— Гляди-ка, угадал, бестолочь! — Старуха плюнула в его
сторону и заковыляла прочь. Сухая кедровая клюка застуча
л а по каменистой земле.
— Палыч! —Преображенский приподнялся на локтях, ос
мотрелся. —Па-а-лыч!!! Двухголовый, где бес тебя носит?
Ответа не последовало: денщик будто испарился, вокруг
мельтешили чужие лица.
Капитан крутился на темном от пота кожане, поворачива
ясь то на правый бок, то на левый, то на спину, и снова: то ту
да, то обратно. Слова старухи запали крепко —не выбросишь,
не соскоблишь.
Да, он спас, рискуя животом своим, пакет; но одновремен
но Андрей с ужасом осознал, что, по всему, из-за этого пакета
и был пущен красный петух! Он чувствовал, что, схоронив
его в скворечнике, сам, не желая того, потакнул скверному,
непростительному делу.
«Нет, нет, я обязан был таить в ином месте, не в доме...» —
Преображенский тихо стонал. Пакет теперь пудом давил грудь.
И холодом несло от него, будто от железа, стылого на морозе.
«Что содеял? Что содеял? Быть шкуре драной! —казнил он се
бя. —И виноват-то сам, постыдно и непростительно! Сколько
народу обездолил... Господи, да за какие грехи кара Твоя небес
ная? Чем повинен я пред Тобою, что чрез меня беда такая?..»
Андрей Сергеевич повернулся, подмял небритой щекой
треуголку, лежавшую рядом. Впервые им переживалось по-
настоящему тяжелое несчастье, поправить кое было немыс
лимо, виною которому был он сам.
— Вашескородие, вот, за водицей вам бегал. — Фигура
денщика грибом выросла пред Преображенским. —Ох, по-
том-то как изнялись... Испейте, ей-ей, полегчат, ну-с!
Руки старика не замедлили поднести медный ковш.
— Пожар по нашей вине? —выстрелил вопросом капитан.
Ковш трепетнулся встревоженной уткой в руках Палыча,
глаза виновато моргнули.
— Не вели казнить, батюшка! Вот те крест, Андрей Серге-
ич, не мой сей грех, не мой... —начал накрещиваться денщик.
— Не тяни жилы, дурак, и так тошно. Ответ на «Орле»
дашь!
Денщик скорбно поддакивал, швыркал сизоватым носом,
но вопросы втыкал:
169
