ЛЕВ КОТЮКОВ
яла во главе подгнивающего угла лагеря социализма.
Да ежели б удалось залучить Набокова в Москву, то
встретили бы его по высшему разряду, с коньяками и ко
локолами. Родовое имение Набоковых было бы за ночь
реставрировано и обложено ковровыми дорожками. А уж
издатели расстарались бы — и имели бы мы собрание со
чинений Набокова на двадцать лет раньше. Наверняка и
сам Леонид Ильич Брежнев не промахнулся б — нацепил
бы Набокову на лацкан орденок “Дружбы народов”, или,
на худой случай, “Знак почета”, и заодно себе под между
народный шумок очередную звездочку на маршальский
мундир.
Но пора, пора выбираться из бесплодной тщеты лите
ратурных фантазий и русских мечтаний. Но куда?! В окра
инную пивнушку близ общежития Литинститута у плат
формы Останкино, или сквозь зеленую тьму молодых рас
тений на музыку и свет танцплощадки?
Но давным-давно, еще при жизни Рубцова, под злове
щее кукование динамика “Ос-то-рож-но! Бере-гись по-ез-
да!” снесено с лица околожелезнодорожной земли душев
ное прибежище пьющих поэтов и не поэтов, а из недр ве
чернего парка не музыка слышна, а рев и визг звериной
дискотеки.
Но надо все-таки куда-то выбираться. Например, в ни
куда из ниоткуда. Или еще куда подальше, совсем далеко-
далече от правды и поэзии. Нет, что вы ни пишите, что ни
говорите, господа и госпожи хорошие и нехорошие, но пить
надо все-таки меньше! И читавшим и непрочитавшим На
бокова!.. И близ железной дороги, и вдали от оной!... И в
Москве, и в Париже — и даже в вагоне-ресторане поезда
“Австралия — Сахалин”! ..
И я ни о чем не мечтаю, кроме жизни, которой живу в
данное мгновение, — и иной жизни не желаю. И все-таки