсь на тебя, Иван Степанович.

Вернувшись в Ростов, Конев с головой окунулся в новое дело. И уже к середине июня дивизии вновь созданной армии сосредоточивались в городках вдоль побережья Днепра. Штаб разместился в Черкассах.

Обстановка настораживала. Ведь не случайно на Украину, где и так немало войск, переходила новая армия. Да и Тимошенко явно обеспокоен.

18 июня Конев решил поехать в Киев для выяснения обстановки на границе.

В начале рабочего дня он уже был в штабе округа – прекрасном недавно построенном здании с широкими; лестницами, удобными кабинетами.

К генералу Кирпоносу ему попасть не удалось. Адъютант сказал, что командующий округом не здоров. Не попал он и к Хрущеву, тот был занят.

Начальник штаба округа генерал Пуркаев был хорошо знаком Коневу. Когда он командовал дивизией в Московском военном округе, Пуркаев был заместителем начальника штаба этого округа.

Но настоящего разговора не получилось. Пуркаев был сдержан, правда, поинтересовался размещением армии, спросил, нет ли каких-нибудь просьб, однако от оценки общей обстановки уклонился.

Приветливо его встретил член военного совета Вашугин, но об обстановке на границе сказать ничего не хотел, да, может быть, и не знал. Позже, когда началась, война, Конев, уже на Западном фронте, узнал, что Вашугин не выдержал напряжения фронтовых неудач и застрелился.

Заместитель начальника штаба генерал Антонов тоже не стал оценивать положение на границе, что было неудивительно. Это был человек достаточно подготовленный, но осторожный, сдержанный.

До вечера Конев бродил по широким, одетым в мрамор коридорам штаба, заходил в начальственные кабинеты, решил ряд вопросов, связанных с обеспечением армии палатками, горючим, снаряжением, но ничего нового, существенного так и не узнал.

Решил возвращаться в Черкассы.

Опускаясь по лестнице, он почти столкнулся с полковником:

– Иван Христофорович?

– Так точно, Иван Степанович!

Так состоялась встреча с начальником оперативного отдела округа полковником Баграмяном. Познакомились они в 1928 году на отдыхе в Гурзуфе. Тогда оба командовали полками: Конев – стрелковым, Баграмян – кавалерийским. Подружились. Часто гуляли вместе, о многом переговорили. Баграмяну понравился умный, острый на язык, начитанный командир, который прошел школу гражданской войны, страстно увлечен армейской службой. Коневу так же был симпатичен жизнерадостный, остроумный кавказец, не замкнувшийся, как некоторые его сослуживцы, лишь в кругу своих узкопрофессиональных интересов. Он рассуждал широко, охотно говорил о новых родах войск, прекрасно ориентировался в военных книжных новинках.

Потом, уже в тридцатые годы, они вместе учились в Военной академии имени М. В. Фрунзе, правда, на разных факультетах.

И вот снова встреча.

– Надеюсь, Иван Христофорович, ты меня просветишь...

– Я сейчас спешу к начальнику штаба, – ответил Баграмян, – а ты пока подожди меня в моем кабинете. Скоро вернусь.

Он пришел действительно скоро, минут через двадцать и сразу же вызвал начальника разведотдела с картой. Синие круги и овалы, другие условные обозначения показывали расположение немецких войск на территории Польши, их штабы, аэродромы, скопления танков. Конев представил ясно наступательную группировку предполагаемого противника.

Когда начальник разведотдела ушел, Конев взволнованно произнес:

– Так это же война!

– Выходит так.

– А вы докладывали в Москву?

– Докладывали, и не раз. Нарком знает. Ведь твою армию передислоцировали к нам не случайно. Сейчас с Дальнего Востока прибывает армия генерала Лукина. Но есть твердый приказ «самого» – не поддаваться на провокации. Привести войска в боевую готовность нам, не позволяют. Недавно устроили разгон за то, что мы. хотели под видом учений подвинуть войска к границе. Вот так...

Конев понял, что не следует углубляться в эту тему. Он искренне поблагодарил Баграмяна:

– Спасибо. Всего наилучшего, Иван Христофорович. До встречи!

Они по-братски обнялись. Встретиться им довелось, не скоро, почти через два года, на Западном фронте под Москвой.

А через четыре дня началась война.

В субботу, 21 июня утром Конев позвонил начальнику Генштаба Георгию Константиновичу Жукову и попросил у него разрешения слетать в Ростов, чтобы дать указания по мобилизационной готовности войск, поскольку он не был освобожден от обязанностей командующего Северо-Кавказского военного округа.

– Поезжай. Но никуда не отлучайся, будь у аппарата ВЧ.

Он прилетел в Ростов вечером, а в два часа ночи позвонил Жуков и сказал, что положение на границе угрожающее, надо немедленно привести части ПВО в боевую готовность, передать командование округом заместителю генералу Рейтеру и лететь в Черкассы.

В четыре часа утра он вылетел на транспортном самолете «Дуглас». Шли сначала над Азовским морем, потом вдоль Днепра. Когда летели над Запорожьем, на борт самолета пришла радиограмма: немцы бомбят Одессу и Николаев.

Но в Черкассах еще ничего не знали о начавшейся войне, даже в штабе армии. Конев приказал поднять войска по тревоге и позвонил в Киев.

Ему передали распоряжение командующего фронтом срочно разместить армию в старом Киевском укрепрайоне.

Значит, снова передислокация. Не теряя времени, Конев направился в район реки Тетерев.

Он, конечно, знал, что этот укрепрайон строился еще в двадцатые и тридцатые годы, но увиденное здесь его поразило – доты и дзоты заросли бурьяном, почти все пушки и пулеметы сняты. В 1939 году было принято решение строить укрепрайоны на новой западной границе, а в старых держать лишь небольшие команды и ограниченное количество вооружения. Но строительство новых укрепрайонов завершить не успели, а старые пришли в запустение и по существу стали небоеспособны. Теперь их предстояло возродить.

Но что же происходит там, на границе? Точных сведений Конев не получал, а из отрывочных данных мог сделать вывод, что положение складывается, по существу, критическое.

Ни вторые сутки он узнал в штабе фронта, что германские танки вклинились на нашу территорию более чем на пятьдесят километров и продолжают движение. Пришла еще одна трагическая весть. Большинство новых самолетов уничтожено на аэродромах в первую же ночь войны. И в полном противоречии с реальностью на следующее утро пришла директива из Кремля, которая предписывала концентрированными ударами механизированных корпусов и всей авиацией Юго-Западного фронта окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынского, и к исходу 24 июня овладеть районом Люблина.

Окружить и уничтожить! Овладеть районом Люблина на территории Польши! Конев читал эту директиву и ясно понял, что Сталин не представляет истинного масштаба катастрофы. Оборона на границе сломлена, и танковая армада врага двигается на Киев.

На фронт прибыл из Москвы Жуков и сразу выехал в Тернополь. Механизированные корпуса фронта нанесли несколько сильных контрударов, но они вводились в сражение с ходу и потому несли большие потери. Несколько суток эти удары все же сдерживали танковые дивизии противника, что позволило отвести наши войска с Львовского выступа. Однако положение на фронте оставалось по-прежнему тяжелым.

К исходу первой недели войны Коневу позвонил Тимошенко.

– Твоя армия может двигаться бегом? – без вступлений спросил нарком.

– Может, товарищ маршал.

– Так вот. На Западном фронте обстановка осложнилась. Срочно по тревоге грузи армию в эшелоны. Пункты назначения – Витебск, Орша, Смоленск. Подробные указания получишь в штабе фронта.

Хрущев, узнав о приказе Тимошенко, позвонил Сталину и попросил оставить армию Конева на Юго-Западном фронте, но тот резко прервал разговор:

– Армию – в эшелоны!

Коневу передали содержание этого разговора, и он понял: на Западном фронте положение еще хуже, чем здесь, на Юго-Западном.

Снова марш, погрузка в эшелоны, движение по железной дороге через Конотоп и Брянск под непрерывной бомбежкой.

...Воспоминания Конева прервал мощный взрыв. Автомобиль тряхнуло – шофер резко затормозил. Машина, шедшая сзади, тоже остановилась.

– Быстро в кювет, – скомандовал Конев. Он увидел прямо перед собой летящий самолет с черными крестами на крыльях, за ним второй, третий, четвертый. Самолеты бомбили и обстреливали шоссе.

Шофер и командарм выскочили из машины и залегли в заросшем густой травой кювете. Адъютант замешкался, и его швырнуло воздушной волной на асфальт дороги. Придя в себя, он дополз до кювета и лег рядом.

– Жив?

– Жив, – с трудом, глухо произнес адъютант.

Конев взглянул на небо – погода солнечная, ни облачка. Самолеты спокойно развернулись и, не сбавляя скорости, рассыпали обойму небольших бомб вдоль шоссе. Больно ударили в спину куски асфальта, мелкие осколки впились ему в бедро. Огненным факелом вспыхнула роскошная новенькая машина, за минуту превратившаяся в кучу черного металла.

Самолеты ушли на запад.

Конев встал, стряхнул с себя землю. Вид у него был совсем не генеральский – китель в грязи, бриджи с красными генеральскими лампасами (может быть, они привлекли внимание немецких летчиков?) в крупных и мелких дырах.

– Разворачивайся, – сказал шоферу второй, оказавшейся совсем целой машины.

Он решил вернуться в Рудню. Во-первых, надо привести себя в порядок, переодеться в полевую форму, отправить адъютанта в госпиталь, по всему видно, что тот серьезно контужен. И, во-вторых, выяснить, как идет сосредоточение.

Но в Рудне задерживаться не хотел.

Рассказал начальнику штаба о встрече с Тимошенко, дал указания о маршрутах и местах сосредоточения прибывающих войск. В заключение беседы попросил найти ему адъютанта – толкового штабного командира.

Остановились на кандидатуре капитана Соломахина. Конев приметил этого молодого офицера еще перед войной в Ростове, когда командовал Северо-Кавказским военным округом. Тот служил в штабе, в отделе боевой подготовки. Окончил пехотное училище в Орджоникидзе, был слушателем-заочником в военной академии. Но сперва Конев проверил, как Соломахин ориентируется на местности, как знает карту, не теряется ли под огнем? Нет, все в порядке, все, как требуется: спокоен, не болтлив, не суетлив, не угодлив, держится достойно.

...Утром вымылся по пояс холодной водой из колодца и по старой армейской привычке тщательно побрил не только лицо, но и голову. Надел хлопчатобумажную гимнастерку – не так жарко, как в генеральском кителе, и, захватив с собой нового адъютанта, на машине-вездеходе вновь тронулся в путь.

Когда они попали под бомбежку, дорога была почти пустынная. Однако теперь оказалась вся забита повозками, машинами, людьми, шагающими, как видно, издалека. И весь этот поток – с запада на восток.

Конев остановил машину.

– Откуда идете, – спросил он молодую женщину, шедшую за телегой со скарбом.

– Из Витебска.

– Там немцы?

– Не знаю, – хмуро ответила она.

Ближе к Витебску поток беженцев увеличился. Большинство – женщины, дети. Но попадались армейские машины и повозки. У моста через речушку на траве отдыхала большая группа бойцов с оружием. Конев остановил машину. К нему подошел капитал с усталым, почерневшим лицом.

– Откуда идете?

– Из-за Двины.

Капитан назвал номер дивизии, сказал, что они вырвались из окружения.

Конев развернул карту и показал командиру населенный пункт, куда ему следует вести бойцов.

В дороге он встречал и другие довольно значительные группы красноармейцев из разбитых частей. Встреча с генералом, который дает ясные указания, помогала преодолеть растерянность и подавленность.

Он назначал старших. Штабным командирам, которые ехали во второй машине, он поручил собирать такие группы и формировать из них боеспособные подразделения.

Из расспросов понял, что в Витебске крупных наших соединений нет.

Там, где шоссе резко поворачивало, из-за поворота с грохотом выполз тяжелый танк KB, обдавая беженцев клубами черного дыма. За ним второй, третий...

Головной танк Коневу остановить не удалось. То ли не заметил генерала механик-водитель, тс ли не захотел прерывать марш.

Конев вынул пистолет и рванулся наперерез колонне. Второй танк резко затормозил. Встала и вся колонна.

Головной танк тоже остановился. Из него проворно выскочил танкист в кожаной тужурке и танкошлеме. Подбежал к генералу и четко доложил, что он командир танкового батальона, назвал свою дивизию.

– Куда же вы двигаетесь?

– Мы вышли из боя западнее Витебска, связи с дивизией и корпусом не имеем. Двигаемся на Лиозно. У нас шесть исправных танков и ремонтная летучка. Остальные машины сгорели или повреждены. Прошу указаний, товарищ генерал.

– Разворачивайте свои танки и следуйте за мной.

По дороге Конев остановил группу бойцов, отставших от своей части, и посадил их на танки как десант. Повернул он и артиллерийскую батарею, потерявшую свою дивизию.

Он уже понял, что эти танки, орудия, группы бойцов – остатки тех дивизий, о которых ему говорил Тимошенко. Они, по всей видимости, разбиты, потеряли управление и серьезной боевой силы уже не представляют.

В Витебск Конев приехал, когда начало смеркаться. Город горел, улицы опустели. На центральной площади у здания Обкома партии стояло несколько грузовиков, груженных каким-то имуществом. Здесь же находилась группа военных. К Коневу подошел плотный, подтянутый командир с двумя шпалами в петлицах.

– Майор Рыжков, начальник отдела штаба 37-й стрелковой дивизии. Я знаю вас, товарищ генерал.

– А где дивизия?

– Дивизии уже нет. Здесь только тылы и часть штабных служб.

Для Конева это была печальная новость – именно этой дивизией Конев командовал четыре года. Теперь ясно, что соединение, некогда слаженное, боеспособное, разбито за Березиной и сюда, в Витебск, вышла лишь сравнительно небольшая группа бойцов и командиров.

В городе находились разрозненные остатки дивизии да местная рота Осоавиахима. Фашисты в город еще не вступили, но, по данным майора Рыжкова, их передовые части сосредоточиваются на том берегу Западной Двины, начали наводить переправы и скоро будут здесь. Севернее они уже имеют большой плацдарм на этом берегу реки.

Конев поручил Рыжкову собрать все наличные силы и занять удобную позицию на восточной окраине города. Ему он передал и те шесть танков, которые привел с собой.

Конечно, позвонить из обкома маршалу Тимошенко он не мог – правительственная связь давно демонтирована, все учреждения эвакуированы, да и здание обкома горело.

Майор Рыжков оказался дельным, энергичным командиром. Он собрал все наличные силы в крепкий боевой кулак, танки расположил за домами так, чтобы они могли вести огонь вдоль улиц по возможным путям продвижения противника, роту Осоавиахима оставил в своем резерве.

Конев понимал, что имеющимися здесь силами задержать противника, а это видимо, были авангарды танковой группы генерала Гота, невозможно. Но, по его данным, к утру должна подойти одна из танковых дивизий, которую ему переподчинили в штабе фронта. Хотя она уже побывала в боях западнее Витебска и потеряла танки, но все же еще должна представлять известную боевую силу.

Ночь Конев провел в своей машине на высотке у города.

Проснулся он на рассвете от грохота разрывов. Снаряды рвались совсем близко. Слышны были выстрелы танковых пушек и пулеметные очереди. Стало ясно, что в городе немцы.

Ночью подошли и отдельные части нашей танковой дивизии. Совсем рядом на высотках развернулась артиллерия.

Командир одной батареи расположил свой наблюдательный пункт метрах в сорока от машины Конева. Сейчас он рассматривал в стереотрубу город.

Совсем близко, левее наблюдательного пункта, разорвался снаряд, затем второй, правее.

– Нас берут в вилку, – крикнул Конев комбату,– быстро в укрытие.

Но тот схватил телефонную трубку и стал что-то кричать.

– Быстрее!

Конев лег на землю.

Снаряд разорвался почти рядом. Было слышно, как кусты и траву кромсают осколки.

Когда он поднялся, то увидел, кто командир батареи убит осколком в голову, искореженная стереотруба валяется рядом. Подбежал и, схватив телефонную трубку, установил, что связь с орудиями не нарушена.

– Орудия, к бою! – скомандовал генерал.

Без труда вспомнив старую науку (в первую мировую войну он был артиллеристом, фейерверкером), быстро высчитал и передал командирам орудий данные для стрельбы.

– Огонь!

Он видел, как разорвались снаряды на шоссе, пролегающем от реки в город, из которого вели огонь вражеские орудия.

Более часа артиллеристы вели огонь. Стреляли и танки из группы майора Рыжкова.

Видимо, командование авангарда противника решило, что на окраинах города сосредоточены крупные силы, и приостановило движение танков, чтобы лучше сориентироваться в обстановке. К середине дня подошла еще одна дивизия. Авангард противника удалось выбить из города, впрочем, ненадолго – силы были не равные. Город пришлось оставить, но гитлеровское командование вынуждено было изменить направление удара. Шоссе, идущее на Смоленск, удалось перекрыть. Дивизии отошли и заняли оборонительный рубеж восточнее Витебска, установили связь с соседями – соединениями 20-й армии, которые вели бой севернее Орши.

Конев связался, наконец, со штабом фронта, уточнил обстановку. Выяснилось, что главные силы танковой группы генерала Гота прорвались северо-восточнее Витебска и устремились по направлению к Духовщине, охватывая Смоленск с севера. Южная клешня наступления – танковая группа генерала Гудериана – стремительно двигалась от Орши к Рославлю. Создавалась угроза окружения главных сил Западного фронта.

Теперь Конев получил указание организовать оборону севернее Смоленска, в районе переправ через Днепр, там, где сосредоточивались две дивизии его армии – генералов Городнянского и Корнеева.

Смоленское сражение разворачивалось с новой силой.

Еще 4 июля Гитлер собрал в своей ставке командующих группами войск «Север», «Центр» и «Юг» – фельдмаршалов фон Лееба, фон Бока и фон Клейста. Присутствовали также Геринг, Кейтель, Йодель, главнокомандующий сухопутными войсками фельдмаршал Браухич и начальник генерального штаба генерал Гальдер.

Фюрер был в прекрасном настроении, он поздравил командующих группами войск с победой и просил передать свое поздравление командующим армиями.

Докладывал Гальдер. Он сообщил, что из ста шестидесяти четырех известных русских соединений восемьдесят девять уничтожены, сорок шесть боеспособны, восемнадцать действуют на второстепенных фронтах, в том числе против финнов, об одиннадцати нет данных. Гальдер показал на карте достигнутые рубежи и начал докладывать о том, как германские войска будут действовать в ближайшие недели. Его прервал фюрер:

– Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Практически он войну уже проиграл. Хорошо, что мы разгромили танковые и военно-воздушные силы русских в самом начале. Русские не смогут их больше восстановить.

Стенографист точно зафиксировал эту фразу, которую фюрер, очевидно, считал исторической.

– Теперь, – продолжал Гитлер, – мы должны окружить их резервы в районе Смоленска. И тогда можно поставить точку. Победа, молниеносная победа одержана.

Возвратившись в свой кабинет, Гальдер достал из сейфа личный дневник, который он вел с первых дней войны, и записал:

«Кампания против России выиграна в течение 14 дней. Когда мы форсируем Западную Двину и Днепр, то речь пойдет не столько о разгроме вооруженных сил противника, сколько о том, чтобы забрать у противника его промышленные районы и не дать ему возможность, используя гигантскую мощь своей индустрии и неисчерпаемые людские резервы, создать новые вооруженные силы».

Закончив запись, он положил тетрадь в сейф, установил шифр, повернул ключ – дневник он вел лично и конфиденциально.

Теперь, размышлял Гальдер, осталось разгромить противника на юге, в районе Киева, и в центре, в районе Смоленска. Тогда путь в Москву будет открыт.

В директиве Гитлера по плану. «Барбаросса», призванного сокрушить Советский Союз, указывалось: «Основные силы русских сухопутных войск, находящихся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого продвижения танковых клиньев». Здесь же подчеркивалось, что «отступление боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории должны быть предотвращены».

«Боеспособные войска» Красной Армии не могли отойти за Днепр и Западную Двину, они остались там, в страшных белорусских котлах – в белостокском выступе, в лесах за Минском. Там потеряны все, танки, а их было немало. По существу, вся артиллерия, склады с боеприпасами и снаряжением.

Сталин не разрешил отойти к старой границе даже тогда, когда стало ясно, что фланги Западного фронта охвачены мощными танковыми клиньями противника. А когда дал согласие на отвод войск, было уже поздно. Танковые группы вермахта сомкнулись.

Из армий, прибывших из внутренних округов, с начала июля создавался, по существу, новый фронт во главе с Тимошенко. И 19-я Конева – среди этих новых армий.

Бои шли без авиационного прикрытия, новые дивизии выступали в сражение прямо из эшелонов, часто разрозненно. Штабы далеко не всегда получали сведения о положении на переднем крае. Связь нарушалась.

И тем не менее новый фронт, обозначенный на оперативных картах германских штабов как «группа армий Тимошенко», начал сражаться упорно и мужественно.

10 июля танковые группы Гудериана и Гота начали новый рывок на Восток.

В эти жаркие летние дни генерал Конев мотался по дорогам Смоленщины, собирая в кулак отступающие войска и те дивизии, которые успели разгрузиться.

Спал урывками, прямо в машине. С рассвета до глубокой ночи – в войсках. Да, собственно, так поступали в ту пору все командармы и сам командующий Западным фронтом.

Сплошной линии обороны не было, сражения носили очаговый характер. Очень подводила связь – проводная связь нарушена, а рации работали неустойчиво, да и командиры еще не имели навыка руководить боем по рации.

Противнику все-таки удалось ворваться в Смоленск, но недавно разгрузившаяся из эшелона дивизия генерала Городнянского сумела нанести удар по шоссе, ведущему в Ленинград. Конев стоял рядом с комдивом, когда полки, словно на учении, развернулись и пошли в атаку, за огневым валом артиллерийского огня. Хорошие, кадровые полки. Они сбили заслоны врага и завязали бои в северной части города. Левее упорные бои вели соединения 16-й армии генерала Лукина. Тоже крепкие войска – сибиряки. Прорыв вражеских танков на Ярцево задержала оперативная группа генерала Рокоссовского.

Бои в районе Смоленска, на всем верхнем течении Днепра не утихали ни днем ни ночью.

Для обеспечения организованного отхода наших войск из-за Днепра важную роль играла Соловьевская переправа. Потому утром Конев поехал в дивизию генерала Корнеева, которая обороняла переправу, сдерживая напор танков.

Подъехав к Днепру, командарм увидел, что у понтонных мостов царит полная неразбериха. Нескончаемая цепь машин с перегретыми моторами, конные повозки, толпы беженцев. Ревут машины, кипят радиаторы, мечутся кони. Прямо у берега лежат незакопанные трупы – переправу непрерывно бомбили самолеты.

Конев вылез из машины, прошел вдоль берега, увидел в группе бойцов рослого командира с двумя шпалами в петлицах.

– Представьтесь.

– Начальник штаба полка, – майор назвал номер.

– А где полк?

– Из окружения вышла только эта группа, – майор-показал на бойцов, лежащих в траве у берега. – Вывели три орудия...

– Хорошо. Назначаю вас комендантом переправы. Наведите порядок. Через два часа я вернусь и проверю. Организуйте команды бойцов для регулирования движения.

Но вернулся Конев только к вечеру. Целый день, был в дивизии. Она хорошо держала оборону, несколько раз, переходила в контратаки. Конев принял участие в одной из них, шел в боевых порядках батальона под ураганным огнем. Он делал это совсем не для того, чтобы испытать себя или показать подчиненным пример храбрости. Хотя, наверное, было и это. В основном хотел лично проверить стойкость стрелкового соединения в столь сложной обстановке. И убедился: кадровая, хорошо обученная в мирное время дивизия показывала, что вполне может противостоять сильному, опытному и. умелому противнику. К сожалению, таких соединений на Западном фронте было уже немного. И так необходимых танков тоже нет.

Командарм снова побывал на переправе, где порядка стало больше. Распорядился поставить зенитный полк, чтобы защищаться от совсем уже обнаглевших самолетов.

Именно в эти критические дни, когда противнику удалось ворваться в Смоленск и охватить фланги трех наших армий – 20-й, 16-й, 19-й, маршал Тимошенко послал в Ставку шифровку: «Подготовленных в достаточном количестве сил, прикрывающих направление Ярцево, Вязьма, Москва, у нас нет. Главное нет танков».

Штаб фронта вынужден был переехать из Ярцева в район Вязьмы, в бывшее поместье князя Оболенского – Касню и отсюда руководил обороной.

Ставка требовала не только удержать рубеж по рекам Днепр и Вопь, но и снова отбить Смоленск. Это была непосильная задача. Нашим ослабленным войскам противостояла мощная вражеская группировка, имеющая танки и авиацию. Однако Сталин настаивал на взятии Смоленска, хотя самым разумным в этой обстановке было укрепить оборону на рубежах, которые занимали 16-я, 20-я, 19-я армии и оперативная группа Рокоссовского, проявившие в июльских боях свою стойкость и упорство.

Маршал Тимошенко приказал Коневу передать район Соловьевской переправы командующему 16-й армией генералу Лукину и срочно организовать оборону на шоссе Рудня–Смоленск – там разгрузилась часть дивизий и некоторые соединения, входящие в состав 19-й армии. Приказ Коневу передал заместитель командующего фронтом генерал Еременко, и они договорились встретиться на высотках западнее Рудни.

Но здесь опять не обошлось без приключений, впрочем, весьма характерных для меняющейся каждый день, даже каждый час, обстановки, когда не было сплошного фронта и нашим войскам приходилось вести очаговую оборону.

В назначенном месте под Рудней Конев не нашел Еременко. Но оказался под ударом колонны немецких танков, двигавшихся по шоссе, машину пришлось бросить. Он, адъютант и находившийся с ними в машине начальник политотдела армии побежали по высокой ржи в сторону села. Танкисты заметили бегущих, открыли огонь, начальник политотдела был ранен в ногу, Конев и адъютант Соломахин взяли его под руки, потащили.

У села во ржи стояла противотанковая пушка-сорокапятка без тяги, рядом сидел красноармеец.

– Что ты тут делаешь, друг? – спросил Конев.

– Да вот коновод ушел в село, увел лошадей, я, его жду.

– Видишь танки?

– Вижу.

– Ну, раз ты решил воевать, давай их пуганем...

И, обращаясь к адъютанту, добавил:

– Помоги полковому комиссару добраться до села, я вас догоню.

Вместе с красноармейцем они развернули орудие в, сторону шоссе. Красноармеец подал снаряд. Конев прицелился. Выстрел. Еще выстрел. Танки остановились.

– Теперь давай уходить. Разрешаю оставить орудие. Вынь замок и возьми с собой, в селе бросишь. Следуй за нами. Ты – хороший боец.

За селом, на проселочной дороге, они остановили грузовую машину. В кабину с шофером посадили раненого начальника политотдела. Конев, адъютант и красноармеец-артиллерист забрались в кузов.

Скоро командующий был уже в расположении дивизии и сразу погрузился в дела, помог организовать оборону на Смоленском шоссе, создал противотанковый район. В его присутствии батарея PC – нового оружия, которое позже назовут «катюшей», – вела огонь по пытавшейся атаковать наши позиции пехоте противника. Это было эффективное зрелище. Огненные трассы с грохотом прорезали небо. Удар остановил вражескую» атаку, но еще важнее было то, что действия реактивных установок производили сильнейшее впечатление на наших бойцов, вселяя в них уверенность в пору неудач, поспешных отходов, постоянной угрозы окружения.

Но долго задерживаться здесь Конев не мог. Надо разыскать штаб армии и быть там. Конев считал, что необходимо, наконец, организовать четкое управление войсками, наладить связь с прибывшими дивизиями, активизировать службу тыла – войска испытывали недостаток горючего и боеприпасов, да и продовольственные запасы, которые они привезли с Украины, кончались.

На небольшой железнодорожной станции, где располагался штаб, командующего встретили с радостным удивлением, как человека «с того света». Дело в том, что генерал Еременко сообщил, что Конев или погиб, или попал к немцам в плен. Еременко видел немецкие танки, идущие по шоссе как раз туда, где они договорились встретиться с Коневым, видел и горящую машину командарма.

В штабе армии Конев, наконец, почувствовал себя настоящим командармом. То, что происходило с ним за три недели с того дня, как он вышел из вагона на станции Рудня, конечно, не могло удовлетворять. Но он вполне познал всю сложность фронтовой обстановки. Кем он только не побывал за это время! Командовал батареей, корректируя огонь по танкам; собирал на шоссе разрозненные, потерявшие свои дивизии подразделения; шел в боевых порядках батальонов в атаку; организовывал временные оборонительные заслоны и, наконец, руководил действиями дивизий, попавших «с колес» в бой. Другие дивизии его армии прямо из эшелонов направлялись в другие армии фронта.

Конечно, все это обогащало боевой опыт. Но ведь, по сути дела, приходилось выполнять обязанности командира другого ранга и не армейского масштаба. Потому он был рад, что теперь получил возможность управлять боевыми действиями вверенных ему дивизий через штаб, используя современные средства связи, вести разведку, наладить снабжение войск всем необходимым. Он старался не терять выдержки и требовал спокойствия от подчиненных. Но, как знающий кадровый военный, понимал, сколь грозную опасность представляет собой противник, и какая страшная и долгая предстоит война. Эти жаркие летние дни и ночи выявили командиров, которые позже смогли взять на свои плечи тяжкий груз великой войны.

Постепенно образовывалась сплошная линия фронта. Войска 16-й и 20-й армий, коммуникации которых противнику удалось перехватить восточнее Смоленска, сумели с помощью группы Рокоссовского вырваться из окружения. Это тоже усилило устойчивость обороны.

В районе древних русских городов – Смоленска, Ярцева, Дорогобужа, Духовщины, Ельни в огне ожесточенных сражений были спутаны карты и схемы плана «Барбаросса», составленного искусными специалистами войны. И колеса и колесики пунктов точных инструкций, строгих наставлений и неукоснительных приказов, где предписывалось во столько-то часов ноль-ноль минут выйти туда-то, на такой-то рубеж, такую-то водную преграду, с ходу ее форсировать и окружить такие-то русские дивизии, взять такой-то город, вдруг завертелись медленнее, чем надлежало им вертеться, а иные заскрипели и надломились.

Как-то поздно вечером на командный пункт 19-й армии, на станцию Вадино, приехал маршал Тимошенко. Конев показал командующему на карте, где располагаются его дивизии, рассказал о том, что видел в эти дни.

– Ну, что ж, я рад, что ты цел и невредим, – сказал маршал, – мы полагали, что две твои дивизии дерутся в окружении.

– Они были в полукольце, но тыловые коммуникации немцам перехватить не удалось. Сейчас в полосе армии оборона устойчивая.

Тимошенко взял из рук Конева карту:

– Ставка разрешила нам отвести войска на рубеж реки Вопь. Вот сюда. Так что тебе придется перегруппировать дивизии в район севернее Ярцева. Слева у тебя будет оперативная групп! Рокоссовского, справа – армия генерала Хоменко. Оборону надо организовать крепкую. Ясно?

– Ясно, товарищ маршал.

– Ну, раз ясно, действуй. Свежих сил мы тебе добавим. Артиллерии тоже. Снарядов подбросим, хотя не так уж много.

Маршал приветливо попрощался с Коневым. Сел в машину и поехал в сторону Вязьмы.

Перегруппировка в условиях непрерывных атак противника дело непростое. Но Конев сумел произвести ее за двое суток и сразу начал создавать противотанковый район восточнее Духовщины, захваченной с ходу танковой группой генерала Гота.

В эти дни в тылу Западного фронта и на левом фланге создавался новый, Резервный фронт. Командующим назначен генерал армии Жуков, освобожденный от должности начальника Генерального штаба. Сталин был разгневан, когда Жуков предложил отвести за Днепр войска Юго-Западного фронта, фланги которого охватил противник, и оставить Киев. Жуков полагал, что если не пойти на этот трудный шаг, миллионная группировка Юго-Западного фронта может оказаться в полном окружении. Он предложил также укрепить Центральный фронт, чтобы из района Брянска и Гомеля угрожать флангу и тылу германской ударной группировки, рвущейся вглубь Украины.

Сталин предложение не принял, и это дорого обошлось нашей стране.

Конечно, создание Резервного фронта, да еще во главе с таким опытным командующим, повышало устойчивость всего Западного направления. Но Ставка не хотела ограничиваться обороной и постоянно ставила наступательные задачи. Командующий Западным фронтом Тимошенко да и командармы Курочкин, Лукин, Конев, Рокоссовский понимали, что сейчас такие задачи непосильны – нет танков, очень мало авиации, но приказ есть приказ. И они проводили контрудары, которые не давали решающего успеха, а лишь истощали силы, так необходимые для прочной обороны.

Коневу было поручено отбить у врага Духовщину. Задача была явно нереальна. Духовщина, куда вышли дивизии 9-й немецкой армии, сильно укреплена. Но Сталин настаивал. Причем на подготовку наступления давалось очень мало времени. Было неясно, зачем такая спешка? Тем более, что дополнительных сил и средств не давалось.

Конев, получив приказ, сразу поехал в войска. Надо срочно основные силы артиллерии, а ее не так уж много, сосредоточить на сравнительно небольшом участке фронта, где он намеревался осуществить прорыв вражеской обороны, скрытно подготовить стрелковые дивизии к атаке.

Артиллерийская подготовка прошла успешно. Огневые точки на переднем крае были подавлены. Наступление развивалось планомерно. Дивизии продвинулись на пятнадцать километров на запад. И все же прорвать фронт на всю глубину и взять Духовщину так и не удалось. Оправившись от неожиданного удара, противник организовал контратаку. На наши боевые порядки танки двинулись тремя маршрутами без сопровождения пехоты, рассчитывая полностью и в кратчайший срок восстановить утраченные позиции. Менее чем за час он» прошли участок местности, где располагалась линия немецкой обороны, только что взятая штурмом нашей пехотой.

Но Конев, планируя операцию, предусмотрел и такой вариант. Артиллерия, а здесь располагались несколько батарей сорокапятимиллиметровых противотанковых пушек, восьмидесятипятимиллиметровые зенитки и мощные стодвадцатидвухмиллиметровые орудия, была готова встретить вражеские танки.

Танковая дивизия противника нарвалась на подготовленный противотанковый район. Произошла уникальная дуэль. Артиллеристы выдержали танковый напор. Особенно эффективно действовали зенитчики. Каждый выстрел поражал танк. Над полем взвились огненно-дымные факелы. Черная гарь застилала высокую, спелую рожь.

Артиллеристам удалось не только отразить дерзкую атаку, но и сжечь до полуста вражеских танков.

Это был успех. Танкисты противника потому и действовали так опрометчиво, так рискованно, что они с первых дней войны привыкли мощным тараном, с ходу, сбивать оборонительные заслоны и решительно прорываться на тылы наших войск, создавая угрозу окружения. Но здесь так не получилось. Понеся столь чувствительные потери, 7-я танковая дивизия вынуждена была вернуться на исходные рубежи.

Маршал Тимошенко поздравил Конева с успехом. Сообщил, что из Москвы вылетела специальная комиссия Генштаба.

– Будут считать твои танки, – шутливо добавил маршал.

– Пусть считают.

Комиссия действительно прилетела. Группа полковников и генералов, в основном преподаватели академий, отправились на поле недавнего боя. Осмотрели подбитые танки. Побывали в артиллерийских полках, беседовали с командирами. Прибыли и военные корреспонденты, центральных газет и кинооператоры. Сталин дал специальные указания широко осветить в печати и в журналах кинохроники этот успешный бой.

Конев находился на своем наблюдательном пункте, когда позвонил начальник политуправления фронта и сообщил, что приехали писатели Александр Фадеев, Михаил Шолохов, и Евгений Петров, а также редактор «Красной звезды» дивизионный комиссар Ортенберг и хотели бы с ним встретиться.

– Ну, вот какой я стал знаменитый, да и что я им могу рассказать особенного. Кстати, здесь у меня не безопасно – немцы ведут постоянный артиллерийский обстрел. Но если хотят, пусть приезжают. С Фадеевым мы старые знакомцы.

Встретились они на опушке леса, рядом с командирским блиндажом. Первым из машины проворно выскочил Фадеев – высокий, в ладно сидящей гимнастерке с ромбом в петлицах – и, улыбаясь, подошел к Коневу.

– Вот и встретились дальневосточники. Без малого двадцать лет прошло... Ты теперь знаменитый писатель.

– А ты знаменитый генерал.

– Ну, какой я знаменитый...

Конев знал Фадеева с времен гражданской войны, вместе ехали из Читы в Москву на X съезд партии, и в Кремле сидели рядом, слушая Ленина, вместе потом прямо со съезда отправились на Кронштадтский лед.

Фадеев познакомил Конева со своими спутниками.

Шолохова Конев увидел впервые, хотя читал его книги и восхищался ими. Знал, но тоже заочно, и Евгения Петрова. «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» были в его личной библиотеке и в Чите и в Ростове.

– К сожалению, товарищи, я не смогу уделить вам много времени. Меня вызывают в штаб фронта. – сказал Конев, – да и лучше, наверное, вам поговорить с бойцами и командирами, особенно, артиллеристами. Они отличились. Скажу только несколько слов: мы отбросили немцев на пятнадцать километров, удалось, как вы знаете, уничтожить немало танков. Но противник очень силен и очень опытен. Нам предстоит еще много испытаний. Так что почивать на лаврах не приходится. Нет, не приходится.

Конев ответил на вопросы писателей. Особенно дотошно его расспрашивал о деталях минувшего боя Шолохов. Евгений Петров молча записывал в блокнот каждое слово генерала. Позже он напечатал в «Огоньке» большой очерк о действиях 19-й армии. В «Красной звезде» тоже появилась статья под броским заголовком «Коневцы наступают».

Попрощавшись с писателями, Конев на самолете У-2 полетел в Касню. Он спешил. Тимошенко сказал строго: «Бросай все и срочно ко мне! Срочно. Понял?»

На аэродроме его ждали адъютант маршала с машиной. Они подъехали к старому помещичьему дому, принадлежавшему когда-то князю Волконскому, где располагался штаб фронта. Конев вошел в просторный кабинет командующего. Маршал встал из-за стола и, не здороваясь, сказал:

– Тебя ищет товарищ Сталин. Сейчас будешь с ним говорить.

Связь дали быстро.

Конев услышал в трубке глухой голос:

– Здравствуйте, товарищ Конев. Это хорошо у вас получилось с немецкими танками. Но скажите, вы можете взять Духовщину? Вам известно, что там расположен штаб девятой германской армии?

– Известно, товарищ Сталин. Но Духовщину взять не смогу. У меня нет танков. Наступление не принесет результатов.

После продолжительной паузы Сталин произнес:

– А обстрелять Духовщину вы можете?

– Да, могу. У меня есть тяжелая артиллерия.

– Ну, вот и обстреляйте. Пусть им не будет покоя.

На этом разговор закончился.

– Что это ты так сразу – Духовщину взять не могу, – ворчливо произнес Тимошенко, – он такие ответы не любит.

– Но я же действительно не смогу взять город. Положу две дивизии, а Духовщину не возьму.

– Ну, раз ты такой упрямый, готовь обстрел. Я добавлю тебе полк тяжелой артиллерии.

– Разрешите отбыть к себе?

– Будь здоров. Зайди в штаб к Соколовскому. Ознакомься с приказом.

Конечно, звонок Верховного Главнокомандующего командарму – событие немаловажное. Но все же Конев не понял, какова цель обстрела Духовщины. Какой-либо серьезный результат он дать не может. Город небольшой. Переведут гитлеровцы свой штаб в другое место и что для нас от этого изменится?

Но приказ есть приказ.

Перед отъездом в армию он зашел к начальнику штаба фронта. Генерал Соколовский принял его приветливо, как старого товарища, угостил хорошим чаем с бутербродами, показал приказ от 17 августа. Собственно, это был даже не приказ, а обращение военного совета фронта к войскам. «Товарищи! Следуйте примеру 19-й армии, – говорилось в нем. – Смело и решительно развивайте наступление». Такой приказ рассылался по всем армиям, читать его было, конечно, приятно, но Конева не покидала тревога. Почему говорится о наступлении? Ведь оно, по существу, захлебнулось.

Его армия продвинулась лишь на несколько километров. Большого успеха не имели и другие армии фронта. Сейчас надо думать об обороне, о ее устойчивости. Дивизии понесли потери, танков нет...

Но все же Смоленское сражение, которое длится уже полтора месяца, показало, что Красная Армия способна противостоять столь сильному и умелому противнику. Командованию группы армий «Центр» так и не удалось окружить и уничтожить главные силы Западного фронта в смоленском коридоре. Темп наступления противника от Западной Двины до верхнего течения Днепра, реки Вопь, где он был остановлен, оказался совсем невелик. Гитлер бесился – черепашьи шаги! План «Барбаросса», в основе которого был блицкриг – молниеносная война, явно провалился. Фюрер приказал перейти к обороне на всем московском направлении. Его взоры теперь устремились на Украину, среднее течение Днепра. Именно туда перебрасывалась, танковая армия Гудериана, 2-я полевая армия.

Через много лет Иван Степанович, вспоминая этот период войны, скажет: «На Смоленском рубеже мы задержали немецко-фашистские войска на два месяца. В общих планах летней кампании 1941 года это имело огромное стратегическое значение. К тому же, сражение на Смоленском рубеже, несомненно, имело прямую связь с Московским сражением. Это были единые, слитные действия Советских Вооруженных Сил по отражению агрессии и наступления врага на главном стратегическом московском направлении. Цель была одна – взять Москву. У нас находились историки, считавшие, что Смоленское сражение надо рассматривать отдельно, Октябрьское сражение – отдельно, а Московское следует считать только с начала ноябрьского наступления. Это совсем уже исторически неправдоподобно, и мне кажется, нет никакой надобности подвергать подобные взгляды какой-то критике. В Смоленском сражении героически и стойко сражались войска 19-й армии, 16-й армии под командованием генерала Рокоссовского, 20-й армии под командованием генерала Курочкина. Эти три армии своими действиями задержали на главном стратегическом направлении немецко-фашистские войска на два месяца. Слава этим армиям, их боевым делам! Я с большим уважением склоняю голову перед павшими героями, участниками Смоленского сражения, воинами 19-й, 16-й и 20-й армий».

10 сентября Государственный Комитет Обороны назначил Конева командующим Западным фронтом, присвоив ему звание генерал-полковника. Это было неожиданное назначение. На юге положение обострилось. Армии Юго-Западного фронта, сражались, по существу, уже в окружении. То, о чем предупреждал Жуков еще в конце июля, произошло. Сталин так и не дал разрешение на отвод армий за Днепр. Наши войска героически сражались на подступах к Киеву и в Припятских болотах, а в тылу уже смыкались танковые армии Клейста и Гудериана. Осознав, наконец, весь трагизм положения, Сталин в срочном порядке назначил маршала Тимошенко командующим Юго-Западным направлением вместо Буденного, который был отозван в Москву. Тимошенко вылетел на юг столь поспешно, что даже не успел поговорить со своим преемником. Конев приехал в Касню, когда маршала уже не было. С делами фронта его ознакомил начальник штаба генерал Соколовский. В тот же день он встретился с членами военного совета Булганиным и Лестевым, заместителем командующего генералом Болдиным. Булганин в разговоре с новым командующим взял высокомерный тон, как бы подчеркивая, что он не просто армейский политработник, а заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров и член ЦК. Но Конев сделал вид, что не замечает этого, и стал расспрашивать о политработе в войсках, а в конце разговора очень спокойно, но твердо попросил поинтересоваться, как идут дела с подачей эшелонов с боеприпасами для фронта.

Лестева Конев знал. Это был энергичный, деятельный политработник, хорошо знающий войска. Они договорились вместе посетить армии фронта.

Познакомился с начальниками родов войск и служб, каждому дал конкретное поручение.

Конев прекрасно понимал трудности своего положения. Тимошенко был народным комиссаром обороны, маршалом. Сталин знаком с ним еще с гражданской войны. Конев командовал армией, которая, по существу, еще не обрела законченной организационной формы. Обстановку на всем трехсоткилометровом фронте он изучил не столь детально. С командармами, за исключением Лукина, Рокоссовского и Курочкина, которого к тому времени уже назначили командующим Северо-Западным фронтом, знаком был мало. Предстояло глубоко разобраться в обстановке, встретиться не только с командующими армиями, но и командирами дивизий. А главное – перейти от непрерывных и безрезультатных контратак (считалось, что в соответствии с указанием Сталина наступление на Западном и Резервном фронтах продолжается) к обороне.

С утра до ночи Конев находился в войсках. В его распоряжении – шесть армий, но лучшие из них – 16-я, 19-я, 20-я – ослаблены в июльских и августовских боях. Войска нуждаются в пополнении и отдыхе. В составе фронта немало дивизий народного ополчения, недавно сформированных в Москве. Конев посетил одну из таких дивизий. Поднял полк, стоявший во втором эшелоне, по тревоге. В строй встали плечом к плечу недавние школьники, студенты и люди почтенного возраста явно нестроевого вида. Командир полка – сухощавый седой майор, призванный из запаса. Комиссар – недавний парторг одного из московских заводов, в армии вообще не служил.

Конев побеседовал с новобранцами. Все они пришли в Красную Армию добровольно и горели желанием скорее вступить в бой.

Конечно, радовало высокое моральное состояние полка. Но огорчало другое. Ополченцы проходили военную подготовку, всего три недели. Это были строевые занятия, штыковой бой да два посещения стрельбища под Москвой. Правда, в полку есть кадровые командиры, но их очень мало. Огорчало и вооружение полка – винтовки, гранаты, бутылки с горючей смесью, ручные пулеметы, два десятка «максимов». В артдивизионе – допотопные трехдюймовки времен первой мировой войны на конной тяге.

Не лучше положение и в других дивизиях. Становилось ясно, что войска фронта ослаблены и малочисленны. Фронт испытывал недостаток артиллерии, противотанковых средств, даже бутылок с горючей смесью и тех не хватало, а в то время это было чуть ли не основное средство противотанковой борьбы. В некоторых частях не хватало даже стрелкового оружия. Крайне ограничен запас снарядов. И дело не в том, что кто-то этого не предусмотрел, а в том, что склады, находившиеся на территории Белорусского военного округа, в первые дни войны были захвачены противником – более двух тысяч вагонов с боеприпасами попали в руки врага.

Конев, размышляя над картой, без труда рассчитал, что на километр фронта всего семь орудий и полтора танка. Мало! Очень мало.

Но воевать приходится с тем, что имеешь. Командующий уделил особое внимание артиллерийским частям, где было немало опытных, уже повоевавших бойцов. Посетил танковые бригады. Танкисты в большинстве своем кадровые или из трактористов, призванных в армию. Но новых танков KB и Т-34, которые так прекрасно проявили себя в Смоленском сражении, всего сорок пять штук. Остальные танки, около четырехсот, – БТ-7 и Т-26. Они имеют хорошую скорость, но крайне уязвимы в бою: бензиновые моторы вспыхивают от бронебойной пули, броня тонкая.

Некоторые дивизии фронта были сформированы из пограничников. Прекрасные, хорошо обученные бойцы, рослые, подтянутые, один к одному. Но и в этих дивизиях мало артиллерии, нет минометов, автомашин – единицы. Командиры, особенно в звене полк – дивизия, хорошо изучили строй, стрелковое дело, подготовку одиночного бойца, но специфика службы на границе не предусматривала широких знаний тактики. Три командующих армиями тоже до войны служили в пограничных и внутренних войсках. Им не хватало знаний оперативного искусства, однако это были энергичные, мужественные генералы.

В войсках, особенно в ополченских дивизиях, было много бывших студентов и людей с высшим образованием. Но они служили рядовыми красноармейцами. Конев решил создать курсы младших лейтенантов, чтобы эти бойцы, а также отличившиеся сержанты из кадровых частей смогли стать командирами взводов и рот.

Вместе со штабом и инженерными службами новый командующий много занимался строительством полевых укреплений. На тыловых Ржевско-Вяземском и Можайском оборонительном рубежах трудились десятки тысяч московских женщин. Но дел оставалось немало, а время поджимало.

С других участков советско-германского фронта приходили тревожные вести.

Войска Юго-Западного фронта окружены восточнее Киева. В плен попало не менее шестисот тысяч бойцов. А сколько погибло! В окружении погибли командующий фронтом генерал Кирпонос, начальник штаба генерал Тупиков, член военного совета, секретарь ЦК Компартии Украины Бурмистенко.

Трагедия произошла из-за неверного решения Ставки, не разрешившей вовремя отвести войска за Днепр.

Это уже второе фронтовое руководство, погибшее с начала войны.

В июле по указанию Сталина казнены руководители Западного фронта во главе с генералом армии Павловым.

Тяжелое известие пришло из Ленинграда – город в блокаде. Командующий Ленинградским фронтом маршал Ворошилов показал свою полную несостоятельность. Сталин направил в Ленинград Жукова, который только что завершил операцию под Ельней. Силами одной из армий Резервного фронта разгромлены несколько дивизий врага, город освобожден, взяты трофеи и пленные. Это был значительный успех. Именно там родилась советская гвардия.

Вместо Жукова командовать Резервным фронтом прибыл маршал Буденный.

Замена, конечно, неравноценная.

И Коневу и Соколовскому становилось ясно, что теперь, когда гитлеровскому командованию удалось обезопасить свои фланги, – южный, где окружены и погибли армии Юго-Западного фронта, и северный, где блокирован Ленинград, – теперь в порядок дня встало Западное направление. Именно здесь, очевидно, гитлеровское командование будет сосредоточивать свои главные силы и вновь, как летом, предпримет удар на Москву. Но удар будет гораздо сильнее, ведь теперь можно снять бронетанковые войска с севера и с юга.

Скоро эти предположения полностью подтвердились. Авиационная разведка сообщила о сосредоточении танков в районе Духовщины и Рославля. Захваченный «язык» показал, что проходит усиленная переброска, войск, особенно танковых соединений, с Украины в район Смоленска. Пленный фельдфебель сообщил даже сроки предполагаемого наступления – начало октября.

Когда фельдфебеля увели, Конев, присутствовавший на допросе, сказал Соколовскому:

– Значит, скоро и нам придется испытать судьбу.

– Да, это так.

Данные о противнике штаб фронта срочно передал в Генштаб. А в конце сентября пришла директива, в которой говорилось о необходимости усилить оборону.

А как усилить? Чем усилить?

Конев решил создать на северном фланге запасный; командный пункт, куда послал своего заместителя генерала Болдина. В этом же районе сосредоточивались те-немногие танковые бригады, которые были в распоряжении фронта.

Беспокоили фланги. Правый фланг более надежен – Северо-Западный фронт возглавлял генерал Курочкин, начальником штаба там был генерал Ватутин, опытнейший генштабист. Но с левым флангом дело сложнее. Несколько раз Конев пытался связаться с соседом, маршалом Буденным, но ему говорили, что маршал занят: проводит совещания, в войсках, уехал в Москву. И Соколовскому не удавалось как следует скоординировать свою деятельность со штабом Резервного фронта. Видимо, все же должной настойчивости молодой командующий фронтом и его начальник штаба не проявили.

Через много лет Иван Степанович Конев вспоминал: «Мы рассчитывали на глубину обороны – за нами находился Резервный фронт под командованием Буденного. И вот тут, несомненно, надо признать, был наш просчет. К сожалению, действия мои, как командующего Западным фронтом, находящегося в первом эшелоне, и Буденного, находящегося во втором эшелоне, объединены не были. Его войска были размещены на меридиане Осташков, Ржев, Сычевка, Вязьма и южнее Вязьмы, т. е. они как бы образовывали второй эшелон. К сожалению, координации между нами Генеральным штабом никакой не проводилось. Генеральный штаб даже не осведомил нас о точном расположении войск Резервного фронта. Только по своим данным и наблюдениям штаба мы устанавливали, где проходят позиции Резервного фронта. Командование фронтами не было объединено, хотя это было бы вполне разумно и необходимо».

Приближались грозные дни.

В директиве Гитлера от 6 сентября указывалось: «В полосе группы армий «Центр» подготовить операцию против группы армий Тимошенко таким образом, чтобы по возможности быстрее (конец сентября) перейти в наступление и уничтожить противника, находящегося в районе восточнее Смоленска, посредством двойного окружения в общем направлении на Вязьму при наличии мощных танковых сил, сосредоточенных на флангах».

Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок в приказе 16 сентября подробно излагал цели и задачи этой операции– В первом пункте приказа значилось: «После получения пополнения группа армий переходит в наступление не позже начала октября». В последнем пункте: «Главное командование сухопутных сил для маскировки операции выбрало секретный пароль «Тайфун».

Начальник штаба сухопутных войск генерал Гальдер тогда же предписывал войскам: «Главное командование сухопутных сил обращает внимание на то, чтобы перегруппировки войск группы армий «Центр», необходимые для проведения операции «Тайфун», оставались по возможности скрытыми от русских, в особенности передвижения моторизованных соединений в район расположения группы армий «Центр», а также перемещение главных сил авиации. Поэтому прошу командование производить перемещение в ночное время...»

В конце сентября гитлеровское командование завершило подготовку нового прыжка, который должен, наконец, решить судьбу советской столицы.

В своем кабинете в ставке в «Вольфшанце» («Волчьем логове») Гитлер заслушал доклады командующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича и командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока о последних приготовлениях к операции. Потом Геринг проинформировал о воздушных силах, включенных в дело.

– Кажется, все учтено, – заключил совещание фюрер. – Группировка, которую мы создали, действительно тайфун. Не правда ли, удачное название?

Гитлер гордился своей фантазией. Он сам изобретал названия стратегических операций.

План операции «Тайфун» действительно грандиозен. На московском направлении задействовано около восьмидесяти полнокровных дивизий, из них четырнадцать танковых и восемь моторизованных, тысяча семьсот танков, тысяча триста девяносто самолетов, более четырнадцати тысяч орудий и минометов. Обеспечено двух-трех-кратное превосходство над войсками Западного, Резервного и Брянского фронтов, а на направлении главных ударов – шести и восьмикратное превосходство. Сила гигантская!

С Украины возвращена 2-я танковая группа Гудериана и 2-я пехотная армия. Группа армий «Центр» усилена еще одной, 4-й танковой армией Гепнера. Эти пололнения взяты в группе армий «Север», осаждавших Ленинград, и в группе армий «Юг», завершивших наступательные операции на Украине.

Предусмотрен расчет и на высокую подвижность войск вермахта, где все механизировано и моторизировано. Красная Армия не имеет такой подвижности. Артиллерия на конной тяге, конные обозы, очень мало танков и автомашин. И это учитывалось.

Обеспечено и превосходство в воздухе.

«Тайфун» должен не только расчленить оборону советских войск, но и окружить и уничтожить войска Западного, Резервного и Брянского фронтов в районе Вязьмы и Брянска. После чего кольцо вокруг Москвы замкнуть в Рыбинске или Ярославле и овладеть столицей России.

Этот глобальный план должен был решить судьбу войны.

Генеральное наступление по плану «Тайфун» началось 30 сентября ударом танковой группы Гудериана по левому крылу Брянского фронта.

Фронт был прорван в первый же день, а через несколько суток войска находились уже в кольце.

На рассвете 2 октября мощная артподготовка обрушилась на передовые позиции Западного и Резервного фронтов. Одновременно авиация нанесла бомбовый удар по штабу в Касне, Прямым попаданием бомбы было разрушено здание, где располагался оперативный отдел, многие штабные командиры погибли, связь повреждена.

Танковый таран прорвал оборону в стыке 19-й и 30-й армий.

Четыре дивизии 30-й армии отражали напор четырехсот танков противника. Командарм Хоменко располагал лишь двумя десятками старых танков, которые, конечно, не могли противостоять танковой армаде. Превосходство в пехоте и артиллерии гитлеровцев было трехкратное.

Одновременно удар был нанесен по самому слабому участку оборонительной линии – двум армиям Резервного фронта на спас-деменском направлении. Там превосходство в танках было более чем десятикратное, а в артиллерии пятикратное.

Явная опасность выхода на Вязьму, в тыл Западного фронта, обнаружилась со всей наглядностью.

А как идут дела у соседей, у Резервного фронта и на Вяземской линии обороны? Конев задал этот вопрос начальнику штаба генералу Соколовскому. Тот ответил, что связи с Буденным и его штабом нет.

– Пошлите воздушную разведку.

Через два часа летчики доложили, что колонны немецких танков прошли Юхнов и движутся к Малоярославцу. Значит, оборона Резервного фронта прорвана на всю глубину и вражеские танки, по существу, в тылу Западного фронта.

Вот когда сказалась нескоординированность двух фронтов. Как выяснилось позже, Буденный вообще потерял управление своими отступающими войсками.

Дивизии передней линии сражались героически, бойцы забрасывали танки бутылками с горючей смесью, гранатами, но противостоять мощи броневого кулака, поддержанного с воздуха, не могли. Сказывалась и усталость войск. Ставка слишком поздно, всего две недели назад, разрешила перейти к обороне.

Положение складывалось критическое. Лавина танков по сходящимся маршрутам рвалась к Вязьме, охватывая в кольцо армии, стойко защищающие свой рубеж в центре фронта.

Конев в этой тяжелейшей обстановке не потерял самообладания. Он принял решение немедленно отвести войска на Гжатский и Можайский рубежи и для осуществления маневра нанести фланговый удар силами танковых бригад, поручив генералу Болдину.

Но решение об отводе войск надо согласовать со Ставкой.

В ночь с 3 на 4 октября, когда уже осуществился глубокий прорыв, противника на флангах Западного и Резервного фронтов и складывалось угрожающее положение на всем московском стратегическом направлении, Конев по телефону ВЧ соединился со Сталиным. Доложив обстановку, он попросил разрешения отвести войска на Можайско-Сычевский оборонительный рубеж.

Сталин сначала слушал его как будто бы внимательно. Потом сделал долгую паузу и, ничего не ответив на поставленную просьбу, вдруг заговорил о себе почему-то в третьем лице:

– Товарищ Сталин не изменник. Товарищ Сталин не предатель... Товарищ Сталин сделает все, чтобы исправить создавшееся положение...

Что это означало? Что еще сказал Сталин Коневу, мы, наверное, никогда не узнаем. Позднее Иван Степанович в своих записках написал: «Не буду приводить дальнейшего разговора, кстати, вскоре оборвавшегося из-за прекращения связи. Но эти слова Сталина были из тех, что запоминаются надолго, особенно, учитывая трагические обстоятельства, в которых они были сказаны». Разрешения на отход Сталин не дал. Конев связался с начальником Генштаба маршалом Шапошниковым и повторил свою просьбу об отводе войск из-под удара, но согласия также не получил.

Конев понял – это катастрофа. Лишь 5 октября, когда фронт Буденного был полностью сломлен и оборона фланговых армий Западного фронта прорвана, Ставка дала разрешение на отход. Но были потеряны сутки, катастрофа стала фактом.

Впервые Конев встретился со Сталиным в 1937 году. Ему, командиру дивизии, расположенной в Минске, позвонили из наркомата обороны и сказали, чтобы завтра утром он был у наркома Ворошилова. Зачем, почему – не сказали. Время было неприятное. Проходили бесконечные собрания, на которых разоблачали «врагов народа». Каждый день он узнавал – арестован то командир корпуса, то комиссар дивизии, то работник штаба.

С тревожными мыслями ехал Конев в Москву. Ведь и он был близок со многими из тех, кого арестовали: учился в академии, знал по гражданской войне.

Ворошилов принял его сразу. Как только Конев вошел в кабинет и доложил о прибытии, нарком сказал:

– Мы поедем сейчас к товарищу Сталину.

Сталин их принял в своем кремлевском кабинете. Поздоровался, но не стал ни о чем расспрашивать комдива Конева, видимо, уже имел необходимые сведения. Он сразу же объявил, что Конев должен вылететь в Монголию и принять направляющиеся туда по просьбе монгольского правительства части Красной Армии. Сталин кратко пояснил обстановку, сложившуюся в том регионе. Японские войска, ведя завоевательную войну в Китае, вышли на монгольские границы и, учитывая, что эти границы не защищены, могут в любое время вторгнуться на монгольскую территорию. Необходимо предотвратить эту акцию. Сталин спросил Конева, знает ли он районы, в которые ему придется лететь? Конев ответил, что хотя в Монголии он не был, но в гражданскую войну воевал на ее границах. В заключение беседы Сталин сказал, что вылететь в Улан-Батор надо завтра. Посольству и монгольским товарищам об этом уже сообщено. Беседа произвела на Конева впечатление – Сталин излагал свои мысли четко, международную обстановку, сложившуюся на Дальнем Востоке, нарисовал ясно. Правда, тон беседы был властный, не предусматривающий каких-либо возражений со стороны собеседника.

Второй раз Конев встретился со Сталиным через несколько месяцев. Сталин был не один, в кремлевском кабинете находились члены политбюро. Конев доложил о выполнении данного ему поручения: защита границ Монголии осуществлена в кратчайшие сроки. Сталин, выслушав доклад, спросил, нет ли у него вопросов к правительству. Конев сказал, что такие вопросы есть. Прежде всего, советские войска в Монголии имеют слабое тыловое обеспечение. Командиры живут без семей. Привлечь для обслуживания столовых, прачечных, других тыловых служб кого-либо из местного населения не представляется сейчас возможным. Командиры теряют много времени на хозяйственную работу. «Я сам себе стираю белье», – добавил Конев. Кто-то из присутствующих засмеялся. Сталин строго посмотрел в сторону стола, где сидели члены политбюро, и, продолжая ходить по кабинету, сказал, обращаясь к Микояну: «Надо привлечь девушек из текстильных районов».

Коневу понравилось быстрое решение, казалось бы, второстепенного вопроса. В Монголию действительно очень скоро приехали более тысячи девушек, и дело с хозяйством пошло лучше. Правда, довольно быстро девушки вышли замуж за молодых командиров, и пришлось организовать новый набор.

Служба в Монголии проходила в повседневных заботах, делах, боевой учебе. Но по-прежнему беспокоили вести с Родины. Аресты продолжались. Главпур отозвал в Москву комиссара группы войск в Монголии Прокофьева, подготовленного, толкового политработника, сообщив, что он переводится на другую работу. Но вскоре Конев узнал – комиссар арестован.

Самого Конева – командира корпуса в Монголии – миновала судьба многих его сослуживцев, товарищей, друзей, учителей.

Трагедия начала войны, катастрофа, происшедшая в первые же дни германского наступления, заставила еще раз вспомнить тех, кто погиб в тридцать седьмом – тридцать восьмом годах. Опытных командиров явно не хватало. Многие из тех, кого резко через три-четыре должностные ступени выдвинули в последнее время, кто не успел до тридцать седьмого года покомандовать даже дивизией, а то и полком, не справились с ролью командующих фронтами и армиями. Сказывалась неуверенность, даже страх (но не страх в бою – командиры в большинстве своем были храбрыми людьми), страх, порожденный временем террора, шпиономании, подозрительности.

Лишь сама война, тяжкие испытания первых недель боев выявляли командиров, способных не ждать каких-то особых указаний, а брать на себя ответственность за судьбу Красной Армии, судьбу страны.

Все яснее становилось, что этих «особых указаний», которые поступят от «самого», и сразу обеспечат немедленный перелом в ходе войны, не будет.

В октябре сорок первого генерал Конев, склонный к анализу фактов, конечно, уже многое понял, о многом передумал и многое решил для себя.

Писатель Константин Симонов, встретившийся с Иваном Степановичем во время войны и близко сдружившимся с ним в шестидесятые годы, писал после одной из бесед с маршалом: «Первые сомнения, связанные со Сталиным, первые разочарования возникли в ходе войны. Взрыв этих чувств был дважды. В первые дни войны, в первые ее недели, когда он почувствовал, что происходит что-то не то, ощутил утрату волевого начала оттуда, сверху, этого привычного волевого начала, которое исходило от Сталина. Да, у него было тогда ощущение, что Сталин в начале войны растерялся. И второй раз такое же ощущение, еще более сильное, в начале Московского сражения, когда Сталин, несмотря на явную очевидность этого, несмотря на обращения фронта к нему, не согласился на своевременный отвод войска на Можайский рубеж, а потом, когда развернулось немецкое наступление и обстановка стала крайне тяжелой, почти катастрофической, Сталин тоже растерялся... В обстановке этого вакуума, растерянности надо было возмещать своими волями отсутствие воли сверху и делать все возможное для спасения положения».

Но в ту памятную октябрьскую ночь сорок первого странные слова Сталина, сказанные по телефону, конечно, ошеломили его. Тогда он твердо решил: что бы ни случилось, будет честно, до конца выполнять свой долг.

Положение ухудшалось с каждым часом. По приказу командующего фронтом генерал Болдин нанес удар по флангу наступающей группировки врага, завязался бой с участием пехоты и танков. Удар несколько притормозил теми наступления противника, но полностью своей задачи не выполнил. В эти дни командующие армиями и группа Болдина получили директиву, доставленную самолетом связи У-2. Она была предельно лаконична: «Вывести войска на Вязьму. Иначе – катастрофа. Идти день и ночь. Темп – 70 километров в сутки. Конев, Булганин, Соколовский».

Отсутствие автотранспорта, артиллерия на конной тяге, конные обозы – все затрудняло маневр. К тому же войска не были должным образом обучены производить отход. Командующие армиями, да и командующий фронтом, также не имели опыта организованного отхода, да еще под мощным натиском противника. Рушилось управление, терялась связь.

Немецкие танки пришли в район Вязьмы раньше, чем туда смогли отойти наши дивизии первого эшелона.

К 7 октября стало ясно, что четыре армии – две Западного фронта и две Резервного – находятся в полном окружении. Лишь часть сил фронтов смогла отойти через лесной район в пределы Калининской области, часть вырвалась на Можайскую линию обороны.

Дивизии, оказавшиеся в огненном кольце, не сложили оружия, дрались с отчаянным упорством. Группировку окруженных войск возглавил командующий 19-й армией генерал Лукин, проявивший себя с лучшей стороны еще в Смоленском сражении. Этим дивизиям удалось сковать двадцать восемь дивизий противника. Наступление противника на столицу замедлилось.

Но положение в полосе всего Западного направления было очень опасным.

Сталин решил срочно из Ленинграда вызвать Жукова. После Ельни, после уверенных действий Жукова в Ленинграде Сталин сменил гнев на милость. Теперь он возлагал на Жукова все надежды. Разговор состоялся в кремлевской квартире Сталина. Жуков никогда не видел Сталина таким подавленным, впрочем, только в начале войны, но тогда он был резок, груб, безапелляционен. Сейчас – мрачен, удручен, потерян. Он весьма пессимистично оценивал обстановку на фронте и против обыкновения не дал никаких повелений, а лишь сказал:

– Поезжайте на Западный и Резервный фронты и разберитесь, что там происходит.

Потом добавил, что в штаб Конева поедут Молотов, Ворошилов и Абакумов, чтобы расследовать случившееся.

– Конева надо наказать.

Уже была ночь, когда Жуков добрался до совхоза Красновидово у Можайска, где теперь располагался штаб Западного фронта. В большом прокуренном кабинете директора совхоза сидели Конев, Соколовский, Булганин и начальник оперативного отдела фронта Маландин, склонившись над картой. По стенам прыгали дрожащие тени от горящих свечей – электрический кабель был перебит при бомбежке.

Жуков снял кожаное пальто, бросил его на стул и сел рядом с Коневым.

Обстановку докладывал Маландин.

Жуков внимательно выслушал начальника оперативного отдела.

– Значит, войска в окружении продолжают драться?

– Да, – ответил Конев, – темп наступления замедлился. Окруженные сковали главные силы противника. Но сейчас важно укрепить Можайскую линию.

– Это ясно. Надо найти, чем укрепить. А что здесь? – он показал на карте район северо-восточнее Вязьмы.

– Сюда отошли дивизии правого фланга фронта и остатки тридцатой армии Хоменко, принявшие главный удар. Они сражаются.

В третьем часу ночи Жуков связался со Сталиным, коротко доложил обстановку, предложил стянуть все, что есть в распоряжении Ставки на Можайский рубеж, особенно артиллерию, и сказал, что поедет к Буденному.

– А где Буденный? – спросил Сталин.

– Буду искать его в районе Малоярославца.

Жуков с трудом разыскал штаб Резервного фронта в лесу у полустанка Обнинская, Буденного там не оказалось, в штабе находился присланный Сталиным заместитель наркома обороны, комиссар 1 ранга Мехлис. О положении войск фронта он сказать ничего не мог.

Буденного Жуков нашел в Малоярославце, в райисполкоме. Выяснилось, что маршал не знает даже, где находится его штаб и в каком положении армии фронта. Накануне он чуть не попал к немцам. Связи с войсками и с Западным фронтом не имеет.

Когда Жуков возвратился в Красновидово, кабинет командующего фронтом уже занимали Молотов и Ворошилов.

Становилось ясно, что они приехали совсем не для того, чтобы помочь командованию Западного и Резервного фронтов выйти из трудного положения. Это была следственная комиссия, ведь вместе с ними приехал Абакумов, ближайший подручный Берии. Уж он-то поможет улучшить дела на фронте!

– Где Конев? – спросил Жуков, поздоровавшись с членами комиссии.

Молотов, кивнув на дверь, ведущую в комнату рядом, и торопливо сказал:

– Вас ищет товарищ Сталин.

Жуков подошел к столу и взял трубку телефона ВЧ.

Разговор получился долгий и трудный. Жуков рассказал о том, что видел, не скрывая всю сложность и опасность обстановки. Предложил имеющимися в резерве Ставки танковыми бригадами перекрыть все шоссе, ведущие к Москве, усилить фланги резервными дивизиями.

– А что делать с Коневым? Комиссия предлагает отдать его под трибунал.

– Конев знающий, подготовленный командир. Ведь расстрел Павлова и его штаба ничего не дал. Да и Конев не Павлов. Он себя еще покажет.

– Он что, ваш приятель? – спросил Сталин.

– Нет, но я с ним служил и знаю его как хорошего, умного командира.

– Западный и Резервный фронты мы решили объединить. Приступайте к командованию новым Западным фронтом.

– Прошу назначить Конева моим заместителем, а Соколовского начальником штаба.

После паузы Сталин ответил:

– Я согласен.

Молотов спросил:

– Что ответил товарищ Сталин на вашу просьбу?

– Он сказал, что согласен.

Молотов молча встал из-за стола и, обращаясь к Ворошилову, произнес:

– Надо передать шифром товарищу Сталину, что мы считаем правильным его решение.

Через час в Красновидово пришла телеграмма: «10 октября, 17.00. Военному совету Западного фронта, тт. Жукову, Молотову, Ворошилову. В целях обеспечения руководства войсками Западного направления Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Объединить Западный и Резервный фронты в Западный фронт.

2. Назначить командующим Западным фронтом тов. Жукова.

3. Назначить тов. Конева заместителем командующего Западным фронтом.

Получение подтвердить.

Ставка Верховного Главнокомандования.

И. Сталин,

Б. Шапошников».

Во время пребывания в штабе Западного фронта Молотов был сосредоточен, мрачен, постоянно вел переговоры по телефону ВЧ со Сталиным.

Ворошилов, напротив, был оживлен и разговорчив. Набросив на плечи шинель, выходил во двор, беседовал с командирами, прибывающими с передовых позиций, с охраной. Увидев адъютанта Конева Соломахина, потрепал его по щеке и шутливо сказал:

– Ну что, молоденький, бегим?

Тот промолчал. Соломахин тяжело переживал случившееся. Ему было совсем не до шуток. Он видел, какая грозная опасность нависла над командующим.

Когда в Красновидово прибыл Рокоссовский, вырвавшийся из окружения, Ворошилов набросился на него с бранью. Почему ты здесь? Где твои войска? Тебя правильно тогда посадили! Отвечай!

Рокоссовский спокойно показал письменный приказ Конева, предлагавший ему передать дивизии в соседнюю армию и срочно перевести свой штаб в район Вязьмы, где принять командование пятью свежими дивизиями, которые там должны сосредоточиться. Но эти дивизии не смогли выйти к Вязьме и штабу Рокоссовского, оказавшемуся под ударом вражеских танков, с огромным трудом удалось вырваться из кольца.

Ворошилов успокоился. Теперь он стал названивать по телефону, разыскивая Буденного. Не разыскал.

Вообще, Климент Ефремович чувствовал себя в этой комиссии куда увереннее, чем на Ленинградском фронте, откуда совсем недавно приехал, сдав дела Жукову.

Там «первый маршал» явно не оправился с обязанностями командующего фронтом, да и не мог справиться, серьезной военной подготовки у него не было, в вопросах оперативного искусства он слабо разбирался. А что было? Была привычка, приобретенная еще в гражданской войне, угадывать настроения и пожелания Сталина и безоговорочно, не размышляя, исполнять его волю. Но в Ленинграде надо было действовать самостоятельно, руководить армиями, дивизиями, Балтийским флотом. Сталин вынужден был снять Ворошилова, когда Ленинград оказался в отчаянном положении, в блокаде, когда угроза прорыва вражеских танков на улицы города казалась неминуемой. Жукову удалось огромными усилиями нормализовать положение на Ленинградском фронте, хотя город и оставался в блокаде. Теперь Сталин послал своего Клима сюда, на Западный; фронт, хотя, несомненно, понимал, что никакой помощи командованию фронта Ворошилов оказать не может. Направил его совсем с другой целью – расследовать и примерно наказать. Ведь и в июле для расследования положения дел на Западном фронте Сталин посылал Ворошилова и Мехлиса. Тогда было решено отдать под трибунал Павлова и его штаб. И сейчас Мехлис где-то рядом, в штабе Резервного фронта, готов прибыть «на помощь» Климу...

Когда члены комиссии уехали, и кабинет опустел. Жуков пригласил Конева и Соколовского, развернул на письменном столе карту, надел очки и спокойно сказал:

– Начинаем работать. Сейчас нет времени разбирать то, что произошло. Фронт действительно был ослаблен, и его прорвать немцам не составляло труда, имея такое превосходство в силах и средствах. Генштаб поступил неправильно, что не передал вам армии Резервного фронта и даже не скоординировал фронты. Но полагаю, что Болдин мог бы нанести удар во фланг наступающей группировке более организованно и тогда четыре армии сумели бы отойти, не попав в окружение. Плохо, что на Ржевско-Вяземской линии не оказалось резервов. Но все же операцию мы разбирать не будем. Оставим это историкам, пусть после войны разбираются, кто прав, кто виноват. Сейчас тебе, Иван Степанович, надо выехать на правый фланг фронта, он очень отдален и действует как бы самостоятельно, и взять все, что там есть, в свои руки. Соколовскому следует немедленно перевести штаб в Алабино – здесь находиться опасно. Рокоссовскому надо поставить задачу перехватить Волоколамское шоссе. Туда будут поданы дивизии из резерва Ставки.

– Я хотел бы отбыть немедленно, – сказал Конев.

– Хорошо. Держи со мной связь.

Конев решил взять из штаба только офицера-оперативника подполковника Воробьева, двух шифровальщиков и адъютанта Соломахина.

В Калинин прибыл на рассвете. Объехал город. Много разрушений от бомбежки, некоторые здания еще горели. В обкоме партии бодрствовали. Конев вошел в кабинет секретаря обкома, представился:

– Заместитель командующего Западным фронтом Конев.

Секретарь обкома был рад гостю.

– Может быть, вы нас просветите? Людей тревожит неясность обстановки. В городе войск нет, только наши отряды ополчения. Нет даже зенитного прикрытия.

Конев не стал скрывать от секретаря обкома Ивана Павловича Бойцова всю сложность положения на фронте. Не сегодня завтра танковые дивизии Гота будут у порога города, сейчас идут бои в районе Ржева. Прикрытие на этом направлении слабое. Надо собирать силы, чтобы задержать противника на волжском рубеже. И все же для паники нет оснований. В ближайшие двое суток город еще не будет под ударом. Сейчас сюда двигаются резервы.

Бойцов рассказал об эвакуации предприятий, о рабочих отрядах, которые готовы поступить в распоряжение Конева. В разговоре заметил, что на путях станции Калинин находятся какие-то воинские эшелоны.

Конев поблагодарил за эту информацию и немедленно поехал на вокзал.

Там действительно находились эшелоны стрелковой дивизии генерала Поленова в ожидании указаний, куда двигаться дальше. Пользуясь правами заместителя командующего Западным фронтом, Конев приказал комдиву немедленно начать разгрузку вагонов и отозвать, те эшелоны, которые покинули станцию. К вечеру занять оборону к западу и юго-западу от города.

Отсюда же, с вокзала, по телеграфному аппарату Бодо Конев соединился с Жуковым, доложил о принятом решении и попросил направить форсированным маршем в Калинин дивизию генерала Горячева, поскольку она находилась недалеко, в резерве фронта. Жуков дал согласие и сообщил, что из района Торжка в Калинин» двигается танковая бригада полковника Ротмистрова. Подходит и сибирская дивизия генерала Швецова.

Это были хорошие вести.

Весь день Конев устанавливал связь с частями – теми, что вели бой юго-западнее Калинина, и теми, что располагались правее и левее города. Войска оборонялись упорно, но вынуждены отходить.

Свой командный пункт Конев расположил в деревне Змеево на левом берегу Волги. Отсюда хорошо просматривался город, и именно в этот район должны прийти сибирская дивизия Швецова и танковая бригада Ротмистрова.

Штаб у заместителя командующего фронтом состоял из шести человек: адъютант Соломахин, подполковник Воробьев из оперативного отдела (с ним Конев работал еще с августа), два шифровальщика, шофер и сержант при передвижной рации. Крохотный импровизированный: штаб работал напряженно с раннего утра до поздней ночи. Конев держал связь с войсками, посылал в дивизии то одного, то другого своего сотрудника с распоряжениями, которые сам писал карандашом, вырывая странички из командирской полевой книжки.

Ночевали в большой избе, ели простую еду – хозяйка варила картошку с консервами, которые ей передал Соломахин.

Когда прибыла сибирская дивизия, Конев вместе с генералом Швецовым наметил рубежи обороны, расположил орудия так, чтобы держать под огнем Ленинградское шоссе. Дивизия ему понравилась – кадровая, выученная, хорошо обмундированная, а это тоже было важно, становилось холодно. Побывал у генерала Хоменко. Его армия приняла главный удар противника 2 октября, понесла большие потери, но в окружение не попала, прошла через лесной район и заняла оборону южнее Калинина. Уточнил на месте задачи в армиях генерала Масленникова и Юшчевича.

Бои шли трудные, наши войска медленно отступали к Волге, но паники не было, управление не терялось, противник нес серьезные потери и постепенно утрачивал темп и силу удара.

В день, когда немецкие танки были уже на окраине Калинина, в избу, где располагался Конев, вошел плотный, усатый командир в очках. Представился:

– Полковник Ротмистров.

Конев раньше не знал Ротмистрова, но слышал, что он служил на Дальнем Востоке в штабе Блюхера, перед войной преподавал тактику в академии. Из короткого разговора понял: дело командир бригады знает. Да и то, что он сумел за день совершить стокилометровый марш без потерь в технике, подтверждало первое впечатление о Ротмистрове.

Свою задачу комбриг понял буквально с полуслова – не допустить прорыва вражеских танков на Торжок. Этот прорыв был весьма опасен. Танковая группа Гота могла выйти в тыл Северо-Западного фронта, и в то же время ей открывался путь в обход Москвы.

Через несколько часов бригада Ротмистрова приняла встречный бой с авангардом Гота.

Конев понимал, что наличными силами город удержать не сможет, но он понимал и другое. Для гитлеровского командования сейчас целью был не Калинин, а глубокий прорыв на север в сторону Торжка и на северо-восток в сторону Рыбинска и Ярославля. Поэтому так важно организовать оборону по берегу Волги и поставить крепкие заслоны по основным шоссе, ведущим из города.

14 октября немецкие танки ворвались в Калинин, но целиком город им взять не удалось. Северо-восточная окраина оставалась в наших руках. Конев даже не сменил свой наблюдательный пункт.

Путь танковой группе Гота на Торжок также был перекрыт. Линия обороны уплотнялась, более того, по авангардам противника нанесен сосредоточенный удар пехоты, артиллерии и танков.

Через три дня, подводя итоги боев, Конев смог доложить в Генеральный штаб: «Авангарды Гота на отрезке шоссе Калинин – Медное разгромлены. Северо-восточнее Калинина создан сплошной стабильный фронт».

В ответ на телеграфной ленте появились слова: «Заслушав Ваше сообщение, Ставка решила образовать Калининский фронт в составе 30, 31, 29 и 22 армий и отдельных дивизий, расположенных на этом направлении. Командующим фронтом назначаетесь Вы. Желаем успеха. Сталин, Шапошников».

Так на Западном направлении, прикрывавшем столицу, возникло новое фронтовое объединение.

Сил у этого нового фронта было значительно меньше, чем у противника. Левый фланг группы армий «Центр» – 9-я армия генерала Штрауса и часть 3-й танковой группы генерала Гота – по пехоте превосходили фронт Конева в полтора раза, по артиллерии – в два, по танкам – в несколько раз. Но эта ударная группировка не только уперлась в гранит обороны, но постоянно испытывала силу контрударов.

И все же германское командование полагало, что в ближайшие дни противник будет полностью сокрушен. Когда германские войска захватили Калинин, а на Западном фронте Можайскую линию обороны, вышли на подступы к Туле, командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок издал директиву: «4-я армия с подчиненной ей 4-й танковой группой, имея на своем правом фланге моторизованные части, должны осуществить окружение или охват Москвы с юга, запада и севера, прикрываясь с севера и северо-востока.

Возможно, в дальнейшем возникнет необходимость удара моторизованных частей в направлении на Ярославль и Рыбинск. 9-я армия и 3-я танковая группа должны не допустить отвода живой силы противника перед северным флангом 9-й армии и южным флангом 16-й армии, а в дальнейшем уничтожить противника. 3-я танковая группа с этой целью, удерживая Калинин, как можно быстрее достигает района Торжка и наступает отсюда без задержки в направлении на Вышний Волочек для того, чтобы предотвратить переправу основных сил противника через р. Тверца и верхнее течение p. Мста на восток».

Директива предусматривала разрушение связей советских войск, обороняющих столицу с Северо-Западным фронтом, и захват железной дороги Москва – Ленинград.

Но уже в третьей декаде октября стало ясно, что этот далеко идущий план германского командования становится все менее и менее реальным – германская военная машина заскрипела и стала давать сбои.

Западный фронт Жукова, где происходили главные сражения, остановил продвижение ударных группировок, пытавшихся с ходу окружить Москву. Калининский фронт Конева не допустил прорыва вражеских танков и мотопехоты на Торжок и Вышний Волочек и навис над всем левым флангом противника.

Генерал-фельдмаршал фон Бок в середине октября требовал от своих войск предотвратить отход частей Красной Армии на восток, считая, что они будут обязательно разгромлены и уничтожены до того, как смогут отойти за Волгу и ее притоки. Но в конце октября оказалось, что германские войска не в состоянии выполнить этот приказ.

Армии нового фронта стойко защищали рубежи, разрушая схемы и графики, тщательно разработанные в штабе фон Бока. Конев уже в первые дни своего пребывания на Калининском направлении, занимаясь неотложными делами, связанными с созданием прочного заслона врагу, размышлял о главных намерениях германского командования. Каковы его ближайшие и дальние цели? В каком направлении они будут наносить удары? Как поступить, чтобы враг не прошел туда, куда он хотел бы пройти? Но сил у Калининского фронта; мало. Значит, надо ослабить какие-то участки обороны, а какие-то усилить. Какие? Задача непростая. Надо идти на риск. Тем более, что и Ставка и фронт не имеют полных разведывательных данных о противнике. Конев был убежден, что ему удалось угадать намерения и генерал-фельдмаршала фон Бока, и командующего 9-й полевой армией генерала Штрауса. Ход боев подтвердил это. Значит, он поступил правильно, прежде всего, обеспечив прорыв своими главными силами в направлении на Торжок и Вышний Волочек.

Обычно формирование нового фронта начинается с создания штаба, политуправления, тыловых служб. Калининский фронт создавался совсем по-иному. Управление фронта формировалось как бы на ходу, в огне ожесточенных боев. Из Москвы, с других фронтов, из академий, из госпиталей прибывали командиры и политработники и сразу включались в дело. Люди, конечно, разные, одни уже успели повоевать, другие только начинали свою боевую биографию. Конев по мере возможности, иногда ночью, уделял несколько минут для бесед с новыми руководителями служб фронта. Формировать управление помогал ему прибывший из Москвы член военного совета корпусной комиссар Леонов, опытный политработник. Вместе с ним Конев постоянно контролировал тыловое обеспечение фронта, разгрузку транспортов с боеприпасами, продовольствием, а также с зимним обмундированием. Развертывались стационарные госпитали.

Начала выходить фронтовая газета? Появилась и своя авиация. Фронтовую авиационную группу возглавил Михаил Громов – знаменитый летчик, прославившийся перед войной своим перелетом через Северный полюс в Америку. Самолетов, правда, было немного, но они наносили чувствительные удары по скоплениям войск и аэродромам противника.

Стало холодно. Земля покрылась снегом. Полушубки и валенки, телогрейки и теплое белье, прибывшие из далеких тыловых районов, оказались очень кстати.

Западный фронт и новый Калининский фронт, которые германские генералы после вяземского окружения перечеркнули на своих оперативных картах, снова уверовав в то, что колеса и колесики плана «Барбаросса», наконец, закрутились без помех и осечек, и снова схемы, инструкции, приказы будут выполняться в строго установленные и точно предписанные сроки, во столько-то часов ноль-ноль минут. Однако эти зачеркнутые, стертые с немецких карт и схем фронты, их командующие, солдаты, командиры, политработники оказали такое сопротивление, какого еще не испытывала германская машина войны с того памятного летнего дня, когда она с грохотом и треском перевалила через советскую границу.

К концу ноября напор врага начал ослабевать. Германское командование оказалось вынужденным сделать оперативную паузу. Гитлер все еще тешил себя надеждой нанести окончательный удар и взять, наконец, Москву. Но главнокомандующий сухопутными войсками фельдмаршал Браухич и командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок уже понимали, что сопротивление противника не слабеет, а с каждым днем возрастает, что они имеют дело с войсками, руководимыми весьма квалифицированными военачальниками.

Удар, которого так настойчиво требовал фюрер, был нанесен встык Западного и Калининского фронтов. Удар мощный. 3-я танковая армия, которой теперь командовал генерал Рейнгардт, при поддержке авиации и артиллерии 14 ноября потеснила 30-ю армию Калининского фронта и прорвалась на Дмитров, к каналу Москва – Волга. Второй удар на следующий день наносился по, армии Рокоссовского, входившей в Западный фронт, в районе Клина.

Снова над Москвой нависла угроза.

Командующий Западным фронтом Жуков, выдвинув резервы, сумел остановить противника на ближних подступах к Москве.

Фронт Конева контратаками сковал силы 9-й немецкой армии на калининском и торжокском направлениях, не дав генералу Штраусу перебросить отсюда дивизии для поддержки танковых армий в район Клина, Яхромы, Красной Поляны, туда, где наметился их успех.

К концу ноября Западный фронт Жукова изогнулся дугой, но противнику не удалось добиться цели – Москва не пала. Танковый таран был остановлен на ближних подступах к столице. Калининский фронт по-прежнему угрожал всему левому флангу группы армий «Центр».

В эти дни и возникла идея начать контрнаступление на всем Западном направлении.

Жуков внес в Ставку предложение нанести удар и разбить авангардные группировки противника. На правом крыле, на клинском направлении танковые армии Рейнгардта и Гепнера и на левом фланге – танковую армию Гудериана.

К участию в контрнаступлении привлекались помимо Западного также Калининский и Юго-Западный фронты. Конев принял решение обороняться на торжокском направлении, а удар наносить южнее и северо-западнее Калинина по 9-й армии Штрауса, во фланг 3-й и 4-й немецким танковым армиям. Это должно содействовать успеху Западного фронта Жукова, на который возлагалась главная роль.

В искусстве стратегии очень важно правильно выбрать день и час наступления. История войн знает примеры, когда неверно выбранный срок даже при превосходстве в силах и средствах не приносил успеха, а иногда и вел к поражению.

У Западного и Калининского фронтов здесь преимущества в силах не было, но срок был выбран точно. Учитывалось все. И то, что вражеские ударные группировки потеряли много танков и утратили наступательный порыв, хотя и пытаются еще наступать. И то, что противник не успел подготовить оборонительные рубежи, да он и не собирался обороняться, поставив своей целью во что бы то ни стало взять Москву. А главное, командование вермахта не может и предположить, что войска Красной Армии, с таким трудом сдерживающие удары, вдруг окажутся способными наступать. Это не укладывалось в сознание умудренных опытом и военными знаниями стратегов.

6 декабря заснеженные поля Подмосковья сотрясла артподготовка. Началось контрнаступление.

Западный фронт Жукова хотя и получил из резерва Ставки три свежих армии, не обладал численным превосходством над противником, а в танках намного уступал ему. Но уже в первый день наступления вражеская оборона была прорвана.

Калининский фронт тоже получил небольшое подкрепление, но значительно уступал противнику и в пехоте и в артиллерии. А танков в его составе было совсем мало – два батальона.

Расчет оказался точным. Внезапный удар сбил противника с захваченных рубежей.

Контрнаступление трех фронтов развивалось успешно.

Через двое суток командованию группы армий «Центр» стало ясно, что не только сорвана операция «Тайфун», но создалась опаснейшая угроза для всей крупнейшей стратегической группировки вермахта. 8 декабря Гитлер, наконец осознавший, что расчет на падение Москвы провалился, приказал перейти к обороне на всем фронте. Он был взбешен. Совсем недавно геббельсовская пропаганда раструбила на весь мир о падении советской столицы. И вдруг такое! Но этот приказ фюрера командование группы армий «Центр» выполнить уже не могло.

Советские войска упорно и настойчиво продвигались на запад, освобождая свою землю. Никогда еще германская армия не терпела такого поражения. Никогда в ее рядах не было паники. Никогда она не бросала на поле боя орудия и танки, автомашины и бронетранспортеры.

Конев постоянно находился в войсках, осуществлявших сложный маневр по охвату с трех сторон группировки противника в районе Калинина. Одна армия перерезала Октябрьскую железную дорогу, не дав врагу возможность организованно отойти на юг. Войска другой армии перешли по льду Волги, а для танков и артиллерии навели понтонные переправы. Таким образом пути отхода немецких войск на север и запад также были перекрыты. Калининская группировка оказалась в мышеловке. Гитлеровцы покидали город лишь по одному маршруту, где заслон еще был не крепок. 15 декабря завязались бои на улицах города, а на следующий день Калинин был полностью очищен от врага.

Операция была проведена искусно. Противник потерял только убитыми более десяти тысяч солдат и офицеров. На улицах города в снегу чернели скелеты разбитых танков, автомашин, орудий.

Конев в этот день находился в. наступающих войсках, наблюдал переправу тяжелых танков через Волгу и их атаку по Ленинградскому шоссе.

Вернулся на свой командный пункт в деревню Змеево поздно вечером. Быстро поужинал, подписал донесение в Ставку и прилег на походную койку.

– Посплю часа четыре и поедем к Масленникову, – сказал он адъютанту. – Разбуди меня.

Но заснуть не удалось. Позвонил член военного совета фронта корпусной комиссар Леонов.

– Извини, Иван Степанович, ты, наверное, отдыхать собрался. Мне звонили из Москвы, просят, чтобы ты принял корреспондента «Правды». Им нужна твоя статья об освобождении Калинина.

– Почему моя? Пусть корреспондент ее и пишет. Я не журналист.

– Нет, они хотят твою статью.

– Ты же знаешь, как я сейчас занят.

– Знаю. Но «Правда» все-таки. И у них есть на этот счет указания свыше...

– Ладно. Пусть приезжает ко мне в три часа.

– Ночи?

– Да, не в пятнадцать часов, а в три.

В половине четвертого ночи в избу вошел высокий молодой человек в полушубке.

– Опоздали ни полчаса, товарищ корреспондент.

– Простите, товарищ генерал-полковник. Заносы на дорогах. Еле добрались. Да я вас не задержу. Мне в штабе помогли, я кое-что подготовил. Товарищ Леонов смотрел...

– То, что вы написали, оставьте для своих статей. А теперь садитесь за стол, там есть бумага, карандаши и пишите. Я буду диктовать.

Корреспондент снял полушубок, шапку, сел за стол.. Конев – в гимнастерке, меховом жилете, фетровых бурках, расхаживая по комнате, начал диктовать, четко формулируя каждую фразу. Иногда переспрашивал:

– Успеваете?

Возникала ясная картина недавних боев, завершившихся освобождением Калинина. Командующий фронтом коротко, но очень отчетливо показал замысел операции и ее осуществление.

Когда закончил диктовать, спросил:

– Годится?

– Вполне, товарищ генерал-полковник. Очень хорошо. Это впервые в моей практике. Статья уже готова. Но, может быть, еще добавлю какие-нибудь общие слова, концовку, так сказать...

– Это вы сделаете в своей статье. А в моей не надо. Сейчас не до красот. Впереди – большая война. И многое нам еще придется испытать. Это наступление – лишь самое начало.

Конев подошел к железной печурке, помешал кочергой головешки и добавил:

– Надеюсь, мы с вами еще встретимся в более удобном месте.

Так произошла первая встреча корреспондента «Правды» Бориса Полевого с командующим Калининским фронтом Иваном Степановичем Коневым. Борис Полевой еще не раз будет в войсках Конева – на Украине, в Польше, в Берлине, в Праге, а после войны они станут друзьями...

Наступление продолжалось.

Западному фронту Жукова удалось разгромить фланговые ударные группировки противника и в упорных боях освободить Клин, Солнечногорск, Волоколамск, снять угрозу Туле.

Калининский фронт Конева освободил Калинин, форсировал Волгу и продвигался к Ржеву, помогая правому крылу соседнего Западного фронта.

Конев с тех пор, как началось наступление, и войска форсировали Волгу, постоянно находился в армейских боевых порядках. Со своим штабом поддерживал связь по телефону и рации.

Темп наступления был невелик, пять-шесть километров в сутки. Трудно идти по заснеженным полям, по пояс в снегу, по заледенелым проселкам, через лесные завалы, под огнем противника, цепляющегося за каждый рубеж, каждую деревню. Но солдаты шли. Шли, пробивая себе путь вперед огнем. Пушки приходилось выводить на прямую наводку на руках.

С командного пункта дивизии, ведущей наступление на деревню на подступах к Ржеву, Конев хорошо видел, как полковая артиллерия подавила пулеметные точки, оборудованные в подвалах домов, как двинулись, взметая фонтанами снег, танки, как поднялась пехота в атаку. Деревня, превращенная противником в опорный пункт, к вечеру была взята. После боя солдаты грелись у костров, ужинали – лошадки привезли полевые кухни. Деревня была пустая, немцы угнали все население, большая часть домов сожжена.

Конев прошел, поговорил с бойцами.

– Наступаем, товарищ генерал! – улыбаясь, сказал молодой рослый сержант.

– Откуда родом? – спросил Конев.

– Кировский, вятский...

– То-то я по говору почуял соседа. Я сам вологодский. Земляки, выходит.

Покурили вместе.

– Как с горячим питанием?

– Кухня приходит. Старшина у нас толковый. Вот хлеб промерзает насквозь, не прогрызешь. Лучше бы сухари давали.

Бывая в войсках, командующий фронтом не мог не почувствовать, как поднялось настроение у бойцов.

Наступаем! Гоним врага!

Это чувство охватывало всех – и кадровых бойцов, воюющих от самой границы и побывавших в страшных котлах, в лихих переделках, в тяжелых оборонительных боях, и тех, кто прибыл на Калининский фронт из Сибири и Дальнего Востока, и немолодых ополченцев, успевших уже приобрести боевой опыт.

Видел Конев, как росло умение командиров и, что особенно важно, командиров полков и дивизий. В тяжких буднях наступательных боев они учились осуществлять маневр, управлять огнем, поддерживать бесперебойную связь. Учились трудной науке современного боя.

Войска фронта сумели не только внезапно прорвать на нескольких участках вражескую оборону, но и развить наступление в условиях холодной зимы, снегопада, без должной танковой поддержки.

Создавались передовые отряды из танковых и стрелковых соединений, которые заходили в тыл противника, облегчая штурм его опорных пунктов. Умело действовала группа под руководством полковника Ротмистрова, отличившегося в боях за Калинин.

К началу января Калининский фронт освободил многие сотни населенных пунктов. Войска фронта нанесли поражение шести дивизиям врага, захватили более девятисот орудий и минометов, сто пятьдесят танков, свыше трех тысяч автомашин. Трофеи немалые!

Войска трех советских фронтов сумели осуществить первую в ходе второй мировой войны крупную стратегическую операцию против немецко-фашистских войск, проведенную в сложнейших условиях многоснежной зимы, лютых морозов, бездорожья.

Тридцать восемь дивизий вермахта полностью вышли из строя. Особенно большие потери понесли танковые армии врага – гордость фашистского рейха, не знавшие поражений броневые кулаки Гота, Гудериана и Гепнера, совсем недавно грозившие столице окружением и уничтожением.

Освобождено свыше одиннадцати тысяч населенных пунктов. В их числе областные центры: Калинин на правом фланге контрнаступления и Калуга – на левом. И хотя фронты продвинулись всего на сто–двести пятьдесят километров от Москвы, это была большая военная победа. Но еще значительней была моральная победа. Рухнул миф о непобедимости германского оружия и непревзойденности стратегического искусства генералов и фельдмаршалов вермахта.

В начале января первый, самый важный этап Московской битвы был успешно завершен. Теперь, полагали и Жуков и Конев, надлежит сделать оперативную паузу, укрепить оборонительные рубежи, получить пополнение, подтянуть тылы, дать войскам отдохнуть. Тем более, что фронты вышли на заранее подготовленные противником оборонительные позиции. Но Ставка приказала наступать!

На совещании Сталин выдвинул идею общего контрнаступления.

Жуков высказал свое мнение. Он считал возможным вести наступательные, действия только на Западном направлении, и то, если фронты получат резервы. Полагал, что для общего контрнаступления не хватит сил и средств, особенно тяжелой артиллерии и танков.

Член политбюро Вознесенский заявил, что военная промышленность еще не готова сейчас дать технику и вооружение, необходимые для наступления такого масштаба.

Сталин выслушал все это с явным неудовольствием.

– Надо быстрее перемалывать немцев, чтобы они не смогли наступать весной, – сказал он, закрывая совещание, и дал поручение Генштабу подготовить соответствующую директиву.

В приемной начальник Генштаба маршал Шапошников тихо сказал, обращаясь к Жукову:

– Вы зря спорили. Этот вопрос заранее решен Верховным.

– Тогда зачем же спрашивали моё мнение?

– Не знаю, не знаю, голубчик.

Совсем недавно, в ноябре, Сталин с тревогой звонил Жукову:

– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.

– Москву, безусловно, удержим, – отвечал Жуков.

Это было тогда, когда гитлеровские танки были в тридцати километрах от столицы. Теперь, когда Западный и Калининский фронты обезопасили столицу и разгромили ударные группировки врага, Сталин разговаривал с командующими фронтами совсем по-другому. В самой категоричной форме он ставил задачи явно непосильные и требовал их безусловного выполнения. Через два дня после совещания в Кремле Конев получил директиву Ставки. Западному и Калининскому фронтам поручалось окружить и уничтожить ржевско-вяземскую группировку противника. Фронты получили некоторые резервы, но их было явно недостаточно для осуществления такой крупной операции. Но германская группировка «Центр» уже оправилась от потрясений декабрьского удара и, заняв заранее подготовленные оборонительные рубежи, получила пополнение. Теперь в ее составе семьдесят полнокровных дивизий и много танков.

Наши стратегические резервы, девять армий, равномерно распределялись по всему советско-германскому фронту. Механизированными и танковыми корпусами Красная Армия не располагала. Те, что были до войны, разгромлены в приграничных летних, сражениях. Созданные осенью отдельные танковые бригады хорошо проявили себя в ходе Московской битвы, но для операций большого масштаба нужны более крупные механизированные соединения – танковые корпуса, а их нет.

Коневу пришлось без оперативной паузы начать новое наступление, скоординированное с наступлением Западного фронта Жукова.

Так началась Ржевско-Вяземская операция.

Штаб фронта работал день и ночь. Напряженно трудились тыловые службы. Подтягивалась тяжелая артиллерия.

Вражескую оборону удалось прорвать на ряде направлений и ввести в прорыв подвижные группы.

Под Ржевом, под Сычевкой, под Белым проходили упорные бои за каждую высотку, каждую деревню, каждую речку.

Это о таких боях писал Александр Твардовский в поэме «Василий Теркин»:

Фронт налево, фронт направо.
И в февральской вьюжной мгле
Страшный бой идет кровавый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни ил земле.

Да, славу здесь добыть не просто. Здесь надо вцепиться в горло врагу, преодолеть его сопротивление, упорно идти вперед.

Этот бой в болоте диком
На втором году войны
Не за город шел великий,
Что один у всей страны,
Не за гордую твердыню,
Что у матушки-реки,
А за некий, скажем ныне,
Населенный пункт Борки.

За время зимнего наступления командующий фронтом выработал определенный ритм своей работы. В штабе фронта он находился лишь в период подготовки операции, но как только все планы были уточнены и отданы необходимые приказы, немедленно отправлялся на свой передовой командный пункт и оттуда следил за меняющейся боевой обстановкой. Помня уроки трагических событий октября, он уделял много внимания связи, механизму взаимодействия между армиями и соседними фронтами.

Времени у командующего было совсем мало, но иногда он все же выкраивал за счет отдыха полчаса, час, чтобы ответить ни настойчивые просьбы о встречах. На Калининский фронт теперь постоянно приезжали писатели, кинооператоры, журналисты, артистические бригады. Приходили и вагоны с подарками для бойцов из Сибири, Средней Азии, с Кавказа, из Монголии,

Конечно, на концерты ему попадать не удавалось, но подарки он несколько раз вручал бойцам – на передовой и в госпиталях.

Как-то на командный пункт Конева, расположенный в деревне за Волгой, приехали нежданные гости – Александр Фадеев в сопровождении Бориса Полевого.

Конечно, в дни трудного наступления, когда обстановка меняется чуть ли не каждый час, Коневу была совсем не до гостей, но он не мог не принять для беседы своего старого знакомого. Встретил приветливо, усадил пить чай, но все же заметил:

– Сейчас двадцать один час тридцать минут. В двадцать три мне привезут оперативную сводку за день. Так что не обессудьте – в нашем, распоряжении полтора часа.

Переговорили о многом. Конев рассказал о ходе наступления, о трудностях, которые приходится преодолевать, по карте показал обстановку на различных участках фронта.

– Тяжело бойцам. Более двух месяцев без отдыха, без теплого ночлега.

– Но, может быть, надо сделать передышку?

– Надо. Войска устали. Но это, как вы понимаете, не в моей компетенции...

Когда гости шли из дома командующего к машине по протоптанной в снегу дорожке, Фадеев, обращаясь, к Борису Полевому, произнес:

– Я помню молодого парня в кожанке – комиссара бронепоезда. А теперь, смотри, настоящая военная косточка. Как обстановку пояснял! Правда, и тогда, в гражданскую, он был серьезный, собранный...

В первом часу ночи, когда донесение в Ставку было подписано, и начальник оперативного управления уехал в штаб, Конев смог, наконец, лечь спать. Но заснул не сразу, хотя изрядно устал. Сегодняшняя встреча с Фадеевым напомнила ему другую встречу, которая произошла двадцать лет назад.

Вьюжным февральским, вечером двадцать первого года в Чите комиссар дивизии Иван Конев разыскал на путях специальный поезд, направляющийся в Москву. В вагоне старичок-проводник внимательно проверил мандат и проводил в купе, где уже сидел высокий молодой человек в защитном английском френче.

Конев снял полушубок, папаху, бросил на багажную полку вещмешок, остался в кожанке и, обращаясь к попутчику, сказал:

– Давай знакомиться. Комиссар Конев.

Тот встал, крепко пожал протянутую руку и ответил:

– Комиссар Булыга. Я так понимаю, едем мы по одному маршруту. И путь у нас долгий.

– Правильно понимаешь.

Так встретились двадцатидвухлетний комиссар бронепоезда, только что выдвинутый на должность комиссара дивизии Иван Конев, и двадцатилетний комиссар партизанской бригады Александр Булыга, через несколько лет взявший себе писательский псевдоним Александр Фадеев.

Путь предстоял в Москву по всей Транссибирской магистрали, недавно отбитой у белых и чехов. Делегатом на X съезде партии Булыгу выдвинули сибирские партизаны, Конева – коммунисты бронепоезда № 102.

Ехали почти месяц, останавливались не только на станциях, но иногда и просто в поле. Причиной были и снежные заносы, и неисправный паровоз. А когда кончались дрова, все пассажиры выходили с топорами валить сосны. Но уж если бандиты разобрали путь, тогда надо было выходить не с топорами, а с наганами.

На станциях по очереди бегали за кипятком, в печурке у проводников по очереди варили в котелке пшенную кашу с консервами, что взяли с собой.

О многом переговорили в пути два комиссара. Булыга рассказывал о партизанских отрядах в Приамурье. Коневу тоже было что рассказать попутчику: они ехали по Транссибирской магистрали с востока на запад, а бронепоезд, где он был комиссаром, прошел этот путь с запада на восток, от берегов Камы до Читы. Прошел с боями.

Говорили и о другом. Колчак разгромлен, но за Читой – белогвардейские отряды и японские регулярные войска. Знали они, что в Сибири, в центре, на Украине неспокойно. Крестьяне, измученные продразверсткой, поднимают бунты. А в городах – голод, тиф. Конев сам перенес недавно эту страшную болезнь.

Не говорили только о литературе. Тогда комиссару Коневу и в голову не могло прийти, что его новый знакомый, совсем молодой комиссар, хочет стать писателем и уже собрал большой материал о дальневосточных партизанах, который потом ляжет в основу романа «Разгром». Через десять с лишним лет в академии имени Фрунзе комдив Конев будет делать доклад на конференции об этом романе и заодно расскажет о встречах с его тогда уже прославленным автором.

А тогда в Москве, на Казанском вокзале, куда, наконец, прибыл поезд, молодым комиссарам сказали, что делегатов размещают в третьем Доме Советов на Садовом кольце. Пошли пешком. Комендант выписал пропуск и сказал, в какой комнате они могут занять койки.

Кремль. Делегатами были представители фронтов, заводов, городских и сельских партийных организаций. В президиуме – Ленин, другие вожди партии.

Конев уже видел и слышал Владимира Ильича в восемнадцатом году, на съезде Советов. Булыга в Москве был впервые.

Съезд начал свою работу. Но из Петрограда пришла тревожная весть – в Кронштадте мятеж. Среди делегатов съезда провели запись добровольцев. И Конев, и Булыга, не сговариваясь, подали записки в президиум с просьбой отправить их в Петроград. Снова ехали в одном поезде и оба попали на одно, Сестрорецкое, направление. Только Фадеев в пехоту, а Конев, как бывший артиллерист, – в артиллерию.

Иван Конев навсегда запомнил эту хмурую весну в Петрограде, тяжелые бои на Кронштадском льду. Видел он здесь и знаменитых командиров Красной Армии – Михаила Тухачевского, Павла Дыбенко, Витовта Путну, руководивших ликвидацией мятежа. Видел и Троцкого, приехавшего в Петроград.

Когда делегаты вернулись в Москву, съезд уже закончился, но добровольцев собрали в Свердловском зале Кремля, и Владимир Ильич Ленин выступил специально для них. Рассказал о замене продразверстки продналогом, о новой экономической политике.

После завершения заседания делегаты-добровольцы попросили Владимира Ильича сфотографироваться с ними, он охотно согласился. Эта памятная фотография и по сию пору хранится в семье маршала.

Тогда, в Москве, Конев размышлял о своей дальнейшей судьбе. И решил, что теперь, когда страна приступает к мирному строительству, когда отменена продразверстка и крестьяне смогут спокойно трудиться на своей земле, ему следует возвратиться в родную Вологодчину, в Никольск.

И он пошел за назначением. Но ему сказали:

– Нет, дорогой товарищ, гражданская война на Дальнем Востоке не кончилась. Поезжай в Читу, получишь новое назначение.

Так и остался Иван Конев в Красной Армии, теперь уже до конца жизни. В Чите его ждал пост комиссара штаба народно-революционной армии Дальневосточной республики, возглавляемой Василием Блюхером.

Да, давно это было, много воды утекло, многое пришлось пережить, многое испытать:

Теперь, в огне войны, когда решается судьба Родины, судьба народа, многое из того, что было в прошлом, как-то уходило из памяти. Все силы, все мысли сосредоточены на том, как одолеть страшного и грозного врага.

В Подмосковье после победоносного декабрьского контрнаступления бои проходили трудно, с переменным успехом. То удавалось перехватывать вражеские коммуникации, то наши ударные соединения сами оказывались в опасном положении.

На Западном фронте в район Вязьмы, в тыл врага, Жуков направил, кавалерийскую группу генерала Белова. Туда же был высажен большой авиадесант. Конев также двинул в прорыв кавалерийский корпус. Но соединиться подвижные группы двух фронтов так и не смогли, хотя и нанесли противнику немалый урон и нарушили его коммуникации.

Сил было мало, да и опыта операций на окружение еще недоставало.

Январь и февраль прошли в сложных боях. У Конева одна из армий, прорвавшаяся на Смоленщину, к верхнему течению Днепра, дралась в полуокружении. Другая армия, охватывающая Ржев, оказалась в лесном районе в кольце. Ее снабжали по воздуху. На Западном фронте у Жукова армия генерала Ефремова вела бой в районе Вязьмы с перехваченными противником коммуникациями.

Но и основные силы группы армий «Центр» находились под угрозой разгрома. В полукольце в районе Ржева, Гжатска, Вязьмы двадцать девять вражеских дивизий. Нужны дополнительные силы и средства, чтобы замкнуть эти клещи. Жуков полагал, что его фронту необходимо срочно дать, по крайней мере, две свежие армии, а Калининскому фронту – не менее одной армии из резерва, чтобы успешно завершить операцию. Но Ставка не могла дать эти армии. Ее резервы были распылены по огромному фронту, где тоже велись наступательные операции, ни одна из которых не получила завершения.

Не хватало снарядов. Орудие могло сделать в день лишь несколько выстрелов. Войска устали. Но Сталин требовал «энергично продолжать выполнение поставленной задачи».

В конце февраля Ставка несколько усилила войска Западного направления, но это была уже запоздалая мера. Противник успел укрепить свой ржевско-вяземский плацдарм, подтянуть сюда свежие дивизии.

И все же и Западный и Калининский фронты, хотя им и не удалось полностью выполнить поставленную задачу, отбросили врага еще дальше от столицы.

Фронт Конева охватил с севера и северо-запада группу армий «Центр», перерезал железную дорогу Ржев – Великие Луки, вышел в Смоленскую область и вел бои на подступах к Ярцеву, Демидову, Белому. А соседи справа – 3-я и 4-я ударные армии Северо-Западного фронта, которых в конце января передали в подчинение Конева, – вышли на подступы к Витебску и Великим Лукам.

В конце марта в Ставке снова состоялось совещание о плане операций, на лето и осень сорок второго года.

Генштаб выдвинул предложение перейти к стратегической обороне по всему советско-германскому фронту, накопить резервы и в конце лета перейти в наступление.

Командующий Юго-Западным направлением маршал Тимошенко и член военного совета Хрущев не согласились с мнением Генштаба. Они предложили провести наступательную операцию на Харьковском направлении, освободить вторую столицу Украины и выйти к Днепру. Их горячо поддержал Ворошилов.

Взял слово Жуков. Он заявил, что поддерживает предложение Генштаба, но считает, что следует завершить наступательную операцию на Западном направлении, чтобы обезопасить Москву. На других участках фронта из-за недостатка резервов и отсутствия танковых сил наступательных действий не предпринимать, не проводить и Харьковской операции.

Сталин, выслушав участников совещания, произнес:

– Не стоять же нам в обороне, сложа руки, и ждать, когда немцы нанесут удар первыми. Надо самим нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте и проверить готовность противника Жуков предлагает развернуть наступление на Западном направлении, а на остальных фронтах обороняться. Я думаю, что это полумера.

И он назвал районы предполагаемых ударов: под Москвой, под Ленинградом, в районе Старой Руссы, на Льговско-Курском направлении, в Крыму, под Харьковом.

На этом совещание закончилось.

Сталин полагал, что у гитлеровцев иссякают резервы и создается возможность изгнать врага из пределов страны до конца сорок второго года.

Это, конечно, был грубый просчет. И очень скоро стало ясно, что недостаточно оснащенные, уставшие войска не могут осуществить столь грандиозные задачи.

Первой рухнула Крымская операция. Противнику удалось ликвидировать завоеванный зимой феодосийский и керченский плацдармы и нанести крупное поражение нашим войскам. Многие десятки тысяч людей погибли, попали в плен. Летом пал героический Севастополь.

Наступление на Харьков также закончилось катастрофой. В окружение попала наша полумиллионная группировка. Противнику был открыт путь к Волге, Дону и на Кавказ.

Попала в окружение и погибла 2-я ударная армия, которая должна была прорвать блокаду Ленинграда. Ее командующий генерал Власов перешел к гитлеровцам.

Не удалось ликвидировать демянский плацдарм под Старой Руссой. Здесь зимой войска Северо-Западного фронта добились крупного успеха и окружили десять вражеских дивизий, но весной гитлеровцам удалось пробить коридор к своей окруженной группировке.

Фронты Западного направления, не получившие необходимых резервов, не смогли завершить так успешно начавшуюся операцию по разгрому группы армий «Центр».

В конце апреля сорок второго года Ставка, наконец, разрешила Западному и Калининскому фронтам перейти к обороне.

Конев незамедлительно начал приводить войска в порядок, организовывать их отдых и пополнение, а главное, прочную защиту отвоеванных рубежей.

Именно тогда в Генеральном штабе решили ликвидировать все те узоры на карте, которые ко второй половине зимы образовались в результате нашего контрнаступления. На Северо-Западном фронте была к этому времени окружена демянская группировка. На Калининском фронте был большой выступ в сторону противника у Холма и Великих Лук, дальше фронт проходил возле Ржева, к Сычевке, там был еще один выступ, а потом фронт шел обратно к Ржеву, Зубцову и Волоколамску.

Причудливо вилась и линия Западного фронта.

В Генеральном штабе возникло мнение выровнять все эти выступы и, оставив часть территории противнику, выкроить одну-две армии для того, чтобы держать их в резерве Ставки.

Сталину понравилась эта идея, и он вызвал с фронта в Москву командующего Северо-Западным фронтом Курочкина, командующего Калининским фронтом Конева и командующего Западным фронтом Жукова.

Совещание происходило в Кремле в кабинете Сталина. Докладывал генерал из Генерального штаба. Он предложил спрямить линии фронтов и взять по одной армии из Калининского и Северо-Западного фронтов в резерв Ставки.

Сталин сразу не высказал своего мнения, но было ясно, что вопрос с ним согласован.

Когда работник Генштаба закончил свой доклад, Сталин спросил мнение генерала Курочкина. Он согласился с предложением Генштаба.

– А ваше мнение? – Сталин обратился к Коневу.

– Нет, товарищ Сталин, я не согласен с этим предложением. Если мы проведем его в жизнь, немцы будут только довольны.

– Почему довольны? – Сталин нахмурился.

– А вот почему. Если мы и сэкономим некоторые силы на спрямлении Северо-Западного и Калининского фронтов, то немцы в этом случае тоже высвободят столько же, если не больше, сил и используют их для усиления своей группировки, стоящей перед Западным фронтом и нацеленной на Москву. Сейчас, пока фронт не спрямлен, силы немцев растянуты, им не из чего создать ударную группировку, и нам это выгодно. Особенно это выгодно для Западного фронта, поскольку Калининский фронт своим далеко выдвинутым на запад выступом к Холму буквально нависает над немецкими войсками, стоящими перед Западным фронтом. Немцы вынуждены держать против нас войска вокруг всего этого выступа, а если они их смогут высвободить, то, несомненно, используют для создания группировки против Западного фронта. Это может соблазнить их на новый удар по Москве. Кроме того, отходя с этого выступа, мы уступаем противнику плацдарм, который очень бы пригодился нам в дальнейшем для развертывания наступательных действий. Плацдарм, оперативно выгодный не только для Калининского, но и для Западного фронта.

– А что скажет Жуков?

– Я считаю, что предложение Генштаба неправильно и невыгодно для Западного фронта. Я решительно против этого, – твердо сказал Жуков. – Я согласен с командующим Калининским фронтом. Допускать спрямление линии фронта ни в коем случае нельзя.

Сталин согласился с твердым и обоснованным мнением Жукова и Конева.

Войска фронтов сражались на той линии фронта, которая создалась после зимнего наступления сорок первого – сорок второго годов. Жизнь показала, что это решение было правильным. Германское командование не решалось проводить здесь какие-либо активные действия в течение всего сорок второго года: над группировкой вермахта «Центр» все время продолжали нависать угроза наших выдвинутых вперед плацдармов. В свою очередь командование наших фронтов могло в любое время накопить на этих плацдармах силы и в нужное время нанести удар. И когда развернулись тяжелые бои в излучине Дона, в районе Сталинграда, на Кавказе, конфигурация наших фронтов Западного направления по-прежнему приковывала к себе большие силы противники. Здесь, как и зимой, находилось семьдесят полнокровных дивизий вермахта.

После войны Конев вспоминал, что такого рода встречи со Сталиным были напряженными. «Иногда дело доходило до резких вспышек со стороны Сталина, – писал маршал. – Бывало так, что он выслушивал наши доклады с откровенным недовольством и раздражением, особенно, когда они расходились с его предвзятым мнением, не соответствовали его предварительным представлениям. Однако он все-таки вынужден был выслушивать эти доклады. Находясь в положении людей, отвечавших за судьбы своих фронтов, мы считали себя не вправе что-либо скрывать или прикрашивать положение, говорили прямо и открыто, выкладывая то, что было в действительности, не считаясь с тем, нравится это ему или не нравится. Случалось, это вызывало с его стороны, особенно в первые годы войны, страшное недовольство. Случалось даже, что он не в состоянии был сдержаться, выходил из себя.

Иван Степанович Конев всегда вспоминал в связи с этим и другую, весьма непростую встречу со Сталиным в начале осени 1942 года. Тогда возникло тяжелое положение под Сталинградом, и Сталин поставил перед Генштабом вопрос о необходимости взять с Западного и Калининского фронтов резервы. Но окончательно решать этот вопрос без ведома командующих фронтами Сталин все-таки не стал. Видимо, горький опыт самоличных решений многому его научил. И он вызвал в Кремль Жукова и Конева.

Конев ехал в Москву с тяжелым чувством. Он, конечно, понимал, как трудно приходится южным фронтам, сам был в таком положении всего полгода назад, но ответственность за судьбу столицы не позволяла ему дать согласие ослабить свой фронт и так совсем небогатый артиллерией и танками. Ведь гитлеровское командование за весь период боев на юге не сняло отсюда ни одной дивизии, Значит, оно готово в любой для себя выгодный момент ударить на Москву.

В кабинете Сталина находились члены политбюро.

Сталин дал слово Жукову, потом Коневу. Они, хотя и не сговаривались, выдвинули примерно одни и те же аргументы, объясняя, почему ослаблять Западное направление нельзя.

Сталин сперва слушал доводы командующих спокойно, но потом как-то сразу переменился, побледнел и сказал:

– Отправляйтесь. Мы вас вызовем...

Они вышли из кабинета, сели за стол в приемной, разложили свои карты. Что же будет дальше? Сталин, это было ясно, вышел из равновесия, оборвал разговор в состоянии крайнего раздражения. «Мы, конечно, понимали, – вспоминал Иван Степанович Конев впоследствии, – что наше решительное сопротивление в заранее предрешенном Сталиным вопросе могло грозить нам отставкой, а быть может, чем-то худшим, но в этот момент нас не пугали никакие репрессии. Мы могли ждать любого решения, но находясь на своих постах, дать согласие на изъятие резервов с Западного и Калининского фронтов считали для себя невозможным. Мы не могли пойти на уступку, поставив под удар Москву, за безопасность которой мы как командующие стоявшими перед ней фронтами несли прямую ответственность».

Из кабинета Сталина по очереди выходили Молотов, Ворошилов, Берия и спрашивали:

– Надумали? Есть у вас предложения? Можете доложить товарищу Сталину?

Они отвечали, что считают правильной свою точку зрения.

Наконец Сталин вызвал командующих в свой кабинет и сердито сказал:

– Поезжайте к себе на фронт. Пусть будет по-вашему.

Именно тогда Конев и обрел ту уверенность в своих действиях и решениях, которая помогала ему руководить сложным боевым механизмом, именуемым фронт.

...Четырнадцать месяцев он на фронте. Огненные дни, недели, месяцы, где было все, и катастрофы, и упорные оборонительные бои, и мощный удар «Тайфуна», и первая в истории второй мировой войны победа над гитлеровскими войсками в снежных равнинах и лесах Подмосковья. Трудные бои, где закалялось воинское умение и полководческое искусство. Бои, которые должны сковать вражеские силы, нанести им урон и не позволить руководителям вермахта перебросить свои дивизии туда, где идут главные сражения, – на Волгу, в излучину Дона, на Кавказ.

В конце лета сорок второго служебное положение Конева изменилось. В связи с осложнением положения на юге Жуков был назначен заместителем Верховного Главнокомандующего и первым заместителем наркома обороны. Он срочно вылетел в район Сталинграда.

Конев стал командующим Западным фронтом. Теперь он должен отвечать за безопасность столицы.

Новый командующий как только приехал в Малоярославец, где располагался штаб фронта, пригласил в свой кабинет начальника штаба генерала Соколовского. Они не встречались с той памятной октябрьской ночи в совхозе Красновидово, когда четыре армии Западного и Резервного фронтов оказались в кольце. Выслушав доклад о состоянии войск фронта, Конев спокойно, как будто покинул этот штаб только вчера, сказал:

– Завтра я начну знакомиться с армиями. Подготовьте, Василий Данилович, мне карты и схемы огня.

Работа продолжалась...