На это он отвечал, чтоб мы подали к нему просьбу, где же
лаем жить: в Мацмае, в столичном их городе Эдо, или в другой
какой-либо части Японии, или хотим возвратиться в Россию.
«У нас два только желания, —отвечали мы. —Первое состо
ит в том, чтоб возвратиться в свое отечество, а если этого
невозможно, то желаем умереть; более же мы ни о чем не хо
тим просить японцев».
Тогда он произнес с великим жаром очень длинную речь,
которую все присутствовавшие слушали с знаками глубочай
шего внимания, и на лицах их, казалось, было изображено со
жаление. Видно было, что они этой речью сильно тронулись.
Но когда наш Алексей, приняв ее от переводчика на куриль
ском языке (конечно, уже не в том виде), начал нам перево
дить, то признался, что ему говорено так много и так хоро
шо, что он и половины не умеет пересказать в точности.
—Генерал* говорит, —сказал Алексей, —что японцы та
кие же люди, как и другие, и что у них также есть сердце, как
и у других, а потому мы не должны их бояться и тужить; они
дело наше рассмотрят, и, если увидят, что мы их не обманы
ваем, и о своевольных поступках Хвостова говорим правду,
то нас отпустят в Россию, наделят пшеном, саке и другими
съестными припасами, а также одарят разными вещами. Но
между тем будут они стараться, чтоб мы ни в чем не имели
нужды и были здоровы. Почему и просят нас, чтоб мы не пе
чалились много и берегли себя, а если в чем имеем нужду,
как то: в платье или в какой особенной пище, чтобы просили
не стыдясь.
Мы поблагодарили буниоса за его утешение и обещание
оказать нам справедливость. Тогда он ушел, а по выходе его
из залы и нам велено было возвратиться в нашу темницу.
Речь губернатора очень много нас успокоила.
На другой день (3 октября) опять повели нас в замок и
представили буниосу. О деле спрашивал он нас очень мало,
* Так наш Алексей величал буниоса, ибо в том краю сим названием имену
ют камчатского областного начальника: должность эту с 1799 по 1812 год
отправляли генерал-майоры.
[
2 9 7
]
