ЛЕВ КОТЮКОВ
алое вино” .
М-да, лихо гоняли по заморским далям страдальцев-
шестидесятников злобные коммунистические партвласти.
Далее поэтесса описывает встречу с писательницей рус
ского зарубежья, эмигранткой первой волны Аллой Голо
виной. Ох уж это цитирование! Как оно утомительно, да и
неинтересно, в конце концов! Но продолжу с тяжким серд
цем:
“ А вы, — неуверенно, боясь задеть меня, спросила Алла
Сергеевна, — знаете ли вы Набокова, о Набокове? Ведь
он, кажется, запрещен в России?”
Этот экзамен дался мне несколько легче: я уже имела
начальные основания стать пронзенной бабочкой в кол
лекции обожающих жертв и гордо сносить избранничес-
кую участь. За это перед прощанием Алла Сергеевна пода
рила мне дорогую для нее “Весну в Фиальте”, прежде я не
читала этой книги, не держала ее в руках, пограничный
досмотр мной не интересовался, и долго светила мне эта
запретная фиалковская “Весна” в суровых сумерках мос
ковских зим,”
Счастливый человек Белла Ахмадулина! Почему-то
не интересовался ею пограничный досмотр, — и запрет
ный Набоков спокойно проследовал в СССР, дабы скра
шивать угрюмые сумерки Москвы. Воистину счастливый
человек Ахмадулина Белла! Хоть ей светило что-то...
Эх, жизнь наша непутевая! И почему саднит душу ге
ниальное: “Жизнь моя, иль ты приснилась мне?” Но
кому-то все-таки светит и светит.
А вот другим и встарь, и ныне ничего не дано, кроме
света звезды полей. Других упорно отрубали от русской
культуры, выдворяя из стен жалкого общежития Литин-
ститута не в Париж, а в бездомные, смертельные мороз
ные ночи России. И не какие-то мифические масоны-мус
соны сие творили, а властолюбивые русаки со знаком
качества типа Твардовского, Суркова и Софронова с
89