шение. Над переводом прошения трудились и хлопотали мы
также немало. Наконец, после множества вопросов, по
яснений, замечаний, прибавлений и пр., которые мы делали
по требованию чиновников, рассматривавших японский пе
ревод, дело было кончено, и нам сказано, что нас скоро
представят буниосу и что он будет спрашивать нас лично обо
всем написанном, чтоб проверить точность перевода.
Между тем, пока мы занимались сочинением своей бума
ги, Алексею позволено было и без Кумаджеро быть у нас. Но
так как мы не доверяли его искренности к нам, то в нужных
случаях говорили между собою отборными словами, кото
рых, мы уверены были, он не разумел, а нередко вмешивали
и иностранные слова. Алексей очень скоро заметил это и
своим языком сказал нам с большим огорчением, сколь при
скорбно ему видеть нашу к нему недоверчивость и что мы,
подозревая его, скрываем от него наши мысли, как будто бы
он был не такой же русский, как и мы, и не тому же государю
служил. При сем он сказал, что по взятии курильцев на
острове Итуруп японцы разделили их на две партии: одну
оставили на Итурупе, а другую, в которой находился Алексей
со своим отцом, отправили на Кунасири. Ложное показание,
будто русские их послали, выдумано первой из сих партий,
но та, где он был, долго отвергала этот обман, пока японцы,
застращав их пыткой и наказанием, если они станут запи
раться, а в противном случае обещая освобождение и награ
ду, не принудили их подтвердить выдуманную ложь. Теперь
же Алексей сказал нам, что он решился признаться японцам
в сделанном курильцами обмане, готов перенести пытку и
принять смерть, но в правде стоять будет и тем докажет, что
он не хуже всякого русского знает Бога. Десять или двадцать
лет жить ему на земле ничего не значит, а хуже будет, если ду
ша его не будет принята в небо и осудится на вечное му
ченье, почему и просил он нас поместить это обстоятельст
во точно так, как он его нам сказывал, в нашу бумагу.
Мысли свои сообщил он нам с такой твердостью и чув
ством и с таким необыкновенным для того в нем красно[ 3101
