ЗРЕЛОСТЬ ПОЛКОВОДЦА

Сорок четвертый год. В начале января зима как будто вступила в свои права. Мороз, правда, небольшой, сковал покрытый снегом чернозем, и по дорогам, и даже по полям, могли двигаться танки и автомашины. А в конце января дороги расползлись, поля и овраги, которых в Заднепровье немало, покрылись черными пятнами, снег разрыхлился и начал таять. Славные тридцатьчетверки, завывая и вздымая вихри черной грязи, могли еще идти. Но машины, особенно те, что не имели передних ведущих колес, постоянно застревали в хляби раскисших дорог. Тяжко приходилось и пехоте. Солдаты с трудом вытаскивали сапоги из вязкой земли, по утрам их хлестал мокрый снег, степной ветер, а днем – холодный дождь, затихавший только к ночи. Даже выносливые, ко всему привыкшие лошади с трудом, выбиваясь из сил, тащили груженые повозки и орудия. Нередко пушки погружались в грязь по самые лафеты.

Фронт, с осени называвшийся уже не Степным, хотя действовать продолжал в степях, а 2-м Украинским, проводил сложную перегруппировку.

Командующий фронтом генерал армии Конев спешил на свой командный пункт, который приказал организовать в непосредственной близости от того района, где должна начаться новая стратегическая операция и где сосредоточивалась 5-я гвардейская танковая армия.. Он ехал на «виллисе», обгоняя тяжелые трехосные грузовики и конные повозки.

– Да, непросто им...

Сидящий сзади адъютант встрепенулся.

– Не понял, товарищ командующий.

– Я так... Непросто танкистам придется. Вон даже лошади вязнут.

И после паузы:

– Сейчас налево, по проселку.

– Нам прямо, товарищ командующий, я слежу по карте.

– Плохо следишь.

Адъютант не стал спорить, и не только потому, что считал бестактным такие споры, но потому, что знал – командующий фронтом не ошибается, когда речь идет о топографической карте и маршрутах движения. Обычно перед поездкой Конев надевал очки, брал карту, внимательно в нее всматривался, а затем отдавал адъютанту. Карту со всей нанесенной на ней обстановкой, дорогами, населенными пунктами он запоминал и запоминал твердо.

И сейчас командующий не ошибся. Через полчаса пути машины въехали в деревню, где располагался командный пункт 5-й гвардейской танковой армии. Здесь Конев предполагал разместить и свой передовой командный пункт.

Машины командующего и охраны остановились у большой крытой соломой хаты. В палисаднике стоял танк, автофургон рации и «виллис». В хату тянулись провода.

– Ну, встречай гостей, – сказал Конев, входя в хату.

Из-за стола с разложенными картами быстро встал генерал-полковник Ротмистров. Он еще не снял комбинезона, видно совсем недавно вылез из танка.

– Садись. Обстановку докладывать не надо. Будем чай пить, – Конев сбросил на лавку бекешу, сел за стол, вынул из кармана пачку папирос, закурил.

Два полковника, которые тоже находились в хате, поспешили уйти.

– Покажи теперь мне, где сейчас корпуса? – попросил Конев.

Ротмистров поправил очки и цветным карандашом показал пункты, куда уже вышли передовые отряды танковых и механизированных корпусов армии.

– Завтра к утру все танки будут на месте, но дорога тяжелая, все раскисло.

– Я видел, но мы договорились, что танки пойдут только ночью, а я сейчас встретил на дороге несколько боевых машин. Как это понимать? Хорошо, что утром идет снег, видимость плохая и нелетная погода, а то...

– Это танки, отставшие из-за ремонта. Марш проходил ночью. Днем идут только колесные машины.

– Хорошо, если так. Я пошлю проверить. Сам понимаешь, удар должен быть внезапным.

Это Ротмистров понимал. Готовилась грандиозная операция двух фронтов – 1-го Украинского генерала Ватутина и 2-го Украинского генерала Конева. Она должна решить судьбу крупной группировки противника, еще цеплявшегося за берег Днепра в районе Канева и Корсунь-Шевченковского. План операции, разработанный в штабах фронтов с участием заместителя Верховного Главнокомандующего маршала Жукова, предусматривал нанесение удара по сходящимся направлениям. Фронты должны соединиться в районе населенного пункта Звенигородка и отсечь от основных сил группы армий «Юг» генерал-фельдмаршала Манштейна корсунь-шевченковскую группировку. Ставка утвердила этот план без замечаний.

Фронт Конева с лета минувшего года участвовал в непрерывных наступательных боях. Позади Белгород, Харьков, Полтава, Кременчуг, битва за Днепр. Недавно завершился еще один этап освобождения Украины – бои за расширение плацдарма стратегического назначения на западном берегу великой реки.

Армии фронта, перевалив через Днепр, развернули наступление вглубь Правобережной Украины. Еще в октябре танковая армия Ротмистрова, с ходу взяв железнодорожный узел Пятихатка, устремилась к Кривому Рогу, мощному узлу вражеской обороны, центру железорудного бассейна. Танки ворвались в город, но, не поддержанные отставшими в осенней хляби пехотными частями, вынуждены были отойти.

Конев, убедившись, что на этом участке без дополнительных сил и средств, скорого успеха добиться нельзя, поскольку войска устали, понесли потери в ходе битвы за Днепр, решил изменить направление удара. Армия генерала Жадова штурмом освободила важные в системе вражеской обороны узлы, города Александрию и Знаменку, и вместе с танкистами Ротмистрова и сталинградцами, армией генерала Шумилова, двинулась в сторону Кировограда – узла железных дорог, областного центра Украины.

Но бои за Кировоград оказались нелегкими. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись, не желая оставить город, где находилась ставка Манштейна и откуда немецкое командование руководило всеми операциями на Украине. Войска 2-го Украинского фронта все же сумели форсировать реку Ингулец и прорвать оборону на ее западном берегу. А затем армии генералов Жадова и Шумилова начали охватывать город с флангов, а танкисты Ротмистрова заходить в тыл.

Конев и здесь применил тактику «выжимания», которую хорошо испробовал в Харьковской операции, создал такие условия для противника, которые заставили его покинуть город, страшась окружения, огненного котла.

В конце решающего штурма на наблюдательный пункт Конева приехал маршал Жуков.

Наблюдательный пункт командующего фронтом находился совсем близко от переднего края, и в стереотрубу было отчетливо видно, как наши танки, ведя огонь с ходу, охватывают город. Земля сотрясалась от разрывов снарядов.

Поздоровавшись, Жуков спросил у Конева, как развивается операция, как ведет себя противник.

– Бьем его смертным боем, но он пока не бросает Кировоград, – ответил Конев.

Жуков внимательно ознакомился с рабочей картой командующего, где была нанесена обстановка, и после паузы произнес:

– Ничего, бросит.

Ему стало ясно, что или сегодня вечером, или завтра утром город будет освобожден. Да и приехал к Коневу заместитель Верховного Главнокомандующего, на которого была возложена координация двух украинских фронтов совсем не для того, чтобы ускорять или подталкивать операцию – дела здесь шли как надо. Жуков приехал, чтобы вместе с командующим фронтом еще раз уточнить все, что связано с Корсунь-Шевченковской операцией, которая должна начать развертываться через две недели.

Уже к вечеру противник, зажатый с трех сторон, едва держался на южных окраинах Кировограда, а утром город был освобожден. Остатки разгромленных частей отходили на запад.

Жуков улетел в Москву согласовывать в Ставке план предстоящей операции, а Конев сразу же после взятия Кировограда вместе с начальником штаба генералом Захаровым погрузился в дела перегруппировки, которую в строжайшей тайне теперь надлежит провести. Дело совсем не простое. Надо более чем на сто километров передвинуть танковую армию Ротмистрова, подать в районы предстоящего прорыва артиллерию, создать запасы боеприпасов в новых районах, перебазировать склады. Хорошо бы, конечно, подключить к этой операции сталинградцев Шумилова и Жадова, имеющих опыт боев по окружению, но это, к сожалению, невозможно – передвижка двух армий с одного фланга огромного фронта на другой потребовала бы времени, да и сделать это скрытно крайне, трудно: противник неизбежно заметит перегруппировку и примет соответствующие меры. Придется довольствоваться теми войсками, которые имеются в районе предполагаемого прорыва.

Готовя операцию, Конев размышлял: почему Манштейн не отвел корсунь-шевченковскую группировку от Днепра? Почему те выпрямил фронт? Зачем понадобился ему этот плацдарм? И приходил к выводу: Гитлер и Манштейн, очевидно, еще рассчитывают задержать нас в Приднепровье, восстановить Восточный вал, линию обороны, названную генштабом вермахта «Вотан» в честь древнегерманского бога войны. Сильная корсунь-шевченковская группировка должна, по их замыслу, угрожать флангам и фронта Ватутина и фронта Конева.

Германские стратеги, очевидно, полагают, что плохая погода, оттепель, раскисшие дороги, затяжные бои на флангах обоих украинских фронтов не позволят советскому командованию провести в настоящее время новую операцию крупного масштаба. Да, видимо, именно на эти обстоятельства рассчитывают стратеги вермахта. А раз так, надо торопиться, не ждать заморозков, леткой погоды, улучшения дорог, надо наступать именно тогда, когда противник тебя не ждет. Маневр, внезапность удара, точный расчет, оправданный риск – такова была суть замысла командования двух украинских фронтов, операции, названной историками Корсунь-Шевченковской.

Фронт Конева начал наступать 24 января на рассвете. Командующий, учитывая, что противник еще не успел организовать на этом направлении сильной обороны, решил не действовать по шаблону и отказался от длительной артподготовки. Он приказал произвести короткий, но мощный артиллерийский удар и сразу атаковать вражеские окопы передовыми батальонами. Расчет был на внезапность. И он себя оправдал: первая линия обороны была сразу прорвана. К середине дня пехота продвинулась на два – шесть километров в глубину и на шестнадцать километров по фронту.

И только тогда Конев смог сказать Ротмистрову:

– Пора, Павел Алексеевич.

Танковые корпуса устремились в прорыв. Вздымая, фонтаны грязи, обгоняя пехоту, танки шли по вязкой земле, размалывая вражеские окопы. Из густых облаков на бреющем полете вырвались самолеты-штурмовики.

К концу дня Ротмистров доложил командующему фронтом: танки продвинулись на двадцать километров.

Ночью бои продолжались.

Утром пришла весть от соседей – фронт Ватутина тоже пробил брешь во вражеской обороне.

Танки двух украинских фронтов неуклонно шли навстречу друг другу.

Конев давно привык думать за противника и никогда не рассчитывал на то, что неприятельское командование растеряется, ошибется, не примет должных мер. Конечно, фельдмаршал Манштейн и генерал Хубе, командующий 1-й танковой армией, которая непосредственно противостоит наступающим войскам украинских фронтов, сейчас готовят контрудар. Конев даже мог предположить, где этот удар будет нанесен. Значит, надо усиливать фланги прорыва, подтягивать артиллерию, наращивать мощь удара.

Противник не заставил себя ждать.

К полудню Конев получил известие, которого ожидал с часу на час: ударные танковые группировки врага пытаются срезать горловину прорыва.

Ясно. Теперь можно даже предположить, какие указания даст генерал-фельдмаршал Манштеин своему подчиненному генералу Хубе. Конечно, перехватить тыловые коммуникации Ротмистрову отрезать его корпуса от пехоты, зажать их в кольцо и таким образом парировать прорыв.

Что же надлежит предпринять?

Остановить танковые корпуса для того, чтобы подтянуть пехоту и артиллерию?

Нет, останавливать Ротмистрова нельзя. Он должен неуклонно идти вперед.

Риск? Да, конечно, риск. Ведь фланги танковых корпусов открыты, да и тылы уязвимы. Но если остановить прорвавшихся далеко вперед танкистов, образуется пауза. Противник наверняка придет в себя, подтянет резервы и плотно закроет прорыв. А сейчас его оборона дезорганизована и в запасе у Конева есть, по крайней мере, сутки для того, чтобы усилить удар. Двадцать четыре часа, которые надлежит использовать, чтобы парализовать замысел Манштейна и Хубе. Конев решает ехать на командный пункт Ротмистрова, в самую гущу прорыва, чтобы видеть своими глазами, как развивается операция, и принять решения, которые необходимы по обстановке. Ехать? На чем? Дороги раскисли, простреливаются, на машине не проедешь. Значит, надо ехать на танке, он пройдет через грязь и снежную хлябь.

– Соломахин, поедем к Ротмистрову на двух танках. Познакомь механиков с маршрутом, – сказал Конев адъютанту.

Путь оказался непростой. Даже тридцатьчетверки с их мощными двигателями, широкими гусеницами с трудом прогрызались по раскисшей дороге. Вязкий чернозем, перемешанный со снегом, облеплял катки танковых гусениц. Двадцатикилометровый путь занял больше двух часов.

Ротмистров располагался на окраине большого села Оситняжка, на высоте. Отсюда хорошо виднелись окрестные овраги и полевые дороги, по которым шли танки. Весь наблюдательный пункт – небольшой окоп, вернее, земляная щель, рядом стояли два танка, «виллис» и несколько крытых машин.

Конев вылез из танка, остановившегося за хатой.

Бой шел где-то совсем близко, село простреливалось артиллерией, слышались пулеметные и автоматные очереди.

– Жарковато здесь, – сказал Конев, здороваясь с командармом.

Ротмистров, в комбинезоне и танковом шлеме, с красным от зимнего ветра лицом, доложил, обстановку. Ночью танковые корпуса ворвались в городок Шпола, но их тыловые пути перерезаны. На флангах идут упорные бои, деревни переходят из рук в руки.

– Решение?

– Движение не останавливать, идти на Звенигородку.

– Правильно. Надо вводить в бой второй эшелон и расчистить прорыв. Я помогу резервами.

Конев убедился, что командующий 5-й гвардейской танковой полностью владеет обстановкой, с частями имеет прочную связь, действует зрело и уверенно. Значит, вмешиваться в дела Ротмистрова и тем более подменять командующего танковой армией нет нужды, да он никогда этого и не делал, если видел, что командир вполне справляется со своими обязанностями.

Конев поднялся в салон грузовика, чтобы по рации связаться со штабом фронта. Надо срочно перебросить сюда полки противотанковой артиллерии, усилить поддержку штурмовой авиацией, укрепить фланги.

Теперь можно начать ввод в прорыв находившийся в резерве Донской кавалерийский корпус.

Вообще-то Конев полагал, что славная история кавалерии подходит к концу. Танковые и механизированные корпуса в условиях современной войны могут действовать гораздо эффективнее и надежнее, но их все же мало. Поэтому нельзя сбрасывать со счетов и кавалерию, тем более что в современных кавалерийских корпусах есть и танковые полки и артиллерия. Они маневренны, но имеют громоздкие тылы на конных повозках и уязвимы с воздуха. Все это надо учитывать. Правда, в условиях бездорожья, распутицы казачий корпус можно использовать для действий в тылу вражеской обороны. Конев решил ввести казаков в полосу танковой армии Ротмистрова, а потом бросить на коммуникации противника.

К вечеру Ротмистров доложил, что второй эшелон его армии расчистил тылы от немецких заслонов. Угроза окружения передовой ударной группы ликвидирована. А утром 28 января танковый корпус генерала Лазарева ворвался в Звенигородку и встретился с передовым отрядом 6-й танковой армии 1-го Украинского фронта.

Кольцо, окружения вражеской корсунь-шевченковской группировки создано.

Генерал Лазарев, с ним Конев еще до войны служил в Белорусском военном округе, открытым, текстом доложил по рации, что Звенигородка очищена от неприятельских войск, захвачены трофеи и пленные. Танковый экипаж лейтенанта Хохлова пожал руки танкистам соседнего фронта.

Конев приказал Ротмистрову представить к наградам всех отличившихся танкистов.

Таким образом, первый этап сложной операции завершен. Завершен успешно. Два фронта встретились, образовалось кольцо, но еще непрочное. Тем более, что обстановка в районе боев все время меняется. Ежечасно возникают неожиданности и опасные ситуации. Поэтому Конев решил оставаться здесь, в коридоре, рядом с действующими войсками, а не в штабе, чтобы чувствовать пульс боя и, пользуясь своей властью, где-то добавить сил и средств, а где-то пойти на риск и ослабить пассивный участок, куда-то перебросить артиллерию и укрепить именно тот район, где возникла опасность, где создалась кризисная ситуация.

Он знал, что окружение активного, сильного, маневренного противника – дело чрезвычайно сложное. Здесь требуется поистине виртуозное владение обстановкой. Любой просчет, самая мелкая ошибка чреваты непоправимыми последствиями. Решения надлежит принимать незамедлительно. Но Конев, понимая, что ему нужны средства для управления войсками, вызвал к себе на наблюдательный пункт начальника оперативного управления фронта генерала Костылева с группой офицеров, чтобы на месте руководить войсками в столь сложной и постоянно меняющейся обстановке. Образовался небольшой, но квалифицированный полевой штаб. У Ротмистрова дела шли хорошо. Надежно обеспечивали фланги и общевойсковые армии. Но с вводом в прорыв Донского конного корпуса произошла заминка. Казаки попали под шквальный огонь артиллерии и мощный бомбовый удар авиации. Понесли потери.

Конев, получив тревожные донесения, решил вместе с Костылевым ехать на командный пункт корпуса. Разговор получился острый. Конев спрашивал:

– Как же так, донцы-молодцы? Ведь не гражданская же война. Разве можно сейчас воевать, не слезая с коня? Без прикрытия!

Уезжая, командующий поручил генералу Костылеву помочь командиру корпуса решить вопросы взаимодействия с танковой армией, подтянуть в этот район дополнительные силы артиллерии и авиации.

Дело пошло. Кавалеристы в пешем строю при поддержке танкистов вошли, наконец, в прорыв. В последующие дни, когда им удалось проникнуть в тылы окруженной группировки, действия «донцов-молодцов» оказались очень полезными для проведения всей операции. Казаки и их командир генерал Селиванов воевали дерзко и энергично.

Образование внешнего и внутреннего фронтов окружения протекало сложно, в непрерывных сражениях, но создать это двойное кольцо Коневу все же удалось.

Командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Манштейн, наконец, осознал всю катастрофичность положения. Он был вынужден доложить Гитлеру, что два русских фронта, возглавляемых генералами Ватутиным и Коневым, окружили южнее Днепра крупную группировку – десять дивизий и одну бригаду. Правда, фельдмаршал поспешил заверить фюрера, что этот неприятный казус будет преодолен. Он поставил перед командующим 1-й танковой армией генералом Хубе задачу мощными ударами с юго-запада ликвидировать кольцо и соединиться с окруженными войсками.

Манштейн доложил также, что возглавлять окруженную группировку он поручил опытному генералу Штеммерману.

Гитлер согласился с решением Манштейна и приказал перебросить в этот район дополнительные танковые силы.

На участке фронта Конева в конце января и начале февраля действовали уже десять вражеских дивизий, из них пять – танковых. А в последующие дни февраля сюда подошли еще две танковые дивизии и дивизия СС «Адольф Гитлер», пехотная дивизия, отдельные танковые и штурмовые батальоны. По пехоте перевес оставался в нашу пользу, но по танкам противник значительно превосходил силы двух фронтов, образовавших кольцо.

Манштейн был уверен, что ему, безусловно, удастся мощным танковым тараном ликвидировать котел. Гитлер несколько раз встревоженно звонил Манштейну, но старый фельдмаршал спокойно отвечал: «Хубе прорвется к Штеммерману».

Перед 1-м и 2-м Украинскими фронтами встала задача во что бы то ни стало погасить наступательный порыв противника и сорвать помощь окруженным войскам транспортной авиацией, которая по личному приказу Геринга была стянута с других фронтов, из резерва. И Конев, и Ватутин, согласовав свои действия с представителем Ставки маршалом Жуковым, решили перейти к жесткой обороне на внешнем фронте. И в первой неделе февраля обоим фронтам удалось создать прочный заслон и остановить танки Хубе, имевшие вначале некоторый успех.

Авиация и зенитная артиллерия сумели парализовать снабжение окруженных войск по воздуху.

Положение в Корсунь-Шевченковском котле резко ухудшилось.

Вечером 7 февраля на командный пункт Конева фельдъегерь привез от Жукова текст ультиматума.

Конев прочитал текст и подписал. Утром офицер-парламентер с белым флагом вышел из окопа и двинулся через заснеженное поле. Ультиматум был передан командованию окруженной группировки. В документе значилось:

Ультиматум.

Командующему 42-м армейским корпусом.

Командующему 11-м армейским корпусом.

Командирам 112-й, 88-й, 72-й, 167-й, 168-й, 82-й, 57-й и 332-й пехотных дивизий, 213-й охранной дивизии, танковой дивизии СС «Викинг», мотобригады СС «Валония». Всему офицерскому составу немецких войск, окруженных в районе Корсунь-Шевченковский.

42-й и 11-й армейские корпус немецкой армии находятся в полном окружении.

Войска Красной Армии железным кольцом окружили эту группировку. Кольцо окружения все больше сжимается. Все ваши надежды на спасение напрасны...

Попытки помочь вам боеприпасами и горючим посредством транспортных самолетов провалились. Только за два дня, 3 и, 4 февраля, наземными и воздушными силами Красной Армии сбито более 100 самолетов Ю-52.

Вы, как командиры и офицеры окруженных частей, отлично понимаете, что не имеется никаких реальных возможностей прорвать кольцо окружения.

Ваше положение безнадежно и дальнейшее сопротивление бессмысленно. Оно приведет только к огромным жертвам среди немецких солдат и офицеров.

Во избежание ненужного кровопролития мы предлагаем принять следующие условия капитуляции:

1. Все окруженные немецкие войска во главе с вами и с вашими штабами немедленно прекращают боевые действия.

2. Вы передаете нам весь личный состав, оружие, все боевое снаряжение, транспортные средства и всю технику неповрежденными.

Мы гарантируем всем офицерам и солдатам, прекратившим сопротивление, жизнь и безопасность, а после окончания войны – возвращение в Германию или любую другую страну по личному желанию военнопленных.

Всему личному составу сдавшихся частей будет сохранено и холодное оружие.

Всем раненым и больным будет оказана медицинская помощь.

Всем сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам будет немедленно обеспечено питание.

Ваш ответ ожидается к 11 часам утра 9 февраля 1944 г. по московскому времени в письменной форме через Ваших личных представителей, которым надлежит ехать легковой машиной с белым флагом по дороге, идущей от Корсунь-Шевченковский через Стеблев и Хировка.

Ваш представитель будет встречен уполномоченным русским офицером в районе восточной окраины Хировка 9 февраля 1944 г. в 11 часов по московскому времени.

Если Вы отклоните наше предложение сложить оружие, то войска Красной Армии и воздушный флот начнут действия по уничтожению окруженных Ваших войск, и ответственность за их уничтожение понесете Вы.

Зам. Верховного Главнокомандующего

Маршал Советского Союза Г. Жуков

Командующий войсками

Первого Украинского фронта

Генерал армии Н. Ватутин

Командующий войсками Второго

Украинского фронта

Генерал армии И. Конев

9 февраля в полдень немецкий офицер вместе с советским парламентером передали ответ.

Штеммерман отказался принять гуманный ультиматум.

Конев связался по прямому проводу с Жуковым.

– Отказались. Значит, жизнь им надоела.

– Выходит так. Но – это ответ не Штеммермана. Он наверняка снесся с Манштейном, а то и самим Гитлером.

– Теперь они будут лезть напролом, тем более, что погода ухудшается, метель.

Отчаянную попытку вырваться из кольца Штеммерман предпринял уже через сутки. Он собрал оставшиеся танки, до двух сотен боевых машин, в кулак и бросил их на узком участке на село Лысянка, ни подступах к которому находились танки Хубе. Место удара было выбрано точно в стыке двух фронтов, на участке 27-й армии 1-го Украинского фронта, ослабленной в предыдущих боях.

Сильный таран потеснил нашу оборону. Еще усилие, и танки прорвутся на оперативный простор и соединятся с внешним фронтом окружения.

Конев получил это известие поздно вечером. Что предпринять? Участок не его, а соседей – 1-го Украинского фронта. Формально они и должны закрывать прорыв. Ждать до утра? Но если ночью ударная группировка врага соединится со своими? Значит, все насмарку? Окруженная группировка Штеммермана утечет по пробитому коридору? Ведь так уже бывало на этой войне. Конев помнил зиму сорок второго. Тогда его соседу Северо-Западному фронту удалось окружить десять германских дивизий под Демянском у Старой Руссы. Эта весть преподносилась в ту пору как крупная победа, журналисты писали о Демянском котле. Но уничтожить окруженную группировку тогда так и не удалось, гитлеровцы пробили коридор и больше года удерживали этот плацдарм, а потом весной сорок третьего ушли из кольца. Так закончилась столь блестяще начатая операция.

Но было на войне и иное.

Когда наши фронты окружили армию Паулюса в Сталинграде, Манштейн тоже попытался пробить коридор к котлу, но ему это не удалось. Ударную танковую группировку остановили на небольшой речке Мышкова. Армия Паулюса была разгромлена и пленена.

А сейчас? Неужели на этот раз Манштейн прорвется и деблокирует окруженную группировку, и малый Сталинград на Днепре закончится неудачей? Тем более, что здесь удержать противника в котле труднее, чем в приволжских степях. Тогда Паулюс не рвался навстречу Манштейну, он строго выполнял приказ фюрера оставаться на Волге. Здесь Штеммерман рвется навстречу Хубе, а Хубе – навстречу Штеммерману. Мощный танковый таран с двух сторон. Значит, у корсунь-шевченковской группировки есть реальная возможность вырваться из кольца.

Нет, так быть не должно! Столько усилий, столько жертв! И Конев принимает смелое решение. Он приказывает Ротмистрову начать переброску танковых корпусов с внешнего кольца на внутренний, в район коридора. Маневр рискованный, ведь танки Хубе на внешнем фронте продолжают вести непрерывные атаки. Но разве на войне можно без риска? Да еще в сложной маневренной операции.

На внешнем кольце оборону держат войска Ватутина и Конева, и пока держат твердо. Но если окруженная группировка пробьет коридор от Шендеровки к Лысянке, рухнет устойчивость обороны и на внешнем фронте. Значит, надо во что бы то ни стало загнать прорвавшиеся группы обратно в котел, помочь соседу, и в то же время восполнить ослабленный участок обороны на внешнем фронте. Ведь оттуда по тревоге, ночью уходит танковая армия Ротмистрова. И Конев перебрасывает в этот район артиллерийские полки из своего резерва, поручив командующему артиллерией генералу Фомину лично руководить системой артиллерийского огня на внешнем кольце.

Меры оказались своевременными. Но утром, часов в одиннадцать, на командный пункт фронта позвонил Сталин. Он был разгневан. Кто-то ему успел доложить об успехе ударной группировки противника на участке соседнего фронта.

И. С. Конев подробно изложил этот разговор в своей книге.

– Мы огласили на весь мир, что окружили в районе Корсуня крупную группировку противника, – с раздражением говорил Сталин. – А теперь в Ставке есть данные, что окруженная группировка прорвала фронт двадцать седьмой армии и уходит к своим. Что вы, товарищ Конев, знаете об обстановке у соседа?

Конев понял, что Сталин опирается на чей-то не совсем точный доклад и сразу ответил:

– Окруженный противник не уйдет. Наш фронт принял меры. Для обеспечения стыка с Первым Украинским фронтом и для того, чтобы загнать противника обратно в котел, мной в район образовавшегося прорыва введены войска пятой гвардейской танковой армии и пятый кавалерийский корпус. Задачу они выполнят успешно.

– Это вы сделали по своей инициативе? Ведь это за разграничительной линией фронта.

– Да, по своей.

– Хорошо. Мы посоветуемся в Ставке, и я позвоню.

Через четверть часа Сталин снова позвонил Коневу и спросил:

– Нельзя ли все войска, действующие против окруженной группировки, в том числе и двадцать седьмую армию, подчинить вам и возложить на вас руководство уничтожением группировки?

– Сейчас очень трудно провести переподчинение двадцать седьмой армии Первого Украинского фронта мне, – ответил Конев. – Эта армия действует с обратной стороны кольца окружения, с другого оперативного направления. Весь тыл армии и связи ее со штабом Первого Украинского фронта идут через Белую Церковь и Киев. Поэтому управлять армией мне будет очень трудно, сложно вести связь по окружности всего кольца через Кременчуг, Киев и Белую Церковь. Пока в коридоре идет бой, напрямую установить связь с двадцать седьмой армией невозможно. Армия очень слабая, растянута на широком фронте. Она не может удержать окруженного противника, тогда как на ее правом фланге также создается угроза танкового удара с внешнего фронта окружения в направлении Лысянки.

– Мы обяжем штаб Ватутина передавать все ваши приказы и распоряжения двадцать седьмой армии и оставим ее на снабжении Первого Украинского фронта.

– Я полагаю, что в такой динамичной обстановке эта форма управления не обеспечит надежность и быстроту передачи распоряжений. А сейчас требуется личное, общение и связь накоротке. Все распоряжения будут идти с опозданием. Прошу Ставку не передавать армию в состав нашего фронта.

– Мы посоветуемся с Генеральным штабом и решим.

Сталин позвонил Жукову и по каким-то своим расчетам счел нужным сказать, что Конев просит передать ему 27-ю армию Трофименко.

Сейчас трудно понять, зачем он это сделал? Чтобы испортить отношения Конева и Ватутина, который, конечно, был обижен тем, что дела его фронта решаются без его участия? Жукова и Конева? Верховный не любил, когда высшие командиры сближаются друг с другом, и очень часто сталкивал их.

Сталин приказал Жукову отключиться от участия в разгроме окруженной группировки и сосредоточиться на внешнем кольце. Внутреннее кольцо поручалось персонально Коневу.

Приказ есть приказ. Конев понимал, что теперь ему надо быть там, в двенадцатикилометровом коридоре, образовавшемся между внешним и внутренним фронтом окружения, чтобы на месте решать вопросы, возникающие ежечасно. Причем, ехать туда надо немедленно. Но даже на вездеходе это займет не менее трех-четырех часов, если, вообще, можно туда добраться па превратившейся в месиво дороге. Значит, надо лететь на самолете. Он приказал подготовить У-2, но представитель авиационного командования категорически заявил:

– Лететь нельзя. Метель. Погода нелетная.

– Ничего, полетим, – и, обращаясь к адъютанту, Конев добавил: – Соломахин, собирайте карты и все необходимое.

Возникло новое осложнение.

Командующий 4-й гвардейской армией генерал Смирнов, в войска которой направлялся Конев, сообщил по телефону:

– Товарищ командующий, мы вас принять не сможем.

– Это еще почему?

– Здесь нет посадочной площадки. Местность пересеченная, все раскисло.

– Прикажите на окраине села постелить солому, метров на пятьдесят. Мы сядем.

Со Смирновым Конев вместе учился в академии, был на Северо-Западном фронте, помнил его человеком надежным, опытным, исполнительным. Предупредил, но если получил приказ – выполнит!

Полетели на двух самолетах У-2. На первом – Конев, на втором – адъютант подполковник Соломахин. Конев долетел благополучно, правда, самолет при посадке чуть не перевернулся, выехав на несколько метров за пределы соломенного покрова. Соломахин не долетел. Пришлось сделать вынужденную посадку – атаковали три «мессершмитта».

В селе Толстое, где располагался наблюдательный пункт генерала Смирнова, канонада явственно слышалась с двух сторон: и с севера, где находилась окруженная группа, и с юга, где проходил внешний фронт кольца.

Да, действительно коридор, огненный коридор.

Теперь надо установить прочный контакт с войсками переданной ему 27-й армии. Радиосвязь, конечно, была. Но, может быть, возможно протянуть провод по коридору? Он поручил эту трудную задачу связистам, и те ее выполнили.

Конев, конечно, понимал, что генерал Трофименко чувствует себя обиженным. Этот высокообразованный генерал командовал армией с начала войны. Армия хорошо действовала в период окружения корсуньской группировки, сейчас она просто ослаблена и нуждается в пополнении. Конев связался с Трофименко и заверил генерала, что не будет вмешиваться в его решения, но, как командующий фронтом, усилит армию танковыми и артиллерийскими соединениями.

Каждый день усугублял критическое положение группировки Штеммермана. Теперь ее сжимали с четырех сторон и непрерывно атаковали с воздуха. Она агонизировала, сопротивляясь упорно, отчаянно, жестоко. Из котла приходили известия о зверских расправах над населением, о сожженных селах, о расстрелах солдат, которые казались руководителям группировки недостаточно стойкими.

В эти дни у Конева не оставалось времени для отдыха. Чувствовал себя неважно, был простужен, температурил, но понимал, что болеть некогда: надо следить за всем происходящим на внешнем фронте и непосредственно руководить уничтожением окруженной группировки на фронте внутреннем. Он побывал на командных пунктах всех пяти армий, участвующих в оперций. Добирался и на танке, и на вездеходе, и, когда это позволяла погода, на У-2. 186

Вечером, когда бушевала метель, Коневу доложили, что у Шендеровки разведка установила большое скопление вражеских солдат, и техники. Надо осветить ракетами с воздуха или пожарами этот район, чтобы нанести сосредоточенный артиллерийский удар. Но как? Погода абсолютно нелетная, ветер, буран, густой туман. Приказать летчикам лететь в такую погоду нельзя, это противоречит всем уставным правилам. А если попросить? И он предложил командующему воздушной армией генералу Горюнову обратиться к авиаторам ночной бомбардировочной авиации выявить добровольцев. На эту просьбу откликнулось восемнадцать экипажей. Они были готовы сразу лететь в ночь, в метель. Первым поднялся в воздух самолет капитана Залавского и штурмана младшего лейтенанта Локотоша. Зажигательные бомбы точно попали в цель. Возникли очаги пожаров, и артиллерия смогла нанести мощный огневой налет.

Критический момент операции наступил в ночь на 17 февраля. Генерал Штеммерман, согласовав свои действия с фельдмаршалом Манштейном, отдал приказ уничтожить автотранспорт, запасы горючего, боеприпасов, часть тяжелого вооружения, штабные документы и ночью, используя метель и туман, вырваться из кольца. Личному составу разрешалось съесть неприкосновенный запас продуктов, выдавалась двойная порция шнапса. Боевой порядок Штеммерман тщательно продумал. В первом эшелоне – две пехотные дивизии и танковая дивизия СС «Викинг». Дальше должны двигаться выстроенные в колонну офицеры штабов и старшие командиры до командиров полков включительно под прикрытием штурмовых орудий. За ними – обозы с ранеными, боевое охранение. Прорыв должен осуществиться на узком участке, внезапно, в третьем часу ночи. Штеммерман лично сам повел колонну офицеров.

Но Конев еще накануне утром получил разведданные о намерении противника и приказал провести перегруппировку, выдвинуть артиллерию и танки на участок предполагаемого прорыва. Донской кавалерийский корпус генерала Селиванова он двинул навстречу танковым корпусам Ротмистрова, чтобы совместными усилиями смять и уничтожить колонны войск, пытающихся вырваться из кольца.

Уже в начале ночи был нанесен авиационный удар по сосредоточениям противника. Расчет на внезапность рухнул. И все же Штеммерман не отказался от своего отчаянного плана. В три часа ночи ударные колонны двинулись в свой смертный путь, но натолкнулись на мощный артиллерийский и пулеметный заслон. В колонны врезались танки Ротмистрова, шли сквозь пелену мокрого снега с зажженными фарами. В конном строю двинулись казаки.

В эту ночь Конев не спал, он поддерживал связь с частями.

К рассвету все было кончено. Корсуньской группировки больше не существовало.

Генерал Трофименко, докладывая утром по телефону обстановку, сообщил:

– Товарищ командующий, найден труп генерала Штеммермана. Убит осколком снаряда. Документы подтверждают его личность.

– Ну что ж, вот и конец. Поручите пленным похоронить своего генерала, как это у них полагается.

Конев решил осмотреть недавнее поле боя. Погода улучшилась, и из-за туч выползло солнце, но утренний морозец превратил снежное поле в ледяной каток.

– Поедем на санях, – сказал Конев адъютанту. – На машине не проедешь.

Сани заскользили по большому оврагу, выехали на широкое, изрытое черными воронками поле. Кругом валялись обломки машин, разбитые танки и бронетранспортеры. Все поле было усеяно стальными касками, противогазными коробками, ранцами, их бросали немецкие солдаты, желая освободиться от лишнего груза. Кавалеристы выстраивали пленных – заросших, в грязных шинелях, укутанных в какие-то платки и шали. Примостившись у разрушенной хаты, солдаты ели из котелков суп, рядом стояла кухня на санях.

В период операции со снабжением было трудно, распутица мешала нормальному подвозу всего необходимого. Ящики со снарядами везли волы, солдаты тащили на волокушах. Не только машины, но и лошади застревали в море грязи или скользили по ледяному насту. Но помогали крестьяне из соседних сел. Конев не раз с болью в сердце смотрел, как женщины и подростки, проваливаясь по колено в холодную жижу, тащат мешки с патронами, подгоняют измученных волов. Он знал, что в хатах хозяйки кормят солдат горячей картошкой, угощают молоком. Значит, и земляки бессмертного Тараса творили эту победу.

Конев вернулся в село Моренцы – родину Тараса Шевченко – на командный пункт Ротмистрова. Именно в этом историческом месте застала его новость о завершении разгрома окруженной группировки, и теперь отсюда он смог доложить в Ставку окончательные результаты операции. Здесь же он подписал приказы о наградах отличившимся солдатам и офицерам.

После обеда Ротмистров пригласил Конева отдохнуть в его хате. Командующий охотно согласился. Он действительно устал, спал в последние сутки мало, Урывками, да и по-прежнему чувствовал себя неважно. В ходе этого сложного сражения против сильного, опытного, технически оснащенного противника командующий фронтом должен был непрерывно координировать действия пехоты, танков, авиации, артиллерии, конницы, тыловых служб, ни на минуту не упуская те «мелочи», из которых вырастает либо успех, либо неуспех боя. И это требовало предельной собранности, огромного напряжения воли и физических сил.

В хате Конев снял бекешу, ремень, сапоги и лег на раскладушку. Сразу заснул. Ротмистров тоже прилег за перегородкой на широкой лавке. Но долго спать им не пришлось. В хату вбежал адъютант командующего и включил радиоприемник. Говорил диктор Левитан. Он читал указ Президиума Верховного Совета о присвоении генералу армии Коневу Ивану Степановичу звания Маршала Советского Союза и присвоении генерал-полковнику Ротмистрову звания маршала бронетанковых войск.

Конечно, это была приятная новость, правда, Конев уже знал, что такой указ последует. Сталин, выслушав доклад о завершении операции, сказал, что «есть мнение» присвоить ему звание маршала. Тогда же Конев попросил присвоить только что введенное звание маршала бронетанковых войск Павлу Алексеевичу Ротмистрову.

– Он особенно отличился в этой операции, – добавил Конев.

– Мы рассмотрим, – ответил Сталин.

«Есть мнение», «мы рассмотрим» – Сталин обычно говорил именно так, хотя «рассматривал» и «выражал мнение» он сам и только сам. Сейчас он хотел подчеркнуть, что удовлетворен действиями 2-го Украинского фронта. Конев стал третьим, кто получил в эту войну звание маршала. Первым – Жуков, вторым – Василевский.

Прошло немногим более двух лет с того дня, когда Сталин снял его с поста командующего Западным фронтом и прислал следственную комиссию во глазе с Молотовым и Ворошиловым, и только необычная сложность, критичность обстановки под Москвой спасли его от расправы. Была еще одна кризисная ситуация ровно год назад. Тогда Конев снова командовал Западным фронтом и одна частная армейская операция началась неудачно: артподготовка, проведенная в тумане, не дала того результата, на который рассчитывали. Пехота залегла, а танков было мало. Сталин был недоволен:

– Надо наказать командующего армией.

– Разведка плохо выявила огневые точки противника, – ответил Конев. – Немцам удалось уйти из-под молота артподготовки. Но во всем, что происходит на фронте, несет ответственность командующий фронтом.

Этот ответ не понравился Сталину:

– Раз так, тогда сдайте дела начальнику штаба Соколовскому и выезжайте в Москву.

Но вскоре Сталин сменил свой гнев на милость – опытных командующих было слишком мало, чтобы можно было ими разбрасываться. Конева назначили командующим Северо-Западным фронтом, находящимся в обороне. А потом, летом сорок третьего, он встал во главе Степного фронта, двинувшегося под Белгород и вот уже семь месяцев ведущего мощное наступление. Харьков, Полтава, Кременчуг, Днепр, «неприступный» Восточный вал, Черкассы, Кировоград и, наконец, завершение Корсунь-Шевченкавской битвы – Сталинград на Днепре, как ее назовут историки.

Маршал Г. К. Жуков в беседе с писателем Константином Симоновым отмечал, что Сталин к Коневу «в начале войны относился плохо, снимал с командования фронтом, а позже, когда Конев вступил в командование Степным фронтом и дело у него пошло хорошо, успехи и удачные операции сменяли друг друга, Сталин, видя, как Конев воюет, сменил к нему свое отношение. В ходе войны сам Сталин приобрел опыт и знания, стал понимать многое из того, чего не понимал вначале. Втянулся в военную деятельность, стал глубже и справедливее в своих оценках. А, кроме того, он стал гораздо больше считаться с объективной действительностью. Точка зрения – «то, что я решил, может и должно быть сделано» уступила место более трезвым позициям, основанным на объективной оценке реальности: можно только то, что можно сделать – сделать то, чего нельзя сделать – нельзя».

Пожалуй, это весьма точная характеристика и самого Сталина, и его отношения к командующим фронтами...

Маршал Жуков поздравил Ивана Степановича по телефону с высоким званием и прислал со связным самолетом подарок – маршальские погоны.

В селе Моренцы в тесной хате собрались те, кто руководил только что закончившейся операцией, в название которой так символично вошло имя великого кобзаря: командующий, член военного совета генерал Сусайков, начальник штаба генерал Захаров, начальник оперативного управления генерал Костылев.

Улыбаясь, Ротмистров произнес:

– Я думаю, что Маршал Советского Союза Иван Степанович Конев не будет на этот раз возражать, если мы должным образом отметим столь высокую награду.

И торжественно вынул из чемодана бутылку портвейна.

Ротмистров, конечно, знал, что Конев не любит застолий, совершенно не терпит командиров, злоупотребляющих выпивкой, но полагал, что на этот раз он не откажется пригубить вина. Он раскупорил бутылку, разлил вино по стаканам.

Конев поднял свой стакан и произнес:

– Я благодарю вас, моих боевых товарищей, за поздравление. Приложу все свои силы, чтобы быть достойным этого высокого звания. Поздравляю и вас, Павел Алексеевич. Но сейчас мы расслабиться не можем. Через две недели начнется новая операция. Впереди Южный Буг, Днестр, Прут. Завтра в девять ноль-ноль прошу всех ко мне на совещание. Днем проведем заседание военного совета. А сейчас скажем спасибо солдатам и почтим память погибших.

И на этот раз застолья не получилось – Конев был верен своим привычкам.

В полдень все разъехались по своим местам. Закончилась одна операция, начиналась другая, которая войдет в историю войны как Уманско-Ботошанская.