те, у которого на рукавах, так, как и у всех японцев, вышит
его герб. За поясом имел он кинжал, а саблю нес за ним один
из пяти человек (считая и того, который шел впереди) его
свиты, держа ее за конец эфесом вверх и в платке, так что
голыми руками до нее не касался.
Буниос по входе тотчас сел на пол, так же, как сидели и
другие, лицом прямо к нам. Все чиновники свиты его сели
рядом за ним, шагах в трех от него; несший саблю, положил
ее подле буниоса на левой стороне.
Лишь только он уселся, все японцы вдруг изъявили ему
свое почтение, положив руки ладонями на пол, наклонились
так, что лбом почти касались пола, и пробыли в таком поло
жении несколько секунд, а он им отвечал довольно низким по
клоном, при котором положил руки ладонями на свои колени.
Мы сделали ему наш европейский поклон, и он в ответ
кивнул нам головой, беспрестанно улыбаясь и стараясь пока
зать хорошее свое к нам расположение. Потом, вынув у себя
из-за пазухи лист бумаги и смотря в оный, называл каждого
из нас чином и именем, на что мы отвечали ему поклоном,
причем и он кланялся.
Вопросы их начались тем же, чем и в Хакодате: спрашива
ли наши имена, отчества, фамилии, чины, живы ли у нас от
цы и матери, как их звали, есть ли братья, сестры, жены, дети
и пр. Только здесь расспрашивали нас с большей подробно
стью и все наши ответы записывали. Вопросы предлагал всег
да сам буниос, а чиновники в присутствии его ничего у нас не
спрашивали. Потом сделал он несколько вопросов касатель
но возвращения Резанова из Японии и о причинах нашего к
ним прихода, о чем нас прежде еще в Хакодате спрашивали.
Наконец, после множества разных вопросов спросил он,
не имеем ли мы какой-нибудь к нему просьбы.
«Мы не понимаем, —отвечали мы, —что значит этот во
прос и что губернатор разумеет под ним, ибо он и сам без на
шей просьбы может видеть, в чем должна она состоять, ког
да мы обманом взяты и теперь содержимся в самом жесто
ком заключении».
[
296
]
