час, тогда они меня спросили, что бы я написал на шлюп, ес
ли бы японцы в Кунасири позволили мне отвечать.
—Чтобы шлюп, —сказал я, —ничего не предпринимая,
шел скорее к русским берегам и донес обо всем случившемся
правительству.
По окончании расспросов о письме приступили они опять
к другим вопросам. Важнейшие их вопросы были следую
щие:
«Знали ли мы о посольстве Лаксмана в Японию, и какой
ответ ему дали японцы?»
«Знали ли, какой ответ сделан Резанову в Нагасаки?»
«Зачем мы пришли к их берегам, когда японцы запретили
русским ходить, объявив Резанову именно, что у них сущест
вует закон, по которому приходящие к ним, кроме порта На
гасаки, иностранные суда должно жечь, а людей брать в плен
и вечно держать в неволе?»
На эти вопросы ответы наши заключались в следующем: о
посольстве Лаксмана, о сделанном ему японцами ответе, а
также и о том, что они сказали Резанову, знаем мы по одним
слухам в публике, но не по обнародованным описаниям, и
слышали, что японцы не хотят позволять русским кораблям
приходить к ним для торга. Но мы никогда не слыхали и да
же вообразить не могли, чтоб запрещение это могло прости
раться на те суда, которые, быв поблизости японских бере
гов, претерпят какое-либо бедствие или, по случаю недостат
ка в чем-либо для них необходимом, будут иметь нужду в их
пособии, ибо большая часть самых необразованных, диких
народов никогда не отказывает давать прибежище и помощь
бедствующим мореплавателям.
Между тем японцы и сего числа вопросами, принадлежа
щими непосредственно к общему, спрашивали нас о разных
посторонних предметах, как, например: о жителях Дании,
Англии и других земель, где мы проходили; в каких местах у
нас суда строятся, из какого леса, как скоро и пр.; а притом,
под предлогом любопытства спросили, велики ли у нас сухо
путные и морские силы в здешнем краю.
[ 279]
