ЛЕВ КОТЮКОВ
ния пронзит чужая явь, грядущая, смертельная. И с ужа
сом отчетливо поймешь — нет передыху и нет конца этому
страшному неземному ожиданию. И нет ему ответа и исхо
да ни при жизни, ни после смерти.
О, как умеют застращать, извести под корень надежду
во времени демоны ожидания! И как поздно приходит к
человеку слабое понимание, что терпение и ожидание со
вершенно разные понятия, что ожидающий всю жизнь веч
ности остается во времени навсегда.
А Рубцов, проморгавшись, раздраженно, как на туск
лый свет, буркнул:
— При чем здесь Боков?! Набоков!.. Слышал!.. — и до
бавил совсем раздраженно: — Что тебе надо от Набоко
ва?!
— Абсолютно ничего! — с ухмылкой ответствовал я.
— Ну и хорошо, что ничего... Вот и хорошо... — и кру
то переменил тему общего трепа, поскольку запасы спирт
ного на столе сгинули, как последние огни в ночном поле.
Теперь-то я понимаю, отчего он так резко оборвал меня.
Естественно, не по причине досрочной убыли питья, хотя
и этот факт имел место, а по причине всезнайства человека
без лица и фамилии. Но, думаю, он не лукавил, когда об
ронил впоследствии, что ничего не читал из Набокова.
А слышал он о Набокове, мне думается, в годы прожи
вания в Ленинграде от своего приятеля Эдика Шнейдема-
на. Шнейдеман принадлежал к подпольным литераторам,
в этом кругу замкнуто вращался и безвестный в ту пору
Иосиф Бродский. Много запретного ходило тогда в спис
ках по рукам, но Набоков, видимо, не успел дойти до Руб
цова.
Волей-неволей возвращаюсь к унылой теме страданий,
гонений, репрессий.
В те годы в Питере-Петрограде-Ленинграде царил жир
83