В проулке, что кишкой выходил на Рождественскую, он
заметил стоящую у ворот кобылу. Лошадь была заприколена
под седлом.
Андрей, скрипя зубами, огрызаясь на тычки, с горем попо
лам протолкнулся сквозь людскую волну, скользнул в пус
тынный переулок и во все лопатки бросился к ней.
Ноги уже были в стременах, когда выскочил мужик в ку
мачовой рубахе:
— Не балуй! Не балу-уй, морской! —рычал он, стаскивая
офицера с лошади.
— Пшел вон, скотина! —Плетью замахнулся капитан. —
На время беру, болван. Не себе —Отечества для!
— Не да-а-ам! Злодырь! Моя, моя Снежина! —задыхаясь
от гнева, не унимался мужик. —Скидавай ногу, последнего
лишишь, вор! —Ногти впились Преображенскому в руку.
Он вскрикнул от боли, пнул со злобой в грудину насевше
го мужика. Тот, жалобно охнув, упал под копыта вставшей на
дыбы лошади. Андрей Сергеевич круто натянул узду влево.
Кобыла вскобенилась, испуганно захрапела, скакнула че
рез распластанного на земле, лишь чудом не раскроив ему
череп.
В темном зрачке животного отразился хозяин, по широко
му лицу которого катились слезы.
— Перестань выть, ум твой беглый! Дело требует. Дай
срок, верну! —прокричал капитан и дал шпоры.
Глава 13
Андрей безжалостно лупцевал кобылу плеткой, забытой
хозяином на луке седла.
Рождественская пронеслась пестрой лентой. Лошадь ока
залась ретивой ведьмой. Она несла стремительно, широким
завидным махом. Плащ парусом хлопал за спиной, ветер вы
шибал слезу. Преображенский привычным жестом уравни
вал меж пальцев вырывающиеся двойные поводья, не давая
кобыле излишнюю слабину.
За церковью он окончательно приноровился и слился с
нею, ладно чувствуя нервный скок. Трехвостый кнут еще и
еще жалил изнуканную Снежину, и обладатель оной радо
164
